Об Эмили сообщили неделю назад. Градус раздражения Чимина поднимался до угрожающих отметок из-за очередей в супермаркете, возникших после новостей. Чёртов шоколадный батончик можно было купить, простояв в веренице людей с полчаса. Чимин, прикидывая, думал, что за это время успел бы оказаться дома. Запнуться о выпирающий угол коврика «Welcome» и завалиться на диван в компании Остина и почти прочтённой «Оно». Метеорологи предполагали, что ураган продлится семь дней. А люди начали набивать свои запасы так, будто было объявлено о начале войны. Самое смешное было в том, что большая их половина скидывала в свои корзины абсолютно ненужные вещи. Не особо-то и помогут в спасении десять упаковок чипсов, так почему бы не купить лапши быстрого приготовления?

      Чимина на самом деле выводили из себя все эти паникующие люди, которые пытались скупить весь супермаркет, потому что ураган это долго, страшно и опасно. Не то, чтобы Пак внезапно перестал ценить свою жизнь, но, правда, от паники только голова болеть начинает. Так к чему добавлять себе лишний дискомфорт, когда твоя жизнь и так далека от спокойной? К тому же было обещано, что масштабы Эмили едва ли сравнятся с Катрин. Порекомендовали остаться дома и убрать со дворов вещи, которые могут поддаться воздействию ветра. (Заржавевший велосипед, до которого руки не доходят выкинуть, нужно будет завезти в гараж.) И Чимин искренне не понимает масштабов трагедии хотя бы потому, что людям совсем не привыкать к капризам природы.

      Так вот, очередь. Чимин терпеть не мог очереди. Любые. Дело не в социофобии и ненависти к людям, просто это занимает время, которое можно использовать для других целей (например, поглазеть на ящерицу в витрине зоомагазина). Оттого и все эти возмущённые вздохи, закатывание глаз и поглядывания на телефон — «Сколько я уже здесь торчу?». Батончик того, конечно же, не стоит, но Пак успел прихватить с собой и пачку чая. Обычного, без наполнителей. По тупой привычке, от которой не получается избавиться. И привычка эта раздражает и расстраивает ещё больше очередей.

      В споре побеждает «за», и Чимин, сбросив свои покупки в тележку впереди стоящей дамы с ребёнком («эй, парень, ты совсем обнаглел?!»), идёт к выходу.

Или обнаружить рассыпанные по столешнице хлопья, вперемешку с сухим кошачьим кормом.

— Я оторву тебе лапы, мелкий засранец!

*

      После сообщения об урагане прошло недели две, а Чимин и думать забыл о том, что город ожидает какая-то угроза. Новостей он не смотрит и кабельному предпочитает диски из проката. Да и вообще, Пак любит проводить время за Ricky Sings Again на повторе. Поэтому не особо парится, но выглядит достаточно удивлённым, когда слышит громкое звяканье железа из двора соседнего дома.

      — Идиоты, что-то из этого может прилететь мне прямо в окно, — ворчит Чимин.

      В дверь стучат, когда по стеклу барабанят крупные капли дождя. Стихия разыгралась часа два назад, и кто тот смельчак, что решил в такую погоду выйти на прогулку, Чимин не представляет. Пак непонимающе смотрит на удивлённого не меньше кота. Остин срывается первым, Чимин без энтузиазма идёт следом. Он никогда не спрашивает, просто открывает двери. С сегодняшнего дня он жалеет о своей ещё одной, уже бывшей, тупой привычке.

      За дверью Юнги, совсем мокрый и какой-то виноватый. Стоит и молчит. Молчит и смотрит. Смотрит и:

      — Прости, что так внезапно, но на улице, похоже, началась чёртова Эмили, и твой дом оказался ближе всего, — выдаёт он, переводит дыхание и, избегая взгляда, продолжает: — но, если ты против, я могу попытаться добраться до Намджуна.

      Намджун живёт на другой стороне города, и предложение Юнги выглядит как-то по-геройски. Человек-ураган, суперспособности: умение передвигаться на своих двоих через ливень и сильный ветер, сбивающий с ног. И это Чимин ещё не спрашивает, как он оказался именно в этом районе, да ещё и без машины.

      Остин на пороге смотрит откровенно скептически, дёргает ухом от капель, которые до него долетают, и ждёт. Пак думает, что он точно бы не пустил Юнги. Но Чимин не кот, поэтому, ничего не говоря, тянет Мина за воротник промокшей куртки в дом и захлопывает за ними дверь. На секунду расстояние между ними такое маленькое, что Пак может рассмотреть новый, едва заметный, шрам у глаза. Становится неуютно, и Чимин отступает на шаг. Юнги коротко улыбается (какое он на это имеет право), стягивает промокшие кеды, бросает куртку рядом и идёт в сторону кухни, куда успел сбежать Чимин.

      — У меня только чай, — начинает Пак, — мятный.

      Юнги немного морщится, что не укрывается от Чимина. Он как будто возвращается немногим назад и почти улыбается, вовремя себя останавливая.

      — Знаю, что ты его терпеть не можешь, но тебе нужно согреться.

      — Спасибо. Правда, спасибо, — Мин стоит в проёме, следит за передвижениями Чимина, — ты не должен был, тем более, что…

      Юнги замечает на окне кактус. «Почему ты не выбросил его?» — вертится на языке. Уверен, спроси, услышал бы что-то о лени, но на самом деле где-то на подсознательном знает, что не выбросил, потому что кактус зовут «Колючка Юнги», он помнит. Потому что Чимин считал, что кактус и Юнги слишком похожи, а Мин возмущался, что всё это глупости. Колючка она и есть колючка, да и где ты вообще увидел между нами сходства, посмотри насколько я мягкий. Ещё он помнит, как успел исколоть себе руки, пока тащил это недоразумение Чимину. А Чимин сразу же влюбился, потому что вечно влюблялся во что-то, что казалось ему красивым. Поэтому кошки, музыка прошлого века, кактусы и, когда-то, Юнги. Хотя в случае с последним дело не только в красоте. Юнги в это верит.

      — Ты действительно считаешь, что сейчас подходящий момент? С тебя ручьём бежит и губы посинели, но ты хочешь поговорить о том, что было?

      — Я хочу объясниться.

      — А я хочу, чтобы ты выпил этот долбанный чай, снял с себя мокрые вещи и пошёл в душ, — кот одобрительно мяукает на слова хозяина. — Сухую одежду я занесу.

      Чимин отталкивается от столешницы и, обойдя Юнги, будто боясь его коснуться, выходит с кухни. Мин остаётся на месте, вдыхает полной грудью и боится даже самому себе признаться, что скучал по всему этому. Но не по коту. Потому что, когда Юнги хочет погладить его, тот пребольно кусает за палец и гордо уходит.

      Мин находит Чимина в гостиной. Юнги не может без улыбки смотреть на то, как он, забравшись на диван с ногами и забившись в самый его угол, смотрит «Клуб завтрак». Пак всегда был романтичным, каким-то по-особенному мягким. В отличие от Юнги он находил смысл в самых обыденных вещах. И это в Чимине ему нравилось. Мину всё, до болезненного, нравилось в Чимине, но однажды что-то перемкнуло. И Юнги понимает, что виноват. Ему плохо без Чимина. Особенно плохо без вечеров подобных этому: когда сам Юнги садился в угол, а Чимин прижимался к нему, обнимая за талию. Его слишком не хватает, но сказать об этом Паку безумно страшно.

      — А кактус…

      — Остину он нравится. Я собирался его выкинуть, но стоило попытаться взять горшок, как этот сумасшедший оцарапал мне руку.

      Он даже не посмотрел на Мина, пока отвечал. На самом деле, Юнги может быть и заслуживает к себе такое отношение, но это не значит, что ему не становится от него тошно.

*

      Перебои с электричеством начинаются с самого утра, и Пак заставляет Юнги спуститься в подвал, чтобы включить генератор. Всё это действие сопровождается репликами о призраках со стороны Чимина и проклятьями, которые посылает в его адрес Юнги. Пак дёргает за шнурок выключателя, то включая, то выключая свет в подвале, пока не слышит громкие ругательства и звук свалившихся коробок. Он стонет, прислоняясь лбом к косяку.

      — Не свалишь от меня, пока не поставишь на место все коробки, что снёс.

      — Я не виноват, что ты решил подурачиться!

      — На какой чёрт ты тогда взял с собой фонарик?

      Юнги удивлённо смотрит на фонарик в своих руках, переводит взгляд на Чимина, а тот только глаза закатывает.

      — Прибранный подвал — свобода на все четыре, — последнее, что он говорит, перед тем как, хлопнув Мина по плечу, выйти.

      Юнги решает, что к чёрту, прибраться там он может и потом. Впереди ещё шесть дней и он обязательно успеет.

      Они сидят в полумраке, потому что Юнги лень включать свет, а Чимину нормально и так. Мин предложил поиграть в какую-нибудь настольную игру, и Пак согласился, потому что заняться всё равно нечем. Они продолжали задавать друг другу бессмысленные вопросы, пока Чимин не вспомнил день, когда они точно также сидели за столом и играли. Правда тогда с ними были парни и было в разы веселее.

      — Помнишь тот бар, где исполняли джаз?

      — Это тот, музыкантов которого ты однажды загонял с Hotel California? — уточняет Мин.

      Пака не остановило даже то, что это совсем не тот репертуар и музыканты могли просто ему отказать. Он продолжал сидеть и запевать песню под улыбки посетителей и в какой-то момент даже стал организатором массового пения. В этом был весь Чимин. Умудрялся подружиться с любым незнакомым человеком и зарядить его позитивом. Юнги помнит, что после того дня с Чимином здоровались совершенно разные люди. И он им такую счастливую улыбку дарил, что Мин начинал ревновать.

      — Я был пьян, — обиженно бубнит Чимин. Он вообще не на этот разговор надеялся, когда вопрос задавал, но это ведь Мин, он вечно припоминает что-то другое.

      — Впервые на моей памяти, — задумавшись, отвечает Юнги.

      — Это был первый мой день рождения, который я действительно отмечал, так что я имел право.

      Идею с баром предложил Намджун. Несколько недель пчелой над ухом жужжал, что будет круто, и для Чимина это будет отличным сюрпризом. Заставил Юнги привести Пака в бар под каким-то глупым предлогом, чтобы устроить ему «с днём рождения!» на глазах посетителей.

      И Чимину понравилось. Он шокированный обернулся на Юнги, чтобы в следующий момент повиснуть на нём. Он говорил, что ему повезло с парнем и друзьями, что они у него самые лучшие. И впервые «я люблю тебя» в самые губы, абсолютно не смущаясь кого-либо.

      В тот день яркой лампочкой счастья светился не только Чимин.

      — Я не отрицаю, — Юнги хочет потрепать Чимина по волосам, как делал это тысячу раз, но вряд ли это хорошая идея. — Ты был очень милым.

      — Да ничего подобного…

      — Особенно когда пытался убедить нас, что всё нормально и ты не терял телефон.

      — Я сейчас сгорю со стыда, — Мин смеётся, заставляя Чимина улыбаться.

      — Эй, было весело, тут нечего стыдиться, — Юнги по привычке сжимает руку Чимина в своей. У того, кажется, дыхание перехватывает.

      — Да, ты прав, — одёрнув руку, соглашается Чимин.

      Повисает неловкое молчание. Юнги сконфуженно улыбается, оправдываясь вскипевшим чайником, сбегает. На самом деле нет никакого чайника, и оба об этом знают. Просто Мин видит, что Чимин сейчас взорвётся от эмоций. А тот в свою очередь знает, что Юнги всегда может определить его состояние.

      Пак просит себя успокоиться. Смотрит на руку, что сжимал Юнги, и пугается тому, как сильно она дрожит. Вряд ли какой-то год многое изменил в его чувствах, но ведь должно было хотя бы немного притупиться? В книжках пишут, что расстояние (расставание же тоже можно посчитать им, да?) только усиливает чувства, и Чимин устал понимать, что они в очередной раз правы. Потому что было чертовски приятно, а так быть не должно. Потому что слишком неожиданно, и Чимин испугался. В их жизнях так много общих воспоминаний, что одни лишь разговоры о них заставляют сердце сжиматься, а о прикосновениях и говорить нечего.

*

      От скуки они решают устроить генеральную уборку. Чимина по горло достало смотреть «Крёстный отец», и он ненавидит свой генератор в подвале. И Юнги тоже ненавидит, потому что как можно было вообще отыскать этот диск среди кучи остальных? Если бы не проблемы с телевидением, то он бы согласился пересмотреть с этим ненормальным «Карточный домик», а не следить за жизнью мафии с экрана. Мина же уже через день начинает тошнить от пластинок Рики Нельсона, включаемых Чимином, стоит поставить на паузу и выйти из гостиной. Он вообще думает, что Lonesome Town следует сделать остом какого-нибудь фильма ужасов про заброшенную психиатрическую больницу. Потому что лично у него эта песня кроме мурашек ужаса ничего не вызывает. И Чимин знает, как он относится к этой песне, поэтому и ставит на повтор в любой удобный момент.

      Со стороны может показаться, будто они ведут какую-то тайную безмолвную войну. И если это действительно так, то Чимин искренне считает, что начал её Юнги, когда решил переждать ураган именно у него. И он почти уверен, что Мин оказался на его пороге не по «чистой случайности», как тот пытался убедить. Это был тщательно спланированный план, Пак со стопроцентной вероятностью убеждён в этом.

      Эмили бушует третий день, и Юнги готов поклясться, что видел пролетевший мусорный бак, когда решил проверить обстановку, выглянув в окно. Чимин вообще-то верит, но Мин продолжает его убеждать.

      — С какой вероятностью именно на наш дом может свалиться самолёт? — Чимин хочет спросить с каких это пор дом стал «наш», но делает вид, будто не обратил внимание.

      — Мне кажется, ты перепутал фильмы. Максимум, что может случиться рядом с моим домом — пролетающая мимо машина.

      Они крутятся в кабинете Чимина, как тот гордо его называет, один, стирая пыль, второй, пылесося бежевый ковёр с едва заметным прожжённым следом. После того случая Юнги курил исключительно на крыльце, потому что злой Чимин это вам не третья мировая, это намного хуже.

      Мин возится у стола, когда его врождённое любопытство и тяга к тайнам заставляют покопаться в ящиках. Юнги всегда так делал, отчего обычно получал нагоняи от Пака, потому что срывал все сюрпризы, приготовленные для него. Сейчас он вряд ли найдёт для себя какой-то сюрприз, но почему бы и нет?

      В первом ящике нет ничего особенного: какие-то документы, поломанный карандаш и стопка открыток на праздники, почти все от мамы и ребят. Ещё одна привычка Чимина — собирать мелочи, которые напоминают ему о близких.

      Во втором стоит обычная белая картонная коробка и она интригует. Юнги хочет быть откровенен хотя бы с собой, поэтому признаёт, что боится узнать, что в ней. Если в ней окажутся ничего не значащие безделушки, то это вызовет разочарование. Но если в ней окажется что-то значимое, то вряд ли у Юнги получится сохранить спокойствие и не сдать себя.

      Мин оглядывается на увлечённого Чимина, уверяясь, что тот за ним не наблюдает. Откладывает тряпку и ставит коробку на стол. Открывает крышку и тут же её закрывает, потому что лучше бы оставил. Подавил в себе любопытство и спокойно продолжил уборку.

Потому что Чимину до сих пор не плевать и это «Пак» выведенное рукой Юнги прекрасно об этом говорит.

      Это была идея Чимина: каждый день на протяжении года писать от руки письма независимо от их содержания и размера. Юнги отнёсся скептически, но каждый день с особенным нетерпением ждал нового письма. Ему нравилось, что бы он там не говорил, поэтому (?) позволил уговорить себя на ответные письма без особых усилий со стороны Чимина. Писать оказалось сложно, но у Чимина такая детская радость в глазах горела, когда Юнги, в очередной раз смутившись, отдавал ему письмо. Мин решил, что показывать свои чувства через бумагу прекрасно, ведь Чимин становится счастливым.

      — Юнги, ты собираешься протереть дыру в столе?

      Обычно Юнги писал о том, как прошёл его день, что он чувствовал, если Чимина не оказывалось рядом, когда он просыпался. Рассказывал ему о своих мечтах, планах. Но он не помнит, чтобы хоть в одном из них спросил о мечтах самого Чимина.

      — Юнги?

      — Ты их не выбросил? — Мин оборачивается, держа в руке несколько писем.

      — Я... — заминается Чимин. В глазах такой испуг, а Юнги от этого засмеяться хочет. Значит Пак не хотел, чтобы эти письма были найдены. Ему действительно не всё равно, и они ещё смогут обсудить всё, что давно пора было.

      — Забыл о них, — он берёт себя в руки, не совсем успешно, — да, забыл, спасибо, что нашёл. Как только ураган закончится, выкину их.

      — Я тоже.

      — Что?

      — Не выбросил. Тоже.

      У Чимина руки дрожать начинают, он сжимает ими края футболки и надеется, что Юнги не заметит. Глупо на самом деле, потому что вряд ли от него возможно хоть что-то скрыть. Мин же пристально смотрит в глаза, что их отвести невозможно.

      — Нам надо…

      Что им там надо Чимин знать не хочет, поэтому вылетает из комнаты быстрее, чем Юнги успевает закончить. Мин вздыхает, опирается о стол и закрывает глаза. Письма из рук отправляются к остальным.

*

      — Мне казалось, что ты застрял на месте, — внезапно начинает Юнги на четвёртый день. — Пока я шёл вперёд, ты оставался позади меня. Я думал, что ты не хочешь следовать за мной, быть ближе ко мне.

      Когда-то пришлось бы начать это разговор. Так почему не сделать этого сейчас, когда Чимин убежать от него точно не сможет? Они слишком многое умалчивали весь этот год. И Юнги устал. Чимин тоже устал, по глазам и долгим взглядам, которые Мин предположительно не должен был замечать, видно было.

      — То есть это я виноват? — резко спрашивает Пак.

      — Я этого не говорил, — отрицательно мотнув головой, оправдывается Юнги, — я искал пути осуществить свои мечты, но тебя, казалось, не было рядом.

      — Я тоже мечтал, Юнги! Не стоял на месте и тем более не собирался оставаться позади тебя!

      — Мне думалось, что наши отношения стали однообразными, что ты стал однообразным… мне хотелось сбежать.

      — Просто в отличие от гениального тебя, мои мечты были и остаются более приземлёнными. Мне не нужны были необъятные возможности, я просто мечтал о тебе — о нас — в этом доме, на этом диване, с твоим чёртовым Нетфликсом.

      К горлу подступает злость. Пак думает, что Юнги это зря и лучше бы они просто не вспоминали, после урагана разошлись и продолжили так, как продолжали последний год. Зачем разматывать клубок недосказанности, если не хватило смелости сделать этого раньше? А сейчас получается, что виноват оказывается Чимин, что это он недостаточно мечтательный. И совсем не Юнги нёсся на всей скорости к расплывчатым мечтам, сам не зная, чего хотя, тащил за собой упирающегося Пака, которому хотелось иного.

      — Тогда почему ты не пытался мне объяснить?

      — Ты заявил, что бросаешь меня, потому что «ожидал не этого», ведь тебе хотелось движения, адреналина. Ты хотел объездить все Штаты, спуститься на дно Колорадо, в одиночку покорить Эверест. Но где в твоём плане были «мы»? И это я должен был броситься к тебе в ноги с объяснениями? Мы встречались два года, и ты даже не понял какой я человек. Да, быть может я не потащил бы тебя на грёбаный мост, чтобы вместе заняться банджи-джампингом. И ваши с Намджуном сумасшедшие идеи никогда не поддерживал. Чаще сидел дома и доставал тебя разговорами о создании личной домашней библиотеки. Но я, чёрт возьми, любил тебя! Пытался подстроиться, старался ради нас. Чтобы в итоге получить от тебя это дерьмо. Я лишил себя друзей ради тебя, потому что это ты нас познакомил, потому что тебе могло быть некомфортно в моей компании после расставания.

      А ещё подыхал от одиночества, когда в очередной раз сбрасывал вызов Тэхёна и месяцами заставлял себя не открывать двери, потому что там мог оказаться кто-то из парней. Проводил каждый день в компании Остина и, боже, даже начал понимать его по поднятому уху! Искал в себе дефекты, позволял своим комплексам взять над собой верх, ставил себя на твоё место, чтобы понять, что тебя во мне не устраивало. Старался жить с тем, что не оправдал ожиданий человека, которого люблю. Это бы Чимин тоже сказал, но не станет.

      — Ты прекрасно видел, кому собираешься предложить встречаться. Ты знал, что я предпочитаю размеренную жизнь, в которой потрясений и изменений меньше одного процента. Я, в конце концов, предупреждал, что могу тебе наскучить. И что ты мне тогда ответил?

      — Что мне плевать и этого никогда не случится, — Юнги отводит взгляд от показательно спокойного Чимина. Но у того щёки покраснели и пульт он сжимает с такой силой, что Мин ожидает услышать треск пластика.

      — И что меняться в угоду кому-то, даже тебе, я не должен, — выходит горько.

      Юнги молчит, потому что не знает, что ответить. Он только сейчас начинает понимать, что всё это время эгоистично предполагал, будто это он тянул их отношения вперёд. Будто Чимин оставался сторонним наблюдателем, хотя именно он пытался поддерживать их до конца. И только сейчас Мин понимает, насколько же глупо он поступил. Кажется, он никогда и не пытался посмотреть на их отношения глазами Чимина. Продолжал строить планы, забывая, что теперь он не один. И насколько же больно было Паку в тот момент, когда Юнги обвинил его в скучности и однообразии? Юнги и предположить не может.

      Чимину же кажется, что идея до сих пор плохая. Своеобразная исповедь сделала только хуже, раскрыла прошлые раны, как любят писать в романах. И хотя уже не больно, но тоска жрёт с такой силой, что выть хочется. Сейчас бы избавиться от компании Юнги, завалиться в кровать и разреветься. Чёртов ураган, чёртов завывающий ветер, чёртов Мин Юнги, который без разрешения обнимает и прижимает к себе.

      — Я дурак.

      — Не думай, что я начну тебя переубеждать.

      — Прости меня.

      — Тебе не кажется, что немного поздно для извинений?

      — Я совсем ничего не могу изменить?

      — Нет.

      «И если ты собираешься меня послушать, то можешь проваливать прямо сейчас», — видит Юнги в глазах Чимина, удерживая того в своих руках. Паку слишком приятно в этих объятьях, но он не простил, пока нет, поэтому пытается вырваться, хотя у него и не получается.

*

      — Каждый раз покупал этот чёртов мятный чай, потому что ты его любишь. Понимал, только когда начинал разбирать покупки.

      Юнги устраивает вечер откровений на следующий день. До конца урагана остаётся чуть больше двух дней, и Чимин боится, что за это время, никакого чуда не произойдёт. Какого чуда он хочет, Пак и сам не знает.

      Возможно, попытки Юнги поговорить, как бы это не противоречило мыслям самого Пака, не были плохой идеей, потому что теперь он чувствует облегчение. Будто ему и нужно было только высказать Мину всё, что накопилось. Показать, как всё это выглядело с его стороны. И Юнги на самом деле увидел — Чимин это в каждом его взгляде, движении, слове замечает.

      — А я сжигал наши полароидные фотографии на заднем дворе.

      Было немного жаль, но сжигать воспоминания было так приятно, что Чимин бы повторил. Даже Юнги бы пригласил за компанию.

      — Хосок месяц со мной не разговаривал, когда узнал, что я бросил тебя.

      — Он весь этот месяц просидел под дверьми моего дома, — потому что терпеть не мог, когда его друзьям было паршиво. Не хуже Сокджина опекал каждого и страдал, кажется, больше страдающего друга.

      — И как?

      — Я оказался упрямее.

      — Ты не должен был ради моего комфорта переставать общаться с парнями. Они тебя любят, ты же знаешь.

      — И я их тоже, но они в первую очередь твои друзья. Я не хотел, чтобы им приходилось выбирать.

      — Скажешь это им.

      — Да, конечно.

      — Давай ты встретишься с ними, когда это безумие за окном закончится, — просит Юнги. Чимин утвердительно кивает.

      — Хорошие новости для жителей Техаса, — раздаётся из телевизора, когда Юнги на пробу решает его включить. Мин победно смотрит на Чимина, который всё продолжал твердить, что ничего не выйдет и вряд ли вещание было настроено. — Эмили берёт направление обратно на юг. Как и предполагали синоптики, ураган не продлится больше семи дней, поэтому в среду мы можем ожидать улучшений.

      — Спасибо за приятные новости, Стив. Согласитесь, что…

      — Скоро ты от меня избавишься, — весело выдаёт Юнги, отключая телевизор. Самому ему совсем не смешно.

      — Дождаться этого не могу, — подыгрывает Пак.

      Остин весь день беснует, бегает по дому, как заведённый, а сейчас требует внимания к себе.

      — Признай, ты будешь скучать по мне, — выходит почти игриво, если бы не вцепившийся в штанину кот, пытающийся забраться по стоящему у кресла Мину ему же на плечи.

      — Да я видеть уже не могу тебя, — Чимин снимает кота с Юнги, гладит его между ушей. Остин недовольно мурлычет, пытаясь выбраться из рук хозяина.

      — Врёшь ты так же хреново, как прячешь письма, — Юнги улыбается так, что мысленно у Пака подкашиваются ноги. Он мелко вздрагивает, когда Мин прикасается ладонью к его лицу.

      — Кто тебе сказал, что я их прятал.

      — О, так ты их перечитываешь?

      Остин поскорее уносит ноги из комнаты, стоит ему наконец вырваться. Странные эти люди, думает он, вроде любят друг друга, но продолжают ходить вокруг да около. Юнги, если бы мог читать кошачьи мысли, согласился бы с этим.

      — Слишком много чести, Юнги, — Чимин убирает руку со своего лица, но отойти ему не дают. Мин сжимает его пальцы своими, едва заметно поглаживая тыльную сторону ладони.

      — Мин? — сонный Чимин очарователен, думает Юнги. — Какого чёрта?

      — На диване холодно, — пожимает плечами тот, присаживаясь на кровать.

      — Ты можешь взять дополнительное одеяло, а не пытаться залезть под моё, — возмущаются в ответ, начиная тянуть край одеяла на себя.

      — Но под твоим уже тепло.

      Чимин готов признаться, что Юнги привёл сильный аргумент, но это не меняет мнения о наличии посторонних в его постели. Даже если этот посторонний Мин Юнги, даже если Чимин совсем капельку не против, чтобы тот спал рядом с ним.

      — Чего ты хочешь?

      — Я просто хочу спать в тепле, — отвоевав место, отвечает Юнги. А ещё совершенно нагло придвигается и без смущений и разрешений перекидывает ногу через Пака.

      — Поэтому твои руки сейчас на мне?

      — А ноги мои тебя, значит, не смущают? — Чимин затылком чувствует лукавую улыбку. — Ты тёплый.

      — Мы год, как расстались, и я не собираюсь этого менять.

      — Да причём тут это?

      — При том, что прекрати прижиматься ко мне, — ворчит Чимин, выворачиваясь в руках Мина и оказываясь лицом к нему.

      — Но мне холодно.

      — А я не обогреватель!

      — Не обогреватель, — соглашается Юнги, — лучше.

      И снова непозволительно близко. Снова искрится. Снова, снова, снова. Юнги почти целует его, но Чимин вовремя подставляет ладонь между их губами. Смотрит в наполненные непониманием глаза напротив, почти готов сдаться, на самом деле. Но ему страшно, Юнги должен это понимать.

*

      — Чимин, где мои сигареты? — спрашивает Юнги, обшаривая карманы своей куртки.

      Он почти неделю не вспоминал о них, пока не захотелось. Мин уверен, что всему виной Чимин, который просто крышу ему рвёт.

      — Откуда мне знать?

      — Чимин, — пытается быть угрожающим Юнги.

      — Юнги, нет, — отрезает Пак.

      — Чимин, да.

      — Ты не будешь курить в моём доме, — возмущается Чимин, вспоминая свой любимый ковёр. — Что ты задумал? — настороженно спрашивает он, когда Юнги начинает приближаться к нему. У того вид совсем опасный, Паку не нравится.

      — Ничего.

      — Юнги, не подходи ко мне.

      — Я хочу курить, ты не отдаёшь мне сигареты, я должен их чем-то заменить

      — Мин Юнги! — взвизгивает Чимин, когда Юнги тянет его за бёдра на себя.

      Пак успевает схватить Юнги за плечи, когда его поднимают, а потом опрокидывают на диван. Мин счастливо смеётся, и Чимин просто не может не подхватить его смех. Пак со счёта сбился, как часто за эту неделю они смотрели друг другу в глаза. И сейчас смотрят. У Чимина дыхание перехватывает от того, сколько нежности он видит в глазах Юнги.

      А у Мина вселенная внутри взрывается, потому что Чимин под ним такой безумно красивый. Его хочется целовать. И Юнги целует. Приходит в восторг, когда, наконец, не получает в ответ сопротивление, как это было ночью. И пусть этот чёртов ураган хоть всю жизнь продолжается.

*

      Чимин с самого утра не может найти себе места. Они с Юнги не говорят этого вслух, но Пак понимает, что тому нужно будет уйти. Неделя, оказывается, мало что прояснила в их отношениях. И всё, что было после разговора больше напоминает привычку, потому что им обоим просто не хватало кого-то рядом. Или им не хватало друг друга. Чимину не хочется думать, что для Мина всё было только способом скоротать время или же желанием проверить осталось ли у него хоть что-то к Чимину. Не могли поцелуи Юнги ничего для него не значить.

      Завтрак проходит в молчании. Они поглядывают друг на друга, думая, что другой не замечает. Паку очень хочется спросить, а что дальше? Они разбегутся и забудут? Оставят всё как есть и станут жить своими жизнями? Или всё это было не просто так, и Юнги хочет что-то изменить? Чимин боится узнать ответ, поэтому едва ли может начать разговор. Он даже понятия не имеет, о чём будет говорить. А вот Юнги, кажется, не испытывает никаких проблем. На него посмотришь, и кажется, будто человека спокойнее его в мире не найдёшь. Чимин на стенку лезть готов, потому что Мин ничем не выдаёт своих мыслей. Пак обвиняет его в бесчувственности, ведь нервозность Чимина только слепой не заметит.

      А Юнги вообще-то видит, но не знает, как должен расценивать настроение Пака. Не хотелось бы лезть со своим «попробуем сначала», если Чимин хочет поскорее избавиться от его компании и ему в принципе не нужны какие-то новые попытки. Неважно, что там Мин видел в чужих глазах, сам Чимин и словом не обмолвился о желании видеть Юнги рядом. Да, он не был против объятий; да, у них сумасшедше искрилось, после того, как они всё друг другу высказали; но ничего из этого не могло стать достойным поводом для того, чтобы строить в голове воздушные замки или же с уверенностью утверждать, что всё получится.

      Эмили ушла на юг, оставив после себя редкие разрушения, которые, однако, принесли свои убытки. Северная часть штата могла вздохнуть спокойно.

      Чимин решил выйти на крыльцо. Вид улицы хорошо описывал его внутреннее состояние, потому что там творился такой же беспорядок, прибирать который придётся не один день. По дорогам бежали огромные ручьи, и дождь до сих пор продолжал мелко накрапывать. Пак облегчённо вздохнул, не уловив порывов ветра. Он всматривался в улицу, пока на ближайшем перекрёстке не заметил кое-что знакомое.

      — Чёртов кретин, — едва ли зло выругался Чимин, стараясь не рассмеяться. Сейчас он чувствовал себя безумно счастливым.

      Заглядывая в гостиную, Чимин смотрит на Юнги и как будто между прочим говорит:

      — Представляешь, какой-то придурок оставил машину на перекрёстке, — Мин хмыкает, будто увидел это забавным, но весь напрягается.

      — На неё дерево завалилось, — натурально сопереживает Пак, пока не взрывается диким хохотом.

      Юнги уже нет в комнате, потому что он, подскочив с дивана, молниеносно оказывается у дверей. Чимин только и слышит, что ругательства и хлопок входной двери.

Остин, которого потревожили движения Юнги, недовольно шипит и смотрит на Чимина почти презрительно. Пак в толк не возьмёт, когда этот паршивец успел полюбить Юнги, чтобы спать на его руках и тем более позволять себя гладить.

      — Что? — спрашивает у кота Чимин. Тот лишь отворачивает морду, устраиваясь поудобней.

      Пак пожимает плечами и выходит в коридор.

      — Может объяснишься? — предлагает Чимин, смотря на спину Юнги.

      Мин вздрагивает, пытаясь взять себя в руки. Чимин думает, что такой Юнги самое очаровательное зрелище, что он когда-либо видел.

      — Что именно тебе объяснить?

      — Например, «случайно оказался тут», «я без машины» и «некуда идти», — перечисляет Пак.

      — Про отсутствие машины я не говорил, — отрицательно качает головой Мин, оборачиваясь.

      — Но твой вид именно это и предполагал.

      Они, не прекращая пререканий, начинают улыбаться друг другу.

      — Мне нужен был повод, Чимин, — сдаётся Юнги. — Больше не мог терпеть. Не мог без тебя.

      — Так почему не раньше?

      — Потому что боялся выставить себя придурком.

      — И только?

      — Чёрт возьми, нет! Безумно боялся, что больше не нужен тебе.

      Чимин сам подходит к Юнги. И тот действительно удивлён. Не ясно чем, думает Пак, ведь было понятно, что многое должно измениться.

      Он не говорит вслух, но, обнимая Мина за шею, даёт понять, что нужен. Ещё как, потому что Чимин безумно скучал. И, чёрт возьми, Мин Юнги куда делась твоя излюбленная способность понимать всё без слов?

      — Знаешь, ты всё ещё можешь убраться в подвале.

      — Это предложение?

      — Это я тебя перед фактом ставлю.