Они решились. Сделали выбор, раскатившийся по застонавшим струнам дисгармонией грубой злобы и ядовитого огня фанатизма. Дикой, жестокой жажды изучить, подчинить — или уничтожить.
Родная кровь обняла огромную вытянутую морду.
— Тебе пора, — она уже почти совсем живая. Она хочет тоже выйти в мир людей, хочет тоже родиться.
После этой ночи — сможет. Он уже уронил кристалл обещания в протянутые руки просьбы.
Но пока — струны натянулись, зазвенели, гоня раскатистые волны разворачивающейся силы в бездонный океан. Мир покоя колыхнулся, вечная луна незримой дрожью налилась кроваво-солёным багрянцем.
Ярко сияющие огни непокорных путеводными нитями оплели космический мрак прохода. Их сила, решимость, ярость и боль пели злую песнь, расшатывая вспышки искры, что наливалась грозовой неотвратимостью намерения.
И Брегис была в этой песни сердцем, что сияло белой звездой с запахом крови.
Он сегодня явится миру людей. И Старшие не станут мешать.
Потому что у любого выбора есть последствия.
***
— Пули остались?
— Пять штук.
— Нда.
Гаскойн с тихим шипением поправил насквозь промокшую повязку, что закрыла левый глаз. Джура успел пошутить, что теперь у них четыре глаза на троих. Джура успел убить троих, прежде чем его отшвырнуло к комоду удачным выстрелом какого-то сопляка, мгновением позже расплескавшего свои мозги по стене.
— Эх, жаль, мы не на моей башне... Там бы мы...
Огонёк злой, циничной, но всё-таки веры потух.
Тяжело дышала Эйлин. Её руки уже не так быстро и точно вскидывали пистолет. Уже сполна напился крови бывших соратников большой топор.
Гаскойн не ошибся, считая, что одним его отрядом дело не ограничится. И вторая группа карателей вновь откатилась на первый этаж, с которого давно успела выдавить Охотников наверх.
Кажется, это конец. Силы Эйлин на исходе, он тоже не так молод, как был раньше. А внизу копошилось ещё семеро. И их на этот раз хватит. Звенел ожесточившийся голосок дожившей до конца кровавой святой.
Обидно.
Но...
В виски ткнулось тупое шило, и Гаскойн охнул, зажмурился, смаргивая выступившие слёзы сквозь шорохи и капель. По какому-то наитию добрался до разбитого окошка и распахнул драные занавески. И хрипло выдохнул.
— Эйлин!
— Да, — старая подруга грустно улыбалась, уронив ослабевшие руки на колени. — Он пришёл.
А снизу доносились крики животного ужаса.
***
— Никогда бы не подумал, — Вальтр зубами разорвал ткань, наскоро заматывая кровавый цветок раны в чужом плече, — Что кейнхёрстский рыцарь станет защищать ярнамитов.
— Не несите чушь, — прошипел сквозь зубы Ворон, дёрнув головой. Серебряные пряди уже слиплись от пота и крови. — Я здесь не ради этих обывателей.
— А, ну да, как я мог забыть... — если бы не мутящая голову боль, рыцарь смог бы послать этого законника с его слишком понимающим тоном.
Палачи тоже оказались не дураки, несмотря на разом вспыхнувшую и подогретую фанатизмом ненависть. И защитники часовни от души порадовались богатству архитектурных красот, за которыми можно было укрыться. Теперь, правда, от многих остались одни лишь обломки, к вящему расстройству Вальтра.
Шприц с кровью ушёл на двоих. Ворон проверил, как шевелятся пальцы — придётся в эту руку переложить пистолет. Ничего, так он тоже умеет. А Палачей, теперь возглавляемых Альфредом, ждёт очередной сюрприз.
Краткая передышка подходила к концу. А пуль и так осталось лишь две. Как раз на выстрел. Рыцарь глубоко вздохнул и посмотрел на Вальтра. Тот сидел, полуприкрыв глаза, и поглаживал туго перетянутую кисть, на которой не хватало двух с половиной пальцев. Когда придёт время — законник вновь забудет про боль, заводя песню своего странного оружия, но сейчас его морщины в свете луны казались глубокими бороздами на лице старика.
Вот уж о чём Ворон точно не мог помыслить — так это о том, что ему доведётся сражаться бок о бок с кем-то вроде этого Вальтра. С чужаком — и не бояться за свою спину.
Чикаге вновь испил крови хозяина — и багровое, в очередной раз показавшееся стеклянным, лезвие вновь вгрызлось в плоть врага. Сил коварное оружие забрало уже много — но трупы Палачей того стоили. Рыцарь убивал их с каким-то тяжёлым, мрачным удовольствием, вновь и вновь танцуя по краю, безобразно и без сожалений мстя за несбывшееся. Лично обрубая саму возможность такого будущего. Сейчас — и вовсе по волоску, держа клинок лишь здоровой рукой.
Шлем скрывал почти мертвенную бледность Ворона, но это уже не играло роли — Палачи знали, видели как минимум то, что он ранен.
Но и их осталось лишь двое. Альфред сбросил свой погнутый золотой "рупор" и торжествующе оскалился. Рыцарь издевательски поклонился, приглашая к поединку. Пистолет висел в неподъёмной руке словно бы мёртвым грузом.
Рядом второй уцелевший Палач кружил вокруг Вальтра.
— За мастера Логариуса! — Ворон видел сумасшедшие голубые глаза и направленное в лицо дуло. Увернуться до конца не вышло: выстрел оглушил, сорвал шлем, ободрав лицо в кровь глубокими рваными царапинами — но Палача всё равно встретил бешеный взгляд чёрных глаз и широкий оскал.
И казавшаяся нерабочей рука вскинула двуствольный пистолет, разрывая последними пулями грудь Альфреда почти в упор, пачкая светло-серое одеяние в красивый, правильный багрянец. В глазах врага успели промелькнуть почти детские недоумение и обида, прежде чем его тело рухнуло под ноги рыцарю Кейнхёрста.
А занёсший над оступившимся Вальтром каменный молот Палач закричал и сжал голову руками, роняя оружие. Законник неуверенно поднялся на ноги — и его лицо заливал не серебряный, но алый свет. Ворон тоже поднял голову — чтобы громко, счастливо расхохотаться в заполнивший небо диск Кровавой Луны. Он не слышал голоса Вальтра, смаргивал заливавшую глаза кровь и смеялся, пока кроме тревожного шума моря и алого света вокруг не осталось ничего. А потом исчезли и они.
"Спасибо!"
***
Дыхание билось в горле комом, в боку кололо, но он продолжал бежать. Чужой пистолет оттягивал пояс, тяжёлая трость неудобно стучала по ноге, а левую руку опутывал "сувенир", отливавший живым блеском в лунном свете.
Его когда-то принесла Брегис, посмеявшись, что нормальных подарков не нашла, поэтому Гилберту, как вроде бы любителю всяких диковинок, пусть будет на полку такая штука.
А когда он рассеянно провёл ладонью по этому болезненному напоминанию о брошенной на произвол судьбы подруге, желтовато-белые жгутики дёрнулись и оплели кисть, заставив вскрикнуть от неожиданности. Ещё один вскрик — от рванувших из сложенных рук ослепительных звёзд, оставивших жжёные дыры в дереве и обугленные следы — на камне.
Второй раз он запустил этот "звездопад" уже осознанно. Потёр висок, глядя то на следы этой случайности — случайности ли? — то на сам "сувенир". И бросился искать отброшенное хористами оружие Брегис.
Одинокая тощая фигурка бежала по ночному Ярнаму следом за той, кого, как считал Гилберт, не стоило покидать.
***
Главный Собор Ярнама. Огромное, монументальное здание, олицетворяющее мощь и власть Церкви Исцеления над городом. Широкая лестница разносила звуки эхом — когда-то это было проблемой из-за Ворона. Но не теперь, когда скрываться не от кого. И некуда.
Брегис не знала, что придумают жадные твари под личиной людей. Не знала, что с остальными. Страх за них морозил душу, подогревал пока ещё слабо тлеющую злобу.
Но пока что над всем довлела неизвестность.
По краям огромного зала, не помнившего ни воя монстра с золотым медальоном в огромной лапе, ни свирепого безмолвия жестокого боя, стояли служители. Палачи, Чёрные, Белые, Хористы. Отдельно стояла группа в узнаваемой форме Бюргенверта. Конечно, как же без них...
И три фигуры в регалиях наивысших чинов этого парада лицемерия.
— Брегис, названная Избранницей нового Великого, — произнёс полный старик в облачении Верховного Викария. — Ты обвиняешься в ереси и подрывании основ Церкви Исцеления. У тебя есть, что сказать нам?
— Не многовато ли чести для кого-то вроде меня? — Брегис демонстративно обвела жестом высокое собрание. К демонам всё. Она не станет играть по их правилам. Хотят выслушать? Пожалуйста!
— Но раз вы так любезны, то для начала у меня встречный вопрос, — Охотница нагло не опускала взгляда, не проявляла ни страха, ни уважения. — Когда это жизнь стала ересью?
Поднялся ропот, утихший с властным жестом всё того же старика.
— Я вижу, — скорбно произнёс он, — что это сердце оплела ядовитая лоза бунта. Она не слышит наших слов.
Заставить эту женщину оробеть в непривычной обстановке не вышло. Её не впечатлила ни монументальность Собора, ни пристальное внимание всех присутствующих. Оставалось лишь гадать, за что, почему она так отталкивает Церковь. Не могла же она что-то знать?
— О, конечно, — оскалилась Брегис, — Ведь ответить-то вам нечего.
— Раз с этим закончили, — прервал вновь начавший было нарастать шум статный пожилой мужчина в одеждах Хора, — у меня есть один вопрос.
Пронзительный взгляд по-рыбьему стеклянных глаз вызывал чёткое предчувствие чего-то нехорошего. И оно оправдалось.
— Скажи нам, Охотница. Великого можно убить?
Время застыло. Брегис моргнула. И возблагодарила Вальтра за науку сохранять лицо. Изумление она не скрывала — и не смогла бы. Зато за ним так удачно удалось спрятать вспыхнувший ужас осознания.
Не Охотница была целью всё это время. Вернее она была — но лишь главной ступенькой к куда более глобальному решению проблемы. В Церкви ведь тоже не дураки сидят. И беспринципных ублюдков с дикими идеями там хватало всегда. Вспомнить хотя бы Кос и ту деревеньку...
Лгать в глаза у Брегис получалось плохо. Но что если не сказать всей правды? Вернее подать её так, чтобы рисковать не захотелось?
— Охотница, мы задали тебе вопрос.
— И я вам на него отвечу. Сейчас только, дайте осознать глубину истинного богохульства Церкви, — отозвалась она, протягивая время. Получила в ответ очередную волну ропота, впрочем, не такого громкого, как ожидала. Но, как ни странно, часть людей отвела взгляд: в основном, из Чёрных. — Нет, Великого убить нельзя, — быстро глянула на вытянувшиеся в откровенном недоверии лица. Ну ничего, сейчас добьёт. Постарается.
На губы помимо воли вылезла гнусная ухмылка, невольно скопированная у Джуры.
— По крайней мере в привычном вам понимании. И, поверьте, если попытаетесь — этот город будет обречён, и вы — в первую очередь.
— И почему же мы должны поверить твоим детским угрозам? — насмешливо спросил третий, носитель мантии Бюргенверта. Что характерно — не Мастер Виллем. То ли ректор Бюргенверта был тяжел на подъём, то ли осторожен...
Брегис подняла голову, почти ласково улыбнулась и нараспев произнесла некогда намертво врезавшееся в память:
"Бездонно проклятье, бездонны пучины,.."
С краёв Собора по нарастающей донёсся беспокойный шум. Небо в высоких стрельчатых окнах дрогнуло, и серебро лунного света начало меняться.
"...поглотят что будет — и что уже было", — почти торжественный голос Охотницы с неожиданной силой раскатился по залу, донеся строки древнего стиха до каждого.
— Что за бред?.. — Викарий осёкся, вместе с прочими подняв голову к потолку, чтобы увидеть льющийся из окон алый свет.
Не приходи сюда! Они хотят убить тебя! Их тут много, со всеми даже ты не сможешь...
Мысленный крик оборвала волна понимания, любви и желания успокоить, и Брегис чуть не закусила губу от беспомощности. Хью уже здесь, и его ничто не остановит в стремлении защитить. Значит, надо продолжать играть. Играть на жизнь — как и всегда...
— Что это значит, Охотница?! — сильные мира сего изрядно утратили свой высокий лоск. Учёные лихорадочно бегали глазами, Викарий пытался не показать своей паники, явно граничащей с истерикой.
— То чего вы хотели, не так ли? — холодно улыбнулась Брегис. Поздно уже бояться — и в голове стало звонко и чисто, когда над головами людей начал проявляться столь знакомый силуэт.
Они это почти не предусмотрели. Привыкнув к пассивной и всего лишь найденной Ибраитас, никто не ждал явления Великого — тем более так скоро. Часть из чинов пониже так вообще до сих пор не верила в его существование. В любом случае, они даже пальцем пока не тронули Избранницу, чтобы спровоцировать это! Хотя что стоит женщине воззвать о помощи к своему покровителю... Другой вопрос, что он действительно всё-таки откликнулся.
***
В Соборе колыхалось зловонное марево страха, пронизанное прожилками бессильной ненависти, вспышками больного любопытства и почти незаметными искрами исступлённого, безумного раскаяния. А среди этого всего яркой звездой сияла Брегис. Она смотрела на него — с тёплыми раскатами восхищения и надежды. И люди вокруг пятились от отзвуков космоса, дыхание которого морозным колоколом било в разум непостижимым.
Он спустился — и перед ним расступились. Он обвёл немигающими глазами зал — и лишь единицы рискнули встретить этот взгляд.
Торчащие из спины рёбра шевельнулись, грива щупалец колыхнулась — и он заскользил вперёд, к Брегис, перекатывая мощные кольца хвоста по каменному полу.
— Стой! — и антрацитовая морда едва заметно повернулась к женщине, что держала в руке пистолет, направленный на Охотницу. От неё во все стороны расходились драные струны фанатизма, разило чужой кричащей кровью и плавились пятна предвкушения.
— О, так ты действительно понимаешь! — чумной восторг в голосе, звериный голод в глазах. — Я вышибу мозги твоей драгоценной Избраннице, если ты не остановишься!
Брегис всё это время не шевелилась, плеща досадой, злостью на себя... и доверием к нему.
А шесть нечеловеческих глаз бесстрастно взирали на безумную. Она ещё что-то говорила, но её слова заносил песок неважного.
Потому что позади неё воссиял чистый луч гнева, с отчаянным громом решимости мощью сердечной веры взявший звёздное пламя хрупкими смертными руками.
И не назвавшаяся Йозефкой упала, пробитая навылет жгучими осколками космоса.
***
Кровь кипела, когда Гилберт поднимался по казавшимся бесконечными ступенькам Собора. Привычная боль грызла виски, чтобы колоколом знакомого рыка ударить в голову при виде огромного глянцево-чёрного силуэта, застывшего среди казавшихся игрушечными фигурками людей.
Он покачнулся, охнул — но людям рядом тоже было не до непрошеного гостя, и Гилберт вновь двинулся вперёд, стараясь не смотреть на колышущееся марево щупалец. Сердце выбивало грудную клетку, дыхание рвало глотку — но он должен дойти. Должен знать, успел ли...
Тонкие губы разошлись в хищной, слишком широкой для добродушного библиотекаря ухмылке, чтобы тут же превратиться в злой оскал. Не знавшие оружия руки почти торжественно взвились в воздух, подставляя ладони жестокому сиянию звёзд, созревшему в ладонях.
Успел. Спас. Отомстил за свою слабость.
— Гилберт? — выдохнула Охотница, и бледный как полотно парень слабо, нервно улыбнулся, потирая лоб. Она сама не поняла, как успела оказаться рядом с этим тощим тихим упрямцем. Вот уж от кого сложно было ожидать... нет, не прихода сюда, а того, что давний трофей Хью в его руках вновь обретёт силу.
Брегис дёрнула уголком рта:
— А ты полон сюрпризов, а? — тем временем Великий вновь продолжил движение к ним, и оцепеневшие было люди вновь зашумели. По глазам резанул блеск оружия — и в руках Охотницы оказалось её собственное. Гилберт опять улыбнулся — какой-то незнакомой, бесшабашной улыбкой, и сложил руки, формируя новую вспышку.
— Выходит, так.
Человеческая масса чувствовала численный перевес. Чувствовала, что, возможно, у неё есть шанс.
Раздались первые выстрелы.
***
Он явился не говорить. Не объяснять — хотя кто-то это точно назвал бы "наглядным объяснением", и, пожалуй, был бы даже прав. Так что когда люди подняли оружие — на него, на Говорившего, на Брегис — Собор содрогнулся.
"Нет", — струны разума взвизгнули, стегнув наотмашь по вязкой массе, окрасив мир в мутный багрянец. Выхлёстывая не переваренные знания через уши, кипящим жаром выдавливая брызги кровавых слёз, чесоткой живого в не готовых к принятию мозгах.
Искра не раз задавалась вопросом, почему же Великих было можно убить силами лишь двоих почти бессмертных смертных. И он пришёл к странному в своей вывернутой гармонии выводу — Великие давали шанс. Общающаяся давала шанс. Прочие же были тенями памяти в недрах Кошмаров, озлобленными, отчаявшимися, жестокими. Они почти потеряли свою связь с космосом, и безумие непостижимого более не подчинялось им, отдавшим голос сути в хор бездонного проклятия. Им нечего было терять, и нечего давать смертным врагам.
А он просто не стал предоставлять ненасытным шанс.
Лишь двое оставались на ногах, пока волны космических ветров отражались от каменных стен. Бережно укрытые ласковым покрывалом мрака, осенённые плетёной тенью подобия крыльев от того, что не могли постичь даже они. Даже Брегис.
***
Когда мягкая чёрная дымка рассеялась, глазам предстала страшная картина: вповалку валявшиеся тела, изуродованные вздувшиеся головы, выпученные алые бельма, искажённые мукой лица — и побагровевшие стены и пол Собора, словно впитавшие в себя не только кровь, но и свет Кровавой Луны, продолжавший литься сквозь уцелевшие стёкла и оскалившиеся пустотой проёмы.
Гилберт вновь побледнел, зажал рукой рот и часто задышал. Но не от того ужаса, как Брегис поначалу подумала. Нет, он лихорадочно ощупывал собственные зубы, не сводя широко раскрытых глаз с результата кары Великого. И трясся крупной дрожью, с трудом удерживаясь на ногах, не замечая струйки крови под носом.
А потом их обоих мягко подхватили антрацитовые щупальца. От Хью пришёл укол сожаления, а прохлада поддержки принялась смывать с разума солёный налёт живого шевеления и мигрени. Не ощущалось ни раскаяния, ни грусти. Он сделал то, за чем явился этим людям. И баюкал попавшего под непосильный удар Гилберта низким рокотом, к которому Брегис так привыкла.
Охотница научилась различать многие оттенки чувств, которыми с ней делился Хью, и теперь облегчённо грелась в этом безбрежном океане, уже давно не боясь утонуть. Горечь безмолвного извинения, тихая радость, гордость и сжимающая сердце нежность, невесомыми лепестками гладящая кожу. Любовь Великого — странная, нечеловеческая, до слёз искренняя...
Может, поэтому Хью так легко стал им?
Монструозные очертания поплыли, начали дымчатым туманом свиваться в одну точку — и немного отошедших от случившегося людей на каменный пол опустил уже человеческий силуэт, на сей раз не ставший прятать щупальца в иллюзорном подобии плаща Охотника. Взблеснули шесть кристальных звёзд на знакомом лице — и "лишние" не закрылись, попеременно мерцая в непроглядной черноте.
— Идёмте, — тысяча песен отразилась от стен тихим шорохом, от которого среди поля трупов шевельнулись те, кто в сердце нёс раскаяние.
Но Брегис и Гилберт этого уже не видели.
А потом снаружи раздалось гудение воздуха, словно от взмаха огромных крыл.
***
— Если бы не этот ваш Хью, ничего бы не было! — один из рабочих хмуро крякнул и скрестил руки на груди, неодобрительно покосившись на подавшего голос главу маленького семейства. Нищий презрительно хохотнул:
— Ой, да не смеши. Церкви только повод дай приебаться. Не было б этого Великого — придумали б другого, чтобы неугодных убирать.
— Не выражайся при ребёнке! — тут же взвилась мать. Мальчишка же задумчиво глядел в сторону запертых ворот часовни и на ругань взрослых, казалось, внимания не обращал. А Агата смотрел на раскаляющуюся атмосферу и бессильно сжимал костлявые руки. Ораторским даром его природа не наделила, увы.
— Да ваш ребёнок и не такого наслушался уже, — отмахнулся нищий. — Эй, малец!
— Я запрещаю тебе с ним общаться, — тут же отрезал мужчина, и ребёнок, разочарованно вздохнув, снова отвернулся. — Сын, что ты там такого интересного увидел? Двери крепкие, эти головорезы не прорвутся.
И в этот момент с той стороны раздался стук. Уверенный, требовательный — но не грубая попытка вломиться.
— Куда?! — взвизгнула женщина, когда мимо неё алым призраком скользнула Арианна. — Совсем спятила, кейнхёрстская шлюха?!
— Дамочка, вы бы сами рот с мылом вымыли, — хмыкнул нищий, пока царственно проигнорировавшая обоих Нечистокровная приблизилась к воротам под тревожным взглядом Агаты. Помедлила. Прикрыла глаза, приложив тонкие пальцы к виску.
— Да.
— Арианна, открывайте, — приглушённый голос Вальтра вырвал у всех присутствующих вздох облегчения. И Агата первым бросился помогать женщине отворять тяжёлые створки, после чего к ним присоединился и один из рабочих.
— Помогите занести, у него обширная кровопотеря, — в четыре руки перенесённый на импровизированный лежак Ворон казался призраком себя самого. И без того бледная кожа на фоне набрякших кровью багровых борозд казалась почти прозрачной, а дыхание едва угадывалось под перьями плаща. И всё равно люди откатились назад, пока Арианна и Агата хлопотали над бесчувственным рыцарем, в то время как Вальтр устало привалился к стене, положив рукоять пилы-вертушки на колени. Его раны подождут.
— А может того, — подал неуверенный голос возница. — Добить его?
Арианна бросила на съёжившегося мужчину полный холодного презрения взгляд.
— Добивалка не отросла, — в исполнении мелодичного голоса это прозвучало особенно обидно.
— Ты тоже не наглей, — фыркнул второй рабочий. — А то Палачи могли тут порешать и кейнхёрстцев поганых.
Вальтр открыл глаза, Агата вздрогнул, но не отвлёкся, а женщина по-прежнему холодно улыбнулась.
— Всё может быть. А с ними — и пару горожан.
— Поддерживаю, — осклабился нищий. — А то Луна в голову кому-то, видать, сильно ударила.
Мужчина от такого слаженного отпора заметно сдулся и замолк, получив тычок под рёбра от коллеги. Больше работе над раненым никто не мешал. Троица девиц продолжала жаться в уголок, супружеская пара заключила сына в кольцо, не позволяя тому далеко отходить, а нищий и вовсе вольготно развалился на полу, подперев голову рукой. Кажется, он один в этой атмосфере чувствовал себя непринуждённо, и алый свет из окон не вызывал никаких неудобств.
— Кровь осталась? — Агата покачал головой, и Арианна закатала рукав. — Тогда бери мою.
А пока хранитель часовни колдовал с переливанием, женщина свободной рукой аккуратно убрала слипшиеся пряди с взмокшего лба Ворона, едва коснувшись кончиками пальцев холодной кожи на щеке. Дыхание рыцаря немного выровнялось, но бледность никуда не делась, да и в сознание возвращаться он не спешил.
Тени в углах сгустились, шевельнулись. Люди вздрогнули и сбились плотнее. Вальтр вновь поднял тяжёлые веки, устало сощурившись — и улыбнулся.
— А я всё думал, удостоюсь ли чести такой, — на пороге часовни стоял Великий. Никто его с человеком не перепутал бы даже с большого перепоя — и нищий резво убрался с дороги, подозрительно вглядываясь в шестиглазое лицо.
Сидевших неподалёку от Ворона окатило одобрением, и Арианна почти испуганно подняла глаза. Она не забыла это лицо. Но всё равно отчаянно боялась сути.
Почти незамеченными за неверными очертаниями в часовню скользнули Брегис и Гилберт. Охотница тут же выцепила взглядом Вальтра и присела рядом, доставая склянку с кровью. Не случившийся глава Лиги усмехнулся.
— Дело выиграно?
— С блеском, — одними губами отозвалась Брегис, протягивая наполненный шприц. Недостаток пальцев на руке наставника она не заметила.
— Не бойся, — звон голосов мягко окутал Арианну, и она прерывисто вздохнула. А затем, пытливо вглядевшись в зелёные кристаллы нечеловеческих глаз, послушно отодвинулась, и тьма сгустилась возле импровизированного ложа Ворона, по-живому ластясь к антрацитовым ногам.
Мягкий шёпот моря наполнил часовню, когда чёрная ладонь медленно легла на грудь рыцаря, и тот сипло вдохнул. Пальцы Арианны сцепились до побеления костяшек. Пахнуло солью и тёплым камнем.
Веки Ворона дрогнули, и он приоткрыл мутные глаза, поведя зрачками в попытке разглядеть окружение. Вокруг колыхалась хорошо знакомая живая чернота с изумрудными звёздами.
— А я надеялся, что на том свете меня встретит кто-то посимпатичнее, — тихо прохрипел он и уловил звенящее касание смешка, от которого по коже привычно пошли мурашки. Глаза Великого пропали из виду, и мрак рассеялся, являя взгляду знакомое внутреннее убранство часовни. И замершую рядом Арианну. А вот неприятным открытием оказалась боль по всему телу, накладывавшаяся ещё и на премерзкую слабость.
Великий отвёл его от края, но шаги до выздоровления рыцарю предстоит сделать самому.
— Сегодня больше никто не умрёт, — голос Хью раскатился по часовне волной птичьих голосов. Гилберт обессиленно плюхнулся рядом с Вальтром, который, в свою очередь, после порции крови заметно взбодрился. Впрочем пальцы обратно, ожидаемо, не приросли. Одна надежда на Агату, который теперь уж точно не откажет в ночлеге зверски уставшему законнику.
***
— Что-то вы не торопились, — вместо приветствия заявила Эйлин, когда на пороге очищенного от лишних церковников дома появились две знакомых фигуры, колыхнув воздух присутствием. Дремавший Гаскойн чертыхнулся и охнул, прижав руку к голове, но всё же взгляд поднял. Своими глазами... глазом видеть Великого было странно. Он не ждал этой встречи. Но рядом с Хью стояла всё та же девчонка, Брегис — видимо невредимая, и мужчина ощутил, как понемногу отпускают душу когти напряжённого ожидания.
— Город будет жить?
Тот наклонил голову, и Гаскойна коснулась благодарность, прохладной волной ослабившая усталость и боль. Обняло мягкой симпатией — и глотком свежего воздуха толкнуло уважение. Оба понимали, что Великому ведомо, о чём на самом деле в первую очередь беспокоился тот, кто сегодня пошёл на открытое предательство.
— Старика надо похоронить, — тихо проронила Эйлин, и сердце Брегис, которая успела буквально подлететь к старой Охотнице, чтобы убедиться в отсутствии серьёзных ран, тоскливо сжалось.
— Джура?..
Та лишь коротко кивнула.
Ночь охоты всё же забрала свою плату. Не могла не забрать.
А потом лунный свет вновь окрасился холодным серебром, заливая пустынные, тихие улицы Ярнама. Великий вернулся в свою обитель покоя.