Брок открыл холодильник и обнаружил, что нет пармезана. А какая настоящая карбонара без пармезана? Время было не такое уж позднее, и Брок решился пройтись до ближайшего маркета. Накинув куртку, он вышел из квартиры, закрыл дверь и медленно пошел по лестнице, по дороге здороваясь с пожилой испанкой из квартиры под ним, обещая непременно купить сигар в частном магазинчике рядом с маркетом для инвалида-кубинца, потрепав растрепавшегося от бешеного бега во время прогулки золотистого ретривера, хозяйка которого безуспешно строила Броку глазки весь прошедший год.

Год назад он вернулся в свою старую квартиру, к его окончательной выписке полностью вылизанную и вычищенную СТРАЙКом как от грязи, так и от прослушки.

***

Как он, только очнувшийся, откровенно пересрал от слов Роджерса, знал только он. Смог сдержать себя, что-то привычно фыркнуть и съязвить на тему, что еще никто не смог убить неубиваемое. А на самом деле кошки скребли за грудиной. Не хотел он жизни ценой памяти Барнса. При всем, что произошло, не хотел такого искупления.

От томительного ожидания немного отвлекали новости. Первым делом Брока сразу успокоили по поводу взрывчатки в пломбе Орсо и рассказали и про это, и про Джоша с Мэй. Как заметили слежку за ними — профессиональную, умелую, но СТРАЙК и не такие вычислял — и вели свою в ответ; как слушали и просекли планы снайпера, да еще близнецы подложили ему в «лежку» легкую взрывчатку точечного действия и были готовы в любой момент ее активировать. Все было рассчитано ювелирно: снайпера убило бы мгновенно, и никто бы не заподозрил, даже если бы и услышал в глухом хлопке высокопрофессиональный взрыв. Что касается Орсо — анестезиолога уже подозревали и прорабатывали, как и других людей Фьюри среди медиков. По просьбе Старка Хелен в Башне, подальше от ненужных глаз, не первый месяц перепроверяла бойцов СТРАЙК после всех стандартных осмотров и медицинских манипуляций, проведенных в больницах ЩИТа. И не дрогнула, когда, выгнав всех, кроме отказавшегося уйти Кристиана, удаляла пломбу со взрывчаткой из зуба Орсо. А потом уже на своем оборудовании нарастила новый, устроив нагоняй за то, что не пришел сразу к ней — уж для друга своего брата она бы выкроила немного времени даже в своем плотном графике.

Не дрогнула эта удивительная женщина ни разу и пока ждали пробуждения Барнса. Чо называла сроки от пары часов до нескольких суток, объясняя это сложностью операции и непредсказуемостью последствий. Когда Броку рассказали, что именно было сделано, он впал в настоящий шок, настолько невероятным и гениальным это выглядело. Он ничего не понял из сложного медицинского объяснения, кроме одного — отмирание клеток его мозга удалось остановить благодаря сыворотке Барнса, что все годы в ГИДРЕ восстанавливала его мозг. И, отдав Броку значительную ее часть, Зимний, как и Кэп, перестал существовать. Вопрос оставался в одном — придется ли все объяснять еще и Джеймсу Барнсу, который, впрочем, отпал, едва тот на третьи сутки открыл глаза и улыбнулся сидящему рядом Броку:

— Прости меня за то…

Дальше облегченно выдохнувший Брок не дал говорить — извинений он уже наслушался за всю прожитую и на всю оставшуюся, теперь уже точно, долгую жизнь. Да и для Брока Рамлоу всегда поступки значили больше любых слов.

Бывшие суперсолдаты явно не жалели об утраченных способностях, чего нельзя было сказать о не скрывавших расстройства Филе Колсоне и Марии Хилл. Те приняли руководство ЩИТом после закрытого, но громкого процесса над Фьюри.

Вместе с Директором по делу проходили почти полсотни его агентов в ЩИТе, причем не двойных, каким был Брок, а преданных лично мазафакеру. Все они получили сроки в тюрьмах по всей стране.

Сам Фьюри вместо электрического стула отправился в Рафт, предварительно под чутким руководством бойцов СТРАЙК переведя все деньги со своих счетов в Фонд помощи и поддержки пережившим плен и рабство. Единственным развлечением в его камере стали лишь ежедневно демонстрируемые записи пыток и издевательств над теми, кому посчастливилось вернуться из Ада.

Свой Ад Брок забыть не мог, да и не хотел. Нет, он не был мазохистом, рабство не сломало его, отпустив, не лишив гордости, но Хелен оказалась права: пережив такое, уже никогда не станешь прежним. Брок не стыдился ничего, что с ним было, хоть и никому, даже Орсо, не рассказал всего. Брат, да и другие, не настаивали, для них главным было, что Брок вернулся, восстановился и был настроен нормально и полноценно жить. Правда, что удивительно, одному.

Орсо Брок разрешил пожить с ним только пару первых месяцев, пока разбирался с бумажными делами и прочей бюрократией. Из ЩИТа Брок ушел, а за ним и весь СТРАЙК. Но безработными они были, лишь пока спускались на лифте. На улице к ним из машины с номерами президентского гаража вышел человек. Благословив бойцов на службу в обеспечении безопасности первого лица, сам Брок решил пока обойтись должностью консультанта.

Роджерс и Барнс тоже расстроили занявшего пост Директора Колсона. В разговоре с Броком они признались, что рады жить обычной мирной жизнью, и, наконец, перестать воевать и убивать. Джей сохранил свою меткость, ведь еще в далекие сороковые прошлого века на той войне он был снайпером и это не зависело от того, есть в нем сыворотка или нет. Он принял приглашение обычного охотничьего клуба обучать его членов правильному обращению с оружием, охотно с ними занимался, и глаза его светились так, как никогда после самой успешной миссии.

Роджерс же не спешил принимать поступавшие ему похожие предложения, бегал себе по утрам в Центральном парке и рисовал, улыбаясь белкам, пока однажды тактично не намекнул молодому коллеге, делавшему наброски древнегреческого пиршества, что в те времена форма посуды была несколько другой, а изображенные им вазоны появились чуть позже в Османской империи. Они проговорили до темноты; с новым знакомым, оказавшимся директором одной из школ, Стив прощался уже в качестве учителя истории начальных классов. И потом не раз с упоением рассказывал, как здорово говорить не о войне, а о богах, мифологии и зарождении человечества.

Жили Стив и Баки в квартире Роджерса. Броку жить вместе прямо не предлагали, но намекнули. Брок обнадеживать не стал. Он честно сказал, что за подаренную жизнь благодарен и будет помнить об этом до последнего дня, но отношения — это доверие каждой клеточкой и тела, и мозга, а полностью вернувшаяся память доверять, несмотря на искренние попытки искупления, не спешила. Оберегала мирок Брока, словно ожидала что-то. Или кого-то.

***

Брок открыл дверь подъезда и придержал ее для вышедших из машины двух молодых парней. Те было смущенно разомкнули державшие до этого друг друга руки, но, увидев улыбку на лице обычно мрачного соседа, один из них вдруг уверено переплел пальцы свои и второго парня и прошел в открытую дверь. Сравнявшись с Броком, улыбнулся в ответ.

Подняв голову, Брок глубоко вдохнул запах поздней осени, постоял, прислушиваясь к шороху сорванных порывом ветра с кленов листьев. До маркета было около четырех кварталов, но он ходил пешком. Во-первых, всегда любил движение, во-вторых, немодифицированному Роджерсу проще сопровождать Брока пешего, а не на машине.

Первый раз Брок заметил слежку на следующее же утро, как съехал Орсо. Первое одинокое утро, когда он вышел на кухню сварить кофе и совершенно четко почувствовал на себе взгляд. Его квартира на втором этаже, и из окна кухни прекрасно видно аллею, которую любили местные бегуны. Чем здешняя беговая дорожка так приглянулось бегуну, живущему на другом конце Нью-Йорка, Брок догадывался, но прогонять не стал.

Стив появлялся каждый день, в основном по утрам, вечером было время Барнса. Если Стив приходил вечером, как сегодня, что было, впрочем, редкостью, значит, Баки уехал с подопечными на охоту. Оба бывших суперсолдата почему-то считали своим долгом охрану Брока. Он знал об их визитах, они знали, что Брок знает, но все, что называется, делали вид.

Глупо было отрицать, что Брок не вспоминает о пяти совместно прожитых годах. Да, он тогда не помнил себя до них, да, отношения те были построены на лжи, пусть и «во благо» — и именно это прежде всего Брок так и не смог простить, но они были. Поэтому Брок и сейчас продолжал по утрам ездить в знакомую пекарню, а потом просто оставлял у дверей знакомого дома кофе и пончики. Как тогда он любил делать приятное приютившим его парням, так сейчас он совершенно сознательно оказывал им эти знаки благодарности за подаренную жизнь. Были ли тогда их отношения чувствами или Брок стал живым олицетворением вины? Он не простил, но отпустил.

Брок вышел на тротуар, притормозил, якобы поправляя над ботинками низ джинсов, на самом деле давая Стиву выйти из укрытия и подойти ближе, и только тогда пошел дальше.

В маркете, кроме пармезана, он набрал много овощей, зелени, шикарного фермерского мяса и не смог пройти мимо огромного, во весь аквариум, сома. Прикинув, что из него приготовить, взял еще белого вина и сливок. На кассе прихватил сигарет и вышел на улицу. Когда он заходил — ничего не заметил, но сейчас прямо около крутящихся дверей на тротуаре сидел среднего возраста попрошайка.

И перед глазами на минуту встали кадры из показанного через неделю после «воскрешения» Брока вернувшимся из Гонконга Старком кино.

***

Начищенный до блеска лимузин остановился напротив одного из выходов Центрального железнодорожного вокзала Гонконга. От главного входа их гоняли, и попрошайки всех возрастов и степени потрепанности распределялись между боковых входов. Сидящий у кромки лужи от только что закончившегося дождя мужчина средних лет никак не отреагировал на остановившуюся машину. Другой, постарше, тут же торопливо шикнул, приводя его в чувство. Над каждым попрошайкой стоял свой хозяин, который, как правило, жестоко наказывал, если «подопечный» плохо работал. Все знали, что поданные деньги уходят в другой карман, и только от таланта попрошайки зависело, дадут ли и сколько. Лучше всего шли дела у детей и стариков, хуже — у таких вот неопределенного возраста людей, самыми разными путями попавших сюда.

Немногочисленным соседям по бордюру было важно, чтобы конкуренты им работать не мешали, честно и не очень соревнуясь в борьбе за звонкую монету, а уж как они сюда попали… Бродяжки восхищенно смотрели на проезжающие дорогие машины, уверенные в том, что людям, сидящим на дорогих сиденьях и курящим дорогие сигареты, их участь точно не грозит. Но пассажир замершего лимузина знал обратное. Как и попрошайка, все же вздрогнувший и поднявший глаза на приспускающееся стекло. Их взгляды встретились.

— Говорят, он узнает через раз, — произнес сидящий рядом второй пассажир. — Хозяева его держат и выполняют ваши указания только потому, что поступают регулярные платежи. Так бы он давно…

Сосед махнул рукой, а сам пассажир еще ниже опустил стекло и прицельно что-то бросил попрошайке. Что-то блеснуло в неоновом свете уличных огней. Соседи завистливо посмотрели на недавнего невезунчика, но отобрать не решились. А тот медленно поднес что-то ближе, чтобы лучше рассмотреть.

На дрожащей, покрытой ссадинами и точками от шипов бдсм-перчаток ладони лежал высеченный на настоящей серебряной пластине портрет. Судя по тому, как попрошайка вздрогнул, в этих нескольких мазках он узнал «модель». Перевернув пластину, подставил под свет высеченные теперь уже буквы.

— Читать он еще умеет, его каждый день заставляют повторять им же записанные в тетрадь имена умерших во время пыток, оргий или боев людей, — прокомментировал сосед пассажира.

Тот коротко кивнул, не отводя взгляда, пока попрошайка снова не поднял на него глаза. И его нисколько не было жаль.

— Что второй? — спросил пассажир.

— Видимо, отрабатывает, — сосед пожал плечами. — Вчера пустой был. Ни монетки не заработал — наказан.

— Продолжайте, как мы договаривались. При необходимости оплата будет увеличена.

Пассажир еще раз холодно посмотрел на попрошайку и нажал кнопку подъема стекла.

— В аэропорт? — полуобернулся водитель.

— Приют святой Магдалены, я должен забрать нового гражданина Соединенных Штатов, — возразил Тони Старк, опуская глаза на папку, что все это время держал в руках, теперь довольно улыбаясь.

Тот самый паренек, что, не зная, выполняя обычные обязанности, дал Стиву каталог и пострадал за это, в итоге попав с множественными внутренними травмами в обычный хоспис, был найден Тони и переведен в частный приют, пока Старк оформлял документы на гражданство и въезд в страну.

— Понял, сэр, — кивнул водитель.

Машина мягко тронулась с места, рассекая лужу, в кругах которой расходилось отражение так и оставшегося сидеть с поднятой головой попрошайки, дрожащей рукой сжимавшего пластину с гравировкой мужского профиля и имени — Кхеэн.

Юхо Сонг уже давно перестал считать члены живые и искусственные, на которых побывал с той ночи. Его терзали на его же пыточных секс-тренажерах, потом вылечивали до состояния, достаточного, чтобы сидеть, и привозили на вокзал. Он и молиться богам о смерти перестал, только просил хотя бы безумия. Но и это у него только что отняли. Слишком хорошо он помнил того, кто в итоге оправдал им же, Сонгом, данное ему имя.

Кхеэн — рука. Карающая. Приносящая возмездие.

***

Брок бросил двадцатидолларовую купюру в стоящую на асфальте мятую коробку, кивнул на ошалелый взгляд поднявшего голову бездомного и пошел прочь. Юхо Сонга он тоже не сможет забыть, хотя иногда хочется, особенно просыпаясь в поту ночного кошмара. Брок не рассказывает о них никому.

Не забыв про сигары для кубинца, Брок в том же темпе пошел обратно, достаточно легко неся два полных продуктов пакета. Он не стал супером, вся сыворотка Роджерса и Барнса ушла на восстановление, но сил, справедливости ради, прибавилось. Да и к спорту Брок вернулся, как только получил добро Хелен.

Еще за квартал от дома Брок увидел на ступеньках подъезда показавшуюся ему знакомой фигуру, замерев в шаге, уже был уверен абсолютно, хотя мужчина сидел, опустив голову, и крутил на запястье часы.

Брок поставил пакеты прямо на асфальт и присел на корточки напротив. Мужчина отреагировал на шуршание, поднял голову.

— Привет, — улыбнулся он.

— А я тебя ждал, — Брок улыбнулся в ответ и присел рядом. — Толком и не поговорили тогда.

Марко Ньёсси только кивнул.

В Нью-Йорке для него все крутилось каким-то бешеным калейдоскопом. Капитан Роджерс еще до судьбоносной операции успел восстановить Марко из мертвых, сообщить о нем в норвежское посольство и попросить связаться с семьей. Как только паспорт был готов, за Марко приехал военный атташе, чтобы лично отвезти его домой. Поэтому с Броком ему удалось поговорить не более часа. Они договорились регулярно поддерживать связь, и Марко уехал.

— Что-то случилось? — понял Брок.

— Я выпал из их жизни на два года, — кивнув, начал рассказывать Марко, — и они не виноваты, что я не вписался в нее вновь. Жена была рада мне, плакала. Но у нее уже начала налаживаться новая жизнь, ей сделал предложение хороший человек. Он был готов уйти, но…

— Ушел ты, — кивнул Брок и потянулся за купленными сигаретами. Марко не отказался, когда Брок протянул и ему.

— Он будет хорошим мужем и отчимом, — Марко глубоко затянулся, — я смогу видеть детей, когда захочу. Но… уезжал я от половинки, а вернулся чужим к чужому человеку.

— Ты не мог не измениться, она не могла остаться прежней, — кивнул Брок, выпуская свою струйку дыма, которая тут же слилась с поднявшейся от сигареты Марко. — Это было неизбежно. Война меняет даже живых, а ты для них умер на целых два года.

— Мы просто расстались по-хорошему. Восстанавливать документы о браке я не стал, оформил отказ от их восстановления и согласие на расторжение брака. Так будет лучше для них.

— А для тебя? — повернулся к нему Брок.

— Надеюсь, что тоже, — посмотрел на него Марко.

Брок несколько раз кивнул и снова сел, смотря перед собой туда, где за огромным кленом вполне успешно маскировался Роджерс.

— Что собирался делать дальше? — неожиданно спросил он, резко прервав молчание.

— Не знаю, — честно выдохнул Марко. — Я оказался вычеркнут не только из жизни своей бывшей жены. Друзья, коллеги, они искренне радовались видеть меня, но нам всем было неуютно. Они не знали, как вести себя со мной, что можно спрашивать, что говорить. Психолог реабилитационного центра сказала…

— … трудно понять, когда не испытал на собственной шкуре, — продолжил его мысль Брок. Марко удивленно кивнул, глядя на него. — Мне говорили то же самое.

— Я думал повидать тебя и уже что-то решать, — дёргано улыбнулся Марко. — Начинать новую жизнь, так кардинально. Вот хотя бы континент сменить. Может, ты посоветуешь, куда податься человеку, который умеет только драться и убивать.

— Ерунду не говори, — фыркнул Брок.

— Я знал, что ты поймешь. Жене я так и не смог всего рассказать.

— Ты этого не хотел, от тебя ничего не зависело. Не полосуй себя. Значит, так! Ты берешь первый пакет, я — второй. Мы идем ко мне, и я готовлю самую охуительную карбонару, которую ты когда-либо ел. Мы пьем пиво и смотрим Дискавери, а потом идем спать.

— А потом? — Марко от прозвучавшей речи сигарету изо рта выронил, но глаза заулыбались. Мысли пожить у Брока посещали его, но напрашиваться он не хотел.

— Поживем — увидим, — улыбнулся Брок и, подхватив свой пакет, поднялся. У двери подъезда закатил глаза и рукой подогнал все еще неуверенно топчущегося Марко.

***

Уже стемнело, а Стив Роджерс все смотрел на окна второго этажа. Там уже давно погас свет, а у Стива перед глазами стоял улыбающийся, снующий по кухне Брок и осмелевший Марко, то и дело пытающийся помочь. В какой-то момент они чуть не столкнулись лбами у кофемашины и замерли. И за Брока стало разом спокойнее.

Стив улыбнулся уснувшей квартире, достал завибрировавший телефон, набрал в ответ на грозное «ИЗНАСИЛУЮ!» — «С удовольствием!» и направился к припаркованной машине.