Иэясу морщится и тихо вздыхает, когда, сквозь шум и гам чужих Хранителей, играющих в плэйстэйшн в гостиной их дома, замечает пронзительный, требовательный взгляд Тсуны.

Иэясу знает своего брата достаточно, чтобы дословно перевести посылаемый ему почти что приказ.

Иди наверх.

Иэясу снова тихо вздыхает, водит затёкшими плечами и покорно встаёт с кресла, бредёт на крышу, в самое малозаметное и единственное не заставленное прослушками место прямо за дымоходом.

Собственных, любовно выпестованных отцом навыков ему достаточно, чтобы забраться на крышу и не светить своим закованным в холод и стужу Пламенем.

Тсуна бесшумно появляется буквально пять минут спустя и садится рядом, не смея и кончиком одежд прикоснуться к Иэясу.

Они — Проклятые.

Они близнецы по проклятой крови Примо; по ядовитому Пламени... Они — две половинки одного целого, чертовы кривые, неправильные Инь и Ян, недоделки, выкидывать которые Богу явно было жаль, неспособные жить в мире друг с другом, в любой момент готовые убить друг друга.

Они — противоположности. Они — истина и ложь, скрытая под человеческой кожей, костями и мышцами.

Они — это равновесие в мире; это сила, способная дать отпор даже чертовой Тринисетте, от которой страдает Хранитель Иэясу.

Они — это постоянно клонящиеся то в одну, то в другую сторону Весы.

Тсуна лёгким ветерком обдаёт его своим теплом, и Иэясу ёжится, успокаивает поднявшееся навстречу даже такой крохотной искорке Истинного Неба брата собственное яростное Пламя и укоризненно смотрит в ответ, видя только скрытую в уголках губ слабую улыбку.

Иэясу вздыхает.

– Зачем ты позвал меня?

Тсуна пару мгновений задумчиво смотрит на тусклый благодаря навалившейся зиме закат и прикрывает блеснувшие ярким янтарём глаза. Брат в ярости, эта чистая эмоция ощущается настолько чётко, что у Иэясу мурашки бегут по спине.

– Иемицу добился от Ноно проведения Конфликта колец.

Иэясу хмурится. Это... плохая новость.

Очень плохая.

– Не иди туда.

Иэясу медленно поднимает налившиеся алым золотом глаза. Воздух между ними, и так свежий и прохладный от выпавшего за день снега, становится ещё холоднее от полыхнувшего в груди Иэясу Пламени.

Он чувствует, как связанный с ним Ураган беспокойно крутится, затягивает в разрушающую всё на своём пути воронку натянувшиеся, мёртво отсвечивающие цепи одетых на запястья оков, но не может взять свои эмоции под контроль.

Кажется, это попросту невозможно.

– И умереть на месте?

Тсуна хрипло смеётся — не то чтобы в его голосе действительно слышится веселье.

Они — обречённые.

Нести мощь мира на своих хрупких плечах, скрывать настоящую сущность под многочисленными масками, подчиняться дурацким правилам Вселенной.

Тсунаёши — сила, твёрдость, решительность доводить дело до конца, спрятанная глубоко в душе расчётливость, помноженная на гипер-интуицию ублюдка-Первого Вонголы и стремление занять кровавый трон одной из великих мафиозных семей.

И Иэясу — распотрошённая под лупой мягкость, необоснованная ярость, дикое желание сбежать от полученной боли как можно дальше, прогнувшиеся под неподъёмной ношей воля и Пламя и... Ну да, сучье всепрощение.

Они, способные выжить лишь взяв за сценический образ поведение друг друга, укрепив внешний фасад собственными дурными привычками, такие похожие и непохожие друг на друга...

Любили и ненавидели друг друга одновременно.

Тсуна улыбается — растягивает словно резиновые губы в подобие кривой усмешки, так отличающейся от того, что он обычно выдаёт чужим людям, что Иэясу невольно успокаивается, прикрывая глаза и сжимая губы.

Тсуна снимает все свои дружелюбные, полные фальшивой радости маски только перед ним.

И Иэясу прекрасно знает, что Тсуна скажет сейчас.

– Ты умрёшь только от моей руки, Иэ-кун.

В его словах — стальная убеждённость, неистовая вера и тепло летнего солнца.

Иэясу наконец-то выдыхает и умиротворённо улыбается.

Да, он погибнет лишь от пронзившей его тело, сжавшей его сердце в своей ладони, руки Тсунаёши.

Ведь они — Проклятые.