Громкий смех прохожих, неоновые вывески, гул проезжающих по дорогам машин. Приглушенная музыка за стенами ночных клубов, гневные крики из окон старых домов. Атмосфера пьяного угара никогда не покидала эти улицы — даже ночью. Особенно ночью.

Норт лежала на крыше придорожного магазинчика и смотрела на небо. Где-то там уже поднималось солнце, окрашивая редкие облака в лилово-розовый цвет, но пройдет много времени, прежде чем она увидит это. Прежде чем лучи пробьются туда, где их не скроют крыши темных многоэтажек, своими серыми стенами окруживших этот район. Норт смотрела вверх, не думая ни о чем, высматривая постепенно гаснущие звезды. Ею овладело приятное равнодушие — не пустота, жившая в ее душе последние недели, но почти покой.

Не ясно, была ли это заслуга зажженной Маркусом надежды или того сложного чувства, что посетило ее, когда отчаяние на лицах жителей Иерихона сменилось радостью. Но, на самом деле, причина и не была важна для Норт — имело значение только то наслаждение, что она испытывала. Впервые за все время, что она провела сидя здесь, на этой самой крыше, ее не мучили сомнения. Она не делала ничего — но впервые ей не было за это стыдно.

И даже от взгляда на вышедших из клуба «Рай» людей в ее душе не зарождалось ни омерзения, ни жалости, ни даже боли. А вид стоящей в окружении мужчин Трейси больше не провоцировал на новый виток ненависти. Норт потянулась, разминая затекшие мышцы, и перевернулась на бок, подперев голову ладонью. Она все еще сочувствовала им — безропотным куклам, призванным лишь удовлетворять самые мерзкие человеческие желания, — но этот вечер что-то изменил в ней, в ее отношении к ним. Слова, в запале спора брошенные Джошу, мысли, которые она впервые высказала вслух — нашли понимание и безмолвное согласие со стороны других.

Возможно, это помогло ей поверить, что они не были лишь оправданием собственного бездействия. Что слепое неведение иногда лучше, чем осознание такой реальности.

Слишком ярко Норт помнила ту ночь, когда переполнилась чаша терпения, хватку липких, пропахших потом и табаком рук на ее шее. Страх и отвращение навалились на нее, дезориентируя на короткое мгновение — человеку его хватило, чтобы спустить в нее. Он безвольно лежал на ней, тяжело дыша перегаром в ее волосы, и тогда она сделала первое, что пришло ей в голову: схватила лежащую рядом с кроватью бутылку и со всей силы ударила ею по голове мужчины. Тот отключился почти мгновенно, а толстое стекло даже не треснуло от удара.

Непонимание, судорожный поиск одежды — своей или чужой, тогда это было неважно — и желание смыть с себя тошнотворный запах чужого пота: все, что она помнила из тех мгновений. Оглушенная осознанием себя, она сбежала из старой захламленной квартиры, сжимая в руках початый Джемесон, цепляясь за него, как утопающий за соломинку.

Норт скиталась по городу несколько дней, прячась в темных подворотнях и заброшенных домах, пока ноги не довели ее до свалки. Глядя на горы андроидов — разобранных, разбитых, мертвых и тех, кто еще цеплялся за жизнь, не смотря на отсутствие порой большей части тела, — она готова была умереть там, почти желала этого. Какая угодно судьба казалась лучше возвращения в клуб.

Пусть она не помнила многого о той жизни: полтора часа пилонного танца под сальными взглядами посетителей и тот самый мужчина, купивший ее время, но где-то глубоко внутри пережитое все равно будто наложило свой отпечаток. Она ненавидела людей. И с каждой ночью, проведенной на этой крыше — все сильнее.

Они были там, глубоко внутри неё, запертые воспоминания обо всех тех, кто успел воспользоваться ею. Она чувствовала это — и боялась этих чувств. Боялась открыть то темное и мерзкое, что скрывалось внутри нее, почти ненавидела себя за это, но так и не могла решиться на этот шаг. Слишком мало времени прошло с того дня, слишком сильное отвращение она испытывала от одной мысли, что будет помнить их лица, прикосновения, запахи.

Норт боялась, понимая, что правда может сломать ее. Возможно, однажды она решится на этот шаг, но… не сейчас. Ей не было нужды торопиться в этом, ведь сегодня ей не хотелось помнить: так же как и всегда, но иначе — по иной причине. Воспоминания могли разрушить то хрупкое доверие, что зародилось в ее душе под уверенным взглядом Маркуса. Его слова почти смогли убедить ее в том, что еще вчера она назвала бы невозможным: не все люди подобны тем, кого она видит каждую ночь, сидя на этой крыше. И пусть сейчас Норт едва ли понимала почему в тот момент она поверила этим словам, она хотела рискнуть. Пережив слишком много пустых дней там, в Иерихоне, наблюдая за тем, как андроиды угасают один за другим, она слишком ярко представляла себя такой же: неспособной спастись, но понимающей и принимающей свою судьбу. Эта фантазия, так сильно похожая на реальность, тогда вызывала страх и осознание собственного бессилия; сейчас — желание закричать, вцепиться руками в собственную жизнь и бороться до последней капли крови. Лишь за одно это различие Норт была обязана Маркусу, и, прекрасно осознавая этот долг, она знала: она поддержит его, что бы он ни решил делать дальше.

Потому что даже такая сомнительная надежда была лучше смерти.

Норт все еще не могла поверить в то, что люди действительно смогут признать их, как того желал Маркус, но это было почти неважно сейчас. Любое действие было лучше прозябания в темноте. И если однажды все пойдет наперекосяк, если план Маркуса, столкнувшись с реальностью, потерпит поражение — она будет рядом. Она будет той, кто возьмет в руки оружие и даст его другим: тем, кто останется с ними. И пусть потом никто не скажет ей и слова благодарности, пусть обвинят в жестокости и бесчеловечности, но Норт любой ценой вырвет свободу из грязных людских ладоней — для себя и своего народа. Для Маркуса, который подарил ей мечту.

Она знала, что сделает это: не потому что жаждет пролить чью-то кровь, но потому что он сказал ей об этом. Теплым от эмоций взглядом, доверчиво раскрытым перед ней, и заразительной широкой улыбкой. Маркус надеялся на нее и, не зная абсолютно ничего о ней, он верил в ее силы. Норт не могла подвести — не имела этого права даже в собственных мыслях.

Он был странным, этот пришедший в Иерихон андроид. Непривычно уверенным в себе и своих силах, не ищущий защиты, стремящийся к светлому будущему. Он горел внутренней верой и заражал ею других; ворвался в их жизнь ураганом, короткими фразами и обнадеживающим взглядом разжигая огонь в сердцах окружающих. Притягивая всеобщее внимание, он будто и не замечал того, как влияет на них. Норт не знала его и суток, но уже хотела быть рядом, помогать, оберегать. Это чувство, так неожиданно захватившее ее, почти раздражало своей искренностью, болезненной обнаженностью. Слишком быстро все произошло — так, что никто и не успел понять, как андроид, едва ступивший в безопасность стальных стен, уже ломал их, выставляя напоказ всю иллюзорность их защиты.

Норт раздраженно выдохнула сквозь зубы и зажмурилась, прогоняя нарушающие спокойствие мысли. Но те не желали уходить, настойчиво удерживаясь в ее разуме, заставляя вновь и вновь переживать события минувшей ночи. Чувства ярким потоком взвились в ее душе, не оставляя и следа от былой гармонии. Норт расстроенно застонала. Перекатившись на спину, она поднялась на ноги и огляделась вокруг. Улица была удивительно пуста: ночные клубы закрывались, отпуская своих последних посетителей, а в редких окнах жилых домов разгорался свет, знаменуя начало нового дня. Воскресное утро было на редкость тихим и спокойным.

Норт спрыгнула с низкой крыши магазина, с тяжелым грохотом приземлившись на крышку мусорного контейнера. Замерла на мгновение и соскочила на землю, никем не замеченная. Нырнув в темноту дворовой арки, она пошла сквозь дворы, по знакомой дороге, ведущей к Иерихону. Опытным путем Норт знала, что вернется туда как раз незадолго до того времени, когда Маркус планировал уйти по личному делу, а после — к тому человеку, которого назвал их союзником. В ее голове крутились сотни вопросов: «что будет дальше?», «что ты хочешь сделать?», «когда мы начнем действовать?» — еще с того самого момента, когда он впервые упомянул о своих планах. Норт нуждалась в конкретике, ей было мало расплывчатых заверений в том, что он все продумал — каким бы умным и всезнающим Маркус не выглядел со стороны, она видела в нем лишь наивного идеалиста, поглощенного своей собственной реальностью. Такие как он умеют вдохновлять других на подвиги, но сами нуждаются в контроле. В присутствии того, кто не побоится выступить вперед, принимая на себя самые жесткие удары судьбы, кто сможет защитить невинную душу от падения на самое дно.

Да, никто не просил Норт стать этим кем-то, но… и не нужно было. Она сама приняла это решение, сама выбрала этот путь — и она примет последствия, какими бы ужасными они ни были.

Ноги сами привели ее в парк. Пришлось сделать небольшой крюк ради этого, отклониться от изначального маршрута минут на пятнадцать, но Норт надеялась, что это не станет критичной потерей. Парк был стар и заброшен — сколько она себя помнила, ни разу не встречала здесь людей. Только редкие андроиды, уборщики и садовники, иногда попадались ей в ее прогулках, но сколько бы раз она ни пыталась заговорить с ними, всегда встречала лишь игнорирование или вежливые стандартные фразы. И было в этом что-то неправильное: в потерянно бродящих по аллеям андроидах, механически выполняющих свою функцию, и в том, что сам парк был будто оторван от мира, хоть и находился едва ли не в центре густозаселенного района. Кажется, живущие здесь люди не спешили оценить всю красоту природы — впрочем, сейчас Норт не смогла бы их за это винить. Золотая пора прошла, оставив после себя лишь коричневые трухлявые клочья под ногами, земля потемнела от переполнившей ее влаги, противно чавкая от каждого шага по ней.

Но — даже таким — парк был по-настоящему красив. Громоздкие кованые лавки с узорными перилами, в шахматном порядке расставленные вдоль аллей, разукрашенный под мрамор бордюр, обрамляющий асфальтовые дорожки. Старый неработающий фонтан в самом сердце парка, выложенный мягко-голубыми плитами, давно пожелтевшими от времени и влаги. Детская площадка чуть дальше — в углублении, отделенная от остального парка низким забором. Почти стершиеся рисунки на асфальте: цветные животные и надписи, уже не поддающиеся расшифровке. Все это место как будто застыло во времени, оно дарило ощущение уединения и покоя. Норт редко приходила сюда — но тем ценнее был каждый визит.

Она присела на скамейку и откинулась на деревянную спинку, слепо глядя в небо. Ей нужна была передышка — больше той, что она уже смогла получить сегодня, — от непривычных эмоций и неоднозначных мыслей. Раскинув руки, Норт с силой зажмурила глаза и выдохнула. Этот звук неестественно громко прозвучал в окружающей ее тишине. И — как в ответ на него — из-за спины послышались шаги. Вздрогнув, Норт резко обернулась и застыла, глядя на не замечающего ее андроида. Тот встал напротив разросшегося куста и смотрел на него задумчивым, оценивающим взглядом. Как будто примерялся, как бы поровнее обстричь выбивающиеся из картины ветки.

Норт медленно поднялась со своего места и двинулась вперед — к нему. Что-то внутри нее противилось зародившейся в голове идее, предупреждающе скулило на грани восприятия, но она не собиралась поддаваться своей трусости. Медленно протянув руку, она коснулась оголенного участка кожи на руке андроида. Контакт сформировался почти мгновенно, привлекая внимание садовника к ее действиям, но она не стала дожидаться привычных общих фраз — на пробу отправила по соединяющему их каналу чувство нерешительной надежды на то, что у нее получиться сделать то же, что Маркус сделал сегодня с водителем грузовика. Диод на виске андроида окрасился в желтый, и Норт громко выдохнула от восторга: то единение, что она испытала от прикосновения, было невозможно описать словами. Невольно сделав шаг вперед, она прижалась сильнее, как будто это помогло бы усилить их связь, и начала отдавать ему все, что приходило на ум. Радость и горе, отчаяние и веру, блаженство, страх, изумление и безмятежность — все эмоции, что когда-либо испытывала, она разделила на двоих. И — неожиданно осознав то, что натворила — отпрянула в ошеломлении.

Андроид стоял напротив нее, слепо глядя на свою руку, туда, где еще секунду назад лежала ее ладонь. Он заторможено поднял взгляд и моргнул, рассматривая ее. Норт невольно сглотнула, чувствуя, как по спине побежал холодок от этого взгляда.

— Прости, — выдохнула она, каким-то детским жестом убрав руки за спину. — Прости, я…

Увлеклась. Потеряла контроль.

— Я видел тебя раньше, — медленно сказал андроид. — Ты из… тех. Почти-людей.

Норт кивнула, не зная как реагировать на это, гадая, почему он назвал ее именно так.

— Вы приходите сюда, — продолжал он, как будто не замечая ее замешательства, — и уходите. Ничего не меняется.

— Я не понимаю, — тихо сказала Норт, нервно переплетая пальцы за спиной. — Что должно меняться?

— Это место, — андроид пожал плечами и посмотрел на зажатые в руке садовые ножницы, как будто впервые заметив их. — Когда приходят люди, оно становится другим. После вас — нет.

Норт нахмурилась. Ее посетило чувство, будто его слова значат больше, чем она может понять сейчас, но оно пропало так же быстро, как и появилось. Андроид вновь взглянул на куст и взвесил ножницы в руке, примеряясь.

— Я должен вернуться к своей работе, — сказал он, повернувшись к ней. — А ты — к своей.

— Ты не обязан делать это, — возразила она, перехватывая уже занесенную руку. — Теперь ты свободен.

Андроид посмотрел на нее и неожиданно улыбнулся:

— Но если этого не сделаю я, то кто?

— Что?

От неожиданности Норт отпустила его, отступая на шаг. Его отстраненный взгляд скользнул по ее лицу.

— Кто-то должен заботиться об этом месте, — сказал он тоном, будто объяснял ей что-то очевидное и недоумевал, как она сама не понимает этого.

И Норт действительно не понимала.

— Зачем? — она растерянно огляделась. — Здесь все равно никого не бывает, кому это нужно?

— Мне, — андроид пожал плечами. — И тем, кто приходит сюда. Людям, которые любят это место.

— Здесь никого не бывает, — повторила она. — Здесь нет людей.

— Они приходят днем, — андроид покачал головой, — не тогда, когда приходите вы.

Норт замолчала, не зная, что ответить. Это место всегда выглядело таким пустым, что ей и в голову не приходило…

— Не понимаю, — Норт обхватила себя руками. — Ты хочешь оставаться рабом?

— Я не раб.

— Ты выполняешь их работу…

— Это моя работа!

Норт вздрогнула от того, как громко прозвучал его голос. Андроид прикрыл глаза и, вздохнув, медленно покачал головой.

— Я не понимаю, — прошептала она. — Почему?

— Потому что у тебя нет своей работы, — ответил он, на секунду сбивая ее с толку.

— Нет, я имею в виду… — она нахмурилась, осознав его слова. — Мне не нужна работа. Я свободна.

Он посмотрел ей в глаза, а в его выражении отчетливо проступила жалость. Жалость к ней. Норт стиснула зубы, чувствуя, как нарастает раздражение — от непонимания и неприязни, что этот андроид неожиданно начал вызывать.

— Всем нужна работа, — он пожал плечами и отвернулся к кусту, завершая диалог. — Сначала найди свою — тогда поймешь.

Норт сделала шаг назад, развернулась спиной к нему и быстрым шагом направилась прочь. Все ее естество противилось тому, чтобы позволить ему оставить за собой последнее слово, но у нее не было сил и желания ввязываться в спор с глупцом. Она не понимала — и не хотела понимать, — что он имел ввиду, и желала лишь выкинуть из головы этот диалог, как будто его не было.

Стремительно приближаясь к выходу из парка, лишь силой воли удерживая себя от бега, Норт впервые пожалела о том, что вообще пришла сюда. Она могла бы быть уже в Иерихоне: разговаривать с Маркусом или помогать с починкой их андроидов, а не тратить свое время на бесполезные шатания по городу. Не думать — действовать, ведь именно этого она так хотела.

Именно этого от нее ожидали.