RK стонет, создавая вместе со скрипом кровати причудливую мелодию. его голос не способен выдать что-то членораздельное. он выдыхает с капризным подвыванием, глотает ртом воздух. постанывает, иногда срываясь в нечто похожее на визг.

черт возьми, он такой громкий. не пытается сдержаться.

звуки, вырывающиеся из найнса, низкие. протяжные. они похожи на вой или то, как ревет животное. он жестко втрахивает RK в постель, но по стонам ясно, кто по-настоящему здесь подчиняется чужой воле.

гэвин слышит. они знают. они громкие. не ради него. не друг для друга. для себя.

гэвин стоит, вцепившись в дверную ручку. нельзя открывать.

это не игра, но, по ее правилам, они позовут, если захотят. если захотят, будут только вдвоем. гэвину разрешено слушать. иногда – смотреть. и трогать себя.

он различает их стоны, как различает лица и прикосновения, узнавая в деталях. он знает их так хорошо, словно бы какой-нибудь принц из сказки посреди тысяч копий его возлюбленных.

для кого-либо иного эти звуки бы смешались, превратились в два борющихся звуковых сэмпла модели RK900. не для гэвина.

гэвин узнает предоргазменный вопль RK. жалкие низкие вздохи найнса в такт с воем кровати. узнает их перешептывание. знает, они не кончили. они замерли так.

слышит, кажется, даже хищную, довольную улыбку в голосе RK.

"гэвин?"