— Где, говоришь, его нашли? — шепотом спросила Янина.

— В снегу… — ответила Лиза, не глядя на неё.

В ладонях лежала пиала из бледно-голубого фарфора. Рука дрогнула, и горячий настой пролился на джинсы. Лиза продолжила, стиснув зубы:

— Он просто лежал на крыльце, свернувшись в комок, и обнимал свою укулельку. А люди ходили мимо, наверное, думали, что он просто уснул бухой… Пока охранник банка не вышел и не попытался его прогнать. А потом всё понял.

— Он замёрз?

— Нет. Сердце остановилось.

— Остановилось, — задумчиво повторила Янина.

Несколько минут они провели в тишине. Квартира застыла, и даже стрелки на часах вышагивали с траурной осторожностью. В тишине всё казалось другим, и так давило, колотило в висках, точно внутри головы рождалось иное время. Прежде шумели люди, смеялись и пели, поглощая пиццу и дешевые роллы, но в самый темный час не осталось никого. Все разошлись, оправдываясь делами, разъехались по родным городам, потерялись, другие нашли вечеринки, в которых нет липкой смерти.

Только чайник свистел в углу, выпуская пар. Лиза думала: отчего-то всегда, когда кто-то умирает, те, кто ещё жив, собираются вместе, чтобы распить Xi Pinzhong. Приятный улун, согревающий сердце, когда не остается ни слов, ни слёз. Чай остаётся всегда, помогая разделить тоску через сливник, и никому не хватает смелости перевернуть пиалу.

Чтобы расколоть тишину Лиза решила поставить музыку на ноутбуке. Тихонько, насколько хватало колонок, заиграли «Четвёртые сутки». Только звёздочка уже не дышала. Противно стало слушать, и Лиза переключила песню на что-то популярное и лёгкое, но музыка не спасала. За музыкой, какой бы она ни была, оставалась тишина.

Будь проклята музыка, думала Лиза, и всё-таки знала, что она — самое жуткое и сильное колдовство.

— Я так любила слушать, как он поёт, — ворвалась в молчание Янина. — Он пел так, от души, так мало кто умеет. И даже записей нет.

— Тоже, — ответила Лиза. — Мне казалось, так будет всегда. А потом он возьмет и запишет альбом, и выбьется в люди, и его будут слушать все. А ещё я думала, что буду рядом… хоть и в тени его славы. Буду выводить из рокенрольных бэд трипов, с похмелья поднесу чайник… И однажды все узнают, что он — псих, но творческим можно. И ещё узнали бы, какая я красивая и благородная, судьбу положила на такой алтарь. Фу, до чего мерзкие мысли. Почему я всё время думаю о себе?

— Потому то о нём ничего не знаешь? — вкрадчиво прошептала Янина, подливая из сливника чай.

То, что случилось с Матвеем, до сих пор казалось нереальным. С первой встречи, с первого пойманного на вписке взгляда Лиза ощущала, что с ним что-то не так: или мозг неверно подаёт сигналы телу, или повреждён мозжечок, или не в порядке гормоны, что бы то ни было, должно быть «рациональное» объяснение, диагноз, таблетки, постельный режим…

С первой встречи с Лизой происходили чудеса, которых она ждала всю жизнь. Она искала небесные истины в картах Таро, викканских переводах, в дыме аромапалочек и свечах-таблетках, разложенных в нужном порядке. Но магия случилась в песнях, в винтажном пуэре и в оживших цветах. Фиалки цвели уже неделю, не нуждаясь в поливке. Дарили тихой квартире незаметный аромат. Лиза знала: и завтра, и через сорок дней фиалки будут жить.

И она будет жить: бесконечно меняя работу, чтобы родители не упрекнули в тунеядстве, бесконечно строча в маленьком блоге стихи, похожие друг на друга и ещё на сотни, поутру мелькающие в новостной ленте. А порой остановится, чтобы послушать стук сердца, и оно застынет однажды в груди, без любви и без подвигов. Ждёт её незавидная, но простая жизнь — поверхностные знакомые, зависимое спасательство вместо любви, ярлыки и числа, деньги и интересы. Сорняки.

— Я думала, что знаю, — заговорила Лиза. — Как всё глупо вышло. Он мне рассказал, что был в какой-то лавке цветочной. Что влюбился, и теперь ему есть для кого петь. Только там нет цветочных на этой улице. И не было никогда. И сначала я просто ревновала, а потом решила: нет, он просто сходит с ума, с этим нужно что-то делать. А что я могла?

Она потянулась за пачкой салфеток. Тёрла глаза, пока щёки не раскраснелись, пока комната не обратилась в мыльное, размокшее пятно. Янина потянулась через стол, чтобы взять её за руку.

— Матвей однажды с концерта пришёл, — всхлипывая, пробормотала Лиза, — и принёс умные слова от музыканта какого-то, уже не помню. Он сказал, что каждая смерть — огнестрельное ранение на ещё живых сердцах.

— Даже счастливая смерть? — спросила в ответ Янина.

— Счастливая… — пробормотала Лиза, и голос опустился до шёпота: — И верно. Он думал, что спасает бога. Что ему откроется совсем другой мир, где сады бесконечно цветут, и можно только петь. Сказка.

— А если бы он позвал тебя с собой, ты бы пошла?

— Я бы струсила, если ты об этом, — ответила Лиза. — Я просто человек. Из другой «парадигмы», знаешь. Я не умею творить чудеса, это ты у нас медиум.

— Да бред это всё, сама понимаешь. Психологические уловки, — пожала плечами Янина. — Я просто умею читать карты. Ты ведь тоже. Большой науки не надо.

— Как теперь, если знаешь, что настоящая магия где-то здесь, а тебе никогда к ней не прикоснуться?

— Просто жить дальше, — ответила Янина. — Делая вид, что ты не как все.

После чаепития они освободили журнальный столик, чтобы сделать расклад. Лиза неловко тасовала колоду. Карты то и дело выскальзывали из рук рубашками вниз, и она начинала заново. Лиза не спешила узнать ответ и не подбирала нужный вопрос. Наконец она наугад вытянула карту и положила на стол.

Выпала перевернутая Звезда.

— Ты гадаешь с перевёрнутыми? — спросила Янина. Когда Лиза кивнула, она добавила: — Так ведь неудобно читать, а значение… И так ясно. Всегда — многоликое. А иногда даже банальное. Вот как сейчас.

— Если так подумать, — ответила Лиза, разглядывая рисунок женщины, склонившейся над озером, чтобы зачерпнуть воды и пролить её в русла новых рек, — то он всегда шёл к своей Звезде. И очень мечтал построить какой-то Город-Сад. Осветить мир светом сердца. Найти слушателя, найти свою Звезду.

— Тогда это ты, выходит, Звезда перевёрнутая, — сказала Янина.

— Я больше не хочу гадать, — произнесла Лиза и отбросила карты на стол. Они разлетелись, выворачивая лица и силуэты, только «Умеренность» осталась рубашкой вверх. — Надеяться на судьбу и, тем более, с ней заигрывать. Но и такой жизни не хочу, чтобы всё текло как бессмысленная река, в ипотеки все эти, в пенсию и прочее. Не знаю, как, но я хочу тоже научиться творить чудеса. Видимо, для этого нужен слушатель… Или наставник. У меня был хороший.

— Нужно что-то ещё, — произнесла Янина, собирая карты. — То, о чём можно рассказать, чтобы тебя услышали. История. Сказка.

— Будет, — пообещала Лиза и выпрямилась, сбрасывая плед с плеча. — Даже если придётся обойти все города и леса — я её найду. Он бы этого хотел. Нет, я сама хочу. И однажды найду свою сказку. Ту, в которой я буду героем, а всё прочее — повод идти вперёд.

На нижней полке журнального столика лежала этикетка от семиграммового пакетика чая. Лиза положила её поверх Звезды. Поставила в ряд между Умеренностью и Башней.

— Знаешь, как начну? — заговорила Лиза, разглядывая самодельное пророчество. — «Я однажды узнала: у каждого в сердце — Сад»

2018-2021