Алек жил с этим, сколько себя помнил. 

Призрачные прикосновения мамы за секунду до реальных, разбитая о пол кружка, тогда как её близнец спокойно стоит на столе, падение Иззи с дерева, когда сестра предложила ему нарушить пару правил и немного погулять в мире примитивных.

И ещё необъятное количество мини-видений, с возрастом появляющихся все раньше и раньше от показанной проблемы. 

К десяти Алек без труда видит окровавленную руку сестры, пока мать сообщает им об их первой охоте. 

Алеку не стыдно закрыть Иззи в самой дальней кладовке Института, если тем самым он защитит её от опасности и предотвратит ее. 

Спустя три месяца Изабель проезжается предплечьем правой руки по разбросанной металлической стружке на полу одного из заброшенных заводов и раскраивает себе всю руку. Тем не менее, с заданием она справляется.

Лайтвуд никому не говорит об этом, потому что его сочтут сумасшедшим (а его и так считают странным). Алек и сам считает себя сумасшедшим, потому что о Пророках в последний раз говорится в семнадцатом веке и это вызывает серьезные опасения. 

Инквизиция уничтожила всех, — всех, — ведьм и Пророков, до которых дотянулась их кровавая рука и Церковь пользовалась этим, старательно прививая всем собственную веру.

Церковь. Вот именно.

Алек нефилим. Полуангел. Он физически не может являться дьявольским отродьем, но природа будто бы споткнулась при его рождении и Алек вышел вот таким. Дефектным. Понемногу сходящим с ума. Видящим будущее. 

Не все его видения сбываются. Потому что они зависят исключительно от решения человека, а люди, как известно, никогда ни в чем не уверены и меняют своё мнение сто раз на дню. 

Тем не менее, некоторые, особенные, картинки будущего являются монументальными, и, куда бы ты не пошёл, они обязательно тебя догонят.

Так, как случилось с Изабель, несмотря на то, что Алек сделал все возможное, чтобы не пустить слишком самоуверенную сестру на охоту. 

Лайтвуд никогда не скажет о своём проклятии родителям или младшей сестре и недавно появившемуся приемному брату, с которым удивительным образом удалось быстро сдружиться, а после и провести ритуал парабатай. 

И их связь парабатай так же была монументальной. 

Алек всю свою жизнь живёт с видениями. Иногда до подрагивающих коленок страшными и кровавыми, наполненными физически ощущаемым отчаянием и тоской, иногда — такими мелочными, как забытая утром в своей комнате любимая кожанка или драка с незнакомым мальчиком.

Куда реже и куда реалистичней — те самые несдвигаемые столпы. Самые ненавистные Алеку видения. Самые неоднозначные. Самые мрачные. 

Лайтвуд никогда не знает причин, сподвигнувших людей на различные действия, транслирующиеся Алеку прямо в мозг, и совсем неудивительно, что Алек слишком шокирован и не особо слушает нравоучения Маризы, когда увиденная утром драка происходит буквально вечером того же дня — но теперь Лайтвуд знает, что так рассердило его. Никто не смеет осуждать его семью.

Но самым непредсказуемым образом всегда исполняются ненавистные Алеку своим постоянством столпы.

***

Алеку четырнадцать, когда во сне он видит тёплые янтарные глаза с вытянутым зрачком и серебряное кольцо на собственном пальце. 

Алеку хорошо в этом сне. Тепло. Комфортно. Алек не хочет просыпаться, он хочет лишь смотреть-смотреть-смотреть в эти потрясающие дьявольские глаза и медленно умирать от всеобъемлющей любви к этому созданию. 

Но едва к Лайтвуду приходят мысли остаться в этом прекрасном сне навсегда, как тёплый янтарь сменяет морозный глубокий карий и яркое видение уходит, ускользает сквозь пальцы. Алек бежит следом, пытается что-то сделать, как-то предотвратить то, что он видит, но его лишь затапливает бесполезной паникой и отчаянием, и болью, потому что не может.

Алек просыпается с криком, имя прекрасного создания вяжет на языке, но Лайтвуд понятия не имеет, кто это, и лишь судорожно хватает воздух губами и даже не пытается остановить поток слез, стекающий по щеке вниз, к шее, и капающий на белое покрывало. 

Алек отказывается признавать янтарные глаза очередным видением.

***

Алеку пятнадцать и он глупо и по-детски влюблен в собственного брата, отчего жизнь становится сложнее раза в два, но Лайтвуду плевать.

Он знает, что дьявольские глаза принадлежат магу, он знает, что Мариза никогда не поймёт и не примет такой союз, а ещё Алек знает, что никогда не почувствует ту волну любви и нежности, сменяющуюся чёрным отчаянием и бесконечной болью, потому что он видит этот сон уже третий раз за полгода.

Его видения никогда не повторялись более одного раза.

Поэтому он лишь подогревает глупую влюбленность в Джейса и мечтает умереть от лап демонов. 

Его проклятие сводит его с ума.

Сил на жизнь уже не остаётся.

***

Алеку восемнадцать и он настолько погряз в собственном иллюзорном мире, что отодвигает кружку с крепким кофе на другой конец стола за пять минут до того, как Джейс приземляется собственной задницей на его край.

И уже не надо спешно вытирать с промокших бумаг опрокинутый кофе и наблюдать, как Эрондейл рассыпается в извинениях, а после зовёт на очередную охоту. 

Изабель смеряет брата подозрительным взглядом, но ничего не говорит.

***

Видение рыжей красавицы, страстно целующейся с Эрондейлом на кладбище, настолько выбивает Алека из колеи, что он едва не промахивается, в последний момент успевая перенаправить стрелу и выпустить её прямо в голову одному из окруживших их с Джейсом и Иззи демонов. 

Парабатай с сестрой смотрят на него после этого слишком пристально и слишком подозрительно, чтобы это не обеспокоило Алека. 

Лайтвуд суматошно думает, догадались ли они о его проклятии или он сможет сделать привычный вид со-мной-все-в-порядке, но мысли не задерживаются в голове надолго — в разуме Алека все ещё висит картина отвратительного поцелуя и нефилим никак не может смириться с неизбежным — видения, претендующие на постоянство, он научился понимать интуитивно, и это было одним из таких. 

Чему Алек удивляется больше — пустоте в душе или тихому счастью за брата, — он не знает, но чётко понимает, что былая влюбленность давно изжила себя и все это время Лайтвуд старательно высасывал её из пальца, лишь бы не оставаться наедине с оглушающим безразличием к собственной жизни, необъятной любовью к неизвестному, но такому родному магу, который в конце-концов его бросит, и постоянными проявлениями его проклятия, не заглушающимися ничем: ни алкоголем, ни снотворным, ни лёгкими наркотиками. 

На некоторое время помогает обморок, но этот метод слишком рискованный и отмечен как на самый крайний случай. Не хотелось бы, чтобы Иззи смотрела на него ещё более внимательней, чем сейчас. 

Иззи умная девочка. 

Она поймёт слишком многое.

***

Клэри появляется в их не слишком разнообразных днях спустя полгода, врывается, проносится ураганом, оставляя после лишь перевёрнутую землю и обломки-осколки прошлой жизни и решительно смотрит Алеку прямо в душу своими наивными серьезными зелеными омутами. 

Алек ненавидит её за то, что она читает его как открытую книгу, когда после изнуряющей тренировки находит у себя под дверью рисунок из разноцветных клякс — желтых, оранжевых, синих и зелёных — но больше всего красных и чёрных, поразительно подходящих для этих кричаще-ярких цветов, оттеняющих их, создающих контрастность, от которой невозможно оторвать глаз. И лишь в середине всего этого великолепия, едва заметными светло-голубыми мазками угадывается знакомый ссутуленный силуэт.

Алек знает, что это такое. И ненавидит Фейрчайлд из-за этого ещё больше.

За то, что показала, насколько прекрасный дар ему достался. 

***

В ночь, перед походом в клуб, ему снова снятся потрясающие янтарные глаза с вытянутым зрачком и кольцо на пальце, но окончание сна разительно отличается от привычного Алеку — мальчик с голубой кожей, — юный маг, догадывается Лайтвуд, — протягивает к нему руки и ярко улыбается, а после задорно смеется, когда Алек легко подхватывает его, а чужие смуглые пальцы, все в кольцах, ласково щекочат бока поверх комбинезона с вышитым корабликом посередине и Алек не может оторваться — эта картина настолько прекрасна и настолько удивительна, что когда Лайтвуд просыпается, — медленно, очень медленно, — он едва может сдержать слезы счастья, но широкая улыбка против воли появляется на лице и остаётся там до самого вечера — поход в Пандемониум никто не отменял, так что Алек отточенным движением берет свои эмоции под контроль, оставляя лишь маску "недовольного самовольно принятым решением старшего брата" и идёт за луком.

Впрочем, незапланированным походом он и впрямь недоволен, и ещё успевает покапать на мозги младшим нарушением правил за все время дороги до клуба. 

Иззи с Джейсом морщатся, но терпят, потому что знают — Алек всегда будет на их стороне. 

Алек это знает тоже, но вылить внезапную нервозность ироничными замечаниями — это всегда за милую душу.

***

Почему Алек так нервничает от, по сути, простого задания — он понимает только тогда, когда сталкивается со знакомыми глубокими карими глазами. 

Магнус Бейн — маг и, кажется, Алек знает, где находится его метка. 

А ещё Алек знает, что никогда не позволит этим потрясающим глазам поддернуться изморозью и отстраненностью, пока существует второй вариант.

Чего бы ему это ни стоило.