Назир с Робином пробирались через толпу, придерживая кошели у пояса — воришки на ярмарке собирали свой урожай с зазевавшихся покупателей. Лошадей они оставили у знакомого трактирщика: тот был саксом, ненавидел норманнов и не раз помогал лесной братии. Там же Робину пришлось спрятать лук, чтобы не нарушать маскировку. В расшитом серебряной нитью темно-зеленом блио¹ и отороченном беличьим мехом плаще он выглядел как состоятельный лорд, и держался так же. Отвар дубовой коры сделал его кожу темнее, что вполне могло сойти за полученный в Святой земле загар, а бурнус, такой же, как у Назира, скрывал волосы. Слугой-сарацином, как и бурнусом, было никого не удивить — в Англии хватало дворян, вернувшихся из Палестины и с тем, и с другим. И даже если бы кто-то узнал бывшего телохранителя покойного барона де Беллема, подозрений это не вызвало бы, он просто перешел к другому господину.

Остальные разбойники тоже были здесь, пропускать ярмарку не хотелось никому, несмотря на риск. Марион шла с Туком, переодевшись монахиней. Уилл и Маленький Джон в добротных суконных коттах и шаперонах,² с луками за спиной и тяжелыми ножами у пояса, походили на лесничих или охотников. Рыжую шевелюру Мача тоже скрыли под капюшоном, и Робин строго-настрого запретил ему отходить от Джона со Скарлетом.

Первая весенняя ярмарка в Ноттингеме размахом не уступала осенней, на нее съезжались отовсюду. Базарной площади не хватало, и поля вокруг города пестрили яркими шатрами и палатками из раскрашенной холстины. В загонах мычали коровы, блеяли козы и овцы, гоготали гуси. Пахло свежим хлебом и пирогами, элем и навозом, жареным мясом и ароматными притираниями. Перед лавками богатых купцов стояли зазывалы, торговцы победнее — или слишком жадные — сами расхваливали свой товар, и отовсюду неслось наперебой:

— Шерсть! Лучшее сукно в Англии! Прочное, теплое! Красавица, купи мужу на штаны, зимой самое главное согреют!

— Козы, молочные козы! Молока ведро каждый день дают!

— Лен, тончайший лен! Сам король носит камизу из такого льна!

— Подходи, народ, тут пироги сами лезут в рот! Сладкие, медовые!

— А вот кому масло, свежее масло!

— Пояса расшитые, ленты! Эй, парень, купи поясок для зазнобы!

— Бороды брею, волосы стригу, зубы деру, чирьи вскрываю!

— Свиньи откормленные, на сало, на мясо, на щетину!

— Свечи сальные, свечи восковые, горят — не чадят! Благословлены епископом Йоркским!

— Византийский шелк! Нежный, как кожа девственницы!

— Кожи выделанные, кожи! Тонкие, мягкие!

— Ожерелья, браслеты! Бирюса персидская, гурмицкое зерно! Фаянс египетский, белее снега!³

— Гуси, жирные гуси, орехами кормлены, молоком поены!

— Кружки, миски! Горшки! Тронешь — зазвенят, воду летом холодной хранят!

Бродячие торговцы предлагали снадобья от всего на свете, обереги от дурного глаза, амулеты для ускорения зачатия и увеличения мужской силы, дешевые бусы из крашеной глины. Кроме того можно было купить щепки от Креста Господня, нитки из плаща святого Лазаря, зубы Иоанна Крестителя, волосы Марии Магдалины, хранящие запах нарда, коим она умастила ноги Спасителя, и прочие реликвии, столь же сомнительные, как благочестие принца Джона. Впрочем, многие верили в их подлинность и охотно раскошеливались.

Чуть поодаль были устроены конные ряды, с посыпанными свежей соломой проходами между стойлами. Над особо ценными лошадьми даже натянули навесы. Там прохаживались те, в чьем кошеле хватало марок⁴ для столь дорогой покупки: зажиточные йомены присматривали крепких рабочих меринов, знатные дамы и богатые горожанки — лошадей для прогулок, мужчины — кобыл и жеребцов на племя и для скачек.

Назир шел чуть позади Робина, как подобает слуге и телохранителю богатого сэра, и с интересом поглядывал по сторонам. Во время службы у Беллема бывать на ярмарках ему не доводилось. На базарах его родины все было иначе, другие запахи, звуки. Вот разве что карманники везде одинаковы — тощие, юркие. Назир заметил, как мальчишка срезал тугой кошель у тучного сквайра, глазевшего на миловидных селянок, покупавших орехи в меду, но поднимать переполох не стал. Вот если бы им самим нужно было удирать, другое дело. Отвлечь внимание стражи на воришку — самое то.

На свободной площадке между шатрами давали представление бродячие актеры. Тоненькая девочка с едва наметившейся грудью, одетая шутом, танцевала на канате в нескольких футах над землей, аккомпанируя себе на свирели. Кряжистый силач, похожий на длиннорукую и кривоногую бочку, с легкостью гнул подковы. Жонглер на высоченных ходулях подбрасывал сразу пять горящих факелов. На фоне грубо намалеванных декораций разыгрывали сценку про шлюху и похотливого монаха, причем девицей был одет высокий тощий парень. Зрители хохотали, бросали мелкие монеты в деревянную кружку. Перед помостом в толпе мелькнул красный с зеленым шаперон Скарлета, неподалеку виднелась блестящая как новенький фартинг тонзура Тука и белое покрывало Марион. Робин направился было в ту же сторону, но тут к нему подскочил бойкий зазывала, ухватил за край плаща.

— Купите ожерелье для своей леди, милорд! Взгляните, лучший кафимский жемчуг, адаманты из Тамилнада, персидская бирюса, юаньские тумпазы!⁵

Назир шагнул вперед, положив ладонь на рукоять кинжала, но Робин остановил его властным жестом, таким естественным, словно всю жизнь только и делал, что повелевал. Будь Назир просто сторонним наблюдателем, мог бы принять его за переодетого принца крови. Впрочем, еще неизвестно, кем на самом деле является «другой» Робин. Не считая того, что он сын Хэрна.

— Отчего же не взглянуть, — Робин выдернул плащ из пальцев зазывалы, прикрыв ножны с Альбионом, и надменно кивнул. — Веди.

В шатре к ним, угодливо улыбаясь, подошел хозяин, немолодой еврей с окладистой бородой и солидным брюшком под светлой коттой. Окинул цепким взглядом блио Робина, дорогой пояс с серебряными накладками, плащ и тяжелый кошель из тонкой кожи, оценил одежду и оружие «слуги», и улыбка его стала еще масленее. Он поклонился так низко, что еще немного, и подмел бы бородой пол, и осведомился, не угодно ли благородному господину вина с пряностями или шербета. Робин отказался, и хозяин, продолжая кланяться, повел его заставленному шкатулками столу.

Назир остался у входа, приоткрыв полог, чтобы видеть, что происходит снаружи. В лавке царил полумрак, пропитанный сладким густым ароматом — и он понял вдруг, что за месяцы в лесу отвык от таких запахов. В Шервуде пахло листвой и землей, прелью и нагретыми солнцем деревьями, цветами, травами и водой. Разбойничий лагерь пах дымом костра, жареным мясом, хвоей. От Робина часто пахло полынью и диким медом, от Марион — мятой, от Тука — отварами и чернилами, от Маленького Джона — зверем, из-за меховой безрукавки, от Скарлета — кожей, от Мача — яблоками. Все эти запахи были живыми, а здесь... Унция курившегося на бронзовой жаровне драгоценного благовония стоила не меньше двух динаров, но Назиру захотелось нырнуть в озеро, чтобы смыть с себя этот аромат, который раньше он вдыхал бы с удовольствием.

Робин слегка поморщился — похоже, и ему запах был не очень-то по душе. Хозяин тем временем открывал шкатулки с украшениями, и велел слуге отодвинуть ткань с прорезанных в шатре «окон», чтобы свет падал точно на стол. Он был не ювелиром, просто торговцем — это Назир понял сразу, — но в камнях и в том, как их показать, несомненно, толк знал.

— Взгляните, благородный сэр, на это ожерелье, оно достойно королевы, — из большой круглой шкатулки как по волшебству появилась белая подушечка, на которой лежали василькового цвета камни с золотыми искрами, вплетенные в изящную золотую сетку. — Драгоценная ляпис-лазурь из Бадахшана,⁶ ее дарят в знак преданности и любви. Или вот... — торговец поднял с другой подушечки серебряный браслет, поднес к свету, и камни, казавшиеся черными, заиграли густой синевой. — Кашмирские баусы.⁷ Женщина, которая носит их, всегда будет благоразумна и верна мужу. Я готов уступить их за две марки.

Назир следил за улицей и искоса поглядывал на Робина. Тот какое-то время рассматривал ожерелье и браслет и покачал головой.

— Не то.

— Быть может, благородному господину придутся по вкусу асуанские смарагды?⁸

Торговец извлек еще одну подушечку, с широким ожерельем, выставил его на свет. Камни заиграли яркой зеленью. Назир невольно залюбовался — это напомнило ему глаза «другого» Робина.

— Они приносят здоровье, помогают ускорить зачатие и берегут от змей. О смарагдах говорится в святом писании, это благословенные камни, три марки за них совсем недорого. Или вот лиможские белиры...⁹

Торговец продолжал извлекать все новые и новые украшения, но Робин вдруг потянулся к стоящей на дальнем краю стола небольшой шкатулке, вытащил из нее подвеску, похожую на крупную вытянутую каплю застывшего темного меда.

— Что это?

— Электрон, господин, из Куронии, — торговец едва взглянул на камень. — Но эта вещица слишком проста для благородной леди, лучше посмотрите на карбункулы...¹⁰

Однако Робин не обратил внимания на очередное великолепное ожерелье и поднял подвеску повыше. Она закачалась в луче света, в камне словно зажглось маленькое солнце — казалось, он сияет изнутри.

— Я хочу это.

У торговца вытянулось лицо: он понял, что продешевил. Назир едва заметно усмехнулся. Надо же, еврей — и не сообразил, что раз богатый покупатель обратил на что-то внимание, нужно сразу расхваливать и задирать цену. Робин еще какое-то время завороженно смотрел на подвеску, потом сунул вторую руку в кошель и перевел взгляд на торговца.

— Сколько?

— Ох, благородный сэр, я совсем забыл, — заюлил тот. — Вещица простая, конечно, но вот сам камень... Такой крупный редкость, к тому же электрон хранит от всякого зла, изгоняет болезни из тела и утешает в горе. Три марки.

— Хм... — Робин выгнул бровь. — За три марки я могу купить фландера-четырехлетка¹¹ на племя.

— Но конь не станет сиять на коже вашей леди, как солнце, и не убережет ее от зла и болезней, — торговец понизил голос. — Разве это не стоит трех марок?

— Господин мой, могу я?.. — подал голос Назир, и когда Робин кивнул, повернулся к еврею. — Любезный, на базарах Дамаска, Акры и Латакии морской ладан такой величины оценивается в двадцать дирхамов. То есть, один динар и шесть дирхамов, что составляет не больше шести солидов,¹² это меньше, чем полмарки.

— Мне самому он обошелся в две марки, клянусь бородой Моисея! — торговец всплеснул руками. — Это не простой электрон, его держал в руках сам великий Ибн Сина, что увеличило исцеляющую силу.

Робин взглянул на Назира — глаза искрились смехом, происходящее его явно забавляло. Тот подмигнул и сделал вид, что задумался. Торговец довольно потер руки.

— Ну, раз сам Ибн Сина... — Назир погладил бородку. — Пожалуй, семь солидов будет достойной ценой.

— О сын греха, что ты говоришь! Я разорюсь! — торговец вцепился себе в бороду. — Полторы марки.

Назир покачал головой, и торговля продолжилась. Еврей заламывал руки, призывал в свидетели святых и хватался за сердце. Назир с каменным лицом стоял на своем, а Робин старался не расхохотаться и не испортить все представление.

— Восемь солидов, — припечатал наконец Назир. — И ни фартингом¹³ больше.

Робин вытащил горсть монет, отсчитал нужное количество и высыпал на стол, а подвеску спрятал в кошель.

— Не иначе, ваш слуга учился у самого Иблиса, господин, — отдуваясь, сказал торговец. — Восемь солидов за бесценный электрон... Я разорен, разорен! Что я скажу моей бедной жене, моим бедным детям!

Под причитания торговца Назир с Робином покинули шатер и, отойдя с дюжину шагов, рассмеялись.

— Этот камень напомнил мне глаза Марион. И я обещал ей, что на ярмарке мы будем платить, даже таким, как этот пройдоха, — Робин вытащил подвеску, положил на ладонь, любуясь переливами света в медовой глубине. — Но восемь солидов... На них можно месяц кормить до отвала целую деревню. А те камни в шкатулках покроют налоги на несколько лет.

— Вернем из казны шерифа, — шепнул Назир. Торговля доставила ему удовольствие, к тому же, Робин выбрал для Марион прекрасный подарок, куда лучше имевшихся в лавке ожерелий, браслетов и колец. — И вдруг наш разоренный поедет через Шервуд? Он ведь не из Ноттингема.

— Если поедет, возьмем с него достойную пошлину, — Робин усмехнулся. — Ну что, поищем ребят?

Назир, прищурившись, огляделся. На площадке, где выступали актеры, никого из разбойников уже не было, но неподалеку маячил высокий широкоплечий йомен в темной куртке и шапероне, а рядом виднелась коричневая ряса.

— Кажется, я вижу Тука и Маленького Джона около навеса со снопом.

Робин посмотрел в ту же сторону.

— Надеюсь, они не собираются устроить состязание, в кого поместится больше эля.

Он решительно направился к навесу. Назир последовал за ним, все еще посмеиваясь.