Морок ночью водит за нос, путает в себе, кутает в туман и духа не даёт разглядеть. Лишь луна, что помладше будет солнца, своим светом разгоняет, своим светом указывает дороги — как путь найти.

И лишь бы в мороке не спутать искусный свет чего-то ужасного и чужеродного с прекрасной луной. Лишь бы не перепутать дороги, не перестать окончательно чувствовать духа, вместо сего ощутив мертвецкий холод. Только по свету, дальше, не обращаясь к земле — она сама ночью превращается в морок, съедая всех, кто потерялся в мире.

Те ноги быстро-быстро перебирают по мягкой почве, задевают острую листву, путаются в душащих ветках и не боятся утонуть в траве. Он оглядывается — назад, куда уже не светит луна, где всё морочит-морочит голову ночной туман. И, так безрассудно с собой наваждение забрав, вновь отворачивается к луне и бежит по свету.

Но по луне ли?

Мрак не движется в ночи. Он ожидает, застыв, теряется в темноте самой ночи, чтобы сделать окончательно дух своим. Дух ведь и не поймёт — всё так же будет блуждать, только тьма станет роднее, тьма будет уже миром.

Да и не была ли миром с самого начала? Ещё когда пролилась кровь. Ещё когда ушёл не до конца и, находясь между, так же всех по стороне.

Варкхал, переступая тьму, за жилы древа держится. Дух ещё в руках.

***

Темнота скоро исчезнет, ночь синеет. Но по земле отсветы, по земле малый-малый свет — который разгорается до небес языками огня.

Деэлууш встаёт рядом, скрещивает руки. Улыбаясь, делает наценку — своей ли работе. Варкхал только усаживается поудобнее на траве.

Марда, в своём роскошном платье с восточных земель, расшитом из каких-то тёмно-синих трав отбелённой ночи, в своём уборе из ярких красных ягод с острыми листьями, улыбается ещё живее — шире, она выгибает бровь.

Короткие красные волосы вплетаются в ягоды, а она, держа руки на боках, ставит ногу на твёрдую землю, отбивая. Огонь окутывает её — и ведёт по её рукам.

Кровь проливается по другую сторону. Шаман от Лэтгокха бежит с окровавленным копьём и не поёт уже — кричит от зверства. Не настигает — Рхоаот перепрыгивает земли. К кострам себя приводит.

Марда поднимает голову, лукаво улыбаясь. Она идёт дальше духом, платье по ней развивается, и подходит она к самому краю.

Рхоаот задыхается. Уже, наверное, и не может кричать — всё на племя Лэтгокха истратил, так там и оставил свой голос. И остаётся ему захлёбываться в своём хрипе.

Марда берёт ветвь и второй рукой. Она обводит кору, доводит до ветви — и ведёт её дальше, удлиняя, чтобы, сжав самый конец, полить из неё весь сок, всю оставшуюся ещё не высохшую внутри кровь.

Крик всё-таки раздаётся.

Рхоаот оглядывается на шаманов Лэтгокха, что лезут через землю. С окровавленными шкурами, они не замечают ничего, кроме жертвы. Марда опять ударяет ногой и подходит ближе. Рхоаот замирает, только дышит всё так же глубоко-глубоко, смотрит и, закричав через хрип, возносит руки к небу, скрючиваясь.

Деэлууш рядом размыкает скрещенные руки. Одной, согнув в локте, начинает махать. По три раза вниз, по три — вверх.

Марда сжимает сердце земли, заставляя то биться, оно всё сильнее и сильнее выбивает, стучит под ногами. Пламя разгорается, окутывая небо, закрывает собой синее небо, что скоро разразится рассветом.

Рхоаот сжимается сильнее, руками себя обвивает и пытается пальцы в плоть протиснуть. Он оглядывается, не хватаясь ни за что, шарит глазами по округе и, не выдержав, бежит вперёд. Прыгает прямиком в огонь.

Оскорбление сгорело. Её имя теперь принадлежит только ей.

Марда улыбается, качает вверх-вниз рукой, отбивая по земле ритм. Сердце уже успокоилось — и не бьётся.

Деэлууш идёт к ней, направляет огонь к Лэтгокху — тот не смеет пойти. Дым вырывается всё сильнее, и Марда тянет:

— Ой, дуби-ина, — всё так же весела, наклоняет голову. — Ну кто же бежит в огонь?

Деэлууш становится рядом с ней, присматривается. Вздыхая, только произносит:

— Тот, кого приводят либо к врагам, либо к огню.

Марда цокает.

— Всё-то ты знаешь.

Деэлууш отворачивается к своему огню.

— Всё, — снова скрещивает руки, прикрывает глаза. — Но иногда сомневаюсь.

Огонь полыхает по деревьям. Вскоре зной от солнца спадёт окончательно, костры станут не наказанием — благом. Но пока — жизни сжигаются, смерть стелет по земле жизни свой морок, давая лишь выбор — спалить ли плоть или отказаться от воздуха, ветров.

Ветра и приносят пламя в леса. Обугленную плоть, искры, немного присыпая живую зелёную землю тёмным пеплом.

Лёгкое дуновение в сторону, но языки слушаются. Варкхал подходит к ним ближе.

— А ведь ты человека убила, шаманна, — проговаривает Деэлууш тихо, смотря на пламя.

Марда подходит к нему ближе, запястьем себе в бок упирается.

— Говоришь так, будто это мой самый страшный порок.

Деэлууш оборачивается, и Марда сразу улыбается, щурясь от своей весёлости. Она качает головой, и он становится хмур.

— А я не предложил…

Марда чуть смеётся:

— Сомневайся, сомневайся, — тоже в огонь смотрит. — Помощь будет.

Варкхал встаёт рядом. Огонь захватывает лес, жжёт плоть, забирает жизни. И ветер лишь сильнее его раздувает.

— Ну, Варкхал, — Марда берёт за плечо. — Теперь уж можно и потанцевать.

— Я буду петь, — но Марда в ответ лишь вертит головой.

Деэлууш откидывается назад, немного улыбается. Произносит:

— Скоро роса станет холодной, Варкхал, — мягко гладит по щеке. — Траву не будут выжигать.

Огонь сходит постепенно, перестав питаться новой жизнью. Только пожирает мертвечину, от которой сам же и умрёт.

***

Светло-голубоватое небо впускает свет солнца — то лучами дотрагивается издалека. Вся трава чуть синеватая в отблесках, покрыта росой — от морока та землю защищает.

Марда пляшет подальше от костра, ноги её в траве кутаются — цепляются за неё, но Марда, бросившаяся во столько земель, лишь улыбается и не падает.

Из опустевшей кровли вернули ей шкуру с уборами — и она, в коричневато-рыжем меху жхангезажи, отбивает босыми ногами по земле. И руки тоже поднимает, обретя свои длинные рукава, которыми и пела своей земле — иначе та не слышит.

Деэлууш улыбается, вытираясь от лесной сажи, суёт руку в бадью, а вынув пальцы, приговаривает:

— Холоднющая.

Марда хмыкает, звонко:

— А какие холода тебя брали!

И, на весь лес рассмеявшись, прыгает и трясёт головой — короткие красные волосы теряются в сухой листве с ягодами.

Привезла она его, вроде бы, где-то с центра. Листва там живей живых.

Варкхал разгибает ноги, поднимается с места. Трава цеплялась за кожу ещё во сне, но теперь — действительно холодит. Будто переродился вновь, обретя нежную кожу, не огрубевшую за сотню-другую лет.

Деэлууш смотрит в ответ сквозь тряпку, кивает на Марду. Та и сама рукой тянет:

— Ну, Варкхал, никакого пения! — надувает губы. — Птиц распугаешь, а перья не люблю.

Ей по нраву листва, ветви и сочные ягоды, которые любит уж слишком.

Пальцами уже сама цепляется за предплечья, и Варкхал раскрывает руки, уносясь вослед — пальцы всё такие же цепкие. Ведёт за собой, переступает, показывая, как надо. Собирала все движения морями-океанами, у каждого брала только самое лучшее — и соединила наконец-то.

Лишь бы остался танец в этих горах, куда вновь стали подниматься шаманы, чтобы посмотреть на звёзды, чтобы с духами — как снова.

Марда оборачивает вокруг себя, тянет по рукам, улыбаясь, за ней и вовсе не поспеть. Но сердце бьётся, сердце стучит так, что костьми можно услышать и землю — где-то глубоко в ней совершенно такое.

В Марде сердце давно уж пробили. Хотя она так жива, своими движениями рождение воспевает и к пути дальше призывает — за собой ведь. Её танец — стал бы торжеством в племени, жизнью новой, расцветом её в лете.

В то лето её убили, и Варкхал, получив последнее её оскорбление, отправился в горы. Племя из них постепенно уходило — и никогда не возвращалось. Он жёг ночами костры, смотрел на звёзды, не ощущая собственного тела, не спускался в низину к мороку и говорил с духами, распутывал связь со своей сестрой, которая затерялась во стольких землях — а он в своём небе и не заметил. И Варкхал нашёл её, почувствовав биение.

Уже не сердцем, но жилы у Марды очень уж сильны. И она вернулась духом.

Торжествует свою победу, снятие оскорбления-проклятия. Рхоаот ненавидел чуждые земли, невзлюбил чуждые подарки — так и до его смерти остались они чуждыми. И с каждым разом, когда Марда возвращалась из своего Путешествия, когда просила чуждые ему знаки, он питал по капле свою ненависть — едой, движением, историей.

Долгие другие дороги он не мог в себя принять. Он и не поднимался в горы, чтобы не видеть других. Жил племенем, смертью предков и тем, что сам бы себе горло перерезал. Но к предкам вернуться ему хотелось сильнее — и он пошёл за Аайеи, зная, что тот приведёт к погибели, зная, что мир Аайеи никогда по земле не уложится — оттого и принимать в себя не стоит.

И убил он Марду, чтобы облегчить себе страдания.

А Варкхал, чувствуя биение жил Марды, никогда бы их не предал, никогда бы не оступился и никогда он не забудет стук сестры сердца. Он бы и пошёл за нею в другие земли, так сильно чувствуя их духовную связь.

Она его держала за руку даже когда была на самых далёких и опасных землях. Она приходила, повторяла своё «ну», когда телом и вовсе не могла. Она никогда не оставляла, как бы далека ни была. И он не мог её отпустить, не мог её забыть — после стольких лет родственной связи.

Теперь Марда будет дёргать нить — лишь иногда, так, играючи. Как любит она — как может сделать только она этот малый стук своего глухого духовного сердца.

И она, поднимая руки ввысь, ведёт дальше за собой, оборачивает их по траве, отходит, наклоняясь назад. Закрывает один глаз, смеясь:

— И ты уже устал!

Варкхал удерживается за её рукава на плечах, сгибается. Она хлопает по спине и, покружив раз в последний, отпускает к костру.

Ноги не согнуть под себя, и Варкхал их распрямляет. Опирается рукой о землю, усаживаясь, убирает волосы — косы так горячи на груди, разгорятся.

Деэлууш отдаёт бадью, пальцы туда обмакнув, сам растирает руки Варкхалу. И, улыбаясь, оставляет. Мелкие капли стекают по коже — либо в неё уйдут, либо в землю.

Солнце опаляет небо своим светом, сменив синий на голубой. Прикасается к траве — вновь выжигает ночную росу, освобождая от защиты, чтобы опять могло жить не боясь. И трава тянется вверх, пусть обожжётся, она так и хочет к солнцу.

Марда отстукивает ритм ногой, не двигаясь, одна рука на бок, вторая — качается в такт. Она раскручивает сама себя, ногами перебирает, пальцы меж пальцев — и вверх. И, останавливаясь, начинает вновь перебирать ногами, резко вперёд выкидывая, пятками отбивая, чуть махает ладонями высоко и всё ускоряется, ускоряется, её коричнево-рыжеватое платье закрывает собой землю, ногами всё быстрей и быстрей.

Её ступня вновь цепляется за траву, но Марда, вскидывая руки и опираясь только на неё, не удерживается. Падает с таким же весёлым криком в траву, укладываются её красные волосы по росе и сама Марда хрипло смеётся. Утопает в своей родной земле, касается руками окружающих её цветов — почти зелёных, слишком мелкие бутоны.

— Вот и прекрасный день в последний раз.

Варкхал не может двинуться, пусть всё болит. Только потом пододвигается поближе к ней в тень. Марда, дыша глубоко, убирает с глаз волосы. Вдыхает.

***

Летит пепел от погасшего костра, стелется по земле. Варкхал возносит над ним руку, аккуратно открывает ладонь.

Эти ягоды слишком мягки — а Марда любит сама зубами шкурки их разрывать. Щёлкает, задорно улыбаясь, подмигивает и говорит, что только так их интересно есть. Кашицы бывают вкуснее — и точно не из гатханн.

Варкхал протягивает вторую руку над ними, пальцы легко растопыривает, окружая. И тянет кончиками пальцев дух из них — проникают они в духовный мир, меняются их тельца чуть-чуть, но вкус, цвет, шкурка — всё то же. И по нити связи их, чувствуя Марду где-то высоко-высоко — и далеко.

Пепел в костре истратился — ветер больше не несёт его на землю.

Деэлууш подходит ближе, усаживается. Зачёсывает свои ещё мокрые волосы, смотрит и улыбается.

— Тянет сердце, Варкхал? — и к груди, где сердце, прикасается. Оглаживает — приятно, пусть грубые пальцы во стольких битвах заточены, пусть когти в любой момент могут поцарапать.

Варкхал прикрывает глаза:

— Тянет, — пальцы греют и сердце. — Я помню её язык.

— Важно, чтоб раньше не утянуло, — и, в последний раз средним по сердцу, чуть когтём не задев, Деэлууш отнимает руку. — Там дух остаётся, а остальное — теряется по миру.

Ветром разносится в землю, уходит — и остаётся последней каплей жизнью. Она не возродит — лишь жить позволит.

Горы долго хранят эти капли. Обычные равнины заставят уйти под себя, потом, быть может, отдадут воде. Горы не таковы — они ладны, сильны и вечны. Только ветер отрывает от них по песчинке — и не всегда ему то удаётся, постараться ещё ветру нужно.

Платье Марды теперь только духом: где-то глубоко-глубоко во звёздах танцует она в широких рукавах, хрипло посмеиваясь, а на остальных шаманов весело огрызается. И выхватывает она плоды у других, показывая перевязанные коричневатой травой пальцы, и все листья стелются только по её платью, ягоды — к ладоням, по пальцам, ветви — в красные волосы.

Рыжеватая прядь затесалась давно — Марда говорила, что восточные южане оттого ходят голышом. Повеселилась она, вне сомнений — и говорить не стоило.

А все уборы покоятся в горах. Распадаются на природный пепел, чтобы вновь пойти ко своим прародителям — по корням, по стволу взбираются, вновь расцветая на ветвях. Хотя по горам и духовный пепел стелется.

Шаманы, шкуры на себя накинув, вновь взбираются на горы, разжигают костры. Язык вспоминают ли заново познают — все они возвращаются. Варкхалу только и остаётся что, гуляя в ночи, направлять чуть-чуть. Деэлууш уже замечал — ведь и не особо следует-то.

Варкхал лишь искал Кхагхелию средь высоких гор. Звон её по ветру раздавался, слышен был и в самом сердце, но перья её снова не касались. Только перевязывая связи нить мог с нею говорить — хоть на время, духи чувствовали друг друга.

Деэлууш сказал, что здесь ей теперь без тела, не совсем её духом, оставаться незачем. То тело подошло бы родным краям; теперь уж — только искать.

Деэлууш сидит рядом, закрывает глаз, когда ветер дует сильно. Смотрит на земли.

— Что будешь ведать, Деэлууш?

Варкхал пододвигает к себе древо, укладывает по нему пальцы. Марда канючила тогда, чтоб хоть ритм начал отбиваться — но тогда бы она стала осторожней, сдержала бы в себе пылкость.

Не променять же её жизнь.

— Деревья и сами скоро покроются кострами здесь, — улыбается. Сидит на земле, сзади опираясь на руку, одну ногу вытянув, вторую согнул и положил на ту локоть. Может, ночами ходил долго. — Мне пора будет уходить.

Пока листва зелена, она купается в росе. Снега покроют только горы — в низине останется земля, костры зажгутся и духи, вне сомнений, выберутся. Вернутся те, как Марда — теперь им уж придётся чаще захаживать обратно.

Лишь бы племя не отринуло свободу.

— А что духи?

Деэлууш, подняв брови, качает головой. И всё-таки улыбается:

— Есть тебе они, — руку вытягивая, ладонь раскрывает. — По земле, вне сомнений. Но из неба вытянуть можешь.

— Земля благодатна.

Деэлууш трогает за плечо, в ладонь его вмещает. Горяча его кожа — но до сих пор нельзя испытать от сего гнева.

— Костры у тебя разгораются до звёзд, — чуть пальцами сжимает — до самой ключицы дотрагивается. — И есть, где больше звёзд.

Варкхал поднимает взгляд. Сквозь листву по кусочкам небо — там раскидываются звёзды, что пляшут вокруг луны своим лёгким светом. Всё так же прекрасны — захватывают сердце до изнеможения, берут в себя и, научив невесомому языку, зовут за собой.

И он бы пошёл.

— Здесь я с ними и говорил, и возрождался. И жил, — древо чуть колеблется в руке своей кровью.

Деэлууш улыбается:

— Звёзды отмерили твоему телу больше времени, чем кому-либо ещё. Даже у Марды в твои лета не было такой молодости, — рукой по траве проводит. — И тебя очаровала их сущность. Дар, сила, чувства, суть, — пальцами перебирает по плечу.

Варкхал оставляет древо — снимает свои горячие руки. То тянется ранними своими корнями к земле — и медленно питается.

— Я и не особо пытался познать…

— Тебе не нужно, Варкхал, — Деэлууш пододвигается чуть ближе, всё так же смотря на земли. — Никто не познаёт ходьбу ног. Это дар — и он есть.

Варкхал вертит головой.

— Почему же?

— Потому же, почему некоторым — огонь, другим — вода, — Деэлууш всё-таки смотрит в ответ, чуть опустив голову на грудь. — Твой дух был соткан в ночи звёздами из мёртвой плоти. Мёртвая плоть собирается так же, как и наши травы: из плохих травинок, хороших и особенных. Правда, звёзды не цедят, — хмыкает. — Тебя соткали из травинок мёртвой плоти — и ты смог глубоко утонуть в небе. Ты и был всегда в нём утонут, — один раз по щеке пальцем — еле-еле тепло чувствуется. — Из-за мёртвой плоти своего духа, который и дал тебе дары. Но всё же, — поправляет косы, ведёт к животу, — ты, Варкхал, человек. Ещё не дух.

Сердце, может, застывало — теперь не разобрать.

— И ты ведаешь о сим.

— Ведаю, но я больше был одарён в человеческом мире, — чуть хмурится. — Познание далось мне нелегко, тем не менее, в людском мире я живу.

Шаманы в низине, накинув на шкуры собранные травы, возвращаются к кровле.

— Я не ведаю дорог, — пальцы без жил дрожат. — Не ведаю, по какой.

— Звёзды и не ходили ни по одной, — Деэлкуш усмехается. — Ты знаешь горы.

Лицом к небу. Когда-нибудь горы коснутся и звёзд, если не будут опламенены солнцем. Воздвигнутся выше — им по природе.

— Мне стало не хватать в горах, — два пальца поднимает, ко лбу прикасается. — Они не заполняют меня звёздами до конца. За двести лет, — Деэлууш берёт ладонь, сжимает, убирая от головы — и Варкхал прямо ему в лицо: — я ли предал?

В двух руках ладонь сжимая, Деэлууш трётся щекой о неё — лишь один раз.

— Они дали тебе всё, что только могли. И ты взял из них того, что тебе хватило, — показывает на низину. — Настало время нового Пути. Но здесь ты исходил уже все дороги, Варкхал.

Лишь немного ветра в их землях. Мелкие облака медленно плывут мимо солнца, не могут остановиться. Только высокие густые деревья дают тень — и совсем немного лучей сквозь.

Деэлууш удерживает руку у себя на коленях, и Варкхал оставляет так.

***

Раздаются лучи солнца по земле, свет звоном по ней льётся. Сдвигаются тени покорно — и вновь ранний день.

Стая жхагнгезаж бежит вперёд мимо, рога наставив перед собой. По земле их стук — её кровь в жилах разгоняют, к оживлению ведут. И вся трава вслед за ними, пусть копыта стелют удушье им.

Варкхал идёт, древу давая на мать опереться, опять за собою берёт. Ветер как никогда силён и умиротворён — дуя по своей природе, не пытается оторвать. Тяжёлые косы кончиками от тела поднимаются.

Не все духи выйдут без звёзд, как бы ни был силён ветер. Все — из мёртвой плоти, и по мёртвой плоти дорогу находить.

Деэлууш удерживает Варкхала за спину, осматривает преддверие низины. И его горячие пальцы не дают коснуться палящему солнцу.

— Низина — для людей, Варкхал, — указывает дальше. — Вышина — для умерших. И духи, и люди могут спускаться и подниматься. Но плоть у них — разная.

— А тех, кто взял огонь?

Деэлууш, мягко улыбаясь, прикрывает глаза. Свет ослепляет его лишь чуть.

— Они не уходят ни в низину, ни в вышину, — по лопатке только немного кончиками пальцев. — Они там, где морок. Там не живут люди или духи, — переводит взгляд — по его карим глазам отражение неба тонким дуновением. Но блики не закрывают его взгляд — и чувствуется.

Связь вряд ли устанавливается без духа. Варкхал сжимает свободную руку — во второй древо умиротворяется питанием.

Шаманы с горы спускаются — ночь морока прошла. Лишь один всё лезет вверх — очень уж молодой.

Молодость так просто не даётся в годах людской жизни. И менять тело человека на тело существа — разве? Разве?

Деэлууш уж не смотрит на небо. Варкхал сжимает древо — древо примет, древо всегда принимало его кровь.

— Шаманы стали свободны, — возвращаются в кровлю, костры уже съели самих себя. — Что они?

Деэлууш доверительно:

— Одни из них уже ушли по другую свободу. Сия — не для них, — за плечи рукой, хотя солнце не опалило. Солнце готово теперь возрождать. — Порок — это неправильный путь, Варкхал. Выбирая не тот, человек ставит себя в заключение.

Пальцы касаются лишь воздуха — рука разжата. Но древо и в другой стороне кровь согреет, успокоит.

— Звёзды в других землях по-другому ткут, — смогут ли потянуть сердце? — Не станет ли другая плоть гноем?

Деэлууш качает головой и, перед ними вытягивая руку, двумя пальцами расчерчивает изведанные небеса:

— Плоть так или иначе похожа. У каждой плоти есть плохие, хорошие, особенные, — щурится приятно. — И свои звёзды могут вызвать гной, Варкхал. Принимать их дары — ждать смерти всегда, — и, перестав расчерчивать, рукой к Варкхалу, ко лбу, волосы поправляет. — Но иначе тоже умирать. У нас всех есть смерть.

Залитая светом трава качается, поднимаясь к жару ближе. Теперь только жить в горячем, молясь, чтобы оно не оказалось намного хладнее к сей жизни. Варкхал хмурится.

— Ты смог прожить.

Деэлууш хмыкает:

— Я чую смерть, сердце, — и, говоря будто бы земле: — Мне ли не знать, когда перестанет биться?

И ведёт дальше чрез деревья, мимо ручьёв, мимо кровлей — всё остаётся. Варкхалу вновь можно вернуться — но его костры впредь не будут достигать звёзд.

Племя освобождено, к сестре вернулось её. Теперь она дёргает нить связи, задевая, таща, будто снова человек — и не теряется.

— Кхагхелия не чувствует здесь своей земли, — Варкхал и тянет бы руку. — Улетела ли она?

— Слышен звон?

— Да.

Деэлууш кивает:

— Значит, ещё близко.

Деревья от солнца воспряли уже, стоя каменно в годах земли, они несут свою едва не сломленную жизнь. Лучи касаются сторон камней, по булыжникам легко проходятся — согревают ли до конца, до самого их сердца ли.

Лето ярко в горах, до низины доходит — скоро кончится.

Деэлууш показывает рукой в сторону:

— Такие несомненно достигают других земель.

Ручеёк бежит быстро — и волн не разглядеть.

— Он долог, — Варкхал прикасается древом к ещё мокрой траве.

— Он узок, потому старается вырваться на свободу. Течёт в большие воды, — чуть радуется Деэлууш.

Миллионы крыльев касаются ветра, живя.

— Аайеи тоже был узок, — Варкхал поджимает губы. — Но большие воды не были ему нужны.

Деэлууш прикрывает глаза, снова гладит по лбу — немного по косам, как легко поднимает же.

— Земля создаёт то, что не всегда укладывается в неё, — убирает пряди Варкхалу за ухо — на той стороне, где нет кос. — Как мать, она создаёт своих детей, пересоздавая. Ей неизведанны все её же пути, дороги и воды тела, и резать своё рождение она тоже не может.

Варкхал смотрит в ответ — в глазах Деэлууша всегда был свет, какой бы дряхлый ни приходил к кострам. Теперь вовсе молод.

— Что же был в нём?

— Мир, который не может уложиться в нашу землю. А посему режет её, — Деэлууш ведёт ладонью. — Вся несвобода шаманов…

— Не совсем я ради неё пришёл, — Варкхал вертит головой. — Это был мой путь. Но племенем себя я так и не связал.

Деэлууш растирает плечи, ладонью одно захватывает.

— Это был твой путь, — ветер проносится средь деревьев. — Но конец его ни разу не значил твоего возвращения. Ты лишь пойдёшь к новому пути, Варкхал, — ведёт дальше. — Освобождение — твой путь, не возвращение. И ради свободы ты прошёл по нему.

Ветер касается пальцев — Варкхал, разжав руку, кладёт её на плечо Деэлуушу. Где-то — по нити к сердцу.

— Ты вернулся, — нити и сами сжимают пальцы — кожа на плече горяча и нежна. И нет в ней яда, нет лезвия — не значит она смерть. — И ты пошёл за мной.

Деэлууш поворачивается спиной к пещере, мимо которой начинается новая дорога. Улыбаясь, он наклоняет голову — но так и не касается, не лбом ко лбу.

— Как я могу не пойти за тобой после тех костров, Варкхал? — растягивает губы ещё шире — чуть ли не нить дёргает.

Может, и не он её дёргает — и не он должен её дёрнуть.

Те костры, воспламеняясь, танцуя за шамана, вливали в самую кровь свои огни — их языки были так нежны, они сливались с сутью, оставались в теле и стремились к сердцу. В тех кострах затерялось горько-кислое удушение, потому что взять воздуху он мог и сам.

В тех кострах ветер стал свободен — не заключённый удушьем от дыма.

Деэлууш ведёт по руке, что прикасается к его плечу, доводит до ладони. За пальцы трогая, некоторые отводит от своей кожи и заключает в свою руку. Его оборотнические уши не вздёргиваются, не опускаются — медленно шевелятся, будто наслаждаясь от долгой ласки.

Варкхал чувствует воздух внутри как никогда — слишком быстро ведь течёт, слишком скоро в кровь переходит.

— Другие земли, — и хочется закрыть глаза — Варкхал не смеет. — Если нет, Деэлууш?

Он в ответ наклоняется к лежащей руке — ещё бы чуть.

— Я не прошу пойти за мной тебя, Варкхал, — губами прикасается к костяшкам — почти как поцелуй. — Наши дороги пересеклись, потому что таков был мой путь. Я прошу пойти тебя со мной, Варкхал.

Далёкие другие земли, что и не веданы в полотне звёзд, были Марде по духу. В них она жила, чувствуя землю, с приветствием шла к незнакомым обычаям, познавая. Она стоптала ноги в беге и танцах, но её тело никогда не уставало. Тело её — подобно земле.

Найдёт ли он себя в других звёздах?

— Чужие небосводы…

— Не чужды, — Деэлууш кивает. — Они всё ещё могут дать тебе нужное. Они чуют твой дар от звёзд здесь, — поднимает руку, пальцами к небу. — Они могут дать такой же. Они захотят тебя в себе заключить, как захотели заключить сии звёзды. — И Деэлууш улыбается, дышит медленно — теплом долго-долго по руке. — Ты сможешь от них освободиться так же, как освободился от сиих звёзд.

Варкхал наклоняет голову — косы качаются, но так и не дотрагиваются до Деэлууша. Его грудь так долга.

— Во мне теперь колют.

— Они дали тебе путь к человеческой жизни, Варкхал, — второй рукой по плечу проводит, но не продолжает — убирает. — И ты пошёл.

Солнце горит высоко — кончиками лучей опаля так, что и не чувствуется. Варкхал осматривает Деэлууша, цепляется рукой за его пальцы — можно и на ногах не удержаться. Ладонь в ладони.

Звёзды давно покоятся внутри — сцеплены тяжёлыми косами на груди, Деэлууш так легко эти косы берёт. Связь по нитям проходит.

Варкхал бы дотронулся до его ушей — рука не дотянется.

И всё бьётся внутри умертвевший вопрос, и по телу — столь быстрая кровь, столь резкая. Варкхал сжимает руку Деэлууша — за неё и держаться при мятежной крови.

— Это тело…

Деэлууш наклоняется. Можно прикоснуться — к его щеке, жёстким спутанным волосам, провести по крепкой шее. Или пощекотать уши.

— Это тело дал мне юный, которому тут жизнь была не нужна, — Деэлууш улыбается, наклоняясь ещё — ниже становится, но уши вздёргивает. Совсем по-равному взгляды. — Я получил молодость, а он отправился искать в мёртвых звёздах свою жизнь.

В крови плавают нити — их никак не перережут колючие звёзды. Сколько не было бы веков.

— Жизнь в мёртвых звёздах? — Варкхал проводит по древу пальцем, держа. Оно к земле.

Деэлууш кивает, пальцем по ладони Варкхала — что-то точно задевает, что-то доходит слишком глубоко. Можно и кости сломать.

— Я сделал его застывшим сердцем, — ресницы у него слишком уж густые, но глаза всё так блестят от солнца. Деэлууш тянет руку — но не к щеке, лишь между плечом и шеей. Эта горячность — может и кровью послужить. — Знаешь, Варкхал, я могу обманывать и жизнь, и смерть. И он — мёртв, но дух его даёт ему целую жизнь. — И улыбается, поднимая голову. Даже усмехается. Говорит уже звонче: — Так что? Продолжишь путь? — лишь пальцем по щеке — снова задеть. Снова дать ощутить. — Со мной.

Варкхал сжимает руку в ответ сильнее, но кожа у Деэлууша — крепкая.

Нити и другие задеваются. Не чуждые.

И отводит пальцы. Убирает руку из руки.

Деэлууш всё стоит, склонившись, и Варкхал касается шеи. Не напрягается — хотя так уязвимо, невероятно может быть хрупко. Варкхал оглаживает и щёку, задевая ухо, Деэлууш сам его склоняет ближе — тёплой шерстью согревать. Внутри — тысячи звёзд, что текут по бурлящей крови, что будут течь миллионами. Варкхал, убирая руку, тянет:

— Я пойду, — поднимая голову выше — не склоняя. — С тобой.

И Делуш, наклонившись сильнее, облизывает шею. Напоследок оставляет тепло так близко. И Варкхал берёт его за руку — когти никогда не заденут, не перережут.

Другой дорогой мимо пещеры — там, где быть новым звёздам, где кровь становится только живее.