Наутро ярнамиты обнаружили, что Церковь Исцеления в одночасье лишилась практически всей своей верхушки. Наутро по городу разнёсся слух о каре Великого, спустившегося с кровавых небес. И те, кто рискнул прийти на смену погибшим, внимательно вслушивались в речи седых людей, покинувших Главный Собор — с тех пор запретное место для посещения, страшное место, неизводимым монументом напоминающее всему Ярнаму о последствиях некоторых решений.  

   А спустя несколько дней в доме Эйлин и Брегис раздался деликатный стук в дверь. И больше не Кукла тепло улыбнулась изумлённо застывшей на пороге старой Охотнице.  

   Хью сдержал обещание родной крови. Брегис же приняла новую ответственность. 

Так у неё появилась почти младшая, почти сестра. А у ворчащей про старость и покой Эйлин появилась ещё одна почти дочь. 

***

   Огонь уносил искры в тёмное небо. Эйлин не хотела быть похороненной по местным традициям — поэтому казавшуюся спящей старую Охотницу обняло пламя погребального костра. Майя — бывшая Кукла — держала в ладонях старую сампоньо, на которой её успела научить играть Эйлин. И ночь прорезала песня дерева и воздуха, провожая ушедшую тягучими, звонкими нотами древней мелодии далёкого народа. 

   Старая Охотница прожила долгую жизнь, в которой мало о чём жалела, поэтому когда наступил час — стёрла со щёк названных дочерей слёзы и невесомо стукнула их по лбам казавшимися почти прозрачными руками. 

   — Не смейте грустить о старой вороне, — едва заметно улыбнулись сухие губы. — Я хочу слышать ваш смех, когда буду подниматься дорогами духов. 

   Чистый, спокойный огонёк отгорел своё и рассыпался яркими искрами, улетевшими с ветром. 

   Ушёл Гаскойн, пережив любимую на пять долгих лет, а старого ворчуна Хенрика — на все двадцать. Уже давно взрослые дочери к этому моменту не только успели обзавестись своими семьями, но и вовсю растили детей, благодаря неуёмному жизнелюбию и привязанности которых старик и прожил так долго. Совсем чуть-чуть не дотянул он до момента, когда смог бы увидеть правнука... 

   Рваный, жгучий огонёк погас, спокойно уснув в мягком пепле. 

   Все думали, что Вальтр умер по трагической случайности — мало кто в его возрасте способен пережить падение с лестницы. Никто так и не узнал, что сердце почтенного законника остановилось ещё до того, как он сделал шаг на первую ступеньку. Легкая смерть унесла женатого на работе старика, по всем правилам завещавшего нажитое единственному, кого согласился признать наследником. 

   И Гилберт со всей благодарностью отдал дань уважения наставнику, сделавшему из скромного библиотекаря весьма неплохого адвоката. 

   Ровный, сильный огонёк сдуло нежданным порывом ветра. 

   Брегис продолжала жить. Провожать старых друзей. Поддерживать оставшихся.  

   Гилберт передал ей библиотеку, когда окончательно решил пойти дорогой адвоката, и Охотница оказалась умело припёрта к стенке, чтобы не суметь отвертеться от этого подарка. Зато она же посмеивалась и подтрунивала над изрядно заматеревшим мужчиной, когда тот готовился сделать предложение Майе, нервничая как мальчишка. И с удовольствием повеселилась на их свадьбе, не вспоминая о том, что осталась в старом доме одна. 

   Брегис полюбила прогулки по городу. Улыбаться знакомым лицам, перебрасываться парой слов. Ходить в гости к друзьям, неизменно приберегая для них какой-нибудь подарок, чтобы не являться с пустыми руками. 

   Ворон и вовсе как-то раз нахально предложил Охотнице стать крёстной для его с Арианной детей — и она с удивлением не нашла причин отказать. Смешнее всего оказалось выражение его лица, когда Брегис согласилась — похоже, рыцарь не особо-то ждал положительного ответа, чем вызвал мягкий смех благоверной, нежно погладившей явственно округлившийся живот. Но и недовольным Ворон не выглядел — видимо, представил, как вытянутся прочие высокородные породистые физиономии. Он и так произвёл изрядный резонанс, взяв в жёны бывшую женщину для удовольствий, и его Чикаге не раз испил чужой крови в поединках за честь Арианны.  

   Да и связь Избранницы с Кейнхёрстом не помешает обновить, королева Аннализа в накладе не останется. 

   Река времени текла неумолимо — вот уже и Гилберта согнуло, усадило в кресло и побелило поредевшие волосы. Морщины легли неизгладимой печатью на лицо Майи, из хрупкой девушки ставшей пышущей жизнью матроной, счастливой матерью и бабушкой, державшей хозяйство уверенной, властной рукой. Гилберт посмеивался, целуя пальцы жены, что дома именно она — царь и бог. Кто бы мог вспомнить при виде этих двоих болезненного парня с затравленным взглядом и безукоризненно-бесстрастную Куклу? 

   Брегис любила бывать в этом доме, любила греться в тёплой атмосфере обыкновенного, незамысловатого человеческого счастья. 

   И со всей Охотничьей жестокостью расправилась с убийцей заслуженного адвоката, решившим, что ушедший на покой старик — самая удачная цель для мести. А потом нашла и тех, кто стоял за этим — их коснулся Хью, сделав участь не менее незавидной. 

   Это не вернуло прежнего счастья в осиротевший дом — но ожесточившийся взгляд Майи, в какой-то момент ставший так похожим на взор леди Марии, блеснул благодарностью. Для неё по-прежнему оставался смысл жить, она по-прежнему была не одна. 

   Внуки, правнуки, потомки... Последним ушёл Ворон — Нечистокровные хоть и славились изрядным долголетием, но всё же не были бессмертны подобно их Королеве.  

   Но рыцарь Кейнхёрста даже так смог избежать мирного смертного одра и припавших к нему потомков. Он встретил конец сообразно своему статусу, ярко блеснув напоследок в смертельной схватке с зарвавшимся молодым поганцем, решившим, что раз дни славы Серебряного Ворона давно ушли — то можно и попытаться вырвать из этих когтей кусочек для себя. Старый рыцарь знал, что не победит. И на его губах так и осталась торжествующая усмешка не проигравшего, пока глаза полного сил наглого юнца неверяще стекленели по мере того, как стремительно ширилась багровая лужа на каменном полу. 

   Сильный, гордый огонёк в злой вспышке забрал с собой чужую жизнь, утихнув навсегда. 

   — Благодарим, что пришла, — Королева Кейнхёрста лично явилась на похороны своего верного рыцаря. И быстро заметила невысокую фигуру в плаще, что стояла поодаль от остальной процессии, не желая смешиваться с толпой.  

   — Как я могла пропустить возможность убедиться, что старый пернатый наконец избавил мир от своего присутствия, — раздался тихий, сухой смешок, и из-под капюшона на Аннализу поднялись старые глаза на молодом лице, такие похожие, и всё же — непохожие на её собственные.  

   Брегис ни на йоту не изменилась. Время безмятежно обтекало по-прежнему гибкое, сильное тело, не прибавив ни одного седого волоса, не отпечатав на по-юношески гладком лице ни одной морщины, не тронув мышцы предательской слабостью. Возможно, тут было чему позавидовать.  

   А возможно и нет.

   Королева покачала головой. Пожалуй, единственная, кто хоть как-то мог понять теперь уже действительно — последнюю Охотницу. 

***

   Он навещал их. Заглядывал ночным мраком в окна, касался чувствами, а совсем изредка — приходил поговорить. Вальтр с улыбкой салютовал приветствием Лиги. Ворон кратко кивал. Гилберт приглашал присесть. Родная кровь, наречённая Майей, радостно улыбалась. Гаскойн обречённо вздыхал. Эйлин отпускала очередной комментарий. 

   Такие разные, такие красивые в своих различиях, особенностях, жизни... 

   И Брегис. Она приходила к нему всегда. Делилась новостями, разбрызгивая искры смеха, пушистые лучи счастья и мягкие волны любви.  

   А потом друзья начали уходить. И с каждым угасшим огнём за мерцающим золотом света начала копиться мгла печали. Когда Брегис осталась одна в напоенном теплом доме, она стала всё чаще приходить дремать в мир покоя, тихо приваливаясь к глянцевому боку. Чтобы потом вернуться — и смотреть в ночь, засыпая лишь под утро.  

   Она не была одна — потомки не забывали, любили ту, что всегда была рядом неизменной струной мира, и Брегис в ответ любила тоже, растворяя иглы одиночества в весёлом смехе и искренней привязанности. 

   Для Великих время течёт иначе, и разум их неизменен в вечном движении, подобно океану. Но она оставалась человеком — и за мглой печали стали копиться камушки усталости.  

   Всё чаще Брегис приходила просто помолчать, прижимаясь к антрацитовой шкуре и гладя вытянутую морду. И мир покоя тихо, грустно пел её душе, раз за разом возвращавшейся, чтобы не быть одной. 

   Он приходил в ответ. Сдувал мутную дымку одиночества, надёжно осевшую, въевшуюся в дерево и камень старого дома. Аккуратно собирал редкие жемчужины горьких как морская соль слезинок. Выдёргивал затвердевшие иглы печали. 

   "Ты никогда не будешь одна". 

   Но искра всё же начала болеть, жечься тоской, предчувствуя серое цунами неотвратимого. И над этим он был не властен. Он, Великий — не мог ничего сделать с тем, что опутывало родной светоч несовершенным совершенством человеческой души. 

   — Род Ворона разросся просто неприлично, — она лежала на свёрнутых кольцах щупалец и скользила пальцами по одному из них, запрокинув голову в вечно ночное небо Сна. Мерный рокот Хью окутывал разум стиравшей усталость прохладой, и Брегис точно знала, что тот уже очень давно пользуется своей властью над сознанием, чтобы облегчить её нечеловечески долгую жизнь.  

   — Будешь смеяться, впрочем, ты наверняка уже это знаешь, но младшие наследники опять сцепились с неистовыми потомками Гаскойна. Помнишь его? 

   В ответ пришли подобие ворчливого вздоха и яркий образ стоявшего в пол-оборота мощного мужчины в плаще уже старинного ныне кроя, с повязкой на левом глазу,.  

В носу защипало, а мир вокруг дёрнулся, начал расплываться. От Хью дохнуло тревогой и виной. Он не хотел расстраивать Брегис. 

   — Покажи их, — хрипло попросила она, утирая слёзы. — Покажи наших друзей. Я хочу их вспомнить... 

   Потому что время нещадно стирало детали, размывало черты, оставляя тоску и острое ощущение несправедливости. Лишь тепло, что неизменно будили эти воспоминания, говорило яснее всяких картинок: они — были. Она — помнит.  

   И всё же этого было недостаточно. И, глядя на дорогие сердцу образы давно ушедших, Брегис понимала, что слишком засиделась на этом свете. Вечно молодая, вечно сильная бессмертная Избранница... И даже любовь к Хью уже не могла перевесить этого груза, который человеческие плечи не были способны выдержать. Как справлялась с этой ношей Аннализа — Брегис не спрашивала. Наверное, Королева и впрямь уже давно не человек. 

   "Отпусти меня..." 

   Те слова, которых так боялась искра. Те слова, которые он уже ждал, смирившись с неизбежным. 

   Огромное тело подёрнулось рябью, и впервые за столетия Хью принял облик мира людей здесь, в мире покоя. Брегис стояла перед ним, и в старых глазах его бессмертной любви жглась горькая надежда, пропитанная сухим шелестом печали, обрамлённая дымкой страха. Она боялась его отказа. Она знала, что он захочет отказаться. 

Он очень хотел отказаться.

   Чёрные руки обняли Брегис — так по-человечески, так крепко и нежно. Он не смог, не сдержался — и она вздрогнула, когда её струны дёрнуло его тоской. Царапнуло безнадёжно иссохшими осколками ракушек боли. 

   — Отпусти меня, — прошептала Брегис, гладя его, обнимая так же отчаянно-крепко, бросив в тёмный океан дрожь своей боли и тоски. Она ведь тоже по-прежнему любила...

   — Я так устала, Хью. Отпусти... Позволь мне уйти. 

   Его ладони легли на бледные щёки. Шесть мерцающих зеленью глаз встретились с сухими карими напротив. Она смотрела с надеждой, почти мольбой. 

   От искры хлестнуло воем боли, рванувшим струны штормовым валом. 

   По чёрным пальцам стекали багровые капли. На окровавленных губах проступала улыбка. 

   "Найди тех, кто сможет тебя полюбить. Ты сможешь. Я верю. Быть может... ещё..." 

   Стройное тело безвольно обмякло. С хлюпаньем вышла из пробитой навылет груди рука, тут же потерявшая человеческие очертания. Теперь в его мире покоя... 

   Пусто. 

***

   — Тётя Брегис? Тётя Брегис! Мы вернулись! — высокий, крепко сбитый мужчина шагал по хорошо знакомой тропинке через заросший сад, неся на плече беззаботно болтавшую ногами девочку. Мальчик постарше скакал рядом чуть ли не вприпрыжку — они только что вернулись из большого воздушного путешествия аж с другого континента, и тётя наверняка будет рада услышать рассказ об этом. Ещё бы, ведь они летали на самом настоящем а-эр-о-лайнере! И сверху видели огромных китов, когда он немного спускался к морю в ясную погоду! И ещё... 

   — Пап? — далёкий потомок Охотника по имени Гаскойн поднял удивлённые глаза на замершего родителя.  

   — Бабушка... спит? — неуверенно спросила девочка, обнимая отца за шею. 

   — Да, дети... — тихо отозвался мужчина и коротко тряхнул серой гривой волос. — Бабушка спит. Не будем ей мешать. 

   В кресле у окна сидела, запрокинув голову на спинку, седая до снежной белизны старушка. И на её умиротворённом лице застыла счастливая улыбка. 

   А после ухода притихшего семейства хрупкое тело рассыпалось серебристой пылью, окутавшей старинный домик.

   Последний в своём роде в черте Ярнама.