Все дороги ведут наверх.
В бокале виски — осколок сердца,
Но меня не хватит на всех,
Увы, не каждый сможет согреться.
Небо бьется в твоих руках,
Не замерзнем — значит сопьемся.
Прости меня, мой маленький Кай,
Но мы домой никогда не вернемся.
Самое страшное зло, самую долгую боль
Мы всегда в себе поселяем совершенно нечаянно.
И однажды апрельским утром в 8:00
Маленький Кай превращается в бессердечного Каина.
© Dagara Project — Кай
Someday
May our souls embrace again
Please believe me
Just lay your hand on my heart
Someday
No time to say goodbye
And if we touch our hands
Then the sun will fill the sky
© SITD — Venom
The face inside is right beneath your skin
The sun goes down, I feel the light betray me
© Linkin Park — Papercut
Императрица упокоилась в Регаллиане, обители скорби, располагавшейся всего в полудне пути от Термарилля. Лайе не желал никого видеть, поэтому похороны прошли в узком кругу семьи. Церемония была скромной: близнецы, Редо и Иса несли на плечах тело Лиланг, завернутое в золотой саван. Позади, низко опустив голову, шла Хранительница из Ниэннарата. Они медленно шагали по усыпальнице, где лежали давно почившие члены Дома Даэтран.
В самом центре росло древнее дерево, чьи корни оплетали последнее пристанище мертвых, навсегда связывая их с природой. Мрачная процессия остановилась возле пустого саркофага. Императрицу опустили внутрь, и Хранительница встала в изголовье. Простерев руки над телом, она нараспев произносила слова, которыми провожали усопших в последний путь.
— Из звездной пыли ты была рождена, чтобы стать солнцем. К звездам ты возвращаешься снова.
Пока Хранительница произносила прощальную речь, Лайе бездумно скользил взглядом по табличкам, на которых были высечены регалии, имена да годы жизни и смерти.
«Здесь обрели путь в Вечность Солнце Империи Лиргиэль Даэтран и досточтимая Луна Империи Этайн Даэтран, а так же юные звезды Империи — Камаэль Даэтран, Ревьян Даэтран и Валериан Даэтран», — гласили высеченные на стене слова.
— Ты пройдешь по лунным тропам туда, — голос Хранительницы тек, словно ручей в мертвой тишине, — где нет ни боли, ни скорби, ни смерти.
Сухие надписи — вот и все, что осталось от некогда процветавшего Дома. От родителей и братьев Лиланг, убитых Кровавым Императором.
— Ничто и никто не уходит бесследно. Утратив одну форму, ты вернешься в иной.
А теперь и самой Лиланг не стало, и снова в этом была вина Дома Ассэне.
Глядя на стоявшие спиралью саркофаги, Лайе никак не мог поверить в то, что когда-то Дом Даэтран состоял из огромной семьи.
Внутри него разливалась жгучая ненависть, и нелюдь до крови прикусил губу. Почувствовав прикосновение к плечу, Лайе оглянулся и встретился взглядом с близнецом.
«И что в итоге? — невесело подумал он. — Остались только мы с Долой».
Последние из рода.
— Твою могилу омоют слезами, — речь Хранительницы подходила к концу, — и на ней взойдут цветы, что обозначат рассвет. Ибо когда гибнет старое солнце, на небосводе восходит новое.
Когда она замолчала, никто не решался первым подойти и попрощаться с Императрицей. Наконец, вперед шагнул Полководец. Он осторожно провел рукой по золотой ткани и тихо произнес:
— Я найду тебя в следующей жизни.
С этими словами шеддар вернулся на место. Вторым был Иса, опустившийся перед саркофагом на колени.
— Я подвел вас, Императрица, — горько произнёс он. — Но я сделаю все, чтобы ваши усилия были не зря.
Когда пришел черед Долы, он безмолвно застыл рядом с телом. Нелюдь долго смотрел на золотую ткань, скрывавшую лицо Лиланг, пытаясь понять, что сказать. Эта женщина так и не стала ему матерью, но все же была одна вещь, за которую Дола был благодарен.
«Спасибо, что позволила мне встретиться с Лайе», — мысленно произнес он.
И, развернувшись, пошел прочь, не дожидаясь окончания церемонии.
Оставшись последним, Лайе тихо бросил:
— Выйдите, — слова прозвучали приказом, и нелюдь поморщился. — Пожалуйста.
— Ваше Высочество, — раздался шелестящий голос Хранительницы, — необходимо совершить последний обряд…
Впервые за все время Лайе посмотрел на нее и мрачно усмехнулся.
— Я справлюсь.
Увидев в его глазах отчаянную решимость, иллирийка глубоко поклонилась и неторопливо удалилась. Следом за ней покинули усыпальницу и Редо с Исой. Оставшись наедине с матерью, Лайе подошел ближе и вцепился пальцами в край саркофага. Сейчас, когда рядом никого не было, он чувствовал, как его потряхивает от переживаний.
«Ты столь многое не успела мне рассказать, — думал он, глядя на тело матери. — Почему ты разделила нас с Долой на самом деле? Кем мы для тебя были? Кто мы?»
Лайе не знал, сколько времени простоял в полной тишине, собираясь с мыслями.
— Ты ошиблась, думая, что союз с Ассэне спасет наш Дом, — наследный принц на миг прикрыл глаза. — Но я… смогу это исправить, мам. И каждый из них заплатит самую высокую цену.
Когда Лайе снова взглянул на саркофаг, в его синих глазах плескалась решимость. Он сделал шаг назад и вскинул руки, обращаясь к душам, жившим в древе усыпальницы. Откликнувшись на мольбу наследного принца, сквозь трещины в камне появились зеленые ростки. Они становились все больше, превращаясь в крепкие корни, что хитрым узором оплетали тело Императрицы, пряча его от чужих глаз.
«Жизнь всегда продолжается, — устало подумал Лайе, глядя на деяние своих рук. — И смерть — это не конец».
Он покидал усыпальницу, ни разу не обернувшись. И уезжая из Регаллиана, Лайе нес в своем сердце семена, грозившие однажды прорасти цветами смерти.
…После похорон на скорбь совсем не осталось времени. Иса стал регентом и руководил исполнением последних приказов Императрицы, а Лайе с головой погрузился в подготовку к коронации. Все оставшееся свободное время он проводил в библиотеке, пытаясь найти ответы на мучившие его вопросы. Дола же вместе с принцем Шануром искал во дворце предателей и убийцу врачевателя. А Редо и Моренос готовились к отбытию в Джагаршедд.
Когда до коронации оставалось всего-ничего, Дола наконец-то смог найти всех, кто оказался падок на звон монет и помогал принцу Ириану. И убийца врачевателя оказался одним из них. Суда не было — Гончие расправились с предателями сами, быстро и без лишнего шума. И только когда расследование закончилось, Дола смог остановиться и передохнуть. Минувшие дни для него пролетели как в тумане, и сейчас он чувствовал себя лишенным цели.
Бесцельно бродя по полупустому дворцу, он сам не заметил, как ноги принесли его в темницу. Идя мимо пустых камер, нелюдь невольно задумался.
«Или у покойной Императрицы не было врагов, — тут Дола хмыкнул себе под нос, — или она быстро с ними расправлялась».
Дойдя до последней камеры, нелюдь остановился, глядя на заключенного. Ириан Ассэне сидел возле решетки, уставившись пустыми глазами в стену. Дола сложил руки на груди, пытаясь найти на лице принца хоть какие-то отголоски разума. Когда Лайе рассказал о мотивах Ириана, Дола сначала не поверил. Ему было сложно понять и принять, что даже такой высокомерный ублюдок, как принц Ассэне, мог кого-то столь сильно любить.
Дола подошел ближе и взялся руками за холодные прутья решетки. Иллириец никак не отреагировал на появление младшего принца, продолжая смотреть в одну точку.
— Выходит, — он усмехнулся, — мы с тобой не так уж и сильно отличаемся, верно?
«А у любви нет счастливого конца».
Дола не то чтобы сочувствовал Ириану, но мог его понять: рана, оставшаяся после смерти Сольвейг, затягивалась ужасно медленно.
«Это больше не Ириан, — думал Дола, глядя на него. — Всего лишь оболочка, оставшаяся без души и разума».
Он не понимал, почему Лайе оставил иллирийца в живых. Тот больше ничего не смог бы рассказать, и казнить его не было смысла. Ведь настоящий Ириан Ассэне умер на балу, когда Лайе в порыве гнева выжег его душу.
«Интересно, — невесело размышлял Дола, — существовал ли иной путь? Можно ли было всех спасти, знай мы чуть больше?»
В голову закралась неприятная мысль, что Дар Лайе отчасти похож на силу Тысячеглазого, превращавшего своих жертв в безвольных марионеток. Но, в отличие от Хаоса, носившего в себе сотни обезумевших голосов, наследный принц должен был видеть грань между подчинением и уничтожением.
«Так почему он не остановился?»
— Никто не заслуживает такой участи, — тихо произнес Дола, глядя на Ириана. — Даже ты.
Там, в зале, принц Ассэне до самого конца оставался гордым и упрямым, не как сын своего отца, а как Гончий Вечной Земли. Но Лайе не дал ему и шанса на достойную смерть.
Дола протянул руку в сторону иллирийца, и с кончиков пальцев сорвались искры.
— Я провожу тебя к смерти, Гончий, — он вспомнил шеддарское прощание с усопшими. — И пусть мне споют твои кости и кровь.
Когда от оболочки, бывшей когда-то Ирианом Ассэне, остались лишь обугленные кости и пепел, Дола неторопливо покинул темницу.
Погруженный в траур дворец казался пустым. Слуги вели себя тихо, как мышки, что было неудивительно после расправы, устроенной Гончими. Проходя мимо императорского кабинета, Дола услышал доносившийся из-за двери спор. Один из голосов принадлежал наследному принцу, а другой — Исе.
— Что значит «невозможно отменить»?! — возмущался Лайе. — Абсурд какой-то!
— Воля усопшего солнца Империи незыблема, — спокойно отвечал Иса. — Последний приказ всегда исполняется.
— А если бы Императрица шутки ради приказала всему двору станцевать в одном исподнем? — рявкнул Лайе. — Такой приказ ты бы тоже привел в исполнение?!
— Несомненно, — голос Исы звучал сухо. — И будьте уверены, Ваше Высочество, что вы бы отплясывали в исподнем вместе с остальными.
Дола услышал бессильное рычание, а за ним последовали хлопок и звук падающих книг.
— Ваше Высочество, — Иса оставался невозмутимым, — контролируйте свой Дар. — Будущий Император должен уметь…
— …держать себя в руках, я знаю! — огрызнулся Лайе.
Послышались быстрые шаги, и Дола едва успел отшатнуться, когда дверь кабинета резко распахнулась. Тяжело дыша, в коридор вылетел Лайе и спустя пару шагов резко остановился. Подчинившись его воле дверь с силой захлопнулась, слегка оглушив Долу.
— Чем тебе сегодня не угодил наш досточтимый регент? — поинтересовался нелюдь, потирая ухо ладонью.
Лайе вздрогнул и обернулся. При виде близнеца злость тут же исчезла с его лица.
— Чем, чем, — наследный принц потер виски. — Иса стремится исполнить последнюю волю Императрицы любой ценой. Экспедиция в Джагаршедд, малой.
— Мы это уже обсуждали, — Дола оттолкнулся от стены. — Сейчас, когда Императрица мертва, экспедиция нужна как никогда. Что ты будешь делать, если старания матери пойдут прахом?
— Но почему ехать должен именно ты? — раздраженно бросил Лайе. — Я хочу, чтобы ты остался.
«Мало ли чего ты хочешь», — едва не сорвалось с языка Долы, но он успел себя одернуть.
Глядя на близнеца, Дола не мог отделаться от ощущения, что поглощенный тихой ненавистью будущий Император стал опасен для самого себя и для окружающих. Словно уничтожив душу Ириана Ассэне он перешагнул некую грань, которую прежде боялся нарушить.
— Тебе страшно? — спросил Дола, внимательно глядя на близнеца.
Лайе недоуменно вскинул брови.
— Нет, — он надменно улыбнулся. — Я не боюсь.
— А стоило бы. Слишком многие захотят от тебя избавиться, — Дола хмыкнул. — Император-полукровка? О, Первозданные, какое унижение!
— Не паясничай, — оборвал его близнец. — У них не будет выбора.
Лайе перестал улыбаться и заложил руки за спину.
— Ты видел, на что я способен, — холодно заметил он. — И всех непокорных я смогу поставить на колени.
«Ради тебя, — мысленно добавил наследный принц. — И ради нас всех».
Несколько мгновений Дола недоверчиво смотрел на него, а потом расхохотался:
— И это меня называют бестией? — отсмеявшись, резюмировал он. — Да из нас двоих ты куда более бесноват.
Глядя на мрачное лицо близнеца, Дола не удержался и поинтересовался:
— Почему ты оставил Ириана в живых?
— В назидание, — последовал незамедлительный ответ. — Чтобы каждый, кто решит навредить Дому Даэтран, подумал, прежде чем что-либо предпринять.
— А, — Дола язвительно улыбнулся. — Не выйдет. Я проводил его к смерти.
Теперь был черед Лайе недоумевающе глядеть на близнеца. И когда до него дошел смысл услышанного, он подлетел к Доле. Схватив его за грудки, Лайе впечатал близнеца в стену:
— Зачем?! — в синих глазах вспыхнула злость. — Он убил нашу мать! И хотел убить нас!
— Он уже был мертв! — повысил голос Дола. — Ты не оставил от него ничего, кроме пустой оболочки!
— И что с того? — отрывисто бросил Лайе. — Даже так… он слишком легко отделался. Ни он, ни другие Ассэне не должны уйти безнаказанными.
Дола с силой стряхнул с себя руки близнеца.
— Ты не позволил мне отомстить за Сольвейг, но решил, что тебе можно все? — он сощурился. — Ты говорил, что каждая жизнь должна быть прожита. И сам же себе противоречишь.
Лайе удивленно смотрел на брата и думал:
«Как вообще можно сравнивать смерть матери с какой-то джалмарийской ведьмой?!»
— Малой, — он отступил. — Так было правильно. Ты не понимаешь…
— Нет, это ты не понимаешь! — рявкнул Дола. — Я полюбил тебя за то, что в тебе не было злобы. Мне хватает собственной. Прежний ты не сделал бы то, что... сделал.
Он замолчал. Его грудь тяжело вздымалась и опускалась, а в золотых глазах сверкала ничем не прикрытая ярость. Близнецы застыли, буравя друг друга тяжелыми взглядами. Наконец, Дола медленно выдохнул, успокаиваясь.
— На время, пока ты будешь вершить свое «правосудие», — колко произнес он, — я предпочту оказаться подальше отсюда.
Стиснув зубы, он хотел пройти мимо близнеца, но Лайе поймал его за запястье.
— Ты обещал защищать меня, — прошипел он. — Обещал всегда быть рядом. Забыл?
— Я помню свое обещание, — Дола вырвал руку из холодных пальцев брата. — И я его сдержу, когда вернусь. Надеюсь, к тому времени ты перестанешь мнить себя почти Совершенным.
Лайе смотрел в спину удалявшегося близнеца, чувствуя, как на шее удавкой сжимается острое отчаяние.
— Постой, — его голос прозвучал неожиданно тихо. — Я не смогу без тебя.
Дола замедлил шаг, но не остановился и не обернулся.
— Ты сможешь подчинить своей воле кого угодно, — бросил он. — Поставишь их всех на колени. Ты сам так сказал.
Шаги Долы уже давно стихли во тьме коридора, а наследный принц все еще смотрел вслед.
— Ты нужен мне, — прошептал он, и ответом ему стала тишина. — Ты так мне нужен...
К горлу подступил удушливый ком. Лайе шумно вдохнул прохладный воздух и резко развернулся в противоположную сторону. Эмоции грозили перелиться через край, и наследный принц желал в этот момент казаться как можно дальше ото всех. Его шаги становились все быстрее, а потом он и вовсе перешел на бег. Оказавшись в старой части дворца, Лайе остановился перевести дух. Отдышавшись, он осмотрелся, пытаясь понять, куда его принесло. Взгляд нелюдя скользил по стенам, украшенным старыми картинами.
Здесь были портреты всех предыдущих Императоров Вечной Земли Иллириан, правивших до восхождения Лильхаррана Ассэне. Лайе переходил от одной картины к другой и видел только мертвецов, павших в безжалостной борьбе за власть.
«Я, — ожесточенно подумал он, — стану другим Императором. Я не умру, подобно матери, и никому не позволю уничтожить мой Дом».
Взгляд наследного принца уперся в картину, висевшую в самом конце этажа. Приблизившись, он узнал ее: на портрете был изображен Даэтран Познаватель.
Он никогда не был Императором, но оставался основателем своего Дома, поэтому его портрет висел на самом видном месте… Разумеется, в те времена, когда в этой части дворца жили.
Лайе остановился напротив картины, в очередной раз поразившись таланту художника, изобразившего Познавателя. Кровь Даэтранов не разбавлялась на протяжении тысячелетий, и потому семейное сходство было очевидным. Лайе разглядывал портрет, думая о том, что когда-нибудь художники увековечат на холсте и его самого. Лицо Познавателя казалось поразительно живым, а синие глаза смотрели с молчаливым упреком. Неизвестно как, но художнику удалось пронести сквозь века взгляд, наполненный… раскаянием?
Поддавшись порыву, наследный принц провёл рукой по поверхности картины. К его ужасу, краска вдруг посыпалась от прикосновения ладони. Лайе отдёрнул руку, испугавшись, что безнадежно испортил портрет. А потом недоверчиво сощурился: под осыпавшимся слоем виднелся второй. И в этом месте кожа Познавателя переливалась золотом. Лайе снова протянул руку и стряхнул ещё один фрагмент краски.
Словно наяву наследный принц услышал слова матери:
«Вы же Её первые...»
В голове у него что-то щелкнуло.
Лайе протянул руки и принялся судорожно отдирать старую краску с холста. Она осыпалась к его ногам маленькими кусочками и оседала пылью на полах мантии. Когда Лайе содрал все, он отступил назад и рвано выдохнул.
«Да быть того не может! — потрясённо подумал он. — Нет, это просто невозможно».
С картины на него смотрел Дола, младший принц Даэтран.
Лайе недоверчиво разглядывал портрет Совершенного. Краска совсем не потускнела от времени. Не испортил её и верхний слой, призванный обратить Совершенного в обычного иллирийца и слегка исказить черты лица. Кожа Познавателя отливала безупречным золотом, а волосы, что были белее снега, сияли. Но не это привлекло внимание наследного принца.
Как и у Долы, у Познавателя были золотые глаза.
Тот же лукавый прищур, то же упрямство во взгляде. Что-то неуловимо знакомое и бесконечно родное сквозило в облике Даэтрана Познавателя. Лайе затаил дыхание, смотря на портрет.
«Вы же Её первые...» — тогда он не расслышал слова Лиланг.
«Твой долг уплачен», — так сказала златокожая женщина, явившаяся перед Лайе в миг смерти матери.
И сейчас, будучи не в силах оторвать взгляд от картины, наследный принц прошептал:
— Дети, — он сглотнул. — Мы — Её первые дети.
***
Будучи ребёнком Дола грезил об «Иокасте», лучшем боевом крейсере Империи. Это было похоже на любовь с первого взгляда, когда еще в Джагаршедде Дола впервые в жизни увидел плывущий по небу корабль. «Иокаста» была создана по чертежам, частично уцелевшим со времён Периода Исхода. Конечно, нынешний крейсер сильно отличался от кораблей Совершенных, ведь большую часть их знаний не сумел сохранить даже Дом Махавель. Дола понятия не имел, как можно было поднять такую махину в воздух, но помнил рассказы Лайе о том, что «Иокаста» насквозь пропитана Даром айя, остатками силы Совершенных. Но и этой капли могущества было достаточно, чтобы крейсер превосходил все ожидания.
Для Долы полет на «Иокасте» был вторым, но только сейчас он смог по-настоящему оценить все преимущества воздушного крейсера. Всего миг он пожалел, что судьба сложилась иначе, и служба на «Иокасте» ему не светит.
До прибытия в бастион Дергдейт оставалось всего несколько часов, и нелюдь бесцельно торчал на палубе, предаваясь унылым размышлениям.
Он так и не попрощался с Лайе и сейчас корил себя за это. Наследный принц до самого отъезда пытался найти повод поговорить с братом. А Дола с завидным упорством придумывал причины не разговаривать с близнецом. И в день, когда «Иокаста» прибыла в Термарилль, нелюдь был первым, кто поднялся на борт корабля, избегая встречи с Лайе. И все же в памяти Долы навсегда отпечаталось полное отчаяния лицо близнеца, смотревшего, как «Иокаста» исчезает на горизонте.
— Ты же просто сбежал, — рядом на перила оперлась принцесса Мадригаль. — Не хватило смелости взглянуть Лайе в глаза, да-да-да?
Дола страдальчески вздохнул, глядя на плывущие по небу облака.
— Можешь сколько угодно делать вид, что не замечаешь меня, — одержимая принцесса скользнула мимо нелюдя. — Но я не исчезну, ты ведь знаешь?
— Иди в задницу Махасти, — процедил сквозь зубы Дола.
Мадригаль запрыгнула на борт и свесила ноги над пустотой:
— Почему ты принял его руку, почему пошел за ним? Ты ведь совсем ничего не знал о брате. Так отчего же ты выбрал Лилайе? — ее голос был обманчиво ласков.
Дола молчал, глядя на горизонт и думая, насколько невменяемо будет выглядеть, если кто-то увидит его разговоры с пустым местом. Нелюдь вцепился руками в борт и зажмурился, пытаясь утихомирить звучание сотен голосов в разуме. Когда дурнота отступила, он грустно вспомнил слова, сказанные им когда-то давно:
«Я увидел спасителя».
Прекрасное лицо Мадригаль исказилось. Сквозь него проступили пустота и тысяча глаз в ней. В голосе принцессы резонировало эхо тысяч других голосов.
— Конечно же он стал твоим спасителем, Дола-Огонёк, да-да-да! — рассмеялась одержимая.
Вместо бескрайнего синего неба перед Долой — тысяча глаз и сотни голосов в черной пустоте. Они воют, хохочут и плачут в этом абсолютном ничто, где возможно все, кроме жизни.
Тогда, много лет назад.
Сейчас.
Всегда.
«А знаешь ли ты, что увидел Лайе в твоих глазах, Дола-Огонёк? — образ принцессы исчез, звуча теперь только в мыслях младшего принца. — Хочешь знать, да-да-да?»
«Не горю желанием», — зло подумал нелюдь.
Голова раскалывалась от пульсировавшей тупой боли в висках. Все, чего хотел Дола — благословенной тишины. Но Тысячеглазый и принцесса Мадригаль считали иначе.
«Он увидел свою погибель в твоих золотых глазах! — насмешливо звучали голоса. — Ты тоже стал его спасением, и ты же будешь его смертью!»
Дола изо всех сил вцепился пальцами в борт корабля, борясь с подступающей паникой.
Спасение пришло неожиданно. Сквозь непрестанный гул в голове нелюдь услышал шаги на палубе. Он тут же обернулся, вырываясь из почти сомкнувшихся объятий безумия.
Рядом, сложив руки на груди, встал Полководец.
— Карас ждет нас в Дергдейте. Оттуда мы поедем уже на бестиях, — произнес он. — А «Иокаста» направится прямиком к окрестностям Шергияра.
— Уверен, шеддары будут в восторге от наплыва любознательных остроухих, — съязвил Дола.
— Поэтому там нужен ты, — пожал плечами Полководец. — Будешь разнимать их до нашего прибытия.
— Я? Разнимать? — Дола скептически уставился на отца. — Да мне же первому по роже дадут.
— Значит, дашь сдачи, — Редо был невозмутимо спокоен. — Сейчас ты будешь там не как безымянный Огонек, а как принц Дома Даэтран.
— А это не сочтут за дипломатический инцидент? — нервно хихикнул младший принц.
— Только если иллирийцы, — усмехнулся его собеседник. — Мы в их глазах ужасные варвары.
Дола задумчиво почесал нос.
— Я, наверное, никогда не пойму всех тонкостей шеддарского нрава, — вздохнул он.
— Тонкость всего одна, — Полководец повернул голову, внимательно глядя на сына. — Право сильного, и тебе о нем известно лучше многих. Так что не вижу никаких проблем.
Сцепив руки и опустив голову, Дола глядел на плывущую внизу землю.
— Я был уверен, что на балу ты наверняка убьешь кого-нибудь из остроухих, — тихо произнес он.
— Я был готов, — согласился Редо. — Но Моренос вовремя напомнил о цене ненависти.
Полководец мрачно смотрел вперед, не спеша продолжать разговор.
— Нам стоит помнить одно: в конце каждого пути начинается новый. Мы всегда возвращаемся, — наконец, снова заговорил он со слабой улыбкой на губах, — и в новом рождении мы будем помнить тех, кого любили, даже если не вспомним их имен.
В простых и тихих словах звучало гораздо больше, чем мог показать древний шеддар. Дола внимательно смотрел на отца, пытаясь понять, что он чувствует, так легко говоря о потерях.
— Смерть — это неизбежность, но любовь всегда выше смерти, — Полководец ненадолго замолчал, вглядываясь вдаль. — В конце концов, все мы окажемся на пороге Вечности. И там нас будут ждать.
— Я бы променял Вечность на бессмертие, — на скулах Долы заиграли желваки. — Чтобы больше не было ни неизбежности, ни смерти, ни боли.
Полководец тихо рассмеялся, глядя на сына:
— Поверь мне, — он невесело улыбнулся. — Почти бессмертная жизнь приносит не меньше горя.
— Если это так, — огрызнулся Дола, — почему ты до сих пор жив?
— Потому что мое время еще не пришло, — Редо стал серьезным. — Потому что я давал клятву, как и твоя мать. И потому что никто из шеддаров не умирал в собственной постели. Я уйду лишь тогда, когда найдется тот, кто заменит меня в роли Первого Полководца.
Шеддар помолчал и неожиданно добавил:
— И было бы хорошо, стань им ты.
В голове Долы вертелась куча едких и умных мыслей, которыми он мог бы прокомментировать услышанное. Но вместо этого у него вырвалось только одно слово:
— Чего?
Вместо ответа Полководец загадочно хмыкнул и удалился с палубы, оставив младшего принца в одиночестве. Дола обескураженно смотрел вслед отцу. Ему хотелось думать, что он ослышался, но Редо выразился вполне ясно.
«Как он может просить меня о… подобном?» — растерянно подумал Дола.
Пресловутое право сильного было даже здесь. Место Первого Полководца можно было занять только убив прежнего. И со времен Периода Исхода еще не появился тот, кто смог бы победить Редо.
«Это неправильно».
Дола хмурился, глядя на заснеженные горные вершины.
«Кто угодно, но не я, — думал он. — Я не смогу убить собственного отца».
В голове снова зазвучал голос принцессы Мадригаль:
«Сможешь, Дола-Огонек, да-да-да, — мелодичный голос взорвался безумным смехом. — И ты это сделаешь, Мы видим, Мы знаем, Мы верим».
И нелюдь с тихим стоном сжал виски руками, пытаясь заглушить сонм Его голосов.
…Высадка в Дергдейт была быстрой. Оказавшись на земле, Дола с удивлением наблюдал за Карасом, жизнерадостно болтавшим с Арайном. Обычно хмурый одноглазый Гончий в этот раз был весьма дружелюбен, и на изрезанном шрамами лице то и дело сверкала широкая улыбка.
— Я смотрю, — подошел к ним Дола, — вы нашли общий язык.
Карас насмешливо склонил голову к плечу:
— Будь ты менее вредным, — ехидно заметил он, — я бы нашел общий язык даже с тобой, Огонек.
— Никогда не замечал за тобой любви к остроухим, — не остался в долгу Дола. — Знал бы, попросил бы в детстве на рогах покатать.
Наблюдая за их перепалкой, Арайн со вздохом закатил глаза:
— Командир, не выпендривайся, — он бросил взгляд за спину Долы. — У нас гости.
Нелюдь обернулся и цокнул языком, увидев идущую по снегу группу иллирийцев. На их форме не было отличительных знаков, а следом катилась телега с ящиками и мешками. От толпы отделился иллириец и решительно направился в сторону Гончих. Когда он подошел достаточно близко, Дола сложил руки на груди.
— Я так понимаю орден Искателей Древностей на место прибыл, — произнес он вместо приветствия.
Иллириец остановился, внимательно его разглядывая.
— Золотые глаза, язык без костей… — он ухмыльнулся. — Младший принц Дола Даэтран, я полагаю?
— Все верно, — Дола кивнул. — С кем имею честь?
— Принц Халисен Махавель, — иллириец сверкнул алыми глазами. — Возглавляю Искателей по просьбе матери.
— Тогда не будем терять времени, — пожал плечами Дола.
Рогатые воины терпеть не могли расшаркиваться, поэтому прощание с шеддарами вышло коротким. К тому же Дола понимал, что через несколько дней снова встретится и с отцом, и с шаманом. Карас же собирался вернуться к Псам Войны, чей лагерь был разбит на землях Белого Безмолвия. И когда шеддары скрылись в ущелье, Дола развернулся к Арайну.
— Снова уезжаешь? — одноглазый нелюдь невесело усмехнулся. — Вот ребята расстроятся.
— Я вернусь, — Дола улыбнулся, — и еще успею вам всем надоесть. А пока меня не будет, ожидай вестей от принца Рейно.
Арайн вскинул брови, но Дола только хлопнул его по спине:
— Тебе понравится.
— Когда ты так говоришь, — ехидно заметил Арайн, — я начинаю готовиться к большой беде.
— Не в этот раз, — Дола лукаво подмигнул ему. — Поверь мне хотя бы сейчас, одноглазый.
Когда «Иокаста» поднялась в небо, Арайн зажмурился, защищаясь от взметнувшихся хлопьев снега. Он смотрел на корабль до тех пор, пока тот не скрылся из виду. Несмотря на то, что командир, как и всегда, был весел и язвителен, Арайна терзали сомнения.
«Лжец», — хмыкнул он, возвращаясь к Гончим.
***
Когда «Иокаста» только прибыла в Шергияр, то сразу оказалась окружена местными жителями. Кто-то из шеддаров был настроен враждебно, а кого-то вело простое любопытство. Искатели Древностей спускались по трапу, преисполненные собственным достоинством. Дола же предвкушал незабываемое зрелище, когда от спеси иллирийцев ничего не останется. Вопреки его ожиданиям, они стойко продержались пару дней, а потом невыносимо жаркое солнце и ужасная влажность сделали свое дело.
И теперь Дола сидел на валуне, не без удовольствия наблюдая за страдающими Искателями Древностей. Рядом со стоном плюхнулся принц Халисен и жадно припал губами к фляге с водой.
— Печет? — с некоторым сочувствием поинтересовался Дола.
— Печет, — согласился Халисен и обессилено уронил голову на руки. — Не понимаю, как здесь можно жить.
Он страдальчески оглядел окрестности, резюмируя:
— Песок, песок, о, куст, еще песок, и-иии… Снова песок и сварливый шаман в придачу! О, Первозданные, на что я подписался?
— Ну как же, — весело отозвался Дола, — вы так цените свою историю! Мощи самого Совершенного Глеанна определенно требуют великих жертв!
Халисен с ненавистью посмотрел на полукровку:
— Ну ты и язва.
— Что ты, я бы не посмел, — Дола сощурился, подставляя лицо солнечным лучам. — Ведь возвращение тела покойного генерала домой — невероятно почтительное задание.
— Я, когда слышал про тебя истории от Шанура, не верил и половине, — проворчал Халисен. — А сейчас даже начинаю понимать, за что тебя так невзлюбили.
— Рад стараться, — Дола насмешливо отдал честь. — И сюда идет «сварливый шаман». На твоем месте я бы смылся куда подальше.
Вместо ответа принц Халисен застонал и сполз с камня, готовясь ко встрече с Малакаем. Подойдя ближе, шеддар недовольно упер руки в бока, разглядывая серокожих нелюдей.
— Что еще я натворил? — тоскливо поинтересовался Халисен. — Присел на священный валун?
Малакай снисходительно улыбнулся:
— Иногда камень — это просто камень, остроухий.
Дола закашлялся, скрывая смех под тяжелым взглядом шамана.
— Тебя зовет один из этих… Искателей, — шеддар посмотрел на Халисена, — Что-то у них опять сломалось.
Принц Халисен мученически вздохнул и направился в сторону своих сородичей. Оставшись наедине с Малакаем, Дола не торопился слезать с насиженного места.
С самого прибытия иллирийцев шаман был сварлив и недоволен, а как следует разглядев высокомерные лица остроухих, он и вовсе перекосился. Однако, присутствие Первого Полководца заставило его примириться с нежеланными гостями. И хоть Малакаю было велено изобразить дружелюбие, он всего за несколько дней успел довести всех Искателей до белого каления. О, Малакай тщательно исполнял приказ Полководца, но в то же время не уставал тыкать иллирийцев во всевозможные шеддарские традиции и предзнаменования.
— Долго эти, — Малакай с презрением покосился на иллирийцев, — тут пробудут?
— Понятия не имею, — зевнул Дола. — Видимо, пока не облазят корабль вдоль и поперек.
— Надеюсь, солнце доконает их раньше, — в сердцах пожелал шаман.
— Вам с Халисеном надо пропустить по кружке крепкого пойла, — хмыкнул Дола. — Глядишь и подружитесь.
— Кружки будет недостаточно, — Малакай поджал губы. — Впрочем, даже пары бочонков будет недостаточно, чтобы я проявил снисхождение к потомкам Совершенных.
— Ну, ко мне же ты его проявил, — Дола спрыгнул с валуна и обезоруживающе улыбнулся. — Иначе как тебе удается со мной спокойно разговаривать?
— Через силу, — колко ответил шаман. — Тебя ждет Полководец.
Дола звонко засмеялся и зашагал по раскаленному песку. Старый шаман мог сколько угодно ворчать, но нелюдь видел разницу между отношением Малакая во время их первой встречи и тем, что было сейчас. Пусть шеддар ненавидел признавать ошибки, но Доле было достаточно и сухого смирения шамана с его присутствием.
Насвистывая веселую мелодию, нелюдь подошел к месту раскопок. Искатели проделали дыру в обшивке корабля Глеанна, и теперь над руинами зависла «Иокаста», а от нее вниз тянулись тросы. Вскинув брови, Дола подошел к отцу. Полководец стоял под навесом из парусины и сосредоточенно читал письма. Увидев сына, Редо тут же оторвал взгляд от бумаг. Недолго думая, Дола выхватил их из рук шеддара.
— О, донесения с севера? — полюбопытствовал он, скользнув взглядом по скачущим буквам.
— В Мальхазаре опять неспокойно, — Полководец устало поморщился. — Такое маленькое поселение в горах, а столько от них проблем.
Дола прочитал пару писем и вернул их отцу.
— Снова будет война?
— Я тебя умоляю, — хмыкнул шеддар. — Туда скоро прибудут Вестники Бури и наведут порядок. Но… север крайне враждебно относится к остроухим. В Мальхазаре живут самые упертые шеддары из всех, кого я знаю. Хоть они и не имеют особого веса на Огненной Земле, это не мешает им наводить смуту в других племенах.
— Это никогда не закончится, верно? — Дола серьезно посмотрел на отца. — Пока живы те, кто помнят Исход, и пока живы их дети, впитавшие ненависть с молоком матери…
— И пока мое терпение не иссякнет, — закончил за него Полководец. — Никто не говорил, что будет легко и просто. Но однажды все изменится, Огонек.
Дола недоверчиво покачал головой, а Редо резко сменил тему разговора:
— Ты вернешься на Вечную Землю вместе с Искателями?
— Я обязан, — улыбнулся нелюдь. — Есть обещание, которое я должен сдержать.
— Защищать молодого Императора, — Редо понимающе кивнул. — А чего ты хочешь на самом деле?
Простой вопрос, на который должен был быть простой ответ. И все же Дола замешкался, вдруг осознав, что никогда об этом не задумывался. Годами он жил и дышал только ради Лайе. Потом в жизни Долы яркой звездой вспыхнула Сольвейг, ради которой он был готов на все. Но и она погасла слишком быстро, и снова оставался только Лайе. Даже сейчас, когда Дола был ужасно зол на брата, а в голове правили бал сотни безумных голосов, он не видел иного будущего.
Защищать.
Вот, что ему было нужно.
А без этой цели Дола видел лишь пустоту. Точно так же, как и в детстве, когда он был совсем один. И он не хотел возвращаться обратно во тьму. В жизнь, лишенную смысла и цели.
Уловив сомнения сына, Полководец едва заметно качнул головой:
— Ты всегда можешь остаться здесь. Не все из нас полны ненависти, а ты способен за себя постоять.
Дола недоверчиво уставился на отца:
— Нечто похожее, — он криво улыбнулся, — мне необходимо было услышать в детстве, а не сейчас. Может, ты и хороший Полководец, но отец из тебя вышел никудышный.
Редо вернул сыну усмешку:
— А ты умеешь делать больно словами.
— Учился у лучших, — отрезал Дола.
Их разговор прервал звук рвущегося троса. «Иокасту» повело в сторону, а затем порвались и остальные тросы. Внутри «Принцессы Мадригаль» грохнуло, подняв в воздух столп из пыли и песка. Внизу кто-то отчаянно ругался на иллирийском. Подойдя поближе, Дола склонился над дырой и насмешливо поинтересовался:
— Ты живой?
— А тебе бы хотелось, чтобы было наоборот? — рявкнул снизу принц Халисен.
Когда он оказался на поверхности, то очень долго пытался откашляться. Наконец, придя в себя, иллириец трясущимися руками пригладил встопорщившиеся волосы.
— Мы пытались вытащить саркофаг на тросах с помощью Иокасты, но он будто впаян в корабль! — раздраженно проворчал он.
— Очевидно, Первозданные против того, чтобы вы тревожили последнее пристанище своего генерала, — тут же поддел его Малакай.
— Очевидно, — не остался в долгу Халисен, — что ты просто суеверный дед.
Прежде чем перепалка переросла в полноценный мордобой, между спорщиками вклинился Дола и рявкнул:
— Отставить!
Похоже, эту команду понимали все и на любом языке, потому что Халисен и шаман тут же притихли. Дола с тяжелым вздохом по очереди посмотрел на обоих.
— Может, вместо того, чтобы цапаться, вы как-нибудь объедините усилия?
— К слову об усилиях, — мгновенно оживился Халисен, — мы не можем открыть саркофаг.
Дола переглянулся с Малакаем, но шаман только удивленно пожал плечами. Решив увидеть все своими глазами, нелюдь уверенно спустился в нутро корабля, а Халисен последовал за ним.
Как и в первый раз, Долу снова накрыло неприятное предчувствие. Несмотря на то, что сейчас по коридорам корабля деловито сновали Искатели, а на поворотах можно было наткнуться на ящики с инструментами, это место казалось серокожему нелюдю странным. Корабль был давно мертв, словно древний бог. Но нелюдя не отпускало чувство, что за ним следят. Слушая, как гулким эхом разносятся шаги по коридорам, Дола не мог отделаться от назойливой мысли, что даже мертвые боги видят сны. И из них глядят на жалких потомков Совершенных, подобно муравьям снующих по внутренностям корабля.
От этой ассоциации Дола поежился. Зайдя в знакомое круглое помещение, нелюдь замер, не решаясь шагнуть вперед. Вокруг саркофага собрались Искатели, чьи блестящие умы явно проигрывали битву с загадочными артефактами Совершенных. Сделав глубокий вдох, Дола подошел ближе. Тело Глеанна по-прежнему лежало под стеклом, безжизненное и иссохшее. И все же от дурного предчувствия у Долы на душе скребли кошки.
— Как ты увидел память корабля? — вдруг подал голос Халисен.
Дола поморщился:
— Что-то задел и порезал руку.
— Порезал? — брови Халисена удивленно поползли вверх, а затем его лицо просияло. — Кровь! Почти все чары Совершенных были основаны на силе крови!
Иллириец вынул из ножен кинжал, и, занеся над саркофагом руку, взрезал себе ладонь. Капли темной крови упали на стекло, растекаясь кляксами. В помещении воцарилась тишина, и даже Дола на миг задержал дыхание, ожидая чуда.
Но ничего не произошло. Халисен разочарованно вздохнул, а потом его взгляд упал на Долу.
— Если ты слышал память корабля, — вкрадчиво заговорил принц Дома Махавель, — то возможно и саркофаг открыть сможешь?
Дола неуверенно подошел ближе. Под внимательным взглядом Халисена взял кинжал и, сделав небольшой надрез на ладони, приложил ее к поверхности саркофага. Стекло тут же вспыхнуло и замерцало, впитывая алый след, а по помещению разнесся низкий рокочущий гул.
— Почему твоя кровь? — озадаченно спросил Халисен.
Дола только непонимающе повел плечами. Искатели придвинулись ближе, предвкушая новые открытия. Пока они оживленно переговаривались, Дола вытер ладонь о штанину, чувствуя, как нарастает тревога. Это чувство усиливалось до тех пор, пока у нелюдя не встали дыбом волосы на загривке.
— Халисен, — севшим голосом позвал он. — Отойди.
Иллириец скептически взглянул на нелюдя.
— Здесь опасно, — Дола поморщился, слыша, как нарастают голоса в голове.
— Всего мгновение назад ты был совершенно спокоен, — недоверчиво возразил Халисен.
— Мгновение назад, — огрызнулся нелюдь, — мы еще не открыли саркофаг Совершенного! Отойди, быстро!
Видимо что-то проскользнуло в его выражении лица, но Халисен нахмурился, принимая решение, а потом громко хлопнул в ладони и скомандовал:
— Все на выход!
— Но мы же ещё не разобрались... — возразил кто-то из Искателей.
Дола так и не запомнил, кто это был. В висках прострелило так, что нелюдь согнулся, стиснув голову ладонями.
Гул становился все громче, и наконец-то ярко вспыхнули камни-светлячки. Раздалось несколько щелчков, а пол под ногами завибрировал еще сильнее. А затем саркофаг, где был упокоен Совершенный Глеан, бесшумно раскрылся.
— Получилось! — голос Халисена заставил Долу вскинуть голову.
Раздался оглушительный треск, словно кто-то резко разорвал ткань. Искатели Древностей бросились врассыпную, но один из них растерялся и замешкался. Прямо над ним раскрылся Разлом, и бедолага успел только испуганно вскрикнуть. Хлынувшие черным потоком тени оплели иллирийца, скрыв его в черном коконе. А когда отпустили — на пол корабля упала пустая, иссушенная оболочка. Тени свились в спираль, став похожими на множество переплетенных между собой рук. Они потянулись вниз, к саркофагу.
Оцепенев от ужаса, Дола и Халисен, наблюдали, как поднимается со своего ложа генерал Глеанн, Совершенный.
Даже после смерти он служил Тысячеглазому. Тело, ведомое безликим кукловодом, восстало из саркофага и взяло костлявой рукой древний меч. Почти живым движением генерал взмахнул оружием. Голова с неприятным хрустом повернулась в сторону застывших нелюдей.
Глеанн сорвался с места, а за ним, извиваясь, точно змеи, поползли по стенам смертоносные тени. Стремительно двигаясь, они настигали бегущих Искателей, развоплощая их навсегда. Выйдя из оцепенения, Дола толкнул Халисена в сторону, принимая на себя удар. Меч Глеанна скользнул по серой коже, оставив неглубокую, но неприятную рану на ребрах.
— Бежим! — заорал Дола, что есть силы.
Он снова увернулся от атаки и, схватив Халисена за шиворот, потащил его в сторону выхода. Над ухом просвистело лезвие меча и чиркнуло по стене. От этого звука Халисен припустил по коридорам так, словно намеревался выиграть тренировочный забег. Дола от него не отставал, чувствуя, как сверлит между лопаток взгляд мертвого генерала.
Впереди забрезжил свет, и нелюди ускорились, отрываясь от преследования. Оказавшись снаружи, они тут же бросились врассыпную, а из черного зева вырвались сотни бестелесных рук. Хватая замешкавшихся Искателей и шеддаров, они обращали их в безжизненные оболочки. Тела, лишенные души, падали на песок лишь для того, чтобы снова встать.
Марионетки, ведомые сонмом Его голосов.
— Портянки Махасти! — прогрохотал над Долой голос отца. — Что вы натворили?!
Резким движением Полководец вздернул нелюдя на ноги и бросил ему кинжалы.
— Там, — вместо Долы ответил Халисен, — там… Генерал Глеанн воскрес!
— Не воскрес, — тяжело дыша, поправил нелюдь, — им управляет Тысячеглазый.
На лице принца Халисена появилось выражение неописуемого ужаса, а вот Полководец сразу подобрался:
— Хватайте оружие!
Подчинившись, Халисен бросился в сторону «Иокасты». Лагерь взорвался звуками боя, а Дола, словно зачарованный, обернулся к черному зеву руин. Ему казалось, что сквозь крики он слышит, как скрежещет металл по металлу, словно кто-то шагал, подволакивая за собой меч, и стелется по полу шепот сонма Его голосов. Из руин на свет шагнул мертвый генерал. Он замер, оглядывая битву пустыми глазницами. Наконец, Глеанн посмотрел прямо на Долу. Руки-тени переплелись в черную стену, отрезая нелюдя от остального мира.
Глеанн поднял голову, глядя на палящее солнце Джагаредда. А потом раздался голос. Скрипучий, неживой, исходящий из давно усохшего горла:
— Rhe’ann dergeadh aodh. Cerbyn Dirth’haren dhoin.
Доле были знакомы лишь последние слова — Совершенный Глеанн, как и прежде, шел по пути смерти. Пространство за его спиной исказилось и пошло трещинами, разрываясь на части, являя миру тысячи безумных глаз. Дола замер, парализованный страхом, не видя ничего, кроме Тысячеглазого. В голове звучал торжествующий смех принцессы Мадригаль.
«В ненависти — сила, помнишь, Дола-Огонёк, помнишь, да-да-да?»
Дола попятился, стараясь не слушать.
«Он пришел за тобой, — продолжала смеяться Мадригаль. — Он заберет тебя с собой навсегда, навсегда, навсегда!»
Мертвый генерал рванул с места с такой скоростью, что Дола только чудом успел скрестить клинки, парируя удар мечом.
Раз-два-три, детская считалочка, щелчок.
От натиска руки загудели, а под ногами скрипнул песок.
«Мне крышка», — осознал нелюдь, отбивая новый выпад.
Вокруг было черным-черно, и только палящее солнце напоминало о том, что Дола еще жив.
Хочешь жить — беги!
«Мне точно крышка», — Дола блокировал еще один удар мечом, и кинжалы жалобно лязгнули.
До сих пор Дола Даэтран считал себя одним из лучших в умении сражаться. Он верил, что уступить может пожалуй, разве что Первому Полководцу. Но умения генерала Глеанна были безупречно отточены временем и невероятно долгой, почти бессмертной жизнью. И столкнувшись с ним, Дола думал уже не о победе, а о том, как выжить. Он петлял по песку, каким-то чудом уклоняясь от колющих ударов мечом, каждый из которых мог стать последним. Глеанн просто не оставлял ему времени на контратаку, изматывая и выводя из равновесия.
Оступившись, Дола плюхнулся на песок, а меч генерала воткнулся прямо перед ним, промеж ног.
«Чуть выше, и продолжать род было бы нечем», — язвительно прокомментировала происходящее некоторая часть рассудка, воспринимавшая все со стороны.
Генерал сделал новый замах, и Дола что есть силы заорал:
— Гори!
Но смертоносное пламя погасло, едва коснувшись Совершенного.
— Гори, мать твою! — и снова огонь исчез, едва появившись.
Дола истерически расхохотался, ощутив бесполезность своего Дара.
«Атаковать генерала напрямую нет смысла, — вдруг зазвучал в голове уже знакомый голос. — Используй песок и огонь».
Откатившись в сторону от очередной атаки, Дола вскинул руки, чувствуя, как теряет драгоценное время. Над ним мелькнула тень, и он зажмурился, готовясь к смерти.
Но ничего не произошло. Открыв глаза, нелюдь увидел, что мертвый генерал увяз в расплавленном песке. Глеанн склонил голову к плечу, пристально смотря на Долу пустыми глазницами.
— Moghreem, gav’ael, Daetran. Aen var’hannen?
Из всех слов Дола понял только одно:
Daetran.
«Познаватель».
Но у нелюдя не было времени на размышления. Воспользовавшись передышкой, он вскочил на ноги и тут же бросился к Глеанну. Но даже скованный обращенным в стекло песком, генерал с легкостью парировал выпады Долы.
«Глеанн — леворукий, — голос звучал как воспоминание. — В этом его слабость».
Совершенный с хрустом высвободился из ловушки, вновь не дав Доле возможности напасть.
«Я научил его всему, что знал сам».
Меч генерала опасно мелькнул перед лицом.
«Глеанн был одним из лучших моих учеников, пока не стал одержимым».
Во время блока Глеанн действительно открывался справа. Всего на мгновение, но этого оказалось достаточно.
«Даже среди Совершенных были те, кто стоял выше».
Выбросив вперед руку, Дола вогнал клинок в бок Совершенного. Когда Глеанн замешкался, нелюдь ударил его в ногу, выбивая колено. Едва одержимый генерал рухнул на горячий песок, Дола тут же оказался сверху, вонзив кинжал в сердце.
«Первородцы никогда не давали полную силу другим генералам, — звучало в голове не то голосом, не то смутными воспоминаниями. — Оставляли лазейки, чтобы остановить их, если они восстанут».
Не чувствуя ни боли, ни страха, Совершенный потянулся за оброненным мечом, и нелюдь пинком отбросил оружие в сторону.
— Да как тебя убить, тварь?! — выдохнул он из последних сил.
Глеанн продолжал смотреть на Долу пустыми глазницами, а иссохшие губы, лопаясь, растянулись в жутком оскале. Из груди послышался глухой смех, и сиплый голос тихо произнес:
— Elle felasann.
Мертвый генерал крепко вцепился в свою жертву. Черная стена, отрезавшая обоих от окружающего мира, пошла рябью, распадаясь на части. И вот уже тени скользили по песку прямиком к нелюдю. Дола изо всех сил лягнул Совершенного, выворачиваясь из цепкого захвата. Вокруг творилась настоящая бойня, и Дола вдруг понял, что казавшееся вечностью сражение с Глеанном заняло всего несколько минут. Он не успел больше ничего сделать: холодные призрачные руки прошли сквозь нелюдя, неся с собой чувство иссушающей пустоты и безысходности. Дола запоздало дернулся в сторону, чувствуя, как холод растекается по жилам. Тени исчезли, словно их не было вовсе, а генерал Глеанн вдруг замер, а потом безжизненно уронил руки.
Будто марионетка Тысячеглазого исполнила последний приказ и была выброшена.
Сотрясаясь в ознобе, Дола рухнул на горячий песок. Ему казалось, что его сейчас разорвёт этой пустотой внутри, а в ушах звенел смех принцессы Мадригаль.
«Выжги Его из себя!» — снова этот голос в голове, заглушавший даже зов Тысячеглазого.
— Я... не могу! — прохрипел Дола, выгибаясь дугой от нестерпимой боли.
И все же он зажмурился, подумав о той силе, что текла в его венах, о пламени, что могло согреть, а могло сжечь дотла. Вдруг приступ закончился так же неожиданно, как начался. Только расползающийся по жилам холод говорил о том, что все было взаправду.
«Не будь твой разум раздроблен, все оказалось бы гораздо проще, — удовлетворенно заметил голос. — Но ты разбит на сотни осколков, и я — лишь один из них. Потому ты не сознаешь себя и не понимаешь, что можешь гораздо больше».
— Отличное время для нотаций, — тяжело дыша, нелюдь с трудом сел.
Руки все еще тряслись, но ледяные тиски на сердце словно ослабли. Вдруг Дола понял, что все звуки в лагере стихли. Оглядевшись, он увидел, что черные тени исчезли, а Разлом затянулся обратно. Уцелевшие иллирийцы и шеддары добивали оставшиеся после Тысячеглазого оболочки. Между телами, принюхиваясь, ходили бестии. Если кто-то из одержимых и выжил, то ненадолго — натасканные бестии с легкостью от них избавлялись.
— Все… закончилось? — недоверчиво пробормотал Дола.
Он услышал голос отца, звавшего его по имени. Дола устало вскинул руку, привлекая внимание. Он готов был поспорить, что увидел на лице Полководца несказанное облегчение.
«Все и правда закончилось, — нелюдь захохотал, закрыв лицо руками. — И я даже не умер!»
Сзади послышалось рычание, и Дола повернул голову.
— Шиагур? — улыбка сползла с лица, стоило нелюдю увидеть наполненные злобой глаза зверя. — Ты чего?
Бестия пригнулась, стуча хвостом по песку. Пластины на голове ощетинились и задрожали. Шиагур снова зарычала, раззявив зубастую пасть. Жало на конце хвоста встало торчком.
Она реагировала на нелюдя, как на одержимого.
«Бежать!» — понял он.
Дола попытался подняться, но оказался недостаточно быстр. Тяжёлый удар в бок отбросил нелюдя в сторону, и ребра неприятно хрустнули.
— Шиагур, стой! — Дола услышал крик отца.
Бестия не подчинилась команде. Она обвила хвостом лодыжку нелюдя и рванула вперед, протащив его по песку. Дола отчаянно дрыгал ногами, пытаясь высвободиться из захвата, но все было тщетно. Лишь оказавшись достаточно далеко от лагеря, Шиагур остановилась. Дола тут же перекатился на живот, уворачиваясь от удара жалом. Взвыл, ощутив, как когтистая лапа прочертила на спине несколько глубоких следов. Извернувшись, Дола что есть силы пнул бестию промеж глаз. Взревев, Шиагур отступила, но лишь для того, чтобы наброситься снова. Дола изо всех сил отталкивал ее ногами, отчаянно призывая свой Дар. Но он не откликнулся на зов, оставив нелюдя полностью беззащитным.
«Да что сегодня за день такой?»
Он судорожно шарил руками по песку, пытаясь найти хоть что-то, похожее на оружие. Пальцы наткнулись на что-то острое, и Дола, не задумываясь, схватил это и выставил вперед. Выбеленная временем кость воткнулась бестии в пасть. Завизжав от боли, Шиагур отпрянула, дав Доле фору. Держась за ребра, он смог подняться на ноги, но недостаточно быстро. Хвост бестии тут же обвился уже вокруг талии нелюдя.
— Shienadan!
Он едва успел сгруппироваться, когда его сорвало с места и швырнуло оземь, выбив на несколько мгновений дух. Оглушенный нелюдь приподнялся на локтях и увидел, как к нему несется жало. Он снова уткнулся лицом в песок и услышал свист над головой.
В бок обезумевшей бестии вонзились стрелы. Взревев, она завертелась на месте, но сверху с боевым кличем спикировал Полководец. Оседлав Шиагур, он с хрустом вонзил кинжал в череп на стыке защитных пластин. Бестия зашипела, в очередной раз взмахнув хвостом.
Стремясь уйти из-под зоны атаки, Дола перекатился на спину и начал было подниматься на ноги. Но сказались полученные увечья, и нелюдь двигался уже без прежней прыти.
И когда острое жало полоснуло его по горлу, у Долы не осталось и шанса.
Он в недоумении схватился за шею, пытаясь остановить хлынувшую кровь. Пошатнулся и неловко осел на песок. Отчаянно не хватало воздуха, а из горла вырвался булькающий звук. Дола больше не замечал и не слышал ничего вокруг.
Он не слышал крик отца, не почувствовал рук, быстро зажавших ему рану. Разъяренный голос Полководца, приказывавший привести шамана, доносился до нелюдя как сквозь толщу воды. Из последних сил Дола загребал пальцами раскалённый песок, отчаянно цепляясь за вытекавшую вместе с кровью жизнь.
«Я не хочу умирать! Я выживу, я...»
Желтый диск солнца засиял еще ярче и резко увеличился в размерах, ослепив Долу. Зажмурившись, он провалился во тьму.
Он падает бесконечно долго, хватая руками пустоту. Он тянется к неумолимо удаляющемуся солнцу, он пытается снова уловить доносящийся издалека голос отца. Он ищет опору, но ее не нет. В отчаянии он зовет Лайе, но брат молчит. Он молит о помощи, но его никто не слышит.
Как и тогда, много-много лет назад.
Раз-два-три. Детская считалочка. Щелчок.
И тихий шепот в голове.
Темнота сгущается, превращаясь в абсолютное ничто, в вечную пустоту. Исчезает холод, растворяется без следа боль. Незримые руки обвивают слабеющее тело, укачивая и убаюкивая. Дола больше не падает, но плывет в пустоте, обхватив колени руками и съежившись, подобно нерожденному дитю в материнской утробе. Тысяча рук крепко держит его, а в пустоте вокруг один за другим распахиваются безумно вращающиеся глаза. И из гула нарастает глухой рокот сонма Его голосов.
«Так-так-так, ты все же пришел к Нам. Совсем один, растерзанный, умираешь от страшной раны, да-да-да».
«Это была не моя воля, — бессильно огрызается нелюдь. — Я не хотел этого!»
«Мы знаем, Мы видим, Мы помним. Мы были терпеливы, Мы ждали, Мы наблюдали, Мы направляли, — смеются голоса. — Однажды ты позвал Нас, и Мы пришли. Мы дали тебе жизнь, дали тебе время, да-да-да, но за все нужно платить».
Дола изо всех сил вырывается, но сотни рук держат крепко. Он перестает трепыхаться и опускает голову, понимая, что попался в ловушку, которую когда-то устроил себе сам. Своей жаждой жить, своим страхом, своей ненавистью. Тысячеглазый прав — за все нужно платить, но откуда маленький нелюдь мог об этом знать? Что он вообще понимал в той силе, что пришла к нему на дне ущелья и спасла от неминуемой погибели?
Дола вскидывает голову, с яростью встречая взгляд тысячи безумных глаз.
«Я не могу сдохнуть, — рычит он, — ни сейчас, ни потом!»
«Мы знаем, Мы все видим, ты ведь так его любишь. Своего брата, почти Совершенного, да-да-да, — отзывается сонмом голосов пустота. — Хочешь, Мы придем к нему? Хочешь, мы заберем его вместо тебя?»
Дола в отчаянии пытается высвободиться из тысячи мертвых рук.
В мозгу бьется только одно:
Лайе не должен умереть.
«Он не должен платить за мои ошибки».
Эта мысль вытесняет все остальные, она — единственное, что удерживает Долу от безотчетной паники.
«Сгину я — его тоже не станет».
Лучше уж одержимость вместо смерти. Так он выиграет немного времени для брата.
Для них обоих.
Дола осознает, что решение — дерьмовое, но иного выхода нет. Еще яснее он понимает, что нет ничего непоправимого, кроме смерти.
Нелюдь запрокидывает голову и смеется сквозь страх:
«Хочешь получить меня? — зло рычит он. — Ну так приди и возьми!»
В тысяче голосов проскальзывает довольство, и они переговариваются между собой, словно принимая решение.
«Что ты готов сделать ради него? Сейчас, снова, потом, всегда?»
Дола чувствует Его всем своим существом, слышит Его в своей голове, и голоса выворачивают нелюдя наизнанку.
Исчезают безумные глаза, тысячи рук переплетаются меж собой, принимая очертания фигуры. Дола видит перед собой Лайе. Серая кожа становится золотой, а белые волосы сияют ослепительным светом. Он глядит на Долу, презрительно усмехаясь.
Не Лилайе Даэтран, будущий Император Вечной Земли, а один из первородцев Айягарасэ.
«Я хотел перестать смотреть на солнце, но в итоге не смог», — что-то в разуме откликается на память о прошлом.
Но не успевает нелюдь ухватиться за эту мысль, как образ близнеца смазывается, и сквозь него снова глядит тысяча Его глаз.
Дола жмурится, ненавидя собственное бессилие в этой западне.
«Забери мой разум, Тысячеглазый, — через силу просит он. — Вот тебе мое тело, вот мои руки. Смотри на мир моими глазами».
«Чего-то не хватает, и ты ведь знаешь это, — рокочут голоса, — скажи сам, будет честно-честно, будет правильно. Плата за жизнь всегда-всегда велика, всегда берётся сполна, да-да-да».
Сбылось все то, что пророчила гадалка из Стоунблейда. Оказались правдой и слова принцессы Мадригаль в Ресургеме. Хаос дал ему время и дал ему шанс, как предсказывал Руа в Дуэн Гвальче. Все, от чего он бежал, все, чего так боялся, все это настигло его. Все, что Доле остаётся — найти в себе силы взглянуть Ему в глаза. Из горла вновь рвется отчаянный смех, граничащий с безумием:
«Тебе так нравится ставить на колени, да-да-да?» — Дола передразнивает Тысячеглазого.
И тут же расплачивается за это оглушающим ревом в своем рассудке. Когда разум проясняется, нелюдь зло сверкает глазами:
«Я стану проводником Твоих голосов, — сквозь зубы цедит он. — Что угодно, но Лайе не должен умереть».
«Пусть будет так, да-да-да!» — и в тысяче Его Голосов звучит торжество.
Дола распят в пустоте, нагой душой и телом, и более не чувствует себя. Сейчас он — живое пламя, неистовое и негасимое, данное Познавателем своим братьям и сестрам, и он не сгорит никогда. В пустоте из тысячи рук сплетаются фигуры. Они огромны, и они склоняются над нелюдем, подобные жутким статуям. Пустые глаза горят мертвым светом, и Дола видит их лица, узнавая. Так часто видел он их на фресках и картинах иллирийского дворца... Так часто он слышал легенды о них.
Глеанн, один из семи генералов Совершенных. Мадригаль, принцесса Дома Йонах. Кровавый Император Лильхарран Ассэне. Они давно мертвы, а их души навсегда поглощены Хаосом. И они глядят на Долу, принца Дома Даэтран. Они жадно тянутся к пламени, что горит в его беспокойном сердце.
«Я так ждала тебя, так желала тебя. Ты ведь помнишь, я тоже не хотела умирать, не хотела совсем, — привычно звучит голос принцессы Мадригаль. — И ты пришёл ко мне, пришёл к Нам!»
И Дола понимает: это точка невозврата.
Пути назад больше нет, а впереди его ждут только пустота и небытие вне смерти.
«Я — первый, я был вечным и Совершенным, я нес в себе войну и боль, я был Его мечом», — молвит мертвый генерал, когда-то бывший Глеанном.
«Я стала второй, — звонким, почти живым голосом продолжает Мадригаль, и даже в смерти ее лицо прекрасно. — Я была ядом, мором и чумой, я несла болезнь и голод, и забирала сотни душ...»
«Я — третий. Я жаждал найти Золотую Землю, я мечтал вновь быть Совершенным. Я любил Его, я лил реки крови нечистых ради Него», — сухим, скрипучим голосом произносит Император Лильхарран.
Три голоса сливаются в хор, и к ним постепенно присоединяются другие мертвецы. Шепотки и смех становятся все громче, пока не взрываются ревом тысячи Его голосов.
«Мы были Глеанном, генералом Совершенных, были Мы и Мадригалью, принцессой иллирийского народа, Мы были в Лильхарране, утопившем Вечную Землю в крови! Мы были задолго до Совершенных, Мы будем всегда».
Три фигуры глядят на Долу, и тысячи глаз вокруг безумно вращаются, и ждут его слов.
Зло и отчаянно скалясь, он отвечает:
«Я — четвертый».
Сонм Его голосов смеется, и смех этот рвет Долу на части. Но нелюдь знает: если он чувствует боль, то все еще живой.
«Теперь ты Наш навсегда-навсегда-навсегда, — переливаются изменчивые и торжествующие голоса. — Наше живое пламя, Четвертый, Наш новый пророк».
Их мощь оглушает своей неистовостью, и это безумие передается Доле. Кровь снова бежит по его жилам, и сердце безумно бьется в груди.
Доле страшно от осознания, что он натворил. Но он хочет жить, ярко, безумно и бешено. Разве это так плохо — быть жадным до жизни? Разве справедливо ему умереть молодым? И разве должен погибнуть Лайе, не виновный в деяниях своего брата?
«Лайе не должен умереть».
Он держится за эту мысль, как за путеводную звезду, чтобы не соскользнуть во тьму окончательно.
Дола делает глубокий вдох, и...
...Открывает золотые глаза.
А на мир сквозь них глядит сонм тысячи Его голосов.
***
Лилайе Даэтран, будущий Император Вечной Земли, в одиночестве сидел в своих покоях. Развалившись в кресле, он вертел в руках древнюю тиару. Когда-то Совершенные создали ее для основателя Империи — Ассэне, одного из первых близнецов Неназванной. После него на трон взошел один из потомков Даэтрана, и с тех пор тиару носили все последующие правители. А еще совсем недавно она украшала голову Лиланг Даэтран.
А завтра будет венчать голову ее сына.
Лилайе Даэтран, Император Вечной Земли.
Это не укладывалось у Лайе в голове. Всего несколько недель назад у него было все, о чем он мечтал: свободная жизнь, мать и возлюбленный брат.
И в одночасье не стало ничего.
Ныне Лайе остался один на один со своим Даром и бременем будущей власти. Поначалу у него не было времени думать об этом, а потом почти все чувства исчезли, сменившись тупой ноющей болью в душе. Днем наследный принц под чутким руководством регента разбирался с ворохом государственных дел. А по вечерам пропадал в библиотеке, пытаясь найти хоть что-то о «первых детях» Неназванной. Но, как назло, сохранились только искаженные легенды, а Лайе были нужны факты.
С помощью своего Дара наследный принц пытался призвать душу матери. Но Лиланг молчала, то ли не желая откликаться на зов сына, то ли ее попросту больше не существовало. И от этой мысли Лайе было еще страшнее.
Нелюдь вспомнил, как вплоть до самого отъезда пытался поймать Долу, чтобы поделиться своим открытием, и обиженно поджал губы. Близнец отвернулся именно тогда, когда Лайе нуждался в нем больше всего. И все же наследный принц не мог злиться на Долу. Он лишь ждал, когда брат вернется, и надеялся, что сможет все исправить.
Лайе бросил взгляд на столик, заваленный книгами и свитками, принесенными из библиотеки, и поморщился. Ему казалось, что в поисках ответов он уже наизусть выучил все легенды, и даже те, о которых многие забыли. Иллирийская Империя неохотно расставалась со своими секретами, словно кто-то специально скрыл правду. Исказил ее, обратив в красивые сказки, которые матери рассказывают детям перед сном.
Лайе со вздохом отложил тиару в сторону. Сжав пальцами подлокотники, наследный принц запрокинул голову и уставился в потолок. Ожидание было хуже всего, и с самого утра Лайе снедала тревога. Он мечтал, чтобы коронация прошла как можно скорее, ведь тогда у Лайе окажутся развязаны руки, а слово регента не будет стоять выше его собственного.
Неожиданно, словно чья-то ледяная рука неумолимо сжала сердце наследного принца. На шее затянулась незримая удавка, и Лайе почувствовал на языке металлический привкус крови. Схватившись за горло, он кое-как дошел до зеркала и уставился на свое отражение. Но оттуда на него смотрел перепуганный нелюдь со странным красным следом на шее. Задыхаясь, Лайе рухнул на пол, царапая горло в попытках ослабить невидимую удавку. Сердце разрывалось на части от невыносимой боли, а потом в глазах потемнело.
«Малой!» — было последней мыслью нелюдя.
Он проваливается во тьму, полную тишины и покоя. Но вскоре она взрывается тысячеголосым смехом, и на мгновение Лайе видит брата.
Не живого и не мертвого, скованного тысячей рук, окруженного тысячей глаз.
«Теперь ты Наш навсегда-навсегда-навсегда, — резонируют в пустоте тысячи голосов. — Наше живое пламя, Четвертый, Наш новый пророк».
«Нет… — в отчаянии думает Лайе. — Нет-нет-нет!»
Он изо всех сил тянется к нити, что связывает души близнецов, пытаясь удержать в пальцах, не дать истаять под силой Тысячеглазого.
«Не смей!»
Золотая нить, натянутая подобно струне, с громким звоном рвется в руках наследного принца. Лайе остается один в кромешной темноте, глядя на ладони, упустившие жизнь близнеца. И его охватывает ужас.
Лайе резко открыл глаза и, тяжело кашляя, перевернулся на бок. Когда он наконец-то смог нормально дышать, то принялся судорожно себя ощупывать.
«Живой… Я живой?»
Он попытался дотянуться до Долы, но ответом ему стала звенящая тишина. Отголосков близнеца не было, словно его никогда не существовало. А потом Лайе услышал рокот сонма Его голосов.
«Он будет нашим. Он станет проводником Наших Голосов. И тебя не будет рядом, чтобы его спасти», — бесконечно повторялись слова, услышанные нелюдем однажды.
По опочивальне пронеслось эхо безумного смеха.
«Но ты не сможешь меня спасти. И ты это уже знаешь, не так ли?» — звучал в ушах наполненный горечью голос брата.
Осознание того, что произошло нечто непоправимое, раскалённым прутом вошло в сознание Лайе.
И все же это ещё был не конец.
Сила, которую нелюдь годами вливал в близнеца, дабы оградить его от Тысячеглазого и ночных кошмаров, вернулась к нему бумерангом. Ее было слишком много, гораздо больше, чем могло вместить смертное тело. Лайе захлебывался этой силой, как совсем недавно задыхался в приступе удушья. В панике он заметался по комнате, ища выход, пока не увидел своё отражение в зеркале. Под давлением стекло треснуло, и осколки со звоном рассыпались по полу. По опочивальне пронеслась волна, сорвав со стола бумаги.
И Лайе скорчился на полу в агонии — Дар разрывал его, переливаясь через край, сминая все барьеры. И следом за этим в разум наследного принца вторглось множество чужих мыслей. Он услышал не только обитателей Термарилля, но и тех, кто жил далеко за пределами дворца.
Их мечты и страхи, их сны и тайны.
— Я не хочу этого знать! — прошипел наследный принц, пытаясь закрыться от шквала посторонних чувств. — Хватит!
На задворках сознания вспыхнула чужая боль, и непрошеные образы исчезли. Лайе с облегчением выдохнул, но ненадолго.
«Малой… Что с Долой?!»
Нелюдь вновь попытался найти близнеца, но вместо этого за спиной что-то звякнуло, и рядом с наследным принцем грохнулся шкаф. От неожиданности Лайе подпрыгнул, и Дар, откликнувшись на его эмоции, снес со стены семейный портрет.
Замерев, наследный принц обхватил плечи руками. В голову хлынули мысли, от которых Лайе хотелось завыть: он ведь будущий Император Вечной Земли. Он же мог остановить «Иокасту», мог заставить регента передумать — не словами, так силой! Мог что-нибудь придумать, сделать так, чтобы Дола остался. А теперь случилось нечто страшное и непоправимое. Лайе чуял это Даром, как зверь чует опасность всем своим существом.
«Ты, мой братец, уже ничего не сможешь исправить».
Нелюдь завыл в голос, и одновременно с этим разбилась стоявшая возле стены старинная ваза. Наследный принц испуганно дернулся, не понимая, что происходит. Стоило ему взглянуть на столик, и тот поднялся в воздух и с треском разлетелся на щепки. Все, на что падал взгляд Лайе, разрушалось под давлением невидимой силы. В поле зрения наследного принца попали огромные витражные окна, и его оглушил звук лопнувшего стекла.
Лайе зажмурился.
«Что со мной происходит? — он поднес дрожащие руки к лицу. — Почему я не могу этим управлять?!»
Голосов и мыслей было так много, а его Дар рвался наружу.
«Что теперь будет с Домом Даэтран? Иллирийцы не примут полукровку на троне».
Что-то оборвалось внутри Лайе.
«Вы слышали? Принц Дола покинул его, а он остался один. Он — последний».
Каждое живое существо, находившееся в замке, чувствовало ярость будущего Императора. Чужой Дар хлестал по рассудку, причиняя ужасную боль, и это невозможно было прекратить.
Все, что было в кабинете, неумолимо превращалось в труху, в воздухе летали щепки, застревая в волосах наследного принца и раня серую кожу.
В двери кто-то изо всех сил колотил и кричал, приказывая открыть.
«Не надо, — мелькнуло в голове. — Меня не должны увидеть таким!»
Напуганным, беззащитным, неспособным контролировать собственный Дар.
— Уходите, — едва слышно прошептал Лайе. — Просто уйдите!
В двери забарабанили пуще прежнего.
— Ваше Высочество! — наследный принц разобрал голос Исы.
«Замолчи!»
В следующее мгновение двери с грохотом распахнулись, и на пороге застыла принцесса Махавель. Лайе среагировал раньше, чем успел подумать, и Дар с одури хлестнул по ней. Но иллирийка отмахнулась от этой силы, словно она ничего не значила. Прежде чем Лайе успел это осознать, Махавель бросилась к нему. Упав на колени, она схватила наследного принца за плечи и заставила посмотреть на себя.
— Возьмите себя в руки, Ваше Высочество!
— Я не могу, — прошипел нелюдь. — Дар меня не слушается!
И тогда Махавель положила руки ему на голову, закрывая глаза. Ее ладони приятно холодили разгоряченную кожу, а тихий голос звучал убаюкивающе и спокойно:
— Вас переполняют эмоции, наследный принц. Отриньте страх и злость, и тогда Дар вам подчинится.
— Легко сказать, — Лайе подался вперед, еще сильнее утыкаясь лбом в чужие ладони и отсчитывая удары собственного сердца.
Золотые шпили искрятся в лучах восходящего солнца. Белые башни стремятся ввысь, обступая со всех сторон пустую площадь. Вода из фонтанов орошает брызгами мощеные гладкими камнями улицы. Золотая кожа, сияющие волосы и глаза, точно драгоценные камни. Улыбка на тонких губах. Смеющийся голос, принадлежащий генералу Глеанну. И рядом с ним стоит юная дева совершенной красоты — счастливая и еще не одержимая принцесса Мадригаль.
Лайе широко распахнул глаза и отпрянул от Махавель. Иллирийка, ласково улыбаясь, глядела на него рубиновыми глазами.
— Мы с Глеанном были рождены одной матерью. А Мадригаль росла с нами и всегда была верна ему. Когда Глеанн стал одержимым, я прикрывала его своим Даром, как ты своего брата, — спокойно заговорила Махавель. — Я делала все, чтобы Глеанн как можно дольше оставался собой. Все, чтобы Тысячеглазый не взял его слишком рано. Я не могла спасти Глеанна, но могла защитить его ненадолго. Когда его не стало, принцесса Мадригаль последовала за ним, выбрав dirth’haren dhoin — путь смерти.
— Но ведь это невозможно! — потрясённо произнёс Лайе. — Неужели ты — последняя Совершенная?
Махавель взяла его за руки и крепко сжала ладони тонкими пальцами.
— Не уверена, что это так. То, что сотворил Познаватель, лишило меня бóльшей части сил, хоть и оставило бессмертие, — грустно улыбнулась она. — Я погрузилась в сеннуму и лежала в сонной тьме сотни лет. Полагаю, я должна была стать голосом, что направил бы потерянных детей по верному пути.
Лайе слушал ее, чувствуя, как утихомиривается Дар, будто слова принцессы Махавель могли исцелять душевные раны.
— Но когда я очнулась, Империя уже изменилась до неузнаваемости. Тысячи лет бессмертной айянской цивилизации стерлись, словно ее никогда не существовало. Те осколки прошлого, что вам остались, были искажены беспощадным временем и превратились в перевранные легенды, — иллирийка смотрела в глаза Лайе. — Никто не помнил правду, осталась лишь я — последняя хранительница истины, и голос той, чье имя вы забыли.
— Вот почему твой Дом всегда держался в стороне, — тихо произнес Лайе. — Ты бережно собирала крупицы прошлого, не желая, чтобы кто-то узнал о том, что не все Совершенные исчезли.
— И ваша сила, наследный принц, одна из этих крупиц, — мягко ответила Махавель. — Вам придется заново учиться ее контролировать.
Лайе уронил голову на грудь, чувствуя себя опустошенным.
— Что-то случилось с Долой, — он стиснул зубы. — Что-то страшное. Я это видел.
— Одна душа на двоих, — кивнула Махавель, — может стать и благословением, и проклятием. Но вы живы, Ваше Высочество. Значит, принц Дола Даэтран тоже.
— Но какой ценой? — Лайе вскинулся. — Он почти погиб, я это почувствовал! И я больше не могу увидеть его, не могу услышать!
Он замолчал, шумно сопя, но сумел взять себя в руки и продолжить:
— Я был нужен ему, и меня не оказалось рядом. Я должен был остановить «Иокасту». Я мог переубедить Ису. Я должен был что-то придумать.
В опочивальне послышались шаги. Осторожно ступая по осколкам, к Лайе и Махавель подошел Иса. Взглянув на него, наследный принц на секунду испытал чувство вины за причиненную Даром боль. Но регент держался на удивление стойко. Оглядев нанесенный опочивальне ущерб, Иса подошёл к Лайе и протянул руку.
— И что бы вы сделали, мой принц? Разорвали бы нас всех своим Даром, вздумай мы не подчиниться вашей воле? — резонно заметил иллириец, помогая нелюдю подняться на ноги. — Не самое лучшее начало правления Вечной Землей.
Лайе устало вздохнул, не понимая, что ему делать. Принцесса Махавель шагнула ближе и заключила его в объятия.
— Вы не один, Ваше Высочество, — шепнула она. — Сегодня вы уже ничего не сможете поделать, но завтра взойдете, как новое солнце Империи, и узнаете, что случилось с вашим братом.
Лайе беспомощно уткнулся в плечо Махавель, понимая, что она права.
— И вам придется переехать в покои Императрицы, — сухо заметил Иса. — Понадобится много времени, чтобы устранить тот кавардак, который вы здесь устроили.
Наследный принц громко фыркнул, узнавая прежнего регента. Иса обсуждал произошедшее так, словно это было обыденным делом. И сейчас Лайе был ему благодарен за это.
***
Едва утреннее солнце окрасило небо в розовые тона, пришло время древнего, ведущего свое начало еще от Совершенных, ритуала. Длинная процессия во главе с наследным принцем шествовала к месту силы в Ниэннарате.
Неторопливо поднимаясь по ступеням храма, Лайе сделал глубокий вдох в надежде, что головная боль станет меньше. Ему с огромным трудом удавалось сдерживать бушевавший внутри океан силы. Он боялся коронации, боялся, что не выдержит и сорвётся. Но долг был превыше всего, и нелюдь отчаянно цеплялся за него.
Ведь больше ничего у Лайе не осталось.
Стоя у алтаря перед безмолвными Хранителями, наследный принц сухим и безразличным тоном произносил одну клятву за другой.
— Я, Лилайе Даэтран, сын Лиланг, клянусь быть верным Вечной Земле Иллириан.
Мысли Лайе были далеки отсюда. Он думал о своем Даре и возможностях, у которых больше не было границ. Лайе знал, что принцесса Махавель научит его всему, что знали Совершенные.
— Клянусь ставить Империю превыше всего. Клянусь почитать свой народ, — заученные слова срывались с губ, запечатлеваясь в стенах древнего храма. — Клянусь использовать свой Дар лишь во благо Вечной Земли.
Лайе думал о мести семье Ассэне и о том, что она займёт не один год и принесёт много горечи и боли. И, конечно, рано или поздно ему придётся платить свою цену за все принятые решения.
— Клянусь быть справедливым. Клянусь блюсти равновесие. Я клянусь...
Стоя среди вассалов, принцесса Махавель неотрывно следила за каждым движением будущего Императора. Он был сосредоточен и спокоен, но что-то не давало иллирийке покоя. Глядя на наследного принца, она видела совсем не сына Лиланг Даэтран.
А другого. Совершенного, которого знала давным-давно.
Ослепляюще белые волосы и золотая кожа, высокомерно изогнутые губы и синие, словно небо над Айягарасэ, глаза. Надменность и гордость во взгляде. Он — один из первородцев, и он не знает, что такое милосердие.
«Понимала ли Лиланг, чем все закончится?»
Махавель отвела взгляд в сторону.
Что-то ей подсказывало, что предыдущая Императрица действительно все знала еще с тех пор, как ступила во дворец, неся в своем чреве близнецов.
Казалось, клятвам нет конца-краю, а церемония никогда не завершится. Хранители засвидетельствовали, что в словах будущего Императора нет ни капли лжи, и он совершил омовение рук в чаше, наполненной священной водой.
Затем один из Хранителей поднес цветок, распускавшийся всего раз в жизни: в преддверии нового солнца Империи. Когда пальцы Лилайе коснулись тонкого, хрупкого стебля, он ненадолго замялся, но все же заставил себя зашагать в сторону стоящих полукругом алтарей. Здесь будущие правители возлагали цветок тем из Первозданных, чье благословение желали получить. Ненадолго замерев, Лайе прошел мимо статуй чуть глубже в зал. Слыша, как удивленно перешептываются за спиной подданные, он остановился напротив древнего и всеми забытого алтаря.
— Если мы действительно твои первые дети, — тихо произнес нелюдь, — прими этот дар.
Он с почтением возложил на треснувшую от времени чашу цветок и тут же шагнул назад. Алтарь ярко вспыхнул золотыми брызгами, и подношение исчезло.
«Значит, это правда», — подумал Лайе.
Он уверенно обернулся к подданными почувствовал легкое дуновение ветра. Золотые руки едва ощутимо сжали его плечи, а мелодичный голос прошелестел слова на языке Совершенных.
Хранители церемонно опустились на колени, а вот подданные переглядывались и перешептывались, не веря своим глазам. Глядя на них, Лайе едва заметно улыбнулся.
На глазах иллирийцев только что произошло чудо — забытая всеми мать Совершенных откликнулась на зов нового солнца Империи.
«Неназванная пришла к нему, неужели она подарит нашему народу прощение? — шелестели голоса в толпе. — Совершенный, истинно Совершенный!»
Один из Хранителей поднес венец, который еще совсем недавно носила Лиланг. И глядя на него, Лайе остро чувствовал исходившее от иллирийца чувство страха.
— Вы боитесь, — нелюдь насмешливо сощурился. — Страшитесь, что я обрушу на вас гнев забытой Совершенной?
Юный Хранитель тут же опустил взгляд, сжимая тиару дрожащими руками. Усмехнувшись, Лайе взял венец из его ладоней и, в нарушение всех традиций, решительно надел его себе на голову.
Под насмешливым взглядом Лайе старший Хранитель отвесил напуганному помощнику подзатыльник и тут же шагнул вперед, воздевая руки к небу.
— Мы все видели чудо, — заговорил он, обращаясь к толпе. — На небесах Вечной Земли взошло новое солнце. Приветствуйте же нашего Бога-Императора!
Пока подданные рукоплескали, Махавель продолжала наблюдать за Лайе. Его речь, обращенная к вассалам, была безупречной, торжественной и несколько колкой, словно молодой Император видел всех присутствующих насквозь.
«Что он принесет нам? Процветание или гибель?»
Пусть и не слишком умело, Лайе сумел отгородиться от всего мира. Но Махавель, как и другие носители Дара, чувствовала бескрайнюю силу, бушевавшую в теле молодого Императора. И она была подобна ослепляющему свету, рвущемуся наружу, прочь из хрупкой смертной оболочки.
«Никто из глав не пойдет против него, если им дорога жизнь».
Махавель опустила голову, пряча несколько ехидную улыбку. Она была уверена — для Иллириана настали интересные времена.
…Новый Император Вечной Земли ровным голосом произносил одну речь за другой, обращаясь к своим подданным. Его лицо было сосредоточенным, а движения уверенными. Его Дар позволял уловить все, даже невысказанное, и все же он держал спину прямо, смотрел твёрдо.
С губ срывались вбитые в голову с детства слова, но мысли Лайе были далеко отсюда.
Он уже знал, что случится дальше. Пройдёт всего несколько лет, и он не оставит от Дома Ассэне камня на камне. Уничтожит всю оставшуюся семью, когда они не будут того ждать. Всего лишь несколько лет — разве это срок для того, кто будет жить почти целую вечность? Лайе видел это так же ясно, как видел членов Дома Ассэне, преклонявших сейчас перед ним колени. Он вполуха слушал их лживые речи и пустые вассальные клятвы, зная, о чем они мыслят на самом деле. Он видел их всех, и для него они были уже мертвы.
Месть подаётся холодной.
Они увидят его — другого, чуждого этому миру. Он придёт к ним и принесёт смерть в своих руках.
Лилайе Даэтран, носитель великого Дара. Айя, сновидец — куда более сильный, чем кто-либо из ныне живущих иллирийцев.
Не просто полукровка, и нечто большее, чем новый Император Вечной Земли.
Их Совершенный.