Сто пятьдесят четыре, сто пятьдесят пять, сто пятьдесят шесть…

«Чёрт!» — думает Виктория, когда шарик света отлетает слишком далеко, и опускает колено. Единственное развлечение в бесконечной Тьме — «необычный мячик». Хотя в той же степени его можно назвать «кошачьим» — за мягкость, как у меха кошки; «баскетбольным» — за упругость; «антистресс» — за свойства подушечки-антистресс. Простое усилие воли меняет шарик, как пожелает душа.

Мячик легко возвращается в руку, как только Виктория «зовёт» его. И снова, подкидывая вверх, начинает отсчёт: один, два, три…

А начались вечная Тьма и неуёмная скука с проигнорированной интуиции и пули в лоб.

Она стояла на пешеходном переходе, раз в несколько секунд отрывала взгляд от смартфона, чтобы посмотреть на сигнал светофора, и снова утыкалась носом в экран. Дурное Счастье решил, что её День рождения — отличное прикрытие для кутёжа и песен под окнами общежития в стиле мартовских котов.

— Простите, — зовёт человек в розовой шляпе-федоре с ушами Микки Мауса. Приятное лицо шатена красит чуть смущённая улыбка, словно ему неловко отрывать девушку от переписки, — вы не подскажите, сколько сейчас времени?

— Ам… Конечно, — говорит Виктория, отмечая распахнутое ярко-жёлтое пальто, фиолетовые штаны и виднеющиеся носки красных мужских туфель. — Сейчас четырнадцать-пятьдесят девять.

— Благодарю, — он чуть приподнимает шляпу и ярче улыбается, пока внутри Виктории что-то дёргается и умоляет отойти от незнакомца. — Чудесное время для смерти.

— Да, коне… — смысл доходит не сразу, но глаза расширяются в ужасе, когда она понимает.

Только поздно бежать, поздно пытаться сдвинуться с траектории приставленного ко лбу пистолета. Незнакомец подмигивает и говорит что-то одними губами под звук загоревшегося зелёного сигнала светофора.

Виктория швыряет мячик, сжимает кулаки, но это не унимает шипящего под кожей бешенства. Что она сделала этой падали? Она ни над кем не издевалась, не била животных, не отнимала ни у чьих детей конфеты и игрушки. Так почему, раздери его Бездна?! Единственная кровь на её руках оставлена не по её вине!

Рык отчаяния рвётся из груди, но здесь не слышно ни звука — не существует воздуха, времени и пространства. Хоть стой на голове, хоть по придуманным стенам ходи. Создавай, что пожелаешь! Только вот сквозь Тьму не видно даже рук перед самым носом. И не помогает шарик, который по сути своей — сгусток света. Абсурд и реальность.

Виктория устало вздыхает, не вспомнить какой раз за проклятую вечность. Пусть в этой бесконечности нет воздуха, старые привычки — маяки, не позволяющих потерять себя в темноте. И разговоры с надуманно-разумной Тьмой — одни из них.

«Скотина, ублюдок, мразота, чтоб ты в Бездне с ума сошёл. Андарра, ты ведь сведёшь его с ума? Ради меня?» — хлопает ресницами, подлизываясь к безответной Тьме, но собеседница молчалива. Как и всегда, впрочем.

Виктория грустно улыбается. Одиночество, тоска по любимым, невыносимая скука… Кажется, она сойдёт с ума раньше того, кому это пожелала. Или он уже сдох и попал в Бездну? Чёрт знает, сколько времени прошло в чернильной пустоте, неизменной и бесконечной.

Только что-то, всё же, идёт не так. После прикосновения шарик исчезает в контурах ладони и жидким золотом перетекает в запястье. А Виктория немеет, не может двинуться с места, широко распахнутыми глазами разглядывая увиденную руку. Впервые за, казалось, сотни лет… Шевельнуть пальцами, крутануть кистью — и не поверить в увиденное.

«Неизменная Тьма»… как же. Накаркала», — думает она и смотрит на татуировку солнца на внутренней стороне запястья. Бездна заливается ослепляющим светом и исчезает за мгновение.