Кровь всё никак не останавливалась. Тряпка под пальцами насквозь пропиталась влагой, но Лутай продолжал прижимать её к лицу. Рэй сел напротив, держа в руках глубокую чашу. Окунув в чашу чистую тряпицу, он слегка отжал её и осторожно, но твёрдо отвёл в сторону руку Лутая.

— Ну-ка, давай…

Лутай зажмурился, когда Рэй коснулся его лица, правая сторона которого пульсировала болью. Силясь забыть о ней хотя бы на секунду, Лутай указал на стол и хрипло спросил:

— Что за зелье там, в миске?

— Крапива, подорожник и тысячелистник, – ответил Рэй, промывая раны. – Затворяют кровь и останавливают воспаление. И успокаивают нервы.

– Всегда удивлялся, что ты пошёл в бойцы, а не в лекари.

– Меня интересуют растения, а не людское здоровье, – сказал Рэй после небольшой заминки. – Всему, что я знаю, меня научила мать, будь она покойна в Свете, и я рад, что у меня есть эти знания, но медицина меня никогда не прельщала. Я травник, и никем иным быть не хочу.

Лутай сдавленно хмыкнул, гадая, что сказать в ответ на такую тираду. И зашипел от боли, когда Рэй пальцами коснулся его изуродованного глаза.

– Что творишь?!

– Хочу осмотреть глазницу. Нужно убедиться, что там всё чисто.

Голос Рэя был спокоен, но бледное лицо покрывала блестящая плёнка пота. Лутай снова зажмурился, чтобы не видеть, как младший состайник кусает губы, сосредоточенно осматривая его, и только послушно поворачивал голову то в одну, то в другую сторону по его командам.

Это было настолько низко и подло – напасть на него сзади, со спины. Остаться в живых лишь по милости победителя, а потом, дождавшись, когда он отвернётся, броситься...

Лутай скрипнул зубами. Вот чем обернулось его милосердие. Он искалечен, унижен. Он стоял на коленях перед Джеком и умолял не убивать его. Стоял на коленях и рыдал, истекая кровью, хватал Джека за ноги, в ужасе лепеча какую-то бессвязную муть.

Сейчас Лутай понимал, что Джек и не собирался убивать его. Если хотел, то сделал бы это прямо там, на Арене. Он не стал бы вести его домой лишь затем, чтобы здесь убить. Но тогда страх держал его за горло; Лутай уверен был, что Джек ведёт его, чтобы прикончить.

Бровь, рассечённая чужими когтями, ныла и чесалась. Лутай боялся подумать о том, как теперь выглядит и как будет выглядеть, когда затянутся раны, и шрамы стянут кожу.

Его, наверное, тогда даже мать не узнает.

– Перестань, – тихо сказал Рэй. – Хватит плакать. Это вредит ранам.

Лутай кивнул, не открывая глаз. Слёзы стекали по щекам, но он не утирал их. Перед Рэем плакать было отчего-то не стыдно.

Когда Рэй уже бинтовал ему голову, в кухню вошёл Джек. Он стоял у двери, молча глядя, как работает Рэй, потом перевёл взгляд на окровавленные тряпки, кучей лежащие на столе около чаши с мутным травяным настоем. Лутай сидел, потупившись, и не решался посмотреть на мастера, прямо встретить его взгляд. Он вдруг испугался, что Джек передумал. Что он пришёл за ним. И велит сейчас Рэю уйти отсюда, а сам свернёт ему шею, аккуратно и без крови, чтобы не пачкать пол.

Джек шевельнулся, и Лутай невольно сжался, втянул голову в плечи, испытывая острое побуждение поднять руки, как-то спрятаться, защититься. Но Джек, не делая ни шага к нему, вынул что-то из кармана куртки и небрежно бросил на стол.

– На, Одноглазый. Это тебе.

Одноглазый... Теперь это его прозвище? Новая кличка — словно ножом по сердцу, но ему придётся привыкнуть. Лутай осмелился наконец посмотреть на Джека. Мастер криво ухмыльнулся, сощурился, и вдруг Лутай ощутил себя обнажённым перед этим прищуром, словно Джек знает о каждой мысли, посетившей его ученика, словно может читать его, как книгу.

– Следующий бой через две недели, – сообщил Джек.

Закрепив бинт, Рэй отошёл в сторону и принялся убирать на столе. Лутай, не спуская глаз с мастера, медленно кивнул. Под бинтами щипало и жгло.

Ничего больше не сказав, Джек вышел, и лишь тогда Лутай посмотрел на стол. Там лежала чёрная повязка: кусок выделанной кожи на тканых тесёмках.