Перевалило за полночь. Нетанья не смотрит на часы, но догадывается, какие на них цифры, поскольку обычно к этому времени глаза начинает жечь. Одеревеневшие от усталости пальцы пока ещё бойко бегают по клавиатуре, отвечающей монотонным стуком. Нетанья глотает давно остывший чай и, широко зевая, прикрывает глаза. Где-то за толстыми стенами прямо сейчас плачут напуганные заключённые. Чуть дальше - может, в этот самый момент, когда она отдыхает в удобном кресле - пытают очередную невинную девушку.

Сцепленные пальцы громко хрустят в тишине полуосвещённого кабинета. Станция “Рифлмен-Бэнк” окутана пеленой дрёмы: редкие часовые вяло патрулируют территорию, всё чаще останавливаясь и показывая друг другу смешные видео из интернета. Отследить бы по камерам нарушителей дисциплины да сделать выговор, но смысл? Завтрашнее дежурство будет идеальным, но послезавтра повторится то же самое, и на следующий день - опять.

“Завтра займусь этим, а сейчас пора ложиться”, - думает Нетанья и снова смотрит в монитор, понимая, что не заснёт. За закрытыми веками всё ещё располагается отсек, в котором десятки молодых душ дожидаются кошмарной участи, которую не заслуживают.

Таблетки либо кошмары: такова цена вынужденного бездействия. Стоит подать голос - и она окажется в бескрайнем море, а её протез руки поставит себе какой-нибудь мафиози. Смотреть - и не видеть. Слушать - и не слышать. Знать - и пытаться забыть, отгородившись от наполненного страхом “за что?” бумажной рутиной.

Иногда её навещает Ноам. Указывая на криокамеры с обречёнными, смотрит в глаза и спрашивает: ради этого ты поступала в армию? Так ты держишь клятву защищать людей? Нетанья резко просыпается, убегая от ответа, и дрожащей рукой тянется к прикроватной тумбочке за снотворным. Для братишки-близнеца она всегда была героем и примером подражания. Какой пример подала бы ему Нетанья сейчас? Что сказала бы в своё оправдание? Лейтенант Бэллтауэр, элитной охранной организации, услугами которой пользуются правительства во всём мире. Соучастница. Убийца. А как иначе себя назвать? Знать, что рядом пытают ни в чём не повинных девочек и ничего не делать - значит молча соглашаться с происходящим.

От тяжёлых мыслей отвлекает уведомление: получено новое письмо. Нетанья кликает мышкой: мама интересуется, как дела. Спрашивает, приедет ли Нетанья на День рождения папы. Пишет о том, как сильно “её старики” скучают.

Нетанья в очередной раз обещает приехать - и в очередной раз врёт. Пишет, что всё нормально, что на базе ничего не происходит - и снова врёт единственным людям, которым она дорога. Заверяет себя, что так надо, что всё идёт так, как должно - и опять врёт, теперь самой себе. Нетанья знает, что в это время за стенами всхлипывают заключённые, словно молитву повторяющие слова о том, что всё хорошо, что их обязательно спасут - ведь если поверить в ложь, тело перестаёт сотрясать паническая судорога.

Нетанья не может перестать думать об этом. Крепость рутины рушится, словно карточный домик, и на заполненные ровным почерком бумаги падают слёзы.

По крайней мере, они здесь - настоящие.