Конец июня был удушливо жарким, даже по ночам. Парни продолжали идти, все так и мучаясь от мошек и огромных лесных комаров, иногда опять спасаясь от голодных волков на деревьях, но жить без инструментов они даже, как говорил русский, «насобачились», научившись делать настоящие ловушки для дичи и стачивая ветки деревьев об камни, чтобы было хоть что-то колющее. 

Но им повезло нарваться на поле уже прошедшего боя, когда обе стороны продвинулись дальше, оставляя за собой горы трупов. Со слезами на глазах парням пришлось раздеть двух солдат, забирая их одежду, и еще пол дня ходить и обирать мертвых, ища аптечки и патроны. Они чувствовали себя ужасно, занимаясь мародерством, но при этом понимали, что мертвецу аптечка уже ни к чему. 

Им повезло найти снайперскую винтовку для Димы, а Ричарду автоматическую; и даже сумели найти два пистолета с глушителями. Это, конечно, не могло не радовать. Охота наладилась, и парни даже поднабрали веса, наконец-то кушая вдоволь.

Они не могли поверить своему счастью, когда наконец-то нашли речку. Едва ли не на бегу сбрасывая одежду, они голышом запрыгнули в прохладную воду, смеясь и плескаясь, погружаясь с головой и замирая так, чтобы вся гадость, что поселилась на их телах, убежала, спасаясь от смерти.

– Wie gut... – с наслаждением выдохнул Ричард, поднимаясь из воды и стряхивая ее с волос. 

– Да, хорошо, – вторит ему Дима, так же поднимаясь из воды, выходя на берег и беря из своего рюкзака нож, возвращается к немцу, вставая позади него и начиная осторожно состригать волосы, скользя лезвием по коже головы.

Рич давно не пугается этой процедуры, даже находя ее приятной. Когда с его бритьем было покончено, настала очередь Димы. И когда немец закончил, его руки скользнули по плечам юноши, нежно поглаживая пальцами, а потом вернулись наверх, задерживаясь на шее, неуверенно лаская кожу. Дима забывается в ласке, прикрывая глаза и принимая ее, особенно когда крепкие пальцы массируют уставшие плечи, но когда они же касаются шеи, вдруг будто просыпается и отступает, убирая с себя приятные касания.

– Нихт, битте, – юноша отводит взгляд, а немец слегка тушуется, убирая собственные руки к своей же груди.

– Isveni, – он чешет затылок, пытаясь спрятаться от неловкости, но Дима дружески хлопает его по плечу, чем разряжает обстановку. Он не может сказать, что ему не понравилось, но и сказать, что понравилось тоже. У них давно никого не было, и минуты на то, чтобы уединиться, бывают тоже обидно редко, и он понимал, что Ричард, который был настоящим геем, однажды предложил бы ему что-нибудь, учитывая, сколько они ночей проспали, обнимая друг друга, чтобы не замерзнуть.

Накупавшись вдоволь, они заодно постирали одежду, с ужасом наблюдая как от нее по воде расплываются огромные пятна паразитов, и, развесив сушиться, на всякий случай помылись еще раз, проверив друг друга на наличие клещей, коих, к счастью, не оказалось.

Пока Ричард обустраивал лагерь в стороне от речки, Дима ушел на охоту, но вернулся он очень скоро мрачнее тучи. Ничего не говоря, он взял немца за руку и повел, а когда они остановились, вручил ему свою винтовку и указал, куда смотреть. Там Ричард увидел немцев, идущих по еще живой деревушке, к счастью, никого не расстреливая. Убирая винтовку от лица, он вопросительно посмотрел на юношу: тот руками показал «15» и ткнул в сторону деревни, называя количество врагов, и что-то произнес, но Рич сразу понял, что он имеет в виду, и с готовностью кивнул.

Они наспех собрались, надевая на себя еще влажную, но уже не тяжелую одежду, и поспешили к деревне, прячась за растительностью. Когда они подходили, загремели первые одиночные выстрелы, и Дима едва не потерял сознание от того, как сжалось его сердце, но твердая рука друга удержала от потери самообладания, а взгляд, с которым Ричард заглянул в его глаза, вселил в юношу уверенности. 

Пробравшись в деревню, они вооружились ножами и пистолетами с глушителями и, разделившись, начали свою небольшую диверсию. Дима думал, что не справится, но когда он увидел, как Ричард, не дрогнув, заколол в горло одного из фрицев, почти не поднимая шума, почувствовал прилив сил и ненависти.

Семерых немцев, что ходили по улице, они смогли перестрелять, но вот тех, кто находились уже в домах, было куда сложнее.

Дима заходит в дом – и ему не по себе, когда он на глазах у трех маленьких девочек убивает человека, но мысль, что он спасает их, заставляет его продолжать. Приложив палец к губам, он велит вести себя тихо и идет дальше. В другом доме было двое и, убив первого ножом, во второго он стреляет, но поднимается шум.

На улицу выбегает пятеро оставшихся солдат, и их огнем встречает Ричард, высунувшись из окна дома, и прицельно, насколько умеет, стреляя им в головы. Дима помогает – и вот, кажется, все закончилось. 

Они настороженно выходят на улицу, осматриваясь и ожидая выстрел снайпера, но ничего не происходит. 

Разграбив машину, на которой приехали немцы, они отвозят ее к реке и топят, чтобы скрыть все следы, а после возвращаются, встречаясь уже с деревенскими, что тоже решились выйти из домов. Некоторые из них рыдали по убитым родным, кто-то пытался утешить детей, а кто-то уже оттаскивал трупы немцев в сторону.

– Ох, сыночки, – к Диме подходит сгорбленная низенькая старушка, грустно улыбаясь и благодарно кивая. – Пришли бы вы чуть пораньше, мальчики.

– Прости, бабушка, мы не успели, – юноша так же грустно кивает, понимая, что выжившие, пусть и рады тому, что остались в этом мире, но их утраты невосполнимы.

– Не извиняйся, сыночек, вы спасли нас. Пойдем, накормлю вас, уж больно худенькие вы, – она берет Диму под руку и ведет в свой дом, а Ричард, ни слова не понимающий, испуганно следует за ним, не зная, стоит ли просить юношу уйти отсюда поскорее.

В доме старушки было по-домашнему уютно. Она показала им, куда они могут бросить свои вещи, и поспешила приготовить спасителям обед. Воспользовавшись ситуацией, Дима вдруг, к удивлению Ричарда, прильнул к нему, крепко обнимая и что-то шепча на ухо на своем угловатом языке. Немец, конечно, ни слова не понял, но интонация, с которой говорил юноша, его успокоила, и он, крепко и коротко обняв в ответ, кивает, сам не зная, с чем соглашается.

Дима за руку ведет его на кухню к бабушке, которая уже ставила угощения и самогон на стол. К пустым кашам и пресному мясу парни уже приелись, и потому, когда перед ними оказалась тыквенная ароматная похлёбка, они были готовы расцеловать старушку, а когда та поставила перед ними ещё и яблочный пирог, Дима подумал, что они попали в рай.