У его ведьмака

У его ведьмака руки большие, жёсткие. Грубые. А касается он — мягко-мягко, водит пальцами по коже, как по величайшему в его жизни хрупкому сокровищу, как по тончайшему хрусталю, искуснейшей работе мастера. Лютик всегда смеётся смущённо, краснеет так очаровательно-ярко, что Геральт смотрит, жадно впивается взглядом и насмотреться не может, закалдованный взгляд отвести от нежного румянца щёк. Руки держат его, обхватывают, обнимают крепко-крепко, что Лютику и вовек не выбраться. Да и не захотел бы, — думает он, улыбаясь, пока в груди что-то разливается щемящей волной. Ворочается чуточку, чтобы устроиться поудобней, и засыпает быстро-быстро. Геральт рядом молчит хмуро, но Лютик знает: это потому что волнуется, что он не спит всё ещё.

У его ведьмака глаза красивые. По-волчьи жёлтые, завораживающие. Он когда в них смотрит, голову теряет. И мысли путаются, и слова внезапно забываются. Геральт молчит недоумённо, мигает глазами своими прекрасными, сам не зная, что этим он Лютика всё глубже в пустоту скидывает, туда куда-то, на дно его бездонной ямы.

Лютик наблюдает, запоминает, как Геральт на кого смотрит, что он им глазами своими говорит. Удивляется, почему же никто не понимает, у него ведь всё как на духу выложено, на ладони. Так чётко и ясно, словно закрытый ящик сам людям ключ даёт, а те ни в какую этого не видят.

У его ведьмака волосы серебристые. Луна на них светит, окутывает таинственно, и они ей в ответ серебром переливаются тихо-тихо, аккуратно и незаметно почти. Лютик смотрит завороженно, не двигается почти, словно боится спугнуть. Геральт позволяет его пальцам перебирать их, жмурится довольно, когда Лютик плавно голову ему чешет, чуть ли не урчит, как огромный кот. Лютик усмехается, запоминая чуть прикрытые глаза, расслабленный вид. Молчит. Не потому что сердце слов найти не может, а потому что и не надо сейчас слов никаких. Говорить ведь и по-другому можно. Он молчит, но Геральт его и так понимает.

У его ведьмака сердце стучит тихо-тихо, незаметно почти, но Лютик к груди жмётся, вплавляется почти в его тело, слышит, как размеренно бьётся — тук-тук-тук... Много кто говорил и говорит, что нет сердца у ведьмаков, но рядом с Юлианом сейчас ведьмак лежит, вот он, и сердце его вот оно — стучит, бьётся, как и сам Геральт. Он прикрывает глаза, слушая приглушённый стук, и позволяет себе на пару секунд подумать, что оно для него сейчас выдаёт тук-тук, тук-тук... и тепло становится, и тут же сам этой мысли пугается, вздрагивает. Геральт его рукой обнимает, ещё ближе прижимая, успокаивает, волосы ерошит. Лютик фыркает, и запевает негромко балладу какую-то. Геральт слушает внимательно.

Его ведьмак — вот он, хмурится злобно, ворчит на Лютика, смотрит так, что у него ноги подкашиваются от восхищения, вздыхает тяжело, обречённо так. Лезет за Лютиком, помогая выбраться из ловушек. Геральт весь такой — бубнит что-то, кривится убийственно-грозно, а всё равно рядом. Заботится, как умеет.

Честно говоря, не очень он умеет, но Лютик не жалуется, он всякому рад. И сам учит потихоньку, как это делать надо. Показывает ненавязчиво, приучает. Геральт учится медленно.

Лютик всё равно рад. Он улыбается мягко, прикрывает глаза, чтоб не видеть грязную суету таверны, и думает, что пора бы ему прекратить жить воспоминаниями о своём ведьмаке.

Не его это ведьмак больше.

И не у него он теперь учиться будет.