Он проснулся с коротким вздохом. Первым, что он увидел, было пронзительно голубое, без единого облачка небо, раскинувшееся над ним. Он сел, оглядываясь по сторонам, не понимая, что это за место и как он оказался здесь. Он находился на лугу, залитом медвяными лучами полуденного солнца. Травы колыхались от лёгкого ветерка, над цветами клевера с гудением сновали пчёлы, и прогретый воздух был напоен пьянящим ароматом лета.

— Как спалось? — раздался голос за его спиной.

Он обернулся. Его собрат сидел в траве, вытянув перед собой длинные ноги, и улыбался, сжимая колосок в зубах. Его длинные вьющиеся волосы отливали золотом.

— Отлично, — сорвалось с языка, прежде чем он сумел задуматься.

Но, прислушавшись к телу, он понял, что и правда хорошо выспался. Так хорошо, как не высыпался уже давно. Но больше спать ему не хотелось. Он чувствовал себя как никогда бодрым и полным сил.

— А ты… Как давно ты здесь? — обратился он к собрату, чьё имя почему-то никак не мог вспомнить.

— Уже некоторое время. Я смотрел, как ты спишь, — ответил тот, и озорство промелькнуло в его улыбке.

— Вот как…

Глядя в его лицо, он напрягал память, но имя ускользало от него, а потом он осознал, что и своего имени тоже не помнит.

Под глазной повязкой зачесались шрамы. Он торопливо дёрнул тесёмки на затылке, снял её, а потом уронил в траву, изумлённый — и она потерялась навсегда среди стеблей пырея и одуванчиковых листьев.

Его правый глаз был на месте, зрячий, невредимый. Не веря себе, он провёл по лицу рукой — и не ощутил ничего, кроме гладкой кожи. Застарелые длинные рубцы, перечёркивавшие глазницу наискосок, плотные и твёрдые, — свидетельство его слабости, его позора — стёрлись без следа.

Правый глаз вернулся к нему, а шрамы покинули. Откуда они вообще взялись? Как он заработал их? Как потерял глаз?

— Ты помнишь что-нибудь из прошлого? Из нашего с тобой прошлого?

Он ведь было у них — общее прошлое… Отчего-то он был уверен, что их связывает нечто неоценимо важное и значимое для них обоих.

Прохладные пальцы прикоснулись к его ладони.

— Я ничего не помню. Но это не важно. Не думаю, что хочу вспоминать… Но тебя я помню, Лутай.  

Лутай посмотрел на его руку — и в памяти вдруг ожило зыбкое воспоминание о том, как она направляла его, вела за собой в беспросветной тьме. Задыхаясь, он схватил эту руку и сжал у запястья.

— Мирайя!

Отзываясь на имя, он поднял глаза, прозрачно-жёлтые, как янтарь, и повторил, словно смакуя его звучание на кончике языка:

— Мирайя. Да, пожалуй, именно так меня и зовут.

И Мирайя с нежностью улыбнулся ему, Лутаю.

Словно появление у них имён сломило какой-то шлюз в его разуме,  воспоминания хлынули на него рекой и затопили разум. Лутай уткнулся лицом в ладони, пока картины прошлого мелькали в голове одна за другой. Вот ему шесть лет, он катается на карусели и машет родителям рукой, вот ему восемь, он пошёл в школу, вот он закончил училище и поступил в университет, вот ночной проулок и группа парней, задирающих девчонку, он кидается к этим парням и слишком поздно понимает, что совершил ошибку, самую серьёзную ошибку в своей жизни. Вот Джек пожимает ему руку, вот Саха ломает ему нос, вот он взвешивает ремень в руке перед тем, как избить провинившегося новичка. Вот белые ленты трепещут на ветру, и Сирика улыбается, её зубы влажно блестят в отблесках костра. Вот Кейси выплёвывает проклятия Джеку в лицо, и тот молча смотрит на него, опустив руки, вот Кён плачет на его плече, как дитя, и всё повторяет, что Рэй собственными руками спас ему жизнь. А вот гремит выстрел — и Гаса отбрасывает назад, и дуло ружья упирается Лутаю прямо в лоб, всё ещё обжигающе горячее, и запахи пороха и крови обдаёт его. А вот…

Лутай отчаянно зажмурился. Пожалуйста, хватит. Пусть это закончится.

И всё закончилось.

Он слышал, как рядом прерывисто вздыхает Мирайя, и понял, что память вернулась к нему тоже. Лутай отнял ладони от мокрого лица и потянулся к состайнику, обнимая его вздрагивающие плечи.

— Всё закончилось, Бледный, — хрипло прошептал он. — Всё это в прошлом.

— Я не хотел вспоминать, — прорыдал Мирайя. — Мне не нужна эта память! Я не хочу помнить, как потерял тебя!

— Мы отмучились. Это — последнее. Никаких больше мук, понимаешь? Только этот…

Лутай обвёл взглядом цветущий луг, ощущая, как подкатывает ком к горлу.

— Есть только этот луг, этот август — и мы с тобой. Ты и я.

Мирайя посмотрел на небо, и боль медленно покидала его взгляд, словно вытекала по капле.

Какое-то время они продолжали сидеть там, чувствуя, как воздух становится свежее, а небо — темнее. Жужжание пчёл смолкло, и теперь в траве на все лады пели сверчки. Зажглась над горизонтом первая бледная звезда.

Наконец Мирайя встал на ноги и откинул за спину длинные пряди своих светлых волос.

— Пойдём?

Лутай принял его протянутую руку и поднялся с земли.

— И куда же?

— Ну… — Мирайя взглянул на высящуюся впереди гряду леса. — Может, просто пойдём вперёд и посмотрим, куда это нас приведёт.

И Лутай согласился, не раздумывая.

— Что ж, давай. Как по мне, это отличный план.

Они пошли в сторону леса, медленно шагая среди высокой травы, распугивая светляков. Ночной мотылёк запутался в волосах Мирайи, и тот со смехом освободил его из плена. Лутай шёл рядом, изредка бросая взгляды в сторону состайника, всем своим существом ощущая его присутствие рядом — и наслаждаясь этим ощущением. И ещё он чувствовал, что это лето, этот тёплый, ласковый август будет навсегда — как и они сами.