«Человек имеет право на горячую воду, отопление зимой и черепичную крышу».

Когда в пятый уже раз за месяц отключают горячую воду, Иво совершенно не удивляется и не ругается даже, наоборот, смеётся. Должен же кто-то в этой дурацкой ситуации посмеяться? А ругается пускай отчим, он в прошлые четыре раза ругался, ему не привыкать.

Отчим вообще всегда ругается. И если он узнает, что Иво вот прямо сейчас собрался на крышу, — конечно, снова будет ходить и ворчать, мол, чем ты вообще думаешь, крыша ведь обледенела, навернёшься и в лучшем случае ногу сломаешь, а если шею свернёшь?..

Отчим — ужасно смешной человек: то говорит, что у него ветер в голове, то спрашивает, чем же он думает. Очевидно, что ветром! А ветру надо туда, где посвободнее и, пожалуй, повыше. Крыша — самое то, пускай и обледеневшая: если покрепче держаться — ничего страшного не случится. Да и падать невысоко, всего-то второй этаж, даже испугаться не успеешь, умереть — и подавно.

Иво открывает окно и выбирается на крышу — в носках, уличных джинсах и двух кофтах вместо куртки: за курткой надо идти вниз, а там отчим, и если он хоть краем глаза увидит, как Иво тащит куртку наверх, — конечно, устроит расспрос: что, куда, зачем? И тогда уж точно никакой крыши не видать.

А если посидеть совсем чуть-чуть — в кофтах замёрзнуть не успеешь. Он же ведь ненадолго, пока задницу сквозь джинсы не отморозит; а задница тощая, на ледяной черепице отморозится быстро...

Поэтому Иво аккуратно вылезает на крышу, старательно цепляется за всё, что попадается под пальцы, чтобы не рухнуть раньше времени, и максимально устойчиво усаживает себя на черепицу. Вот так, теперь можно выдохнуть и оглядеться.

Крыша у них, конечно, самая обыкновенная, с синей черепицей, не на что смотреть. А вот у Рэма черепица тёмная и со звёздами; вот это красотища! Когда Рэм ещё не ушёл в Мосты и когда была тёплая погода — они сидели там каждый вечер, и даже на небо не обязательно было смотреть, наоборот, можно было глядеть под ноги и мысленно складывать черепицу в какие угодно созвездия, зачем только существующими себя ограничивать?

Эх, когда же Рэм вернётся?.. Нет, Иво прекрасно знает, сколько лет его ждать, но поскорее бы он уже приходил! Как это вообще может быть, чтобы жизнь — и вдруг без Рэма? Не бывает так.

Иво с тоской оглядывает Рэмову крышу, мечтая невольно, что вот сейчас там появится Рэм, помашет рукой, мол, иди сюда, и можно будет выскочить из дома, долго стучать в его дверь, пока не откроет, а потом возмутиться: «Ну и где ты пропадал? С ума сошёл исчезать?» И ничего больше не надо, только сидеть рядом с ним — хоть на крыше, хоть в доме, хоть... хоть вообще где угодно, главное — рядом с Рэмом, остальное неважно.

Но Рэм на крышу так и не выходит — ну да, глупо было надеяться. Иво вздыхает, чешет кончик носа и осторожно выпрямляется: может, поглядеть, где там сегодня Зыбкое море? Не замёрзло оно в такую погоду?..

...Испугаться Иво и правда не успевает. Отфыркивается только, шевелит руками и ногами, убеждаясь, что ничего не сломал, и кое-как выбирается из сугроба.

Сердце в груди колотится барабаном, и осознание накатывает так же медленно, как затекает за шиворот растаявший снег. Он только что упал с крыши. Спиной вперёд, между прочим! Не было бы внизу сугроба — сломал бы позвоночник и лежал на кровати до конца своих дней.

Нет, ладно — упал с крыши. Вот сейчас придётся входить через дверь, и если отчим начнёт расспрашивать — это будет полный кошмар. И ведь не скажешь, будто вышел погулять: кто ж в носках-то гуляет, а?..

Иво кое-как отряхивается и тихо-тихо открывает дверь.

— Пятый раз за месяц! Пятый! Они там совсем с ума сошли? Мы как должны мыться без горячей воды, а?

Отчим так увлечённо возмущается, что, кажется, совсем не слышит, как Иво на цыпочках прокрадывается к себе наверх — и, выдохнув, запирается в комнате.

Сырую одежду можно кинуть на батарею — отопление, к счастью, никто не отключал. А себя — завернуть в одеяло и напоить горячим чаем, чтобы никакая простуда не одолела.

В общем и целом и без горячей воды живётся не так уж плохо — если всё остальное в порядке.