Марк надеялся, искренне, и по-детски наивно, что его начнут допытывать, ведь и Мурзику было ясно, что он просто отговорился от собственных мыслей, но Саша лишь повторил за ним эту дуратскую, нелепую, до безобразия глупую фразу. И Марк, погрузился в самокопания настолько сильно, что даже не заметил этого касания под столом. 

Теперь хотелось, мать твою, просто напиться, да чертов алкоголь вставал поперек горла вместе с едой и невысказанными словами, и юноша начинал злиться. И на себя, и на Сашу, и на чертов ужин, что оказался совсем не таким, каким он себе его представлял. И он был в этом сам виноват. Осознавать это было еще горчее, чем теперь вставать и мыть посуду. Столько стараний и, как он полагал, зря. Не ужина в тишине он хотел, совсем не этого. 

Закатав рукава, он, привычным движением, плюхнул на губку средства для мытья посуды и принялся вспенивать, второй рукой беря тарелку, и споласкивая ее. И все продолжилось бы так же меланхолично и полно ненависти к себе, если бы его вдруг не накрыло теплом сзади, а за ухом не зашелестело чужое, такое приятное и сладко возбуждающее, до дрожи, дыхание. 

Маркус замер, вдруг поверив в высший разум и умоляя его, чтобы Саша наконец-то это произнес и... Он действительно произносит. В груди у юноши резко, точным уколом, сжимается, а тарелка сама выскальзывает из рук, и он даже не пытается ее поймать, слушая, повторяющееся в сознании «я люблю тебя», закручивающееся в невероятные фракталы, и закручивая самого Марка вместе с собой. 

Кажется, он не успел даже моргнуть, как тепло, обволакивающее его сзади, вдруг пропало, оставляя после себя приятный шлейф, а дверь в квартиру хлопает. Этот хлопок и заставил Маркуса очнуться. Голос, повторяющий слова Саши, затих, но также настойчиво о себе напоминал, а он сам сорвался с места, выбегая на площадку, едва успев прихватить ключи, и порадовавшись, что он не был полуголым, как обычно. Иначе, совсем бы замерз. 

Марк не знал, куда сбежал сосед, и поэтому побежал по лестнице сначала вниз, проверяя его на каждом этаже, стараясь делать это как можно быстрее. Он выбежал на улицу, тут же наступая босой ногой в лужу, но, кажется, совершенно не замечая этого. А после, он побежал наверх. Не найдя Сашу в подъезде, он было расстроился, надеясь, что тот не успел надумать что-то лишнее, или вообще, не решил сбежать навсегда. Нет, только не после такого. 

Но, взглядом зацепил выход на крышу, и, думая что-то вроде «да ладно, он же не школьница, на что ты надеешься, Марк», он все же решил проверить, помня о том, что сосед любит драматизировать. 

И, бинго, когда он открывал дверь, он, кажется, слегка впечатал того ею в стену. 

Увидев на лице парня кровь, он опустился перед ним на колени, растягивая и скручивая рукав своей, честно говоря, неприлично дорогой кофты, и, получившийся рулончик прижал к носу Саши, одновременно с этим, второй рукой, за затылок заставляя его опустить голову. 

–Сколько раз я говорил, что нельзя запрокидывать голову? – Он говорил тихо, даже, возможно, слишком, но шуметь точно не хотелось. 

–Почему ты сбежал? – Марк заглядывал соседу в глаза, стараясь найти там что-нибудь кроме головокружения. – Я же тебя тож... 

Он вновь осекся на пол слова, из-за подступившего в горле кома, состоявшего из его собственных страхов, запретов, комплексов, и банального стеснения. Он испуганно смотрел в глаза парня, сидящего перед ним, и пускающего кровь практически в его руку и, собравшись с силами, приподнялся, приближаясь к уху Саши совсем близко, и, единственное что он может из себя выдавить, на грани слышимости, это: 

–А я тебя. 

Выдыхает, и быстро опускается обратно, отстраняясь от, и без того сбитого с толку, парня. Правда, хотелось обратно. Погода и так была не самой теплой, а уж на крыше, под непрекращающимся ветром, тем более, но он просидел бы так, на коленях, на холодном бетоне, всю ночь, если потребуется, не желая больше отпускать Сашу бегать по лестнице в одиночестве.

Саша чувствовал себя... потерянным. Внезапно подскочившее давление совсем не давало соображать, в голове все хаотично кружилось и он даже не сразу понял, кто это так пришиб его и чем. Неизвестный силуэт постепенно сложился в обеспокоенного Маркуса, и парень слабо улыбнулся на его причитания, полностью повинуясь. Эта забота так грела сердце, расплывалась по всему телу, наполняя собой. Только один. Лишь раз Марк говорил ему не запрокидывать голову, и Саша запомнил, и он хотел сказать это, но с губ слетел только непонятный хрип. Зачем он ушел? А Саша и не знает, Саша ничего не знает и не хочет знать сейчас. Он хочет только, чтобы Маркус не прекращал смотреть ему в глаза, не прекращал касаться его, ведь Саше от этого было так хорошо. Он влюблён по уши и ему одновременно так плохо и так головокружительно хорошо. Бабочки уже готовы вспороть ему живот и вырваться наружу, он влюблен глубоко и беспросветно. 

Маркус наклоняется ближе, и Саша невольно рвано выдыхает, борясь с желанием обвить нависшего над ним парня руками, утянуть к себе и обнимать-обнимать-обнимать. Господи, пожалуйста, пусть он это скажет, парень готов был прямо сейчас вскочить и сигануть вниз, лишь бы на долю секунды его чувства были взаимны. 

Но это не понадобилось, ведь в еле слышном шепоте удалось разобрать заветные «а я тебя». И все, весь мир полетел в тартарары. Жизнь в одно мгновенье опустела и наполнилась таким бессмысленным смыслом: он полюбил и полюбил взаимно. Это было не то признание, которое мурлычат на ухо безымянному бармену после секса, которое визжит девчонка, получив колечко с блестяшкой, а настоящее, произнесенное в абсолютно, казалось бы, неподходящее время. Саша уже не сдерживает свой порыв и крепко обнимает парня, утягивая его на себя. Ему было плевать, остановилась кровь или нет, кофту Маркуса все равно придётся стирать и поэтому он целует парня куда-то в кадык, пачкая кровью, которая натекла на губы. Конец октября внезапно стал таким горячим. В какой-то момент влюбленные почти сползли на грязный пол, слившись в горьком и кротком поцелуе. Он не был долгим или страстным, в нём были лишь нежные взаимные чувства, неуверенность и металлический привкус крови. Каждый сомневался в своем. Один был запуган семьей и обществом, а второй жизнью. Как быстро Саша потеряет и его? В какой момент приедет Волк старший и сгрызет его как беспомощного ягнёнка? Саша не знал и не хотел знать. Не хотел думать об этом хотя бы сейчас. Журавлев крепче обнял полулежащего на нем парня и улыбнулся ему куда-то в мягкие волосы. 

–Я рад. 

Тлеющая сигарета покоилась в старой бутылке из-под пива, Москва-Сити вдалеке завораживала своими огнями и ночное небо укрывало обнимающихся от чужих глаз. Саша чувствовал себя окрыленным счастьем, неужели черная полоса жизни ненадолго закончилась? 

–Знаешь, когда мой отец узнал, что у меня есть парень, он выгнал меня из дома. 

Парню не было грустно, он улыбался, впервые эти слова было абсолютно не больно произносить. Сейчас у него есть человек, которого он взаимно любит, квартира, работа и нет родителей. Жизнь ещё никогда не была столь прекрасна.

От поцелуев и столь желанной близости, озябшее тело мгновенно согревается, и его щеки вновь вспыхивают румянцем, пусть, в темноте этого даже не видно.

Они все же плавно съехали, и Марк удобно устроился на груди у возлюбленного, прижимаясь к нему ухом и слушая как быстро и шумно бьется его сердце. Это точно была любовь, однозначно. Если, местами, юноша и думал, что смог привлечь к себе внимание задницей и голым телом, то теперь остро ощущал, что не только этим, что его любили просто за то, какой он есть. И от этого осознания на глаза навернулись слезы, но не удушающим комом, как это обычно бывало, а легким и приятным пощипыванием, делая его еще счастливее.

Когда Саша заговорил, Марк вдруг почувствовал, что слегка подрагивает, а поднявшись из объятий, и вовсе затрясся, пусть холод и не был таким обжигающим, каким был до этих скомканных, но прекрасных, признаний. 

Грустно улыбнувшись, он заглянул в любимые глаза, и тихо произнес: 

–Пошли домой? Допьем это чертово вино, посмотрим кино... 

Ему хотелось рассказать и о своих проблемах с отцом, в этом они были, конечно, похожи, помимо того, конечно, что отец семейства Волк все же ценил свою породу, и никогда бы не выгнал Марка. Морально подавил бы, да, заставил бы жить не своей жизнью, поженив на выгодной девушке, вручил бы ему не нужный бизнес, и, конечно, вырастил бы из него человека очень успешного, но, к сожалению, крайне несчастного. Но он не стал говорить об этом вообще, надеясь, что Саша никогда не познакомится с худшей из сторон его семейства, ведь, в остальном, они были чудесные не жадные люди. 

Марк помог Саше подняться, с ужасом понимая, что совершенно не чувствует ступней, но не подавая вида, а на вопросительный взгляд соседа, ответил, пожав плечами, лишь: 

–Я торопился.

Одна только мысль о том, что Марк побежал искать его босиком, лилась бальзамом на душу и Саша невольно расплылся в глупой улыбке, пряча ее под ладонью. Впрочем, в ответ на оправдание парень нахмурился и щелкнул Маркуса по носу.

–Ебанатина, простудишься же. – Это оскорбление звучало невероятно заботливо, но Саша ничего не мог сделать, кроме того, как ускориться.

Не желая отпускать, чтобы не сбежал, да и остывать не хотелось, Марк нырнул под бок к Саше, кутаясь в куртку и прижимаясь, заодно цепко обхватывая его и никуда не отпуская. Посетила мысль, над которой он тихонько посмеялся, себе под нос, что при желании, он мог бы носить его на руках, а вот наоборот — вряд ли получилось бы. Марк был достаточно тяжелым, не уставая хвастаться тем, что мышцы весят в три раза больше, чем жировая масса.

Зайдя домой, Марк зябко вытер грязные ноги об коврик, и, стаскивая с себя одежду, обратился к Саше: 

–Мне в душ надо, на пару минут буквально, согреться. Поставь вино в холодильник, пусть остынет. Кино у меня посмотрим, или у тебя? – Последний вопрос был риторическим, так как юноша скрылся в ванной, стаскивая с себя остатки одежды и бросая все в стирку. Дверь он, конечно же, не стал закрывать, в душе надеясь, что Саша ворвется к нему в душ поцелуями и объятиями, погружая в страну удовольствий, неизвестных ему до этого. Но, естественно, никаких намеков, кроме открытой двери, он не дал. Слишком стеснялся. 

Идти в обнимку было очень удобно и очень приятно, Саша невольно обнимал парня все крепче и крепче, стараясь согреть дрожащего. Разница в росте позволяла нормально передвигаться, сцепившись таким образом, и это было очень удобно, ибо Саша совсем не хотел отпускать Марка куда угодно. Все, блять, он принадлежит ему и больше никому. Уже в квартире Журавлев огромным усилием удержался от того, чтобы последовать за Марком в ванную и привести свои грязные мыслишки в реальность, а вместо этого он направился на кухню, дабы выполнить приказ юноши.

За время жизни здесь, Маркус приноровился к бойлеру, научившись заставлять его делать воду даже горячей. И, когда остывшего тела, коснулись горячие капли, он шумно вдохнул и выдохнул, со слегка несдержанным стоном, но не понимая, слышал его Саша, или нет. Хотя теперь, наверное, нечего было стесняться. Но он все равно стеснялся. 

Волосы мгновенно намокли и он, рукой, зачесал их назад, одновременно с этим запрокидывая голову и позволяя воде попасть на шею, с которой постепенно смывался кровавый поцелуй. Маркус улыбнулся, прикрыв глаза. Все тело, теперь, приятно горело от воспоминаний об их по-детски милых ласках, об этих объятиях, о том, как глаза Саши загорелись огнем, жизнью, когда он признался ему в своих чувствах. Было волнительно, что же будет дальше, но, одновременно с этим, достаточно страшно, потому что продолжение точно должно было быть, и Марк был готов сложить голову, лишь бы продолжение было счастливым.

–Давай у меня? – Крикнул он в сторону ванной, надеясь, что сосед его услышит.

Когда парень смыл с лица кровь и уже убирал бутылку вина в холодильник, его посетила отличная, по его мнению, мысль. Обычное, хоть и довольно дорогое сухое вино, не особо вязалось с уютным просмотром фильма, а если учитывать внезапно проснувшийся инстинкт согреть-обнять-оберегать, то глинтвейн был идеальным вариантом, особенно если знать, что Саша умел делать ахуенный глинтвейн. Что-что, а за шесть лет работы в самых разных барах и ресторанах, он многому научился и многим овладел, особенно если дело касалось спиртного. На самом деле глинтвейн варить было до безобразия просто.

Дождаться пока в кастрюле вскипит вода, добавить рассыпного черного чая, недолго помешать, потом налить полтора бокала вина, мед, сахар, кружочки апельсинов, лимонная цедра и пряности для вкуса, которые до этого без дела томились в ящике, куда Саша складывал подачки от Лены. В нем удивительным образом нашлись даже гвоздика и палочки корицы, а имбирь оказался в приправах для мяса, и Саша даже не хотел вспоминать, откуда он там. На самом деле у него в квартире было дохера всяких пряностей и специй, и Журавлев понятия не имел откуда они берутся. Возможно, он таскал их из бара, а возможно спьяну покупал, хер его знает, главное, что теперь они пригодились.

Глинтвейн был готов до того как Марк вышел из душа и Саша все-таки не смог отказать себе в удовольствии попялиться на соседа в душе и, под предлогом, что ему нужно замочить кофту в холодной воде, чтобы свести кровь, бесстыже зашел в ванную, сначала лишь краем глаза цепляясь за изящный изгиб спины, а потом он просто привалился плечом к косяку двери, любуясь обнаженным телом. Господи, Маркус точно не человек, нельзя, блять, иметь такое идеальное тело!

– Я просто смотрю, – уже будучи пойманным беспечно улыбнулся он, любуясь тем, как парень мило смутился. – Выглядишь шикарно.

Отогреваясь под горячим душем, Марк сначала не заметил вторжения, но потом, всё-таки, обжигающий взгляд, блуждание, по своему телу, которого он практически чувствовал, заставил его повернуться. Столкнувшись с взглядом и нежной улыбкой, не значащей ничего кроме «я любуюсь тобой, и ты меня не остановишь», Марк смутился, улыбаясь в ответ. 

В принципе, ему не в новинку было щеголять голым перед тем, кто на него пялится. В фитнесах, если там был общий душ, а так чаще всего и было, он постоянно ловил на себе взгляды, голодные или просто любопытные, но всегда оценивающие. С Сашей же было по-другому. Хотелось, чтобы он смотрел. Хотелось, чтобы подошёл, коснулся, пробежал своими длинными и худыми пальцами по животу, в поиске чувствительных мест, чтобы, о, да, этого он хотел до головокружения, чтобы Саша прильнул губами к его животу, целуя и покусывая, мучительно медленно опускаясь ниже…

Поняв, что у него привстал, Марк совсем залился краской и, вновь посмотрев на Сашу, весело рассмеялся, выключая воду и вылезая из душа. Но вытираться он не спешил, набросил полотенце на плечи, чтобы вода с волос не залила весь пол, он даже не думая прикрываться, подошёл к парню, что теперь не просто любовался, а, кажется, глотал подступающие слюни, и, взяв его за руку, положил ее на свою грудь. Слегка прохладная, в сравнении с согревшимся юношей, может, чуть подрагивающая, и настолько ласковая.

Марк, отпустив руку Саши, позволяя тому делать то, что захочет, поднял на него взгляд, заглядывая в глаза снизу вверх, чуть рвано вдохнул, приоткрывая губы и замирая так, впитывая каждое движение пальцев на животе, и с усилием сдерживая себя от чересчур красноречивых реакций.

Получив такой доступ к такому желанному телу, Саша нервно выдохнул прямо в приоткрытые губы, проводя чуть подрагивающими в предвкушении пальцами по напряженному животу, пересчитывая кубики пресса. Вихрь мыслей в голове превратился в настоящий ураган, но Саша даже не замечал его, полностью поглощенный изучением тела возлюбленного. Наконец-то он может сделать все, что мечтал сделать еще с самого первого дня. Огладить каждый плавный изгиб, немного царапнуть ногтями влажную гладкую кожу на безволосой груди и опять пробежаться пальцами вниз по плоскому животу, положить ладони на талию, нетерпеливо сжать мягкие на ощупь ягодицы, смотря прямо в глаза Маркуса и просто утопая в них, стараясь дышать как можно спокойнее. Мешковатые штаны не особо прикрывали вполне логичный привставший член, а Саня не особо его стеснялся, Маркус не маленький уже.

Буквально через пол минуты, собственное любопытство Марка взяло верх и он, стряхнув с рук воду, запустил их под одежду Саши. Он и раньше трогал его, но совершенно не так. Сейчас, он мог посчитать его ребра, опуститься пальцами в ложбинку на животе, очертить каждый угловатый изгиб его тела, и он, конечно, это сделал, смущённо улыбаясь от возбуждения, которое накрыло его с головой, но, кажется, Саша никуда не спешил, поэтому он и не торопился закругляться с изучением друг друга. Тем более, казалось, что сосед не может нащупаться, то проводя мягко по его телу, то, не сдержавшись, сминая особо вкусные места в пальцах.

Это могло продолжаться мучительно долго, и не привести ни к чему, потому что Марка потряхивало лишь от одной мысли, что скоро обязательно произойдет то, о чем он и думать боялся, и ему лишь оставалось надеяться, что Саша будет с ним нежен. И он в этом не сомневался, когда вновь поднял взгляд, заглядывая в глаза, и встретился там с возбуждённой нежностью, если это так можно назвать. Нос потянул знакомый запах, и Маркус едва ли не запищал от восторга.

–Ты приготовил глинтвейн??? – Глаза юноши загорелись и он, отпуская Сашу, начал наспех вытираться и одеваться, побыстрее натягивая штаны, и, хитро улыбнувшись, он прижался к Саше спиной, вжимаясь всем телом и чувствуя на пояснице, что не только ему понравилось гладить друг друга.

Еще бы мгновение и Саша отсосал бы ему прямо тут, но Марку удается спастись, ведь он почувствовал пряный запах глинтвейна.

–Ну да, хоть согреешься по нормальному. – Саше страшно хотелось курить, но обнимать прижавшегося к нему парня хотелось еще сильнее и поэтому он послушно стоял на месте, крепко обнимая Маркуса.

Эта поза чем-то напомнила ему магазин и, о боже, он только что понял, что все это безумие произошло за один блядский день!

–Оденься по нормальному, мне холодно смотреть на тебя, – пробормотал Саша куда-то в ухо парня и, поцеловав его в висок, ушел на кухню, разливать глинтвейн по кружкам.