В коридоре лишь синеют далекие лунные отсветы из оранжереи: свет оказался больше не нужен, когда не стало той, кто пришла к Данте в этом слишком реальном сне.
Данте оглядывается, вопрошающе разводя руками: в их жизни итак добавилось ещё дерьма, почему он не вправе знать, откуда такие сны? Может быть...
— Это не может быть тёмным даром, — тихо звучит в его голове, — Никто из выпитых не засыпали.
Данте не успевает ни возразить Вергилию, ни понять, что же именно он имеет в виду.
Сначала он думает, что это брат так легко ступает по мягкой ковровой дорожке — но тот медленно проходит уже по стенам. Он выглядит слишком спокойным, но это лишь иллюзия: его выдаёт и лязг Ямато — Вергилий резко достаёт катану из ножен сразу на треть и что неслыханно — он появляется без любимого плаща и перчаток.
Данте едва успевает подумать, как слышит эти же шаги.
— Зачем бежишь в одиночку? — уже возражает Вергилий в его голове.
Но Данте успевает его опередить: мягкие шаги бегут к той самой стене, где есть фальшивое окошко.
Данте едва успевает заметить край рваных джинсов и ржавые потëки на светлой толстовке — от них явно тянет застарелой кровью.
Хлопает оконная рама.
Данте бросается на опережение, но никого не находит.
Где-то далеко, на уровне едва различимого шепота, он слышит просьбу Вергилия обернуться.
Не найдя никого в излюбленном братом месте для пыток, Данте все же оглядывается.
И успевает сказать лишь шокированное:
— Оу.
А дальше лишь трет глаза, потому что верить в такое без возможности убедиться, что это не сон — слишком больно, слишком вгрызается это зрелище в его недавнюю душевную рану.
— Кэт?..
Она тут же отбегает — влево, точно теперь слышит каждый шорох.
Прислушиваясь к её редкому дыханию и стуку сердца Данте поначалу не верит:
— Подойди, если это не сон. Пожалуйста, я ведь думал...
— Ты мог подумать и не только это. Вернее, уже думал.
Данте медленно подходит ближе, раскрывая руки: вот, безоружный, забыл своего «Мятежника», только бы это был не сон.
— Если это ты, это не так уж и страшно, это не...
Кэт быстро оказывается перед его лицом и рывком срывает толстовку, заодно показывая бугристые, фиолетово-сизые шрамы на шее и груди.
— А если это был бы ты? А если бы Вергилий.
Данте слышит какое-то ворчание вдалеке, но это неважно. Брат никогда так не возмущается, если задумал кого-нибудь прикончить. Кэт ведь наверняка опасалась не только за него.
— Я могу одолеть близких к вам по силе. Как видишь, тренировки идут мне на пользу.
Она не умрет, она не умрет так глупо у них вышло, всё получилось, он затеял это не зря.
Ну и что, что она решила чуть-чуть им подкрепиться? Для неё это наверняка было очень старательно — ему ли не знать про то, как может голод рвать крышу.
— Ты зря боялась, — говорит Данте и думает: брат наверняка заверял её в том же, зануда.
— Я съела всех в камерах, а потом поняла, что это было слишком.
— Ну, Вергилий спросит с тебя за слишком сытный ужин, но не более.
Данте чует: от неё пахнет Вергилием — его кровью на губах, его слюной на шее, его семенем на руке. Это и правда было так. Разве что давно — слишком быстро пропадает этот запах.
Принюхиваться к ней становится очень близким, почти откровенным жестом — Кэт спокойно стоит к нему спиной, а Данте, увлекаясь новым ощущением, всё сильнее норовит заглянуть ей в лицо. Краешек капюшона постепенно открывает щеку, волосы, угол глаза и рта. Теперь её глаза и правда выразительнее — пускай и не так притягательно страны, как у вампиров, но от них наконец-то не веет страхом перед тем, что сильнее тебя.
Данте не может сказать, почему он все ещё не решается задержать её, нарушить просьбу, но затаив дыхание, осознает: всё, теперь она не станет ничьей трапезой. Особенно их, ведь сейчас её запах — это просто запах: интересный, но от него не ноют десны, не приходится убегать или выставлять Кэт за дверь, боясь навредить.
— Теперь я, — шелестит Кэт.
Данте смеется и думает: ну наконец-то.
В дверях показывается Вергилий, он торопится, но завидев, что затевает Кэт, лишь приподнимает брови:
— Думал, я смогу тебя насытить.
— Это в каком из смыслов? — Ехидно интересуется Данте, пока его не кусают.
Жадно, больно, но теперь он не слышит ни одной мысли. Кроме, конечно, Вергилия — продолжает перепалку, говоря что-то про то как ему понравилось съедать лишь в переносном смысле. Опередил, засра....
Но это уже не такой важный вопрос: выпаивая Кэт, он все равно находит силы, чтобы её обнять.