— А ты всё такой же плакса.
«Действительно, — думает Дрим. — Так и есть». Но это ничего страшного, ведь…
— Я с тобой.
«Да. Именно поэтому», — заключает Дрим про себя, зажмурив единственную глазницу. Именно поэтому. В конце концов, нигде он не чувствует себя настолько в безопасности, как в любящих руках брата. Их место рядом друг с другом. Только вот…
Рассеивается лишь иллюзия Найтмера, в то время как проклятье с неизменной неумолимостью и силой тяготеет над Дримом, убивая его медленно, но верно; в этот момент он особенно ярко ощущает, как негативная энергия, настолько концентрированная, что проявляется и на физическом слое реальности как вязкая тёмная жидкость, обволакивает его переломанное тело, каждую косточку и каждый осколок — всё его естество, постепенно добираясь и до души, которой у хранителя вообще не должно было быть.
Потрясённый, Дрим слепо следует велению сердца и отчаянно обнимает брата чуть крепче в поисках тепла, утешения… любви. Когда Найтмер делает то же самое в ответ, Дрим не может сдержать вздоха — отчасти от облегчения, отчасти от того, как сильно удивлён оказанному доверию. Внутри растёт, распускается и наконец накрывает с головой мрачная решимость: он всё сделает, чтобы это доверие заслужить и укрепить.
Братья слишком поглощены новоприобретённой близостью, такой нужной им обоим, и поражены столь неожиданным исходом: проклятье не пало, однако оба они живы, и ни один не собирается убить другого. Как же так?..
Они не слышат шагов, не замечают сверкания и лязга двух ножей. Из транса их выводит всплеск негатива и резкий голос Кросса, в котором звенит неприкрытая угроза:
— Только попробуй.
Открыв глазницу и медленно, неохотно отпустив брата, Дрим видит спину Кросса прямо перед ними, едва ли в двух шагах. Огромного ножа в его руках больше нет, однако и Киллер оказывается — к счастью — безоружен. Сколько же они так стояли?.. Убрал ли Киллер свой нож сам, или они успели подраться и Кросс его выбил? Оглядевшись, Дрим так и не находит поблёскивающего металла; видимо, сколько бы ни прошло времени, решилось всё миром. Что-то подсказывает, что это хорошо.
О звёзды, о чём он только думает.
Но если не думать о всякой ерунде, в голове продолжает биться: «Это невозможно. Невозможно. Невозможно». Эта мысль — тяжёлая и вязкая, почти как обволакивающий тело Дрима негатив, — причиняет почти физическую боль, и страх тисками сжимает душу, и всё вместе это просто… невыносимо. Дрим хочет закричать, но не способен издать и звука. Только дышать — и наблюдать, как напряжённо стоят друг напротив друга Киллер и Кросс.
Ничего не происходит, но затишье длится недолго. Найтмер делает шаг вперёд:
— Киллер, хватит.
Твёрдый голос брата наконец выводит Дрима из ступора. Паника отступает, вытесненная воспоминаниями — старыми, но яркими. Когда-то давным-давно таким же голосом Найтмер успокаивал Дрима во время грозы, уверенный и гордый, но вовсе не недоступный. Напротив, близкий и родной. Любящий. Столько времени прошло, столько испытаний и невзгод они оба преодолели, а кое-что так и не изменилось. Дрим видит и чувствует это удивительно отчётливо — и вдруг находит в себе силы утереть слёзы. Теперь легко заметить, как подрагивают руки Найтмера, сцепленные за спиной крепко-накрепко, будто от этого зависит его жизнь. От осознания, что брату тоже страшно, будто часть груза спадает с плеч Дрима. Слёзы заканчиваются сами собой — нечего больше утирать.
Тот же момент выбирает Киллер, чтобы нарочито медленно поднять руки и сделать несколько шагов к ним, поравнявшись с Кроссом — тот оборачивается к братьям, и только теперь Дрим видит, какое неестественно спокойное у него выражение лица. Застывшее. Как маска. Маска и есть: Дрим чувствует его ужас и непонимание как свои собственные, чувствует, как опасно они граничат с отчаянием — разрушенные надежды усилят проклятье и ослабят самого Дрима, Кросс это наверняка понимает и только поэтому держится.
И, вероятно, потому что решимости ему не занимать. Даже если надежды не станет, решимость не позволит отчаянию поглотить эту душу.
Дриму так повезло.
Провалившись в поток сумбурных мыслей и эмоций не только своих, но и чужих, он с запозданием осознаёт, что Найтмер вновь заговорил. Из транса Дрима вырывает пристальный взгляд Кросса — встревоженный и всё-таки тёплый. Несмотря ни на что, тёплый.
Почти одновременно кивают друг другу — хочется верить, что незаметно. Впрочем, не так уж это и важно. Точно не сейчас.
— …Понятия не имею.
Не осознавая ещё смысла слов, Дрим тянется на голос Найтмера инстинктивно, льнёт ближе ещё хотя бы немного в отчаянной попытке заполнить пустоту внутри. Он… так скучал по брату. И тот, несмотря ни на что, как никогда похож на себя прежнего — и даже лучше, ведь он стал сильнее и взрослее.
Они оба стали.
С этой мыслью Дрим наконец сосредотачивается на разговоре. Найтмер явно кому-то ответил; и Кросс молчал, Дрим бы уловил его голос, ставший по-своему важным и родным; остаётся Киллер. Что он мог спросить? Что им делать дальше? С другой стороны, какие тут ещё могут быть вопросы… То есть, конечно, много какие, но прямо здесь и сейчас имеет значение лишь один. Остальные можно отложить.
Кросс делает твёрдый шаг вперёд, встаёт рядом стеной и опорой, — Найтмер отходит в сторону, но пока что не к Киллеру, и тот пристально следит за каждым их движением, едва ли шевелясь сам; и всё это так похоже на странный импровизированный танец, полный неловкости и напряжения, что Дрим почти смеётся. По-настоящему засмеяться не получается, и раздаётся только придушенный кашель. На встревоженный взгляд Кросса Дрим качает головой: всё в порядке, всё ровно настолько в порядке, насколько вообще возможно в том непостижимом хаосе, которым являются их жизни.
— Как ты себя чувствуешь?
Голос Найтмера такой ровный, выражение лица непроницаемо-серьёзное, и тем не менее Дрим почти уверен, что его руки, спрятанные за спиной, мелко подрагивают. Ответить он не успевает — встревает Киллер:
— Откуда нам знать, в какой момент ему уже нельзя будет верить?
Взгляд Найтмера становится тяжёлым и мрачным, он сводит брови, и кажется, что даже огонёк в его левой глазнице приобретает чуть более тёмный оттенок. Он отвечает, взвешивая каждое слово:
— Почти всю жизнь на месте Дрима был я. Думаю, если кому-то и под силу различить эту тонкую грань, это должен быть я.
Дрим сжимает руки в кулаки. Его брат и впрямь стал гораздо лучше делать вид, будто у него всё в порядке и под контролем, достаточно, что Дрим и сам почти готов поверить.
«Почти» не считается, верно?.. Хочется думать, что он знает брата достаточно, чтобы распознать его уловки, несмотря даже на многовековую разлуку. Пусть все эти долгие годы они лишь сражались за жизнь Дрима — один брат пытался сохранить, другой всё делал, чтобы уничтожить, — всё-таки настоящий Найтмер был где-то там, глубоко внутри, и, очевидно, боролся, раз негативная энергия так его и не поглотила до конца. Даже не сломала, кажется.
Найтмер такой сильный. Дрим так хочет им гордиться, до боли хочет, да только и позитив причиняет страдания. Никуда от боли не деться, не отключить и даже не приглушить. Любой выбор закончится ею. О ней Дрим и говорит, как может честно: скрытность никогда ни к чему хорошему не приводила, пора бы выучить этот урок. Хотя бы начать.
— Позитив делает меня слабее. Больно.
Найтмер морщится, и Дрим думает: «Страдал ли он так же? Может быть, ему было чуть легче, ведь он изначально был создан из негативной энергии… А может, ему как раз было гораздо хуже, по тысяче причин или вообще без них».
Душа сжимается от странной смеси сопереживания и страха. Тьма напирает, словно почувствовав слабину; впрочем, почему словно — именно так всё и происходит. Насколько было бы проще, не будь у Дрима эмоций вообще.
— А негатив? — осторожно, как с ребёнком. Или бомбой, совершенно непредсказуемой, без таймера. В любой момент рванёт.
Дрим не хочет отвечать на этот вопрос. Зачем Найтмер снова и снова ставит его в тупик? Ложь ни к чему не приведёт, но правда… просто невыносима. И кажется, что, если он озвучит её вслух, она станет ещё правдивее, обретёт над ним ещё больше власти. Зачем Найтмер так с ним поступает?
Упасть в поток негативных мыслей и эмоций так легко, придумать вину и положить её на других, на себя, на весь мир — так маняще; и потому Дрим делает глубокий вдох.
Медленно, медленно выдыхает.
И говорит правду.
— А негатив медленно убивает меня, — голос предательски срывается, но Дрим продолжает: — По крайней мере, мне так кажется.
Найтмер прикрывает глаза. Кросс дёргается, как от удара, и льнёт чуть ближе к Дриму, и даже Киллер сглатывает — негромко, но вокруг них всё ещё пустота и тишина, и ни один другой звук не скрадывает происходящего, ни одно другое движение не отвлекает.
Возможно, это и к лучшему. Дриму хватает хаоса в собственной голове.
Кросс открывает рот, но так и не заговаривает: Найтмер поднимает ладонь вверх, и… всё. Ни слова, без малейшего колебания. Рефлекс, оставшийся со времён служения Найтмеру? Интересно…
Кто бы что ни говорил, Кросс действительно хорош в своей работе. Тепло и гордость вновь начинают разливаться по грудной клетке, такие ласковые, лёгкие — они ожидаемо сменяются агонией, обжигающей и ледяной одновременно. Хочется верить, что Дрим хотя бы не меняется в лице.
Со временем и правда становится только хуже. Сколько его у него осталось?
В любом случае… Он увидел брата. Они разговаривают, здесь и сейчас. Если его смерть — не мгновенная, но неизбежная — тому ценой…
— Дрим?
Едва встретившись с тяжёлым, выжидающим взглядом Найтмера, Дрим с облегчением осознаёт, что не успел додумать ту мысль.
— Да?
— Хорошо подумай и ответь честно. С тобой говорил голос? Ты отвечал ему что-нибудь?
Какая… неожиданность. Не только для Дрима, судя по реакции Киллера и Кросса — ни один не меняется в лице, не показывает недоумения ни жестом, ни звуком, но, в конце концов, Дрим способен чувствовать эмоции, от него мало что возможно скрыть, хочет он сам того или нет.
— Голос?.. О чём ты? Какой голос?
— Мужской, — Найтмер вновь подходит к брату вплотную. Почти забавно, как едины Кросс и Киллер в своём напряжении: оба вновь готовы атаковать, если придётся, и мотивы их пусть не одинаковы, но схожи в своей сути. Кажется, оба близнеца нашли тех, кто мог бы — и хотел бы — стать… поддержкой и опорой?..
Такое направление мысли вызывает тянущую, вязкую тревогу, сжимающую голову и душу, граничащую со страхом. В их жизнях никогда не было ничего подобного.
Найтмер бережно берёт руки Дрима в свои, и, вероятно, лишь они сами замечают сиюминутную паузу перед самым соприкосновением хрупких пальцев с другими, совершенно такими же, только спрятанными за слоями негатива и перчаток. Всё-таки опасается.
И правильно делает.
— Пожалуйста, брат, это очень важно. Он мог манипулировать тобой. Унижения и обесценивание, лесть, шантаж, ему ничто не чуждо. Когда ты держал в руках чёрное яблоко, был ли в твоей голове кто-то ещё? Есть ли сейчас?
Раньше, когда Найтмер говорил что-то с таким серьёзным выражением, Дрим волей-неволей начинал хихикать. Как он ни старался, хоть один предательский смешок да ускользал — Найтмер если и обижался, то никак этого не показывал, только качал головой и просил не быть столь беспечным. Вот и сейчас, по прошествии стольких лет, стольких веков, внутри Дрима зарождается смех. Однако в этот раз всё иначе; в этот раз падший хранитель не смог бы издать и звука, даже если бы очень захотел.
О, как бы он хотел.
А потом и эту каплю позитивных эмоций смывают без следа слабость и боль, такая острая, что колени подкашиваются. Дрим… так устал. Столько сил уходит просто на то, чтобы стоять на ногах. Странные вопросы Найтмера совсем не помогают. И всё же он отвечает, неуверенно, почти робко:
— Я… не знаю?.. — выходит вопрос вместо утверждения, так что Дрим, кашлянув, продолжает как может твёрдо: — Не понимаю, о чём ты.
Найтмер отпускает его руки — Дрим не может отрицать желание, почти нужду потянуться за ним, продлить контакт ещё только на мгновение, ну пожалуйста…
Кто и когда считался с его желаниями?
Он позволяет моменту пройти, свесив руки мёртвым грузом. Это просто невыносимо. Какой во всём этом смысл, если Дрим не может даже коснуться Найтмера без опаски? Сколько ещё он продержится, прежде чем потеряет контроль? Прежде чем умрёт?
Мир так несправедлив к ним. Почему мир к ним так несправедлив?
Не ведая (а может быть, напротив, точно зная?..), какие мысли раздирают разум близнеца, Найтмер касается правого виска кончиками пальцев — Дрим помнит, он всегда так делал, будучи в глубоких раздумьях, итогом которых оказывается тупик. Очевидно, от брата не стоит ждать ответов — по крайней мере не прямо сейчас.
Пауза растягивается. Тревога сжимает и накрывает одной огромной неизбежной волной — цунами, так это называется?..
Кросс, будто что-то почувствовав, придвигается совсем близко, вплотную, они теперь касаются плечами, и — будто контрольный в голову, только наоборот — сам берёт Дрима за руку без тени сомнения. В этот момент в нём — в них обоих — столько любви и желания защитить и поддержать, что негатив, будто не ожидая такого напора, отступает.
Дрим шумно выдыхает и благодарно смотрит на Кросса единственной глазницей, чуть сжимая его ладонь своей. Как разбуженный, Найтмер резко встряхивает головой и говорит, бросая каждое слово отчётливо, чуть отрывисто и неожиданно громко:
— Интересно. Его молчание может выиграть нам время, — и добавляет, понизив голос, будто делясь тайной: — Или же быть знаком крайней опасности…
— И как определить, что из двух?
Верный, решительный Кросс. Он понимает ещё меньше Дрима, и ему страшно — подвести, потерять — и всё-таки он рвётся в бой. И, возможно, Дриму лишь показалось, но на лице Киллера мелькнула удовлетворённая улыбка; так улыбаются, когда ожидания оказываются правдой. Впрочем, быть может, это всё лишь воображение. Внимание Дрима занято братом всецело и практически безраздельно, и только тепло ладони Кросса, сжимающей его собственную, по-настоящему напоминает об окружающем мире.
Найтмер с тяжёлым вздохом качает головой:
— Мне нужно больше данных.
Его тон почти извиняющийся, почти виноватый. Дрим никак не успевает на это отреагировать или даже задуматься; всех их опережает Киллер, встревая напоказ расслабленно и небрежно:
— Тогда и нечего тратить время на болтовню. Куда, босс?
— Не спеши, Киллер. Любая оплошность может стоить множества жизней, и в первую очередь наших собственных. Но в одном ты прав, сейчас нам и правда нужно разойтись, — Найтмер делает паузу, и Дрим прекрасно видит, как он сдерживается, чтобы не обнять себя за плечи и не сгорбиться в попытке стать меньше. Ещё одна привычка из прошлого. Голос Найтмера, тем не менее, звучит всё так же уверенно и твёрдо: — Для начала домой. Что-то пошло не так, и нам всем нужно набраться сил, чтобы выяснить, что именно.
«И прийти в себя после произошедшего», не говорит он, но Дрим и так знает. Наверняка и Киллер тоже. Кросс — по меньшей мере догадывается.
Найтмер вновь протягивает близнецу руку, и Дрим с задержкой пожимает её своей свободной. На мгновение он просто… зависает, уставившись на ладонь, которую уже отчаялся увидеть. На всего Найтмера, настоящего Найтмера, его любимого брата, как же так, почему так жестоко…
Слишком скоро и это прикосновение заканчивается, и Кросс мягко, бережно отводит Дрима в сторону, будто один неверный шаг и он сломается.
Возможно, унесёт с собой всю Мультивселенную.
— И Дрим? — окликает Найтмер вновь.
«Не надейся, — говорит себе Дрим. — Даже не оборачивайся».
— Да?
Ему многого стоит это короткое слово. Не прохрипеть, не всхлипнуть — сказать. Пожалуйста, пусть он не заплачет, только не при брате. Потом, пусть ему хватит сил отложить тот момент, когда он загнётся в рыданиях.
— Если услышишь этот голос, прошу тебя, не отвечай. Или хотя бы не соглашайся.
Отлично. На это Дрим не может ответить односложно. Собравшись, он выдавливает что-то отдалённо похожее на усмешку:
— Я всё ещё не понимаю, о чём ты, но обещаю, что не стану отвечать чужеродным голосам в своей голове. … Звёзды, это так странно звучит.
Думать о ерунде проще, чем сосредотачиваться на важном. Посмеяться и отбросить в сторону легче, чем задуматься и что-то решить. Да и не то чтобы Дрим мог бы сейчас хоть что-то изменить.
— Нет. Не обещай ничего. Просто… постарайся. Это даст нам время.
В голосе Найтмера нет и тени той боли, что на самом деле кроется за этими словами. Дрим точно знает. В конце концов, брат никогда не потребовал бы от него того, с чем не справился сам. Это… всего лишь предположение, и совсем не то, которое бы Дриму понравилось, но, опять же, кто и когда спрашивал его мнения?
— Киллер, передай Кроссу временный код к нам, — распоряжается Найтмер. Вот теперь в его голове точно оформляется какой-никакой план. — Вы двое, приходите, когда срок его действия почти закончится. Этого времени должно хватить.
Дрим замечает, как Найтмер и не думает уточнять, на что именно. Кажется, тот и сам не уверен.
Дрим… больше не может выдавить ни слова.
Так больно. И страшно. Зачем они расходятся?
Нет, нет. Он может быть опасен. Ему нужно в анти-пустоту, где он никому — ну, почти — не сумеет навредить. И Кросс… Кросс за ним присмотрит, пока не придёт время новой встречи. Они столько преодолели вместе, выдержат и это.
Да?
— Код у меня, — Дриму кажется, или в голосе Кросса звучит лёгкое замешательство? Впрочем, неважно.
Как всё это неважно.
— Мы увидимся, — бросает Найтмер им вслед.
Дрим открывает рот, чтобы ответить, но ему не удаётся выдавить и звука. Он закончился. Кросс приходит на выручку:
— Непременно.
Они проходят через портал, который Кросс явно торопится закрыть. В относительной безопасности, вдали от брата, Дрим наконец позволяет ногам подкоситься и падает на колени. Боль и ужас выплёскиваются наружу — всё его тело сотрясается в рыданиях, и Дрим воет оглушительно и протяжно, а вскоре вой переходит в крик; поначалу бессвязный, он быстро становится словами, а из слов длинными, переполненными горечью и отчаянием предложениями. Дрим сам толком не понимает, что именно говорит, просто позволяет боли и словам литься наружу.
На краешке сознания остаётся ощущение присутствия рядом… кого?.. Кому так больно вместе с ним, кто так сопереживает проклятому, падшему хранителю, кто делит его муки?..
Дрим сжимает руки в кулаки, готовый бить ими невидимый пол. Его останавливает единственное отчётливое чувство. Кольцо на его пальце, что прижимает перчатку к кости чуть сильнее, чем прилегает перчатка сама по себе. Кольцо, имеющее вес не только и не столько физический.
Кросс.
Ох, Кросс… Он всё это время — кто бы знал, сколько его прошло, — стоял и терпеливо ждал того момента, когда Дрим окажется готов к его поддержке?.. Ну что за глупые вопросы. Конечно, так и есть. Иначе и быть не могло.
Дрим неловко разворачивается к нему и тянет руки не глядя, тут же оказавшись в крепких объятиях. Слёзы всё так же жгут щёки едва ли не сильнее негатива, но теперь у Дрима есть так много других ощущений, на которых можно сосредоточиться. Они занимают почти весь его разум, вытесняя боль.
Глубокое, размеренное дыхание, под которое Дрим просто не может не подстроиться. Движение грудной клетки через слои одежды, чуть жестковатой, зато прочной. Тяжесть рук, охватывающих так бережно, так ласково, прижимающих ближе, даря долгожданную опору.
С опозданием Дрим обнимает Кросса в ответ.
Тьма окружает, проникая в разум и в душу, но… здесь и сейчас падший хранитель не один.
Слёзы не заканчиваются. Вообще ничего не заканчивается. По всей видимости, это только начало.