События легко становятся историей. То, что еще вчера обсуждалось в подробностях, через десять-двадцать лет сохранится только в документальных фильмах и списке значимых дат. Тристан хорошо ощутил это преображение. Когда он открыл глаза после долгих лет комы, общество уже приняло Вечных, как единственный вариант межпланетного правительства — а ведь тогда большая часть населения еще помнила ЦПУ.

Вечные не собирались специально скрывать истоки своей силы. Однако поначалу произошедшее было засекречено высшим командованием космического флота, как военная тайна, затем началась война с гасханами и подъем луддитских настроений — было решено лишний раз не волновать и без того неспокойное море. Ну а после этого история и вовсе отошла на второй план, ведь Союз гораздо больше интересовала функция Вечных. Обычным людям, никак не связанным с космическим флотом, куда важнее знать, кто является их локальным и планетарным делегатом, чем думать о каком-то абстрактном правительстве Союза.

Вечные оказались более эффективными, чем вся вертикаль власти демократических комитетов, комиссий и выборных представительств, которую общество использовало до этого. Вопрос коррупции и межпланетных конфликтов решился сам собой, когда у руля встали руководители, сочетающие в себе мощный компьютер с эвристикой человеческого мозга. Вечные представляли собой коллективной сознание, ставящее интересы общества превыше личных.

Экспедиция к Скийе разрешила сразу два самых волнующих человечество вопроса — можно ли срастить живое с неживым и есть ли во Вселенной отличная от людей жизнь. И если механизированных «богов» цивилизация приняла с рукоплесканиями, как долгожданное благо, то вот к появлению внешней угрозы она оказалась не готова.

Об «инопланетянах» до этого говорили либо ученые — в этом случае использовалось сослагательное наклонение — либо энтузиасты-фантазеры. Точных подробностей происхождения жизни наука не знала, но факт того, что все организмы произошли из одной колыбели, считался неоспоримым. И хотя возможность встреч с иными цивилизациями не отрицалась, охрана пограничных территорий не стояла в приоритете. 

Появившись внезапно, гасханы смели несколько планет играючи, а все попытки переговоров потерпели фиаско. Атаки показали малую эффективность — физическая сила даже самых тренированных бойцов не могла сравниться с характеристиками гасханских дронов. Кроме того, окружающее их поле вмешивалось в работу компьютеров и моментально выводило из строя оружие и боевых роботов на службе обороны, а перемещения сонма происходили почти моментально. Приборы фиксировали юни-разломы, но оставалось непонятным как гасханы смогли подчинить себе их динамику.

Требовалась новая стратегия и новое устройство. И пока лучшие умы инженерии готовили проекты кораблей и новой техники для наступления, Вечные пришли к идее Хранителей планет, которые смогли бы развивать и защищать отдаленные колонии. Киборги подошли бы на эту роль идеально — у них эвристическое сознание, но практически вечное и не подверженное старению тело. Тристана усердно изучали первые несколько лет с целью понять, как конкретно работает его не отторгающий механику организм. Но воспроизвести юни-разлом в контролируемых условиях оказалось невозможно — ни новых киборгов, ни новых Вечных создать не удалось.

По документам Тристан О'Наби умер в одной из лабораторий от остановки сердца — это было его собственным решением в попытке оставить прошлое позади. Но когда пришло время выбирать себе новое имя, он не придумал ничего лучше, чем взять ту самую аббревиатуру, добавить к ней свои инициалы и изменить под чуть более благозвучный вариант.

Вскоре Асхетон поступил на службу в десантные войска и отправился на передовую, втайне надеясь, что там его путь и закончится. Однако судьба вновь его перехитрила — выяснилось, что его механизированное тело в числе прочих преимуществ обладает большей устойчивостью к окружающему гасхан полю по сравнению с неэвристическими роботами. Сам того не желая, Асхетон стал героем.

Пока он получал один титул за другим и копил медали за боевые заслуги, ученые не оставляли надежды воспроизвести соединение человека и машины. Загадочный эмбрион — последнее что осталось от Мариам — первые несколько лет просто существовал, изредка проявляя примитивную активность. Уникальные условия облучения человеческого ДНК внутри утробы дали биоинженерам возможность реплицировать его.

Всего из нескольких стволовых клеток ученым удалось разработать способные к регенерации биомеханические ткани. Сами по себе они нашли весьма ограниченное применение, так как все еще отторгались организмом людей, и не могли использоваться в хирургии. Но примерно тогда же обнаружилось, что эмбрион способен к обучению и самообучению. Это позволило создать нейросеть-базу, послужившую основой для первых эвристических андроидов.

— Эвристика сознания неотделима от чувственной сферы. Это и отличает псевдо-ИИ от истинного. И... кажется, мы нашли его.

Асхетон как раз получил звание генерала, когда активировали первую модель. Он хорошо помнил, как практически ушел в самоволку, послав запрос на отгул уже будучи на полпути до «Алеука». Наказания за нарушение, разумеется, не последовало, и он знал, что так будет. Вечные слишком много ему задолжали, чтобы чихвостить за мелкие выходки.

Ради чего он так спешил, что ожидал увидеть? Своего нерожденного сына? Как бы то ни было, первый андроид под чарующим названием НАЭП (нейросетевой антропоморфный эвристический проект) мало того что не был похож ни на него, ни на Мариам, он вообще выглядел жутковато. Примитивный, с ограниченным спектром реакций, он больше напоминал оживший манекен с умственной отсталостью. Он вызывал что-то среднее между жалостью и неприязнью и проигрывал неэвристическим роботам почти по всем пунктам. Однако киперы, к тому моменту уже оформившиеся в отдельный департамент, считали модель успешной, рисуя громадные перспективы.

Несмотря на то, что НАЭП вскоре списали и разобрали, сфера стремительно развивалась. Асхетон пристально следил за прогрессом — дальнейшие модели выходили лучше и лучше. Киперы научились наделять эвристических андроидов различной внешностью и фенотипом, но вот создание гиноида успехом не увенчалось — исходный материал не содержал необходимых для этого компонентов. Все попытки приводили к серьезным проблемам с биомеханическими тканями, и в итоге от идеи отказались. В те же годы росло число аугментированных андроидов, которым ставили новую прошивку эвристического ИИ, но и это не дало стабильных результатов и вскоре прекратилось.

Асхетон мог казаться отстраненным или холодным, но на самом деле он знал всех эвристических андроидов по именам и характеристикам. Подобно Вечным, он никогда не скрывал от общественности и сослуживцев своего происхождения, однако со «смертью» Тристана у него не осталось близких, с которыми можно было бы откровенничать. Да и даже если бы он не сменил имя — он пережил почти всех друзей и родственников, а нового круга не появилось. Некоторую близость он ощущал только с андроидами — возможно, поэтому его повсеместно и начали считать одним из них.

Асхетон плохо себе представлял, что должен чувствовать родитель. Сознательно он не воспринимал андроидов, как своих детей, но тем не менее вовлекался в историю каждого. Именно он установил Вечным правило — никаких андроидов на его кораблях. По долгу службы ему случалось отдавать самоубийственные приказы, и он не был уверен, что сможет сделать это с андроидом. Вечные вновь не стали спорить — эвристические проекты все равно обходились слишком дорого, чтобы запускать массовое производство и бездумно бросать их в бой против гасхан.

Сэлгран стал первой действительно удачной моделью, на голову превосходящей остальных как эвристикой, так и эмоциями. Безусловно, в сравнении с человеком он все еще казался холодным, однако остроту его ума и выдающиеся способности признавали даже луддитские лидеры. Это и стало причиной растущего в обществе недоверия к андроидам — пример того, насколько они могут быть хороши, пугал людей. Сэлграну пришлось тяжело — может, поэтому они и сошлись с Асхетоном сильнее, чем с остальными. Они много общались и регулярно поддерживали связь.

Асхетон бы затруднился описать их отношения одним словом. Сэл стал для него учеником, может быть даже другом — впервые со смерти Мариам он почувствовал, что у него появился кто-то близкий. Назначение его капитаном «Таусси Шера» вызвало новый резонанс, и центр решил подстраховаться и отправить к нему наблюдателя. И лучше всего на эту роль подходил, конечно же, андроид — его модуль памяти в случае чего всегда можно было извлечь и просмотреть. Фидаир с его ограниченной эвристикой и ориентированной на общение личностью экстраверта казался идеальным кандидатом.

Асхетон понимал, почему Вечные приняли такое решение, однако не мог не винить их в том, что случилось дальше. Казавшийся идеальным план дал сбой через пару лет, когда Фидаир вдруг перестал поставлять в центр данные. Вечные считали, что его влечение являлось ошибкой, каким-то образом сохранившейся от прошлой личностной матрицы и просочившейся в новый код. Они, однако, не успели отозвать Фидаира с назначения — «Таусси Шера» потерпел крушение на орбите Скийи. Пойманный в одно из самых крупных сражений с гасханами Асхетон опоздал с прибытием. К тому моменту, как он добрался до системы Эйдолона, все уже было кончено.

Вечные только ухудшили ситуацию своими глупыми обвинениями — Асхетон точно знал, что, каким бы крутым нравом Сэл не обладал, он не был убийцей. Что-то определенно не сходилось, но к его удивлению Сэлгран держался на расстоянии и отказывался объясняться даже с ним. Он лишь твердил, что должен во что бы то ни стало оставаться на Скийе, и отказывался подчиняться приказу о сдаче. Боясь, что боевые действия вблизи этой непредсказуемой планеты или на ее поверхности могут обернуться очередным инцидентом, Вечные не имели возможности арестовать его. И сколько бы Асхетон ни предупреждал о том, что затишье не может продолжаться долго, Сэл оставался глух ко всем доводам разума и следовал одному ему понятному пути. Все, что Асхетону удалось вынести из их разговора — Сэлгран узнал о его истинном происхождении и его связи с Вечными, сочтя это угрозой для себя.

Асхетон с тех пор зарекся сближаться с кем-либо. Он все еще дорожил каждым из андроидов и тяжело переживал потерю, если кто-то из них погибал на службе. Однако он оставался в стороне, выбрав позицию отвлеченного старшего брата. Конечно, временами это было весьма непросто — ну как отказать поймавшему его на «Алеуке» Тафари, например — но он старался изо всех сил.

Асхетон искренне верил, что в его сердце ничего не осталось, когда вдруг появился Атлас с его неуловимой аурой чуткой теплоты. Там, где Сэлгран брал острым, но циничным умом и брутальной прямотой, Атлас располагал к себе социальными навыками и отзывчивостью. Киперы называли его особенным — моделью, которая перевернет всю индустрию. Знали это и Вечные — по их расчетам выходило, что только Атлас сможет сместить баланс сил в патовой ситуации с Сэлграном.

Кто же думал, что все завяжется так крепко? Что вроде как рассудительный Атлас окажется очарован своим противником, а Сэлгран при всей ограниченности его эмоционального спектра, еще и ответит взаимностью? Асхетон всегда относился к версии об «ошибках» в истории с Фидаиром скептически, а уж после недавних событий с участием Атласа точно уверился в своей правоте. «Может ли быть, что выращенные искусственно и состоящие из кремния и металла андроиды являются более человечными, чем потерявшие свою человечность и ставшие суперкомпьютерами Вечные?» — думал он, когда они с Атласом отбывали со Скийи.

И вот теперь, крепко пристегнутый в кресле пилота и ожидающий первой возможности выстрелить, Асхетон прокручивал все события в голове. Сможет ли он нажать на кнопку огня, чтобы расплавить Сэлграна и раз и навсегда поставить во всей истории пусть не самую счастливую, но все же точку? Пожалуй, да. Он долго работал над тем, чтобы заставить себя смириться с потерей Сэлграна. Мысли об этом все еще причиняли боль — почти физическую, невозможную для его кибернетического организма — но он понимал, что безопасность населения Союза стоит дороже его эмоций.

Сможет ли он при этом спасти Атласа? Сможет ли он жить дальше, если это не удастся? Он вспомнил свой ужас, когда Эвиль Валаан — единственный из команды «Регмалиона», кто был осведомлен о причудливой эклектике его тела — предупредил, что смертельное устройство убьет и его самого. Асхетон был бы рад проигнорировать эти слова — он давно не ценил собственную жизнь. Однако он не мог рисковать тем, что его и без того едва живое сердце откажет до того, как он успеет добраться до Сэлграна.

 Но что-то вновь пошло не по плану. При здравом рассуждении это не должно было бы удивлять — вся эта история шла наперекосяк с самого начала. Асхетон же был в любом случае далек от здравости и рассуждение. И потому, лишь увидев обвал, с такого расстояния кажущийся беззвучным и оттого более угрожающим, он рванулся вниз, посылая истребитель в крутое пике. Приборы заголосили аварийными сигналами, освещение отключилось, а град и обломки камней пулями заколотили по металлическим бокам, но машина, словно ведомая железной волей, оставалась на курсе. Утечка энергии ядра оказывала воздействие на все — нарушенные системы истребителя отказывали одна за другой, и даже сам Асхетон начинал чувствовать, что механическое тело слушается его все хуже.

На радарах появились две фигуры — давно онемевшими пальцами Асхетон отдал команду на захват магнитной сети. Он резко дернул штурвал, стараясь выровнять полет. Измученный истребитель дергался, словно умирающее животное, нехотя выходя обратно в горизонталь. Крупный булыжник разбил лобовое стекло, приборы завопили о разгерметизации и скором катапультировании.

— К дьяволу гасханскому пошел! — прошипел Асхетон, быстро обходя код безопасности и отменяя катапульту. Если истребитель выкинет его сейчас, Атлас точно погибнет.

Тяга сети слабела с каждой секундой, угрожая снова отпустить двух андроидов в свободное падение. Мертвой хваткой вцепившись в готовый оторваться штурвал, Асхетон оттягивал его на себя и тщетно пытался набрать высоту. Но даже самый лучший пилот не справился бы в таких условиях. Впереди рисовалась расселина — слишком узкая для габаритов даже в развороте «бочки», о чем не и замедлил сообщить компьютер, мигая с панелей красными огнями. Асхетон быстро перетянул Атласа и Сэлграна на крыло и, попытавшись максимально сбросить скорость, накренил судно.

Торможение вышло жестким. Острые скалы срезали дымящуюся от температуры обшивку, как бритва. Потолок и пол заскрежетали, разваливаясь, посыпались искры. Истребитель вдавался дальше в скалу, корежась, как смятое оригами. Паутина ремней безопасности держала так крепко, что Асхетон не мог дышать. Обломок металла, вращаясь, просвистел над головой, едва не снеся ему полчерепа. В следующий момент что-то сильно сдавило его грудь, раскалывая выступ доспеха и деформируя механическую плоть под ним.

Сверху послышался глухой удар, свидетельствующий об отключении тяги захватной сети — два тела упали на обшивку. Асхетону не было страшно, лишь немного кружилась ставшая слишком легкой голова — или это реальность вокруг? «Надеюсь, он цел... надеюсь, он цел... Я не могу потерять сразу двоих... пожалуйста, пусть хотя бы один из них будет цел... пусть они оба будут целы...».