'июльский дождь

Лето началось неожиданно. В один день температура будто бы сама собой поднялась до двадцати, осушила разом все лужи, оставшиеся от прошедшего дождя, и выгнала на улицу всех прячущихся от жары людей. Конец мая, оставшаяся после экзаменов и годовых контрольных усталость успела измотать всех. После нервного учебного года хотелось только забыться на все три месяца, отдохнуть как следует, не приближаясь к учебникам и тетрадям, и наполнить лето, как это обычно и бывает, разными историями и совершёнными глупостями. Солнце светило ярко, грело жарко, и со дня на день синоптики обещали почти тридцать. Пока все одноклассники разъезжались по дачам, морям, в деревни к родственникам и на базы отдыха, Ипполит закрыл себя в душной квартире. 

Он, конечно, был очень рад лету, но любимое время года, всегда наполненное приключениями и весельем, сейчас в душе отзывалось чем-то печальным. В следующем году он уже одиннадцатиклассник, а значит это лето у него последнее действительно свободное. Его хотелось провести как-то особенно, но все идеи и планы как-то сами по себе разрушились, когда Поля узнал, что почти все его знакомые разъехались. Даже дома стало как-то непривычно пусто и одиноко - Матвей из-за работы был вынужден уехать в другой город на неопределённый срок, а Серёжа, полностью погрязший в учёбе, уделял мало времени не только младшему брату, но и своим друзьям. 

Первые две недели лучшими Полиными друзьями стали сериалы и ощущение, словно он прямо сейчас упускает что-то важное, теряет какие-то возможности и время ускользает у него из рук. Он спал до обеда, занимался своими делами, бегал в магазин за вредной газировкой и разными снэками, а затем возвращался с жары в душный дом, открывал окна настежь и садился на кухне заниматься чем-то не совсем полезным, но, бесспорно, увлекательным — за две недели убил два сериала, около пяти фильмов и даже начал читать книгу, которую ему ещё в прошлом году на день рождения подарил Серёжин друг, Мишка.

А потом словно что-то в голове щёлкнуло и правильная мысль стала на своё место недостающей деталькой — Мишка. Серёжин друг, о котором старший Муравьёв-Апостол болтает без умолку, сейчас, когда Серёжа отдаёт столько времени учёбе, наверняка тоже скучает без дела. Мишка на втором курсе лингвистического, и к нему Ипполит всегда относился с каким-то особым расположением, перерастающим в восхищение. Миша (или, как его Серёжа называл, Мишель) приехал в Питер несколько лет назад, но Ипполит почему-то всегда думал, что он здесь родился и вырос. Они два года назад встретились осенью, когда Бестужев забежал на чай: сидел на кухне непонятный кареглазый, взъерошенный субъект, громко хохотал с Серёжиных удачных шуток и довольно накладывал на кусочек пшеничного хлеба малиновое варенье. Поля тогда нагло забрал у Миши ложку, а услышав, что Рюмин знает французский, притащил ему свою домашку, попросил помочь разобраться. И наплевать было, что он, Поля, в классе французского — круглый отличник, и весь учебник наперёд ещё летом вычитал. Просто с этим Мишелем время проводить хотелось.

И как он не вспомнил про существование Бестужева-Рюмина раньше — загадка. Хотя, было слегка неловко. Как никак, Миша старше него, и вряд ли ему интересно будет проводить время в бывшим десятиклассником. Мишель вообще, вроде как, больше к Серёже тянулся, но и к Поле тоже был благосклонен. Они не то, чтобы плотно общались — всего лишь переписки несколько раз в неделю, в основном содержавшие в себе дружеские споры и смешные картинки. Гуляли только в общих компаниях, и то не особо часто — опять всё та же проклятая учёба, наступающая на горло и ему, и студентам. Ипполит и сам бы себе не мог объяснить, почему с ребятами постарше гулять и общаться ему было интереснее, чем со сверстниками. Более того, Ипполит даже не был уверен, распространяется это на всех, или только на Мишку — может, у Бестужева в кармане просто был спрятан какой-то магнит на Муравьёвых-Апостолов, а противиться ему мог только Матвей. Как бы то ни было, собравшись с духом, Поля Мише всё же написал. Миша отозвался через несколько минут — скинул в ответ какой-то глупый мем, спросил, как дела и как его лето проходит. 

Поля думал, что уже не так уж и плохо.

До конца вечера переписка длилась без перерыва — выяснилось, что Миша тоже время в пустую тратит, только на улице, гуляя бесцельно между дворов и всё подряд фотографируя. Согласился на прогулку Мишель легко, почти сразу — Поля тут же воспрял духом, увидев от него прямое разрешение писать когда угодно и звать на прогулки в любое время. 

***

Июль принёс всему миру тёплые летние дожди и клубнику, продаваемую по дешёвым ценам на рынках. Её Ипполит запомнил особенно чётко — Миша часто таскал ему сладкую клубнику и сам подворовывал её у него из тарелки, когда они устраивались смотреть фильмы или обсуждать книги. 

С Мишей было интересно. Для Поли открытием стало не это, а то, что Мишель, в общем, был очень даже не против проводить время с ним. С Бестужевым они тащились по жаре и допоздна задерживались во дворе, катаясь на скрипучих качелях. Миша, ходячая энергия, живая катастрофа, тайком приносил ему яблоки и просил открыть двери в три часа ночи, чтобы отдать полный пакет фруктов. У Миши в рюкзаке звенели пустые банки из-под энергетиков, а ещё у него был сухой корм, чтобы подкармливать бродячих котов. Миша всегда много шутил и улыбался, таскал тёмные очки не самой новой модели и отдавал ему поносить свои клетчатые рубашки, пропахшие стойким цветочным запахом кондиционера для белья. 

Миша — вечная ассоциация с тёплым летом и солнечными веснушками. Поля не понял, как привязался, и как стал всё свое свободное время проводить с ним. То сам бегал за три остановки к Мише домой, пить холодный «Липтон» и практиковаться во французском, то Миша к нему ходил на вечера фильмов, всегда приносил с собой что-то вкусное, и всегда угадывал в том, что Поле нравится — шоколадки с орешками или карамелью, чупа-чупсы или ежевичные жвачки. 

Меньше чем за месяц Мишель уверенно вырвался в список его лучших друзей, и при этом общение никак не перерастало в одностороннее — Бестужев с ним был честен и искренен, отвечал всегда с интересом и развёрнуто, часто начинал диалоги сам и первый, вдруг что, звал гулять. Говорил, что хорошо, что они оба Серёжу дёргать перестали, честно признавался, что старшего Муравьева-Апостола слегка ревнует к Бельской, а затем тут же улыбался по-кошачьи мягко и говорил, что с Полей ему и так куда лучше и интереснее. Ипполит гордился этим безумно — а по-другому никак, общается с самым, наверное, солнечным человеком в городе, ему такая честь выпала, такая дружба досталась, что лучше всех перспектив, построенных в начале лета, разом взятых. 

Поля, может, даже слегка влюбился. Но это глупости, юношеское, просто лето к этому располагает, просто рядом слишком подходящий человек — веселый, задорный, улыбающийся Мишель, прилипала и тактильный маньяк, щекочущий его в месть за любое дружеское перепирательство, предлагающий подняться на крышу, чтобы сфотографировать закат, позволяющий таскать у него ментоловые сигареты и даже курить не выходя на балкон, а в открытое окно. 

Ми-ше-ль — в одном имени для Ипполита резко уместилось слишком многое. 

Середина лета не обещала быть такой жаркой. Летние дожди смыли с дорог пыль и усталость, освежая город, как холодный душ в конце дня. В один из дней, когда тучи, не такие уж и тёмные, но точно дождевые, сгущались над Питером, Поля в очередной раз принялся донимать Мишеля в телеграме. Бестужев ему в ответ снимал видеосообщения и с видом знатока и настоящего кулинара рассказывал, что решил пожарить блинчики, но вряд ли у него что-то получится без дегустатора. Ипполиту дважды повторять не пришлось — подхватив ключи от квартиры и наушники, Муравьёв-Апостол поскорее покинул дом, и со своего четвёртого этажа спустился быстрее обычного, едва ли не подпрыгивая от воодушевления. 

Правда, добежать до Мишиного дома без происшествий не получилось — примерно за квартал его настиг-таки тот самый июльский дождь, от которого не остаётся и следа к вечеру, но который угрожающе гремит грозовым громом и большими, тяжёлыми каплями мочит головы всем, кто рискнет показаться на улице. На плечах у Поли оказалась как раз-таки та самая Мишина рубашка — кое-как укрываясь ею, Ипполит ускорился до легкого бега, стараясь как-то идти под деревьями и мокнуть не так сильно. Может, ему это даже удалось, но Миша, встретивший его уже около подъезда, так не считал. Цокая языком, Бестужев погнал его к себе на второй, сетуя на то, что Муравьёв-Апостол не догадался даже у подъезда какого-то переждать ненастье. Поля же про себя счастливо улыбался на Мишино ворчание и уже очень скоро стягивал с себя мокрую насквозь футболку и точно такие же джинсы — телефон не угробить удалось лишь чудом. Получив в распоряжение ещё один комплект одежды Бестужева, состоящий из растянутой футболки и коротких шорт, Ипполит чувствовал себя, пожалуй, самым счастливым человеком на свете — настроение отчего-то было лучше не куда, атмосфера в квартире Мишеля была лёгкой, непринуждённой и тёплой, и сам Поля ощущал себя здесь даже лучше, чем дома. 

Окна почти во всех комнатах у Миши были открыты настежь, и было слышно, как на улице бурлит жизнь — ездят машины, кричат и смеются дети , ещё шелестит дождь по деревьям и подоконникам. Ко второму этажу ещё доставали ветки старого клёна, едва ли не заглядывая внутрь, и Поле это казалось очень красивым — как по комнате играют солнечные блики, тяжело, но упорно пробиваясь сквозь насыщенно зелёную листву. После дождя, правда, солнце ещё выглянуть не успело, прячась за тучами, но и в этом были свои плюсы — в воздухе витала озоновая свежесть, запах июльского ливня, который не спутаешь ни с чем иным. 

— Бери пробуй, — Миша, едва заметив его на кухне, пододвинул к нему тарелку с блинчиками и взял телефон в руки, снимая в сторис Полину реакцию. 

Муравьёв-Апостол вскинул брови, но промолчал, сворачивая конвертиком Мишину стряпню и откусывая кусочек. Блинчики оказались действительно вкусными — не всё, значит, у него потеряно, при большом желании может ещё образование повара-кондитера получить. Но для вида, Поля всё равно поморщился и отставил тарелку в сторону, кряхча, что блинчики наверняка отравленные. 

Мишель, довольно смеясь, мягко толкнул его в плечо и спрятал телефон.

— В холодильнике ещё сгущёнка есть, — кивнул Бестужев, мимоходом запустив пальцы ему в мокрые волосы и выходя с кухни. Его звонкий голос теперь доносился из другой комнаты, из гостиной. — Хватай чего найдёшь, бери блинчики и иди сюда, я тут сериал прикольный нашёл. 

В гостиной было приятно прохладно. Мишель стоял, разбираясь с телевизором и ругаясь себе под нос — Поля, поставив захваченное из холодильника мороженое и сгущёнку, свободно плюхнулся на диван. Спустя минуту Миша занял привычное место возле него, скрестил ноги в позе лотоса и принялся пояснять. 

— Там первый сезон, по сути, особо важной роли не играет.. Я тебе самое интересное включаю, тут священник классный, в общем, всё понятно и без первого сезона, — коротко разъяснил Мишель, и откинувшись на спинку дивана, обнял подушку. 

Всё время сериал смотрели комментируя какие-то моменты. «Дрянь» Ипполиту понравилась — как весь сериал, так и главная героиня, и тот самый классный священник. Наблюдать за героями на экране было весело, особенно когда Миша вызывался часто ставить видео на паузу, в голос строить какие-то догадки и теории, рассказывая какие-то психологические факты да и в целом просто высказывая свое мнение касательно чего-то происходящего в кадре. 

И сцена после исповеди главной героини Мишелю показалась особенно занимательной. 

— Вот тут смотри какая страсть, чтобы священник и прям в церкви! — непонятно было, восхищался Бестужев или возмущался, но пультом, зажатым в руках, размахивал эмоционально и активно. — Видишь? Интересная же пара, она за своими желаниями следует, а у священника целибат, или что у них там.. 

— Меня больше интересует, как это снимали, — Поля отвечал менее эмоционально, желая поскорее приступить к продолжению просмотра. Пульт в руках Миши действовал на него, как на кота лазерная указка — так и хотелось из чужих пальцев выдернуть. 

— Ну, поцеловались и поцеловались, всё равно же ни до чего такого дело не дошло. 

— А актёрам как? 

— А им что? Это их работа, они не возмущались, значит поцелуй приятный был, — Мишель пожал плечами. 

— Всё равно никогда их не пойму, чтобы для кадра, без любви, просто целоваться.. 

— А ты что, не целовался никогда? — Миша внезапно сел ровнее, отвернувшись от телевизора и с интересом уставился на него. 

— Нет, — чуть смущённо признался Ипполит, мельком глядя на Бестужева. — Да мне и не зачем. 

Глаза у Мишеля вдруг загорелись. 

— А хочешь научу? 

— Ты серьёзно, что ли? — Поля тоже невольно подался вперёд, неосознанно принимаясь теребить край футболки. 

— Ну да, почему нет? Давай, Кис, прикольно же, — Миша нетерпеливо заёрзал, позабыв напрочь о происходящей на экране драме. — Да ладно, с любовью или без, какая разница? 

— Мой первый поцелуй хочешь украсть? — попытался отшутиться Поля. К щекам неожиданно прилила краска от неожиданности такого предложения и от того, кто именно ему это предложил. Миша, Мишель — с задором смотрит на него и сам прикусывает губы, подняв брови от нахлынувшего веселья. — А ты с кем целоваться учился? 

— С мамой твоей, Кис. 

— Ну Миша! — наигранно возмутился Муравьёв-Апостол, толкая его в плечо. Бестужев ловко увернулся и Поля как-то неожиданно свалился ему прямо на колени — от падения на твёрдый пол удерживала только Мишина рука. Он быстро помог Поле сесть обратно. Улыбка ещё играла на губах, и масла в костёр подливало Полино смущение. 

— Так что? Давай? Прикольно же, тебе понравится. Это легко, честно. 

Плюсы и минусы у Ипполита в голове выстраивались так же, как у Шерлока Холмса в его чертогах разума. С одной стороны, он был действительно не против отдать Мише свой первый поцелуй — такому человеку было не жалко, да и Миша вряд ли бы стал его стыдить за неопытность, наоборот вон, помочь хочет, научить, подсказать если что. Поля, совсем немного влюблённый в яркие карие глаза и его живость, готов был прямо сейчас бежать целовать судьбу за предоставленную возможность, но с другой стороны до нервного мандража Ипполит боялся сделать что-то не так. Боялся, что Миша на самом деле сейчас просто шутит — сам в тихую сделает фотку какую-то и потом, может, будет кому-то показывать, например Серёже. А что Серёжа подумает, если узнает? Его младший брат учился целоваться с его лучшим другом — мало того, что оба человека ему хорошо знакомы, так ещё и оба парни. И всё же, азарт и любопытство как-то склоняли чашу весов, потому что чем черт не шутит? Жизнь, в конце концов, одна, и попробовать всё нужно.. В том числе и поцелуи с самим Мишелем Бестужевым-Рюминым. Кому бы ещё так повезло? 

Ипполиту казалось, опыта у Миши в этом деле много. Тот был точно в себе уверен — смотрел, лишь дожидаясь Полиного согласия, изредка поглядывая на экран телевизора и на губы думающего над предложением Ипполита. Миша хорош собой во всех отношениях — терпелив, в меру задорен и игрив, безрассуден ровно до того уровня, до которого нужно. Достаточно уверен в себе для того, чтобы предложить десятикласснику научить его целоваться, достаточно адекватен, чтобы ждать ответ, и в случае отказа просто вернуться к просмотру «Дряни». Полю эта Мишина пляска между контрастами и привлекала. Вообще, не было в нём чего-то конкретного, что не тянуло бы к себе магнитом — начиная чертовой россыпью веснушек и заканчивая мягким переливом французского, на котором Мишель ему стихи читал. Бестужев буквально спас его лето, скрасил его, сделал самым ярким и насыщенным — и Ипполит бы врал себе, если б продолжил думать, что в Мише всё ещё видит просто друга. 

— Ладно, — сдался Муравьёв-Апостол, нервно выдохнув. Щёки у него всё ещё были красными от волнения, глаза бегали, а сердце ненормально быстро колотилось в груди. — Давай. 

Мишель просиял, повернулся к нему всем корпусом, поджав одну ногу. Пульт провалился между диванных подушек. 

— Отлично, — кивнул он, довольно улыбаясь. — Смотри, по сути, тебе просто нужно понять, когда и как двигать губами и языком. Ну, если к этому привыкнуть, то получается почти автоматически, знаешь, главное просто расслабиться и не думать о том, что именно ты делаешь. Можно покажу? 

Ипполит дёргано кивнул. Миша слегка наклонился, обхватив ладонями его лицо и мягко погладил большим пальцем щеку. У Муравьёва-Апостола сердце забилось почти истерично, он инстинктивно приоткрыл губы глядя Мишелю в глаза — так близко он его ещё не рассматривал, но и с такого ракурса Миша был красив, что страшно. За радужкой кто-то, наверное, костры жег — так глаза горели азартом и предвкушением, а веснушки вблизи и вовсе казались искусственными, нарисованными каким-то — настолько хорошо смотрелись. 

— Ты точно согласен? 

— Да давай уже, не тяни. 

Хмыкнув удовлетворённо, Миша прикрыл глаза и прижался влажными губами к губам Ипполита. Поля не успел ничего и понять — только почувствовать, как Мишель осторожно и мягко его поцеловал, двигая губами достаточно медленно, чтобы Ипполит успел хотя бы оценить ситуацию и понять, что именно нужно делать. На ответ его, правда, не хватило — из лёгких будто бы выкачали весь воздух, хотя возможность дышать ещё сохранилась. 

Мишель его целовал не дольше тридцати секунд — Ипполиту этого хватило, чтобы просто поплыть окончательно. Когда Бестужев всё же отстранился, легко и мягко, Поля обнаружил, что пальцами хватается за Мишины запястья в попытке удержать его возле себя ещё ненадолго. Но урок, кажется, ещё не закончился, и стоило иметь терпение, чтобы заполучить большее. Ясно стало одно — он точно не выживет, если Миша его не поцелует ещё раз.

— Ну как? — открыл глаза Бестужев, всё так же воодушевлённо глядя то ему в глаза, то не припухшие, покрасневшие губы. — Понравилось? Правда ведь приятно? 

— Приятно, — согласился смущенный Ипполит. — Я правда, не совсем понял, что надо делать.. 

— То, что я делал, — смело ответил Миша. — Давай ещё раз покажу. Я, типа, взял на себя ведущую роль, понял? Я тебя ещё раз поцелую, а потом ты попробуешь. Правда, сидеть так неудобно.. 

Миша снова сел на своё место, убрал руки с Полиных щёк, а затем, вытянув ноги, приглашающе хлопнул себя по коленям. 

— Мне что, к тебе на колени сесть?  

— Кис, ты такой догадливый. Давай, я тебя целоваться учу, а ты ко мне на коленки сесть стесняешься, — Мишель снова кивнул, указывая на свои колени, и Ипполит, закатив глаза, всё же встал с насиженного места, пересев к Мише. Коленями Поля упирался в диван, бедрами сидел на худых Мишиных коленях, и оказавшись с ним лицом к лицу, был готов хоть сейчас снова наклониться к его лицу. 

Бестужев положил руки ему на бёдра. Поля, в чужих коротких шортах, моментально вздрогнул, упершись руками в спинку дивана, и прикрыл глаза, стараясь игнорировать любопытный Мишин взгляд. 

— Если не знаешь, куда деть руки, можешь меня обнять, или упереться в грудь, как в фильмах, — посоветовал Мишель. Подцепив пальцами Полин подбородок, Бестужев повернул его к себе, заставив на секунду приоткрыть глаза, чтобы увидеть, как Миша вновь тянется за поцелуем, уже куда живее впиваясь в красноватые губы и двигаясь быстрее, увереннее. 

Одной рукой Миша держал его за бёдра, заставляя сидеть ровно, другой — за подбородок, и когда Поля вновь привык к поцелую, Мишель, лёгким движением, заставил Ипполита приоткрыть рот пошире. Бестужев скользнул языком в его рот, провёл острым кончиком по керамически-белому ряду зубов, и чувствуя от Поли неуверенный ответ, было ощутимо, что Миша сам едва сдерживает улыбку. 

Муравьёв-Апостол в поцелуях новичок. Вернее, даже куда более неопытнее, чем новичок — его максимумом было поцеловать маму в щеку, а сейчас, сидя на коленях у парня, который целуется настолько хорошо, у Поли просто срывало крышу. Ему не было с чем сравнивать, конечно, но если бы и было, Ипполит глубоко сомневался в том, что кто-то смог бы в поцелуях переплюнуть Мишу — тот был слишком ловок и внимателен, напорист и поддатлив одновременно. Бестужев мягко сжимал Полины бёдра, изредка позволял ему перехватить инициативу, замирая, чтобы Муравьёв-Апостол сам на пробу начал двигать губами, перехватывая его нижнюю губу и неосторожно задевая зубы. Ипполит, всё же последовав словам Мишеля, обнял его руками за шею, сдвинувшись к Мише поближе и зарываясь пальцами в волосы на затылке. 

Этот поцелуй получился более долгим и более насыщенным, ощутимым, весомым — Поля всё больше расслаблялся со временем, хотя хаотичная мысль о том, что его первый поцелуй принадлежал теперь Мише, никак не хотела покидать голову. Когда Мишель отстранился, Ипполит увидел, что щёки у Бестужева красные, а сам он выглядит страшно довольным, переполненным самыми разными эмоциями. 

— Ладно, у тебя уже лучше получается, — кивнул он одобрительно, окидывая Ипполита оценивающим взглядом. — С языком — это был французский поцелуй, кстати, но ты и сам в курсе. Ещё одно-два занятия и тебе, Поль, хоть самому в актеры иди. 

— Да не хочу я в актёры, — фыркнул Поля, облизывая губы и невольно ёрзая у Миши на коленях. — Давай ещё? 

Мишель вновь легко подцепил его пальцами за подбородок, закрыл глаза и увлёк в поцелуй снова. На этот раз Поля рискнул быть смелее — увереннее накрыл Мишины губы своими, куда увереннее прихватил своими его нижнюю губу, сам приоткрыл рот, и прямо как Миша советовал, постарался особо не думать о том, что делает — главное как и когда. Вот сейчас уже само собой получалось отвечать на Мишин поцелуй воодушевлённо и активно. Успокаивало то, что Бестужев его не останавливал, а значит, в теории, Поля все правильно делал — правильно зарывался ладонью в мягкие, пшеничного цвета волосы Мишеля и правильно двигал губами. 

Единственной неожиданностью для Муравьева-Апостола стало то, что Миша неожиданно выпустил из рук его подбородок и положил ладонь на другое бедро, несильно его сжимая, до ощутимо забираясь пальцами под шорты, будто бы пытаясь добраться к тазовым косточкам. 

И, Ипполит, поддавшись неожиданным действием, совсем потерял контроль, резко выгнувшись в спине навстречу Мишиным рукам и глухо застонав в приоткрытые губы Бестужева.  

Миша легко отстранился, осторожно и быстро поцеловав его в губы напоследок. 

— Всё в порядке? — уточнил Мишель, убрав руки с Полиных бёдер, и вместо этого принимаясь поглаживать его спину. 

— Да, да, — закивал Муравьёв-Апостол. — Боже, ещё бы да. 

— Тебе же нравится, да? 

Ипполит выдержанно и послушно кивнул, рассматривая огоньком горящие глаза Рюмина. Миша смотрел в его зелёные глаза снизу вверх, чуть щурясь. Он даже не покраснел — разве что губы покраснели, налившись тёмно-вишнёвым. Поля действительно в поцелуях не эксперт. Ему до хоть какого-то опыта — как бегемоту до художественной гимнастики, но всё же эти поцелуи Ипполит не смел бы назвать чем-то пробным, тренировочным. Это всё не было похоже на поцелуи от скуки, чтобы просто научиться — в них какие ни какие эмоции были, заставляющие дрожать и выгибаться. Мишель, судя по всему, быстро понявший, как именно Поле нравится, своим опытом нагло пользовался, доводя десятиклассника до крайней степени смущения и желания — больше, страстнее, разнообразнее. 

— Поцелуи, в общем, можно дополнять всякими действиями, чтобы было ещё ярче. Например, — Миша, не увидев со стороны Муравьёва-Апостола какого-то неодобрения и ярого сопротивления, вновь наклонился. Теперь его рука властно лежала на затылке Ипполита, придерживая за ещё чуть влажные волосы. Мишель, как-то особо быстро и неожиданно приблизился к его губам, поцеловал снова — на этот раз, добавляя больше несдержанности, прикусывая нижнюю губу Поли и оттягивая её совсем слегка, не причиняя особого дискомфорта. Ипполит от такого откровенно плыл — сжатой ладонью он упирался в грудь Миши, полностью отдавшись переполнявшим эмоциям. Приятно было до ужаса, Бестужев его если и не научит ничему, то точно доведёт до ручки за сегодняшний день. 

И всё равно окончательно в голове это всё не укладывалось. Он, Ипполит, походивший на мокрого щенка, подобранного с улицы во время грозы, сейчас был накормлен, обхожен и сидел развязно на коленях Мишеля и на полном серьёзе учился целоваться. Выходя из дома он и предположить не мог, что всё закончится (или начнётся) именно так — Миша, светлый, солнечный, весёлый Миша, уже полчаса мягко сминал поцелуями его губы, рассказывая и на практике демонстрируя, как именно будет приятнее. 

Отодвинувшись, Поля почувствовал, что губы его с непривычки слегка пульсируют — кровь прилила, так же, как и к щекам. Внизу живота образовалось какое-то тягучее и не менее приятное чувство, дарящее не то лёгкость, не то странную тяжесть. Лицо, замершее в сантиметре от собственного, сейчас казалось ещё более миловидным и приятным — всё, начиная от острого носа и тонких, красных-красных губ, и заканчивая самыми неприметными веснушками на щеках и переносице. 

Мишель, вытянувшись, коротко чмокнул его в нос. Поля засомневался, входило ли это в план урока. 

— Урок окончен? — робко поинтересовался Ипполит. 

Миша, расплывшись хитрой улыбкой, приблизился к его лицу — достаточно близко, чтобы чувствовать Полино дыхание и жар вспыхнувших щёк, но недостаточно для того, чтобы вновь поцеловать. За окном вновь начал шелестеть тёплый, июльский дождь. 

— А ты хочешь продолжения?