Мне всегда казалось: случилось, значит, случилось. Какая, к черту, разница, почему небо в очередной раз рухнуло мне на голову? Оно рухнуло, следовательно, надо выстоять.

Макс Фрай, «Жалобная книга»

Первое пробуждение — как удар молотком по голове. Звон в ушах, белый фон перед глазами, жуткая тошнота и пульсирующая, невыносимая боль. Виктория ничего не понимает, даже не осознаёт, и может только съёжиться в калачик от страха, от паники и задыхаться. Накрывающая сознание Тьма воспринимается как благословление всех Богов мира.

Просыпаться не страшно, ведь в первые мгновения нет воспоминаний. Но один шорох — и она подрывается на жёстком матрасе, испуганным взглядом окидывает маленькую комнатку с обшарпанными стенами и в панике замирает, услышав недовольное шипение с соседней кровати.

— Lie down and sleep, psycho¹, — незнакомая девочка бросает злой взгляд и отворачивается.

Виктория подчиняется. Утыкается носом в подушку, чувствуя сошедшее с ума сердце, и понимает, что успокаивается от услышанного. Не от слов — от английского. Отец, учитель иностранного, любил рассказывать в детстве сказки на преподаваемом языке и часто дома говорил по-английски. «У неё не будет проблем в школе», — так он объяснял свою привычку.

Поэтому сейчас она успокаивается, крепко зажмуривая глаза и сжимая в руках край одеяла. Вдох-выдох, вдох-выдох… Необходимо отодвинуть в сторону вопросы «почему?» и проанализировать всё, что можно выцепить из ситуации.

Она в США или Великобритании. Тело маленькое — девочке два-три года, кожа белая, как и у соседки. Приютская — детей из семей не посылают в подобные «летние лагеря». Приют бедный — ободранные стены с плешивым линолеумом, тонкие одеяльца и пять человек в одной комнатушке. И США, и Великобритания слишком зажиточные страны, слишком волнующиеся о «несчастных сиротках», значит — провинциальная глушь. Или не её время.

«Блядство», — ругается Виктория и поджимает губы. Если она оказалась в прошлом, то… Она дёргает головой. Она должна анализировать, а не скулить о жестокости мироздания. Примерное время? Не средневековье — слова знакомы, на полу линолеум, а основа кровати сделана из металла, поэтому, вероятно, за окном двадцатый век. Когда в Великобритании или США был кризис? Примерно в тридцатых годах в обеих странах буйствовала Великая депрессия, в Европе был кризис после Второй мировой и ослабления колониальных систем. Что ещё могло привести приют к бедности? Снижение расходов на социальные программы. Подобное точно было при Тэтчер, но происходило ли что-то такое в США?

Виктория устало прикрывает глаза. Всё слишком неожиданно: и сам «второй шанс», и ощущения. После вечной тишины любой шорох — как звук колоколов, смешение запахов хуже нашатыря, а ночная темень кажется слишком светлой. Наверное, именно из-за перегрузки информации ей кажется, что Тьма касается пальцев и проходится в ласке по волосам.

***

— Чисто теоретически, я, конечно, могла попасть и в поттериану. С другой стороны, это абсурд. Хотя говорить это после пули в лоб, Бездны и возрождения ещё абсурднее, чем само предположение…

Развлечений в приюте не было. Однако были дети, пускающие слюни и вдумчиво жующие сопли, ещё одни дети, постарше, которые громко гоготали, заняв одну из кроватей, и скука, скука, скука. Ещё вонь из угла, обозначенного «туалетом» в виде вёдер с тазиками.

Поэтому Виктория старалась развлекать себя самостоятельно. Тихое бормотание под нос — к тому же, на русском языке — нынешнее окружение не воспринимало никак. Всё же Виктория Эмилия Картер была известна как «психичка» ещё до её появления. Эмилия родилась двадцать пятого ноября семьдесят девятого года и была стандартной серой мышью: тихой, зашуганной, робкой. Коротко говоря, аутсайдером.

Тем страннее казалось почётное звание местной сумасшедшей, репеем прилепившееся к девочке. Однако то, что оно выручало на первых порах, было неоспоримо: к ней не лезли и при ней не стеснялись говорить, что в голову взбредёт. Это же «психичка», что она сделает?

И Виктория слушала. Большая часть разговоров состояла из коктейля бесполезности и глупости, однако легко было вычленить базовые правила поведения в приюте. Самое главное — не пытайся претендовать на что-то личное, будь то пространство или вещи. Второе — не выходи из комнаты без сопровождения. Остальные правила никак не касались полуторалетней девочки, что, разумеется, не означало их неважность.

Виктория могла долго и много говорить о принятых в приюте «нормах». О тараканах в каше, о чудовищной антисанитарии, о простынях вместо одеял в начале марта. О карцерах, о наплевательском отношении воспитателей, о запирающих двухлетних детей в шкаф «присматривающих». Виктория могла бы написать книгу после двух месяцев существования в приюте, и мужики со стройки восхищались бы её многоэтажными конструкциями.

— … Ха-ха. Ну, да. Подумаешь, у меня теперь в друзьях Тьма, которая управляет тенями. Подумаешь, я называла её Андаррой. Подумаешь, подумаешь… Какого чёрта после двадцати лет стандартного бытия обычной девушкой моя жизнь превратилась в фэнтези?! …

Начинался май тысяча девятьсот восемьдесят первого года.

***

Просыпаясь, меньше всего Виктория ожидала увидеть незнакомца с нацеленной на неё палочкой.

— Кто ты?

Она не отвечает, пытаясь осознать, что она не в приюте. И в своём теле. В том, которое было до перерождения. А правильно ли говорить «перерождение», если её вселили в тело?..

— Я не собираюсь повторять вопрос дважды, — он цедит эту фразу сквозь зубы.

Виктория отрывает мутный взгляд от своих ладоней и смотрит на хозяина — гостя? — поместья, на территории которого оказалась. Палочка загорается угрожающим красным светом.

— Ч… человек? — она заикается. Что говорить? Как говорить? Где она?!

Кончик палочки разгорается сильнее.

— Скворцова Виктория Матвеевна, — выпаливает скороговоркой, в страхе делая шаг назад. Этот мужчина может её убить. Тот факт, что цвет заклинания не светло-зелёный, ничего не значит, она могла оказаться не в мире Гарри Поттера.

— Что ты здесь делаешь?

Он прищуривает глаза, когда Виктория поднимает руки и держит их с открытыми ладонями.

— Ничего, — только погасший свет разгорается снова. — Я не знаю, как я здесь оказалась! Я заснула в своей кровати и…

— Ты думаешь, я поверю в это? — раздражение незнакомца почти осязаемо. Что делать? Что делать? Что же делать?

— Да не знаю я, как я оказалась в твоём доме! — она рявкает в отчаянии. Снова смерть? Ещё одна вечность в Бездне? — Заснула в кровати, очнулась здесь! Всё! Иных версий, кроме правды, у меня нет! — последние слова срываются в мольбу, а дрожь становится всё более явной.

Однако мужчина без слов кидает в неё какое-то заклинание, и Виктория зажмуривается. Вот и всё? Конец? За что?..

— Делай, что хочешь, но из сада проваливай, — после нескольких секунд тишины говорит незнакомец и, развернувшись к ней спиной, уходит.

Что за?..

Она смотрит вслед странному волшебнику, который даже не подумал вызвать полицию. Или что у них там вместо неё?

Нервный смешок срывается с губ, а ноги подкашиваются, отказываясь держать свою хозяйку. Она жива… Бездна, Сущее и Боги, она жива.

Виктория закрывает лицо ладонями, старается унять дрожь и дышит, дышит, дышит. Она жива.

Она приходит в себя, только когда прохлада пробирает до костей, а ноги почти перестают чувствоваться. Пошатываясь, пару раз упав, она идёт к особняку и с трудом отпирает громоздкую деревянную дверь. Несмотря на каменную кладку, в здании царит тепло, а стены словно приглашают опереться о них и согреть замерзшее тело. Виктория не собирается сопротивляться: она прислоняется спиной к кладке и медленно соскальзывает вниз, краем глаза отмечая зашевелившиеся тени.

Прикосновение Андарры позволяет свободно выдохнуть. Она раскрывает ладонь, и Тьма обволакивается перчаткой вокруг подставленной руки.

— Где ж ты была, когда этот мужик убить меня угрожал? — слова усталые, ленивые, в них нет осуждения. В конце концов, Тьма не обязалась становиться её защитником.

Но Андарра льнёт, скользит по коже ласковыми прикосновениями, словно просит прощения. И Виктория хрипло смеётся.

— Ладно, ладно. Я жива, а значит, всё в порядке, — она запрокидывает голову. — Хотя мне бы хотелось, чтобы в следующий раз, при угрозе жизни, ты не оставалась в стороне.

Тьма не отвечает, только проходится по щеке в неясном жесте.

— А всё-таки, как хорошо выбраться из осточертевшего приюта, — продолжает Виктория свой монолог. — Сколько у меня было истерик? Три? Четыре? Я не считала, а ты?

Андарра недовольно движется, уплотняясь у стен и пола.

— Спасибо, так гораздо мягче, — на благодарную улыбку Тьма отвечает ласковым прикосновением. — Общество малолетних детей просто невыносимо. Собеседники из них, как из улитки — балерина. Как думаешь, если я попробую завести диалог с тем хмурым, он меня сразу попытается убить или… Не могу представить, что ещё он может решить.

Виктория разговаривает с Андаррой до утра, наслаждаясь свежим запахом жасмина с нотками вьюнков и перебирая сорванные Тьмой камелии из сада.