So far from seeing hope

I stand out here alone

Am I asking for too much?

So far from being free

A past that's haunting me

A future I just can't touch

And if you take my hand

Так далек от надежды на горизонте,

Стою в одиночестве.

Разве я прошу много?

Так далек от свободы,

Прошлое преследует меня,

Будущее не в моей власти.

Но если ты возьмешь меня за руку

Ólafur Arnalds, Arnór Dan — So far

***

Он стоял на Астрономической башне, не понимая, зачем вообще пришёл в эту обитель воспоминаний. В голове — белый шум. Не было ни тишины, ни спокойствия, ни принятия. Опустошение и оглушение. Шок, непонимание, отрицание и прочая чушь, которой кормили людей. Это казалось невозможным, нереальным, непростительным, запрещённым и… до странно-привлекательного обычным.

Грейнджер… Она была Мими.

Мими — Миа, своевольная и упрямая, — Миона — Гермиона — Грейнджер.

Со дня той встречи прошло несколько дней. И за все эти дни Драко ни разу не почувствовал тоски или давления на грудную клетку. Только тотальное оглушение. Он жил словно под водой, заглушившей шум всего мира. Мысли роились в голове ежесекундно, подбрасывая разные варианты того, как это случилось. Кому они насолили, что стали друг другу такими нужными в самый, причём, неподходящий — или подходящий — момент? И почему именно они вдвоём?

Апатия пришла резко, украв у него чувство восторженности от предстоящей встречи, чувство предвкушения, привязанности и банальной нужды в ней. Будто Связующие чары прекратили своё действие в тот самый миг, когда произошло столкновение. А потом — оглушающая тишина, поспособствовавшая отвержению.

Когда они пересеклись взглядами, холодными и острыми, произошло двойное убийство. Блэйк и Мими умерли в них, устроив безумную перестрелку. Агония началась, когда их альтер эго упали к их ногам, открыв настоящие лица друг другу. В ту секунду — и все последующие — остались только Малфой и Грейнджер. И синхронно опустив глаза к своим ногам, как бы высматривая свои вторые личности, лежащие в собственной крови, прозрачные, словно призраки, схватились за сердце, ощутив бесконечно болезненное жжение в груди. Огонь вылизывал рёбра, лёгкие, сердце, собираясь сжечь их дотла и оставить только дневники, приведшие их к этому кошмару.

Боль прекратилась через несколько секунд внезапно, так, что можно было подумать, что её и не было вовсе. Тогда-то Драко и сбежал, оставив Гермиону одну на смотровой площадке Астрономической башни. Её, её мёртвое альтер эго и общую боль. Все моменты совместных размышлений, забавных историй и фактов, радости и печали.

Сбежал, как последний трус.

Она того не стоила, думал Драко, крепко сжав пальцами ледяные перила. Она просто того не стоила. А ведь он, не послушав даже родную мать, стал уподобляться романтичным кретинам, которые говорили о своих чувствах окружающим. Нравится она ему…

Вздох. Клубы пара поднимались вверх. Темнота ночи опускалась на него, а он всё пытался убежать. От себя не уйти, Драко. Говорила ли тебе мама об этом?

Нарцисса была права в том, что он торопится с объяснением своих чувств. Это были чары, а не действительность, и Драко, не желая оставаться в реальности и брать всё, что она даёт, поддался этим чарам. Но ведь… между ними правда была связь. Особая, невидимая, необычная. Мог ли он назвать Мими родственной душой? Мог, с лёгкостью. А Грейнджер?

Нет?

Что поменялось?

Ничего.

Мими была Грейнджер, Грейнджер была Мими. Они общались не так много и не так часто, чтобы с уверенностью заявлять: «я её/его хорошо знаю». Он также не знал Гермиону. Только мог делать какие-то выводы из того, что видел. Она любила рисовать, читать маггловские романы викторианской эпохи, слушать инди-рок и играть в настольные игры. Она ненавидела проигрывать, не знать чего-то наверняка и когда всё шло не по плану. Она была очень интересной, вроде бы открытой, но в то же время незнакомой, эрудированной и образованной, симпатичной, бойкой, верной, заботливой и очень храброй.

И Драко знал, что именно эти качества его подкупали.

Хорошо. Возможно, он симпатизировал Гермионе Грейнджер. Немного. Совсем чуть-чуть. Это ничего не значило! Это не значило, что он влюблён в неё и готов пойти на всё. Нет. Так же, как и не значило, что они могли бы дружить. Они слишком разные.

«О чём ты вообще думаешь? — злился сам на себя Малфой, не фокусируя взгляд на чём-то конкретном. Тёмно-синее небо было скрыто тучами, которые то и дело подгонял холодный ветер. — Грейнджер — не самый лучший кандидат на роль даже хорошего знакомого. Потому что ты её не стоишь, а не она тебя».

Слизеринец чувствовал себя странно. Бесчувственность казалась ледяной и злобной, насмехающейся над ним. А где-то в районе грудной клетки росла дыра, засасывающая всё, что у него только могло быть или что осталось. Дыра, которую он не мог заполнить чем-то. Малфой даже не понимал, чем её нужно было заполнить. Там не должно быть так пусто. Определённо. Он знал это наверняка.

Потом его начало трясти. То ли от холода, то ли от этой пустоты, то ли от того взрыва эмоций, который произошёл два дня назад на этом же месте. Астрономическая башня больше не казалась убежищем для его мыслей и чувств, теперь она была местом воспоминаний и снов, которые исчезали в дыре, начинающей ныть от поглощения того, что приносило восторг и радость.

Здесь Драко читал скопированные Мими стихи, просил совета, как ему быть с друзьями, размышлял о её существовании, внешности, голосе и смехе. И когда Драко фантазировал обо всём этом, представлял ту самую гриффиндорку, смелую, воинственную, своенравную, хрупкую и не сдающуюся. Ассоциации были именно такими, потому что они были чем-то похожи. Мими могла задирать подбородок, как Гермиона, Гермиона точно также проявляла сочувствие к другим, как Мими. Обе любили инди-рок и рисовать.

В его снах у Мими были кудрявые непослушные волосы, шрамы на тыльной стороне ладоней, а пальцы были перепачканы в краске, которой Гермиона что-то рисовала на холсте. Одна из них могла бы сидеть рядом с ним тут, на полу смотровой площадки, водить кистями по чистым холстам и рассказывать какую-нибудь историю из детства, например, про хомяка Пряника или про то, что ей нравилось в Чарах и Защите.

Он знал, что Грейнджер любила поболтать. У неё хотя бы получалось заинтересовать собеседника.

Малфой сжал зубы.

Гермиона Грейнджер занимала пространство в его голове последнее время постоянно и чаще всего тут, на башне.

Пальцы онемели, мантия сбилась на бок из-за ветра, его волосы растрепались, а лицо было напряжено от буйства мыслей. Когда Драко уходил, он пообещал себе не возвращаться сюда никогда. И сейчас, уходя, поклялся, что больше не придёт. Третий раз за два дня. И он знал: и эта клятва будет нарушена.

***

Их гостиная стала небольшой лабораторией по разработке идеального снотворного, способного держать их во сне часами. Сонное зелье должно было не позволить факторам извне стать причиной пробуждения. Им нужна была ступенчатая система выбросов, если они всё-таки решаться погрузиться на второй и третий уровни сна.

— Я понимаю, что мы планируем целую серию выбросов, но как сделать так, чтобы чувство падения не произошло в реальной жизни в самый неподходящий момент? И нам нужно будет как-то обозначить окончание сеанса. Есть мысли, Гермиона?

Гермиона вздрогнула от голоса Тео, разглядывая, как постепенно закипает зелье в котле. Совершенная формула, про которую упоминал Вейланд Линкс и Слизнорт, должна была идеально им подойти для проникновения в чужие сны. На данном этапе работы с погружением им необязательно быть извлекателями. Для начала неплохо было бы просто взглянуть на все эти проекции, которые создаёт мозг во сне.

Но её мысли кружились вокруг другого.

Прошло три дня с той встречи на башне. Она знала, что Малфой так отреагирует на неё и её альтер эго, и поначалу её это не беспокоило. Тоска по собеседнику, живущему в дневнике, угасла, словно по щелчку. На третий день она почувствовала, как щемит сердце, изнывая по нему. Чары, напоминала себе Грейнджер, стараясь не падать ниц рядом с дневниками. Пионы с форзацев перекочевали на обложку. Они переливались то сиреневым, то тёмно-серебристым, что иногда были незаметны.

Она очень плохо спала все эти ночи, просыпаясь от слишком абсурдных снов. Малфой и она сидели в обнимку на полу смотровой площадки и просто разговаривали. Это сюр! Три ночи. Один и тот же сон. Менялись незначительные детали, но они были настолько несущественными, что Гермиона не заостряла на них внимание. Вся ситуация была патовой, она представляла именно такой ход событий с того момента, как только поняла, что это Малфой. Конечно. Она же не дура, чтобы тешить себя глупыми надеждами на иное. Пусть сейчас она не была психически стабильной, но рациональное зерно в ней всё ещё осталось. Все её решения были обдуманными.

Серьёзно. Грейнджер не надеялась на мирное восприятие такого. Она слишком умна и сообразительна, чтобы воображать себе, как они с Малфоем будут общаться так же, как и в дневнике.

— Гермиона?

— А? Прости. Задумалась.

— Ты выглядишь уставшей, — Тео беспокоился, как и Джинни с Гарри. Но Нотт не знал ничего об этом, а двое лучших друзей переживали, что она будет «страдать» от этого. П-ф-ф. Ещё раз: она не дура.

Но спать она не спала.

Причина крылась, опять же, в дневниках. С их появлением любые проблемы усложнялись в несколько раз.

— Плохо сплю просто.

— Может, тебе стоит обратиться к Помфри? — Теодор мягко взял её за плечи и усадил на диван. — Мы можем продолжить завтра. Как раз суббота, и можно будет спокойно всем заняться. После основных задач, естественно.

Тео уважал её личное время. И Гермиона была ему благодарна за это. Потому что в эти дни она пыталась уловить связь между чарами дневников и ею самой. Странно то, что она резко перестала что-либо испытывать. Нелогично, неразумно и очень странно. Девушка полагала, что это не было связано с тем, что они раскрылись. Нет, конечно, это слишком просто. Также биографы говорили, что Связующие чары прекращали действие, если не было необходимости в них: их либо принимали и так, либо упорно отказывались от них, что-то испытывая по отношению к собеседнику.

И гриффиндорка чувствовала, что ей не хватало собеседника. Это лишь… побочный эффект? Наверное.

— Тогда давай поговорим ещё об одном и будем закругляться, я уже хочу спать, а ты выглядишь неважно.

За это она любила Тео: он не спрашивал, как Пэнси и Джинни, он относился с пониманием и уважением к её личному пространству. Он был чутким и тактичным, а потому не лез туда, куда не просили. Гермиона полагала, что её коллега пользовался тактикой ожидания: ждал, пока она сама захочет излить душу, и тогда он её выслушает.

У него было ещё одно потрясающее качество. Обычно парни, узнав о её каких-то проблемах, сразу срывались решать их или хотя бы найти решение. На самом деле ей нужно было плечо — человек, которому она просто может пожаловаться, чтобы было легче переносить всё, что навалилось. Слизеринец это понимал так, как нужно. Осознавал, что она и сама в силах со всем разобраться, ей просто нужно, чтобы её кто-то выслушал и пожалел, поддержал, обнял и сказал, как ей дорожит и гордится.

Секрет хороших взаимоотношений, на самом деле, прост.

— Да. Точно. Устройство, — Грейнджер провела рукой по лицу, думая, что таким образом снимет с себя усталость, но тщетно. Она зазевалась.

— Как мы будем осуществлять беспрерывную подачу снотворного?

Гермиона нервно рассмеялась. Это был самый ужасный вопрос. И был всего единственный ответ на него, но она упорно искала другие.

— Вариант у меня пока один: через иглы, — голос её дрожал и показывал весь страх. — Соорудим сосуд, в который нальём зелье. Заколдуем его, и через трубки, а потом иглы, будем подавать необходимую дозу для беспрерывного сна, чтобы мы не просыпались раньше положенного. А что касается искусственных выбросов… Падение. Нам понадобится нарушить равновесие, чтобы выбраться с уровней. Как бы то ни было, я примерно понимаю, как это происходит.

— Хочешь сказать, нужно будет устроить реальное падение во сне, чтобы обмануть мозг, и тогда нас выкинет в реальность?

— Именно. Но стоит лучше обдумать этот момент, потому что время во сне течёт по-другому. Цитирую: «Функция мозга во сне увеличивается в двадцать раз».

— Значит, у нас должно быть свободно несколько часов в реальности. Подожди…

Староста девочек уже открыла свой ежедневник, чтобы глянуть расписание и внести в свободные окошки изучение их «проекта», как наткнулась на кое-что, о чём благополучно забыла.

— Что такое? — она отвлеклась, чтобы не думать о назначенной встрече.

— Когда мы будем погружаться на несколько уровней за раз, как мы поймём, что действительно проснулись?

Главный префект выглядел взволнованно, заинтересованно и недоумевающе. Это последнее, в чём он хотел разобраться сегодня, чтобы облегчить сокурснице сбор информации.

— Нам понадобятся тотемы. У каждого должен быть свой.

— Тотем?

— Да. Какая-нибудь безделушка, параметры или особенности которой будешь знать только ты. Например, точный вес, размер, объём и так далее.

— Я не понимаю.

— Вот смотри. Оловянный волчок, да? Со временем он перестаёт крутиться и останавливаться. Во сне он будет крутиться вечно, так ты поймёшь, что находишься в реальности, если он остановится. Но! Важное правило: никто, кроме тебя, не может его трогать, касаться, рассматривать, чтобы не сделать точную проекцию твоего тотема. Искусные воры могут быть на это способны и создадут точь-в-точь такой же, чтобы ты думал, что проснулся, но на самом деле спишь.

— Ладно, — сконфуженно произнёс парень, закрывая все колбы и очищая маленькие котлы.

Они молчали некоторое время, и Гермиона думала, как бы сообщить Тео одну вещь, чтобы их планы не выбились из графика.

— Насчёт Хэллоуина. У нас всё в силе?

— Да. Только вот… — гриффиндорка замялась, продолжая обдумывать свои планы. — Я сейчас глянула расписание. У меня запланирован сеанс с мисс Дарлинг в Мунго в этот день.

— Ты успеешь к празднику? — он повернулся к девушке, смотря на неё стеклянными глазами. Это второй вечер, когда они искали точную формулу идеального, сильного снотворного, способного погрузиться в сон группой.

— Встреча с десяти утра до двух дня, так что, думаю, успею, но она может сдвинуться по времени. Я считаю, что мне нужно будет заняться подготовкой раньше остальных, чтобы не тревожить никого и не вскрывать карты раньше времени. Да и не хочу напрягать тебя лишними заморочками.

Нотт фыркнул.

— Поверь мне, единственная, кто может меня действительно напрягать ненужной хернёй, — это Пэнси, которой приспичит переставить мебель или заняться более детальным декорированием гостиной.

Грейнджер улыбнулась на высказывание друга и поднялась с дивана.

— Спокойной ночи, — пожелал Теодор, магией расставляя принадлежности в шкафу. Девушка кивнула и ушла в спальню.

Как только она переоделась в пижаму и улеглась в постель, появился белый шум. Он преследовал её все эти дни и ночи с момента раскрытия личностей. Чувства, эмоции и ощущения ушли, но пришло вот это. Это ненормально, неправильно. Она больше не ощущала реальность в должной мере, ей нужно было проснуться.

Побочный эффект от чар, решила для себя Гермиона. Об этом она ещё не читала, но записывала свои наблюдения. Двое суток апатии и равнодушия ко всему, на третьи — полное ощущение жжения в груди. Оно длилось несколько часов, заставляя её ворочаться в кровати и периодически накладывать на себя Охлаждающие чары, поскольку температура тела повышалась. Жар, жжение, боль. Лёгкие разрывало огнём, будто она наглоталась солёной воды и тонула.

Сон не приходил. Уснуть — отключиться — получалось лишь на час-два, но Гермиона просыпалась в холодном поту, не досмотрев снова тот сон до конца. Смотря на себя в зеркало по утрам или в туалете, Грейнджер отметила, что огромные мешки и синяки под глазами ей не шли. Магия дневников истощала её психоэмоциональное состояние, выбивая из реальности. Ей пришлось на занятиях зачаровывать своё перо так, чтобы оно писало конспект со слов преподавателей. Тонкая рука, испещрённая шрамами, больше не поднималась, когда нужно было ответить на какой-то вопрос, на который она знала ответ.

С каждым новым днём девушка чувствовала, как оглушение становилось невыносимее. Ей хотелось выплюнуть внутреннюю пустоту и лёгкие. Особенно лёгкие, потому что невозможно было нормально дышать или просто существовать. Боль преследовала её везде и повсюду. Ей хотелось поговорить с ним. Выяснить, наконец, что происходит и разойтись в разные стороны. Потому что другого варианта она просто не могла увидеть. С Драко Малфоем не существовало других исходов. И Гермиона это прекрасно понимала. И, пожалуй, верила в это.

Ещё одной проблемой меньше.

Но ей так хотелось выяснить с ним отношения, что она просто задыхалась. Осознание оглушало, выводило из себя и возвращало обратно. Она бы написала ему, чтобы поговорить. Тем не менее, Грейнджер боялась. А потому даже не подходила ни к тетради, ни к Драко Малфою.

Гермиона Грейнджер находилась под водой и не могла вынырнуть.

Свернувшись калачиком, девушка терпела боль. Это было практически невыносимо, однако она терпела. И решила для себя, что, в любом случае, когда-нибудь им нужно будет всё решить и покончить с этим.

Она ведь не могла быть на дне моря вечно.

***

Вокруг звенели столовые приборы и голоса окружающих. Драко слышал, но не чётко, словно находился в вакууме, где звуки окружающего мира заглушались и сливались в единое. Большинство выглядело беззаботно и довольно. Почти все, кроме него. Что ж, оно и понятно.

Вчера вечером у него началось обострение болезненных ощущений, которые он не испытывал первые двое суток с момента встречи с Мими.

Он сидел на ужине в Большом зале за гриффиндорским столом в окружении сокурсников и друзей, не принимая участие в каких-либо беседах, да и не желая этого делать. Четвёртый день прошёл в тумане и чувстве внутреннего сгорания. Связующие чары были куда коварнее и злее, чем он думал. И почему во время молчания он не изучал эту тему, чтобы… хотя бы быть готовым к такому? Парень был так занят негодованием и обидой на неё, что не удосужился поискать информацию о том, что бывает с людьми, когда они раскрываются друг другу.

Очевидно, в книгах бы упоминались только случаи, когда люди моментально принимали связь, а не сбегали от неё, и в дальнейшем спокойно переносили друг друга, общались, сходились и просто проводили время вместе. Принятие. Как много смысла в этом слове.

Естественно, это не их случай.

С Грейнджер и Малфоем такое вряд ли случится, но он… хотел бы попробовать? Возможно. Только для того, чтобы избавиться от боли, уточнил Драко. Переносить такие чувства тяжело. Слишком тяжело.

— Я думаю, что могла бы для начала продвинуться по карьерной лестнице, поработать с ведущими стилистами, многому научиться, а потом занять хорошее место где-нибудь в…

Пэнси трещала без остановки о своей будущей стажировке, о которой договорилась Грейнджер. Раньше он не замечал в подруге большое стремление работать в модной индустрии. Скорее всего, он ничего не замечал за другими, да и за собой, вероятно, тоже. Паркинсон любила модно одеваться и у неё в чемоданах валялась целая куча модных книг и журналов. Слизеринская староста черпала вдохновение из них, а потом приезжала к нему в гости на каникулах во время приёма родителей и показывала свои эскизы. Глаза её горели, щёки краснели от воодушевления и предвкушения, а Драко вместе с Блэйзом высмеивал её пристрастие.

Слизеринец корил себя за это. Грейнджер сделала для его друзей больше, чем он сам, постоянно гоняясь за своей репутацией и признанием, которые теперь ему были не особо нужны. Грейнджер служила им музой, указателем для путника в Рим, чтобы те пришли туда, куда хотели, открыв для себя двери того мира, где они чувствовали бы себя на своём месте.

Было ли у него такое место?

«Возможно, рядом с…» — Драко вздохнул, отгоняя непрошеные и навязчивые мысли прочь.

Он почти не ел. Водил приборами по тарелке, чтобы создать видимость. Его восприятие мира давно перевернулось. Не всё хорошо, что блестит, верно? Сюда можно отнести и кровь, и происхождение, и богатство. Во всём этом он был так безупречен, что сам собой восхищался. Нарциссизм рос с годами, а он так и не понял, что это не делает его хорошим человеком, знающим простую истину.

Всё изменилось на седьмом году обучения. Война, война, война, война. Она уничтожила в нём всё, чем он восторгался раньше. Чуть не выкосила его семью и друзей, чуть не убила его, чуть не испортила… Нет, испортила всё. Кто знал, что у отца и остальных приспешников больного на голову волшебника будут такие убийственные убеждения?

В горле стояла горечь от отказа от «связи», от переворота в голове, от осознания. Раздражительность появилась в нём сравнительно недавно, когда Блэйз и Пэнси начинали смотреть на него пристальными взглядами, пытаясь задать немые вопросы, чтобы узнать, как он. Драко упорно делал вид, что не замечает обеспокоенность на их лицах. Он такого не заслуживал, потому что всех их подвёл.

Драко чувствовал себя ужасно опустошённым, из него вытрусили на пол всё, что только можно было, оставив умирать рядом с Блэйком и Мими. Чего-то не хватало, помимо эмоций и ощущений. Дыра в груди продолжала расти до, наверное, размеров Юпитера. Каждый раз, когда он смотрел на неё на совместных занятиях или в Большом зале, — а он смотрел каждый ёбанный раз, когда она находилась поблизости, — он чувствовал, что скучает по ней, что её не хватает, что она от него ускользает, и каждый, блядь, раз его сердце замирало. Потому что эмоции, которые он получал от Мими, были сродни эмоциям от Грейнджер. Он скучал по простым разговорам о высоком или обычной болтовне.

Дыра приобретала форму шара, а огненный венец окутывал её.

Так и не притронувшись к еде, Малфой встал из-за стола, пока Паркинсон продолжала делиться планами на будущее, и вышел из зала.

Было ли у него будущее?

Ему это порядком надоедало. Неизвестность была чёрной и гнетущей. Надвигался шторм, и этот шторм вскоре уничтожит его. С этим надо было разобраться, и библиотека была лучшим вариантом для решения этой проблемы. Драко думал, что поищет что-то, что раскроет этот вид магии более конкретно. Может быть, он попробует отвлечься от мыслей с помощью домашнего задания, а может, найдёт книгу по зельям, в которой прочитает формулу идеального снотворного для группового проникновения в сны.

Поворачивая по коридору в сторону библиотеки, парень задержал дыхание, пропуская удар сердца.

Столкновение с ней.

С той, которая стала его личным палачом, заставив тысячу раз себя и её проклясть за многие вещи.

Грейнджер чуть не упала, вздохнув, когда ударилась носом о его грудь, и резко отшатнувшись. Её руки крепко прижимали к себе книгу. «Психоэмоциональное состояние, спроецированное чарами» неизвестного ему автора. Ореховые глаза широко распахнулись, он понял, что она тоже не дышала рядом с ним.

Она тоже это чувствовала?

Малфой удерживал её за плечи, чтобы она не грохнулась, потянув за собой и его. Гермиона вздрогнула от прикосновения. Его руки держали её какое-то время, пока он не понял, что пелена с глаз спала и перед ним хлопала глазами уставшая, расстроенная и заплаканная Грейнджер. Парень моргнул.

В том месте, где они касались друг друга, кожу покалывало у обоих. Электрический ток будто достиг тех пустот, которые разрастались с каждым днём всё больше и больше, и просто взорвал их. Они смотрели друг на друга в ошеломлении и непонимании. Магия связывала их, привязывала цепями друг к другу, врастала в них сильнее. Не родственные души, а заблудшие, нашедшие успокоение друг в друге, поломавшие собственный общий мирок, прячущиеся в тёмных углах собственных жизней. Прятались друг от друга. Чтобы не привязало сильнее.

Что-то было не так. По-другому. Иначе. С ними. Мими и Блэйк в них больше не существовали, но тяга будто вросла в них самих, в Драко Малфоя и Гермиону Грейнджер. Это было похоже на принятие реальности. Но белый шум так и стоял в ушах.

Девушка очнулась и отодвинулась первой. Всхлипнув, она взяла себя в руки, развернулась и буквально убежала от него, оставив его одного наедине со своими мыслями и эмоциями. Драко так и не мог вспомнить, куда и зачем шёл, так и продолжая смотреть в даль пустого хогвартского коридора.

***

Смотровая площадка Астрономической башни дарила настоящую и относительную тишину. Было приятно слышать звуки мира, ощущать пространство и смотреть на небо, такое чистое, движущееся и умиротворяющее. Гермиона смотрела на звёзды, любовалась их сиянием и ни о чём не думала. За эти дни она научилась отключать голову и наслаждаться отсутствием эмоций.

Будь она в себе, билась бы в истерике, словила триггер или хандрила на подоконнике своей спальни в Башне старост. Зачем ей узкое окно, если она могла просто смотреть на открытое небо? Девушка так внушала себе, что ничего не кончено, что она живая, настоящая и осязаемая. И хотя осязаемость не имела смысла, всё остальное давало ей толчок наверх, чтобы вынырнуть из того омута, в котором она застряла.

Погода в эту ночь была просто чудесной для конца октября: тихая, спокойная, безветренная, холодная, очищающая. Приближалась зима, и мороз чувствовался в воздухе. Карта Мародёров, по которой она пробралась на Астрономическую башню в час ночи, валялась рядом с ней и сумкой, куда она запихнула плотные листы и акварель с кистями. Первоначальной причиной прийти сюда было вдохновение, чтобы порисовать. Потом оно сошло на нет, как только Гермиона увидела звёзды.

Это место не приносило ей боли, оно забирало её. Звуки здесь были чуть ярче, чуть раскованнее, чуть живее.

Открыв карту, она пробежалась глазами по ближайшим коридорам и решилась на отчаянный поступок. Ей нужно было небо, целиком и полностью, чтобы оно поглотило ей, заставило поднять руки, вытащить акварельные листы и хоть что-то нарисовать, поскольку рисовать хотелось. Хотелось запечатлеть то, что она ощущала, смотря на тёмное полотно с переливающимися созвездиями.

Схватив сумку, Грейнджер вышла из башни и двинулась по коридору к выходу из замка. Уже было плевать, если она получит наказание. Нужен был свежий воздух, которого ей так не хватало.

Слизеринские старосты, дежурившие этим вечером, возможно, заметили её, пока она тайком пробиралась на площадку, но Пэнси, скорее всего, просто закрыла глаза на её нарушение и прошла мимо. Малфой же не замечал окружающего мира. Он выглядел больным, впрочем, как и сама Грейнджер.

Ноги привели её в самое неожиданное и раскованное место. Квиддичное поле. Девушка хотела было пойти на трибуны, чтобы оттуда наблюдать за тем, как движутся редкие, почти прозрачные облака, однако остановилась. Немного поколебалась и, решив всё для себя, уверенно пошла к центру поля. Затем бросила сумку на газон и села рядом с вещами.

Она наложила на себя Согревающие чары и улеглась в траву, сложив пальцы в замок на животе, и уставилась в ночное небо. Это было самым прекрасным, что она вообще могла видеть. Гермиона не любила полёты, боялась высоты, но никогда себе не отказывала в том, чтобы просто смотреть на восхитительное покрывало, заботливо прячущее от неё ненавистное ей солнце. Солнце ослепляло, ночь дарила темноту и умиротворение. Успокоение и осязаемость всего невидимого и неощущаемого.

«Когда постоянно живёшь среди стен и домов, башен и окон, забываешь о том, как выглядит небо, под которым ходишь. А тут оно такое открытое, протягивающее к тебе руки, заботливое и прекрасное, — Гермиона просто лежала, смотря на сияющие звёзды. — Было бы невероятно изумительно, если бы оно забрало меня в свои объятия и никогда не возвращало обратно. А серебряные звёзды стали бы путеводителями в личный Рим».

Что-то дрогнуло в ней. Она резко села на земле и выпотрошила сумку. Схватила чистый лист, пластиковый стакан, кисть, зажгла палочкой свет над собой и налила воды. Пальцы зажали карандаш и принялись порхать над бумагой.

Разум отключился. Остались лишь те чувства, которые слабо тлели внутри неё. Если она могла их раздуть сильнее, как угли костра, она устроила бы пожар. И этот огонь не сжёг бы её, он бы подпитывал каждое её настроение, каждое движение руки.

Она даже не задумывалась о том, что, вдохновившись сиянием, рисовала серебристые глаза.

***

Подготовка к Хэллоуину шла полным ходом каждый день. Все старосты, хоть как-то принимающие участие в мероприятии, расположились в своей гостиной в недостроенном крыле и обсуждали точную программу на праздник, чтобы составить нужное расписание и заняться украшением замка. Пэнси, Патил и Уизлетта зачаровывали уже готовые декорации в виде копий Пивза (Драко мог себе представить, в каком аху… шоке будет Филч), кентавров, проходящих сквозь людей и стены, зловещие тыквы и прочую чепуху.

Местом, которое для себя оборудовал Малфой, был подоконник. Да. Он увеличил размеры окна, наложил заклинание, чтобы по щелчку менять пейзаж за окном, и расширил сам подоконник. Паркинсон захотела сделать всё более комфортным и уютным, а потому положила матрас, обитый сатиновой тканью светло-голубого холодного оттенка, и несколько декоративных мягких подушек. Сбоку стены были исписаны именами любимых авторов и книг, которые подруга заранее записала, спросив у него. Под окном стояла кушетка, отделанная тёмно-синим велюром и вышитыми на ней созвездиями, которые были изображены на форзацах его дневника.

Окно можно было бы назвать панорамным, если бы оно занимало часть посреди стены от пола до потолка, но рама опускалась до его пояса, когда он стоял и смотрел наружу. Почему он выбрал именно такую локацию для себя? Драко чувствовал себя безопаснее, когда за спиной была стена, и никто не мог подойти сзади. Психологическая установка. И ему нравилось смотреть на улицу. Напоминало место, которое стало его комфортным уголком в этом году, но которое сохранило в себе множество воспоминаний, запрятанных в глубине сознания.

Его взгляд метнулся к книжным полкам Грейнджер. На уровне глаз стоял тот самый роман «Эмма». Одна из её любимых книг. Если бы тогда на собрании он успел разглядеть название, возможно, сам бы догадался о личности собеседника. Хотя было столько намёков и обличающих деталей во снах, что парень просто не понимал, как мог быть настолько слеп. Или же он просто не хотел гадать.

В груди снова неприятно заныло.

Справа раздался смех.

Тео что-то рассказывал, широко улыбаясь своим слушателям. Они, в принципе, почти все улыбались, предвкушая будущие проделки. Паркинсон и Уизлетта сплетничали о чём-то, работая палочками над украшениями. Грейнджер задумчиво сидела боком к нему и смотрела вперёд, но её взгляд был расфокусирован. О чём-то думала. И Драко было интересно знать, о чём, ведь… она была интересной и захватывающей, как история с неожиданными поворотами.

Малфой стал себя ловить на этих мыслях вот уже несколько дней. Он больше не пытался загнать их далеко и надолго, так же, как и не мог просто подойти к ней и поговорить. Всё закончилось бы либо побегом одного из них, либо руганью. Им нужны были светлые и чистые головы, чтобы разобраться во всей этой чертовщине, которая приключилась с ними почти два месяца назад.

Тео подошёл к гриффиндорке и склонился над ней, о чём-то шепча. Её лицо выражало полный ужас, побледнело. Малфой вскинул брови, гадая, чего Грейнджер испугалась. Да, это был испуг. Самый настоящий. Придя в себя от размышлений, он тряхнул головой, поднялся со своего места и, прошествовав к Пэнси, сообщил ей, что уходит.

— Не важно выглядишь. Может, ты приболел? Выглядишь нездоровым, — взволновалась девушка, приложив ладонь к его лбу. Парень удержался от того, чтобы закатить глаза, но она была права. Он чувствовал недомогание, но это не было от болезни.

— Голова болит. Я, пожалуй, лягу сегодня пораньше.

Несколько раз кивнув, Драко покинул гостиную.

В общей спальне Слизерина он ходил взад-вперёд, решая для себя один важный вопрос. Противоречия давно сошли на нет. Стереотипов не было, предрассудки стёрлись, осталась пустота. И боль, выжигающая лёгкие. Невозможно было уже мотаться в неведении туда-сюда.

«Она могла бы давным-давно назначить встречу, — он рычал про себя, раздражаясь на своенравную гриффиндорку и понимая, что дело было вовсе не в ней, но ведь проще обвинить кого-то, а не себя. — Я сбежал от неё, а не наоборот. Поэтому этот ход за мной. Можно сказать, я ей должен».

Драко Малфой впервые за всё это время чувствовал себя уверенно, открывая дневник.

***

Гермиона не успела отойти от неприятной новости от Тео о том, что вариантов подачи снотворного, кроме иголок, не было, как её настиг другой. Она до смерти боялась делать уколы или когда ей ставили капельницы, постоянно дёргалась и вырывалась. Страх рос вместе с ней, однако с годами она научилась контролировать себя. Немного. Убить не убила бы, но покалечила бы точно.

И тут, в момент мысленных стенаний на отсутствие нужных изобретений, появляется привычное жжение в правой ладони. Грейнджер мигом подбежала к своему рабочему столу в спальне и выдвинула нижний ящик, доставая зачарованный дневник из-под стопки блокнотов и не до конца исписанных старых ежедневников. Быстро листая страницы, она пыталась найти последние сообщения, но руки дрожали, а оттого не слушались и замедляли действия.

Ей не показалось? Неужели правда?

Грейнджер,

я считаю, что так больше нельзя. Нам надо поговорить и решить этот вопрос с чарами, дневниками и прочей хернёй, чтобы заново начать ощущать реальность. Полагаю, ты испытываешь то же, что и я, так что давай просто покончим с этим.

Жду через пятнадцать минут в гостиной старост.

«Гостиная старост» звучало официозно, но дурацкое тепло отзывалось в груди и болело. Болело по-другому: не обжигающе, а ноюще и тоскующе.

Она сорвалась места, засунув дневник в ящик, чтобы никто его не обнаружил, и побежала в ванную комнату. Ополоснула лицо холодной водой, чтобы унять жар, и вытерлась полотенцем. Кожа была прохладной, а затем снова стала постепенно нагреваться. От высокой температуры уже не спасали ни Охлаждающие чары, ни жаропонижающие зелья. Интересно, когда он написал, что у них схожее состояние, он имел в виду что? Пустоту или оглушение? Отсутствие нормального сна или жжение в груди?

Тео давно спал. Он улёгся сразу же, как только зашёл в башню, так и ничего ей больше не сказав о введении снотворного, да такого, чтобы можно было создать общий сон. Гермиона не понимала, как после такого можно спать спокойно, но, видимо, Теодору было побоку, как именно они будут принимать препарат. Это её кидало в дрожь от одного только упоминания об иглах.

Зеркало показывало её дико уставшей и задолбанной всеми проблемами, проектами, заданиями и делами. Ей нужно было отдохнуть вообще от всего, что происходило вокруг. Была вероятность, что после выяснения отношений с Малфоем она, наконец, сможет нормально спать. Ей даже было всё равно, если она проспит первые пары. Причина была уважительной. Организм не вывозил длительное бодрствование, мозг просто отключал её.

Натянув джинсы и толстовку, девушка вышла из башни, нацепив на голову капюшон, и сверилась с картой. Макгонагалл направлялась в Больничное крыло, Филч бродил возле библиотеки вместе со своей противной кошкой. Обе локации находились в противоположной стороне от гостиной старост, но Грейнджер практически не поднимала головы от карты Мародёров. Ей бы ой как пригодилась мантия-невидимка Гарри для подстраховки. Время было поздним, и не хотелось бы получить наказание прежде, чем она послушает Малфоя.

Путь до недостроенного крыла занял больше времени, так как она медлила, боясь предстоящего разговора. Меньше недели они не обращали друг на друга внимания, единственное столкновение возле святилища знаний не считалось. Случайность, отозвавшаяся во всём теле и задевшая какие-то неведомые струны.

Дойдя до назначенного места, Гермиона потопталась пару минут и, назвав пароль, вошла в гостиную, плотно закрыв за собой дверь.

Малфой развалился на подоконнике, согнув одну ногу в колене и оставив вторую свободно свисать, подложил подушку под голову и смотрел в окно. От одного взгляда на него, спокойного и равнодушного к внешней суете, Гермиона чувствовала, как внутри теплом разливается умиротворение. Она бы разозлилась на себя и чары, которые вызывали в ней такие ощущения, но сил не было даже на то, чтобы нахмуриться.

Гриффиндорка прочистила горло, обозначив своё присутствие, и Малфой, еле заметно вздрогнув, повернул голову к ней. Гермиона прошла к своему зелёному креслу, складывая карту и убирая её в задний карман джинс. Драко Малфой выглядел так же потрёпанно, устало и неважно, как она. Никто из них не собирался начинать разговор, чувствуя себя неловко и нервно. Однако слизеринец в какой-то момент решил быть первым, собравшись с силами и выдав:

— Ты и Тео… вы уже нашли формулу снотворного для проникновения? — его голос звучал хрипло и тихо, а глаза смотрели куда угодно, но только не на неё.

Гермиона вскинула брови в удивлении, мысленно сетуя на то, что он ещё смеет поднимать этот вопрос, когда были проблемы поважнее. Он вообще понимал, насколько это противоречиво звучит? Сначала Малфой назначает ей встречу, чтобы обсудить Связующие чары и зачарованные дневники, но вместо этого начинает беседу о проникновении в подсознание? Чары настолько сильно на него действовали, что повредили мозг?!

— Мы ещё ищем, — Гермиона решила поддержать его игру. Кто знает, может, он предложит что-то конкретное и альтернативное тому, что спланировали Главные префекты. В любом случае, ей было интересно послушать, что он начнёт нести дальше. Она закатила глаза на свои мысли.

— У Нотта в семейной библиотеке, кажется, найдётся старый дневник зельевара из рода его отца, в котором предок Ноттов создал идеальную формулу для совместного проникновения.

Грейнджер сглотнула. Тео ей не говорил об этом. Он, в принципе, дома был только в тот раз, в июне, когда был суд над его отцом, чтобы забрать необходимые вещи и уехать первым рейсом в Хогвартс. Староста мальчиков ненавидел родное поместье, а потому не собирался туда возвращаться, пока не станет относиться к нему более безразлично. Каникулы они всё равно проведут вместе в её квартире, так что парню не нужно было беспокоиться об одиночестве и времяпрепровождении на Рождество.

— Слушай, Малфой. Я прекрасно понимаю, что ты позвал меня сюда не для того, чтобы вбрасывать факты о библиотеке Тео. Я устала. Сейчас почти два часа ночи, и я бы хотела быть готовой к завтрашним лекциям.

— Если ты думаешь, что легко собрать мысли в кучу в твоём присутствии, то…

Он резко замолчал, пока Гермиона округлёнными глазами смотрела на него, словно на живого единорога вблизи. Драко стиснул зубы, осознав, что сболтнул лишнего. Ему и правда было тяжело что-либо говорить при ней. Дело было даже не в чарах. Трудно было просто подобрать правильные слова, чтобы не разжечь конфликт. Он ведь обещал матери быть рассудительным и менее импульсивным, обдумывать каждую фразу, чтобы не навлечь на себя беду.

— Если ты так и продолжишь отнимать моё время, отведённое на отдых, то я, пожалуй, пойду, — она поднялась с кресла и уже собиралась уйти. Не за этим она нарушила несколько правил, чтобы вести интеллектуальные беседы с этим змеёнышем о формулах зелья.

— Мне нравилось с тобой общаться, да. Ты была для меня интересной, понимающей, милой и привлекательной, пока…

— Пока ты не встретил в тот вечер меня, да? Зазнайку Грейнджер, самую противную, раздражающую, лезущую не в своё дело грязнокровку, которая…

— Не произноси этого слова! — сквозь зубы прорычал Драко, стискивая кулаки. Ему было неприятно слышать это от кого-то, особенно от неё. Ведь она произносила это оскорбительное слово с такой лёгкостью, что кровь стыла в жилах.

— О-о, ты меня удивляешь, Малфой! Всего месяц назад ты назвал меня грязнокровной сукой. Что изменилось?

— Восприятие, — также злобно выдавил он, сжав в кулаке чёрную водолазку в районе грудной клетки.

Она замерла на месте, будто приросла к полу. Что он только что сказал? Неужели мир сошёл с ума, и сам Драко Малфой, чистокровный слизеринец, злился на неё за то, что она говорила «грязнокровка» в его присутствии с пренебрежением и равнодушием?!

— Ты повёл себя, как маленький ребёнок. Просто сбежал от проблемы, даже не собираясь с ней разобраться. Ещё в тот вечер надо было со всем покончить и разойтись в разные стороны, но нет! Драко Малфой у нас любит причинять боль другим даже косвенно! Ты даже не представляешь, что со мной происходило всё это время.

— Нет, Грейнджер, это ты как раз-таки не понимаешь, что всё это крутится не только вокруг тебя одной. Ты перестала нормально спать? Я даже глаз не могу сомкнуть, чтобы не увидеть твой образ, отпечатанный на веках. Задыхаешься от жжения? Я тону в море, захлёбываясь…

— Ты только начал захлёбываться? — усмехнулась Гермиона, осознав, что плачет, вытирая слёзы с щёк. Ей порядком надоела эта беготня друг от друга и от внешнего мира. — Я давно лежу на дне, не имея возможности всплыть на поверхность, потому что всё под водой, и она выжигает лёгкие с невероятной болью.

Она тяжело дышала не в силах прекратить рыдания, голос дрожал, пока она вываливала на Малфоя все свои чувства. Она больше не справлялась с этим и не хотела справляться. Пора было прекращать эту погоню.

От себя-то не уйти.

— Возможно, нам стоит просто подробнее изучить тему и разойтись, разрешив всё то, что происходит, — Грейнджер шмыгнула носом, скрестив руки на груди и опустив глаза в пол.

— Ты хочешь разойтись? — подавленно усмехнулся Драко, смотря в окно. Позиция девушки была ему понятна, но вот только…

— А ты нет?

— Грейнджер, нельзя разойтись, когда ничего ещё не началось, — он покачал головой.

Она моргнула, посмотрев на него, но парень был занят разглядыванием ночи за окном, следя за тем, как мелкие капли дождя стекают по стеклу. Значило ли это…?

— Ты прав.

Она приняла для себя решение. Возможно, она пожалеет об этом. Может, несколько раз. Но это будет потом.