Иллюзий питать не приходилось — проявленное милосердие лишь отложило неизбежное.
Часовня Идона вновь наполнилась тяжёлым духом ладана, правда отпугивал он на этот раз не зверей. Люди не желали вспоминать свои сны, верить в них — и Агата намеренно воссоздал ту обстановку, почти перестав выходить на улицы Ярнама. После того, как его чуть не разорвали спущенные кем-то собаки, хранитель часовни стал гораздо печальнее и молчаливее. Да и некоторые уже совсем не стеснялись шипеть в тощую сутулую спину гадости. А он по-прежнему оставался слишком мягким, чтобы развернуться и ответить, и лишь сильнее замыкался в себе и в круге тех немногих, кого смел назвать друзьями.
"Добрый Охотник, почему люди так жестоки?.."
А потом пролилась кровь.
— Ярнамиты, — презрительно протянул хорошо знакомый Охотнице голос, и один из зажавших её в тесном тупичке упал на мостовую, заливая камни багрянцем. — Всемером на одинокую женщину. Как низко пала чернь... Может, и правда уже начать называть вас скотом?
— Чё?! — обернувшись, мужчины наткнулись на холодный взгляд чёрных глаз и узнаваемый серебряный блеск волос. — Иди куда шёл, урод, — без прежней уверенности вякнул тот же человек и икнул, когда свет фонаря взблеснул на покрасневшей стали.
Теперь расклад точно был не в их пользу. Если сжавшей рукоять трости Охотницы они почти не боялись, забив страх наглостью, злобой и численным перевесом, то Серебряный Ворон был кем-то позубастее даже сейчас. Дурная слава Кейнхёрста колыхалась за его спиной морозным плащом, пугая слабосилков, не ставших даже вервольфами.
— Если поторопитесь, то сможете спасти своего друга, — с неискренним сочувствием заметил рыцарь, и остальная компания запоздало чертыхнулась.
— Ах ты сука! — разъярившегося молодчика быстро задвинули за спину более благоразумные подельники.
— Будь ты проклят! Будьте вы оба прокляты! — они почти бегом, посекундно оглядываясь и осыпая бранью с безопасного, как им казалось, расстояния, уволокли раненного прочь. Ворон любезно им в этом не мешал, неспешно чистя свой коварный клинок.
— Раньше я не замечала в тебе такой жалости, — Брегис вышла на свет. — Стареешь.
— Ещё одно слово — и отправишься домой в мешке, — отозвался рыцарь, убрав оружие в ножны, и лениво улыбнулся. — Конечно, прозвище "Кровавый Ворон" безмерно льстит моему самолюбию, но цену за него я пока не готов платить.
— Тогда зачем вмешался?
— Ты бы убила их всех, — не вопрос, утверждение.
И он был прав. Между своими жизнью и честью и чужими Охотница выбрала бы первое, даже не раздумывая. И точно обратилась бы кровавым чудовищем для ярнамитов, объединяя их под знамёнами Церкви.
— Отсрочка?
— Отсрочка, — а вот Ворон этим самым чудовищем был давно, так что вмешательством лишь добавил очередной штрих к своей репутации. — Прости, провожать не буду.
— Ну да, ну да...
Они оба знали, что рыцарь не вернётся к своим делам, пока не убедится, что драгоценная Избранница добралась домой.
Искра брошена.
***
Он ощущал, как струны Ярнама звучали всё резче, тревожнее. Чувствовал зревшую в гулком камне стылую гниль. По границам сознания заострённой рябью пробегало клокотание агрессии, взращиваемой ненасытными в слабых сердцах, отданных ядовитой зависти.
И тем ярче сияли чистые огни живых душ, что остались верны.
Не ему — себе.
Он знал, что Эйлин написала пропитанное терпкой, почти материнской любовью завещание, надёжно спрятав до должной поры.
Он знал, что Ворон пообещал увезти Арианну из Ярнама, когда всё закончится.
Он знал, что Агата готовился укрывать людей в часовне, что ныне была совсем не такой уязвимой, как тогда.
Он знал, что Гаскойн собрался вернуть все долги, даже не случившиеся, надсадно пылая тёмной решимостью среди гнилого озера фанатичной злобы.
Он знал, что Джура тихо готовил уличных отморозков к беспорядкам, плеща едкой усталостью.
Он знал, что Брегис не спрячется, не отсидится за чужими спинами.
И никто из них не звал его. Не спрашивал совета. Эти люди молча готовились воевать с людьми, не надеясь на высшую помощь, в отличие от врагов. Само происходящее было диким, по-настоящему безумным, неправильным. От этого искра горчила иронией и шипела едкой злобой. Искра не удивлялась происходящему, бросая в сознание раскалённые капли прошлого. И он не удивлялся. И смог наконец ответить родной крови на вопрос, что та уронила в мир вечность назад:
"Могут ли боги чувствовать грусть?"
Могут.
И тягучая тихая песнь заставила белые цветы закачаться сильнее.
***
Над Ярнамом горел закат. Очередной из тысяч до него, предшествующий тысячам после.
Но мира здесь больше не было. Запоздавшие горожане, сами толком до конца не осознавая причину своего беспокойства, торопливо возвращались домой и привычно запирали двери, задёргивали окна, закрывали ставни.
Церкви надоело ждать.
Церковь объявила ночь охоты.
***
— У нас гости! — скрипнувший злым предвкушением голос Джуры вырвал старую Охотницу из дрёмы в кресле. Постарели они, сила уже не та, дни славы давно не случились... Но это не значило, что они взяли и сдались на милость таким обманчивым мирным годам.
— Иду, — на плечи лёг плащ, струившийся чёрными перьями. Подарок ехидного не ученика в его первый и единственный визит. Давно, уже с год как лежал в шкафу, теперь, вот, повод появился вспомнить не былое...
Ибо идущие к дому фигуры в чёрных одеждах уже расписались в звериной жажде крови.
Она встретила незванных гостей на пороге, тяжело оперевшись о косяк.
— Какая делегация — и все ко мне? — пронзительный взгляд встретился с усталыми, злыми глазами Гаскойна, стоявшего во главе процессии.
— Ведьма Эйлин! — из-за широкой спины выскочила невысокая фигурка в такой же чёрной хламиде. Кровавая святая. — Во имя Церкви Исцеления, требую выдать еретичку и возмутительницу спокойствия по имени Брегис! Сотрудничайте с нами — и будете спасены!
Какая восхитительная двуличность. Сперва ведьмой назвать, потом спасением поманить. Ничего нового, впрочем.
— Брегис нет дома, — скрещенные на груди руки — не прихоть, ими так легко теперь скользнуть к скрытой рукояти пистолета. Гаскойн тоже плащ узнал, вон как ноздри раздул. Да и кто-то из молодчиков позади тоже замялся. Жаль, поленилась маску сделать... Хотя нет, она сейчас только мешала бы.
— Лжёшь, — уверенно заявила церковница. Совсем молоденькая, на вид как Брегис — куда тебя понесло, соплюху? — Не желаешь раскаяться и помочь благому делу — мы справимся сами, но если встанешь на пути — пощады не жди!
— Эй, ребятки! — Гаскойн вскинул голову и сквозь зубы неслышно ругнулся. Но никому из стоявших позади не было видно, как он кратко оскалился и подмигнул высунувшемуся из окошка чердака Джуре. — Вы пришли не в тот дом! Возвращайтесь откуда пришли, иначе... — шорох грубой ткани, и церковники заволновались, хватаясь за оружие, — охотники встретят Охоту.
— Джура! — кровавая святая чуть было не подпрыгнула от возмущения. — Ты осознаёшь, что угрожая нам, ты угрожаешь самой Церкви?!
— Я сейчас угрожаю толпе головорезов, пришедших в чужой дом, — флегматично отозвался тот. — Или Церковь уже запретила защиту слабых от произвола? Ай-яй-яй, что же делать старому Джуре...
Вся группа незванных гостей тем временем медленно пятилась, не сводя взгляда с уставившегося на них дула пулемёта.
— Ты сейчас защищаешь пособницу и сожительницу еретички, тем самым становясь еретиком сам!
— Хмм... — старик поскрёб вызывающе торчащую седую бородёнку и с мерзкой ухмылкой взялся за ручку оружия. — Поебать.
— В укрытие! — взревел Гаскойн, первым делом швыряя едва пискнувшую девчонку в кусты. Ну и что, что там ежевика. Если не дура — не высунется.
Загрохотал пулемёт, взрывая землю свинцовым дождём — пострадали лишь полы потёртого плаща, но не всем повезло так же. А Эйлин уже успела юркнуть за дверь и задвинуть тяжёлый засов на укреплённой двери.
Осада началась. Жаль, с противоположной стороны дома некого было поставить с похожим агрегатом, а значит — следовало ждать гостей именно оттуда.
— Я иду первым, — Гаскойн бесцеремонно подвинул какого-то мужичка и нехорошо сощурился. Церковники ломились в наименее укреплённое окно, пока часть отряда была им оставлена развлекать Джуру. Чтобы придурковатый старик не отвлекался на их возню, точно.
— Н-но... — девчонка махом растеряла свой гонор, видимо впервые вживую видя смерть, и теперь затравленно оглядываясь. Не она одна такая была — многие нервно сжимали мушкеты. Привыкшие забивать беззащитных падальщики, выдернутые в настоящую Охоту, которую сами же объявили. Теперь им деваться некуда. Как и ему.
— Хочешь первой пойти? — Гаскойн криво дёрнул уголком рта, когда церковница побледнела и отшатнулась. — Тогда молчать. Три. Два. Один!
Ставни со скрежетом слетели с петель, брызнули стеклянные осколки — но он не спешил бросаться лично, сорвав с головы шляпу и швырнув в проём. Грохнул выстрел — и пробитый навылет головной убор упал на подоконник.
Ясно различимый щелчок перезарядки заставил людей вздрогнуть.
— Это последнее предупреждение, — раздался ровный голос Эйлин. — Охотники не забывают своих снов.
— И ты это говоришь после того, как твой чокнутый дружок уже положил троих?! — вскричал кто-то и бросился вперёд. — За Церковь! За...
Выстрел.
Гаскойн не стал медлить — схватил за шкирку заваливающееся тело смельчака и буквально кубарем ввалился-таки в окно, прикрываясь свежим трупом как щитом. Правильно сделал — ещё один выстрел рванул плоть мертвеца, и тут уже оба Охотника вскинули друг на друга оружие.
Мгновение стукнуло сердцем в груди.
Два выстрела слились в один.
До церковников донёсся тихий хрип — и грохот падения тяжёлого тела. Сухая старуха так не упала бы.
Но, может, они пристрелили друг друга одновременно?
Следующий труп с развороченным черепом заставил кровавую святую расстаться с ужином. Но пример Гаскойна вдохновил нападающих — и тело соратника послужило благой цели, закрывая уже нескольких. Ведь если навалиться массой — даже самый лучший стрелок не успеет расстрелять всех.
Вот только стрелков было уже два.
— Думал, точно голову прострелишь, — едва слышное ворчание тихо отползшего на вторую огневую точку Гаскойна вызвало лишь улыбку. Зато его мушкетон отлично бил по площади, чем не случившиеся друзья и пользовались.
Или, всё-таки, случившиеся?
***
— Чем обязан, господа? — холодные голубые глаза поднялись от страниц очередного фолианта, блеснув в свете свечей стеклом монокля.
— Распоряжением Церкви Исцеления, все должны немедленно покинуть часовню Идона, — сухощавый мужчина в светло-сером одеянии кратко наклонил голову, явно узнав законника. Впрочем, остальные его миролюбивого настроя не разделяли, оглядывая помещение так, словно здесь по меньшей мере в каждом углу должны были прятаться враги.
Вальтр вздохнул и аккуратно закрыл книгу, после чего потянулся к чему-то под столом и вытащил под напряжёнными взглядами... чемодан. Обыкновенный, потёртый и очень приличный. В таких часто переносили книги, не терпящие сумок.
— А какова причина? — мирно поинтересовался законник, шагая среди угрюмых людей так, словно на прогулку по солнечной улице вышел.
— Сейчас всё всем сразу и скажут, — буркнул кто-то сзади. — Пошевеливайся.
— Молодой человек, мы с вами на брудершафт не пили, — прохладно заметил Вальтр, но тут подъём кончился, и они вышли в основной корпус часовни. Народу тут собралось не так уж много — имеется в виду, мирного. Что-то лепетал Агата, складывая худые руки, пока молодчики в узнаваемых шлемах Палачей переворачивали убранство святилища вверх дном. И меж светлых рослых фигур то и дело мелькала чёрная фигурка Аделлы, любующейся на происходящее с блеском нездорового торжества в глазах.
Семейная пара с жмущимся к родителям мальчишкой лет десяти. Угрюмый нищий с культей вместо правой кисти. Троица испуганных девушек, стреляющих глазами по сторонам. Двое рабочих, один знакомый возница. Немного в стороне, вздёрнув подбородок и скрестив руки на груди, застыла Арианна, то и дело притягивавшая откровенно неприязненные взгляды вторженцев.
— На выход, — коротко приказал высокий старик — Логариус — и Вальтр первым шагнул за пределы часовни под уже начавшее темнеть небо.
Пятеро Палачей осталось за спинами людей, в то время как прочие высыпали во двор и рассредоточились вокруг выхода. Впрочем, до конца процессия из здания не вышла — Аделла развернулась, едва только ступив на брусчатку площади, обшаривая присутствующих всё тем же жадным взглядом. Остановилась на Арианне, быстро облизнула губы и улыбнулась.
— Наша добрая Церковь Исцеления долго терпела вопиющую ересь в пределах Ярнама, — торжественно провозгласила она. — Но сегодня с этим будет покончено! Мы знаем, что в этой часовне регулярно бывает злостная еретичка по имени Брегис, и здесь же регулярно возносятся молитвы лжебогу Хью. Поэтому все здесь обвиняются в сочувствии и соучастии этому преступлению против Церкви, и...
— Позвольте, уважаемая, — поднял затянутую в перчатку ладонь Вальтр. — О каком преступлении идёт речь? Согласно кодексу Церкви Исцеления, заверенного ещё Первым Викарием Лоуренсом, объектом поклонения являются сверхъестественные создания божественного порядка, называемые Великими. На данный момент мы с уверенностью можем говорить минимум о двух — Идоне Бесформенном, которому посвящена эта часовня, и Амигдале, чьи изображения во множестве можно увидеть в Главном Соборе Ярнама, — законник обвёл взглядом слушателей и продолжил речь. — Кроме того, согласно множественным свидетельствам и нарастающему влиянию, можно смело говорить и о третьем Великом — том самом Хью. Его природа точно так же непостижима, но при этом более чем реальна, следовательно — лжебогом он являться не может, а значит — встаёт в один ряд с уже известными нам Великими. Из этого...
— Гнусная ересь! — вскричала Аделла, и холёная бровь Вальтра приподнялась в немом удивлении такой бестактности. — Ты только что утвердил свою принадлежность к еретикам!
— Милейшая, — тон законника дохнул зимней стужей. — Благодаря вашей неадекватной реакции я начинаю сомневаться в компетентности церковных служащих. Разве не ваша задача внушать веру в людей? Пока что я вижу лишь несдержанную женщину, неспособную вести цивилизованный диалог, тем самым отвращающую от Церкви потенциальную паству.
Аделла задышала, густо краснея от гнева. Что-то было очень знакомое в речах Вальтра, но что именно — терялось в тяжёлых канцелярских конструкциях, вязло в отлично поставленном густом голосе.
— Где женщина по имени Брегис? — шагнул вперёд лидер Палачей, довольно бесцеремонно отодвинув в сторону кровавую святую.
— Не имею ни малейшего понятия, — с достоинством ответил законник, выдерживая тяжёлый взгляд Логариуса. — Если на этом представление закончено, я бы хотел вернуться к оставленной книге. Знаете, — в голосе Вальтра промелькнули доверительные нотки, — в этой часовне восхитительное собрание раритетов. А Агата достаточно добр, чтобы позволять тут же и ночевать.
— Никто никуда не пойдёт, — с отчётливо злорадными нотками вновь подала голос Аделла. — Сегодня мы, карающий меч Церкви Исцеления, избавим Ярнам от скверны! И эта часовня будет очищена первой. Огнём и кровью!
— Огнём и кровью! — Палачи воздели клинки, в не скрытых шлемом глазах Логариуса зажёгся фанатичный огонёк.
— Вы все виновны! — кто-то из девушек потерял сознание, и её подхватили бледные товарки. А мать вскинула голову, прижимая к себе сына:
— Вы собрались убить нас?! Мы — добрые горожане...
— Ложь, — прогрохотал глава Палачей. — Вы здесь, значит вы — еретики!
Мальчишка всхлипнул от страха, когда его отец закрыл их с матерью своей спиной. Нищий мрачно оскалился, возница в панике бегал взглядом по округе в поисках лазейки.
Вальтр стоял, держа в руках свой чемодан, и с опустившимися уголками губ молча наблюдал за тем, как люди превращаются в монстров. Грязных, кровожадных чудовищ. И почти чувствовал привкус чужой крови на губах. Почти не слышал чьих-то криков о пощаде. Наивные, чудовища не ведают пощады...
Позади раздались удивлённые, затем яростные возгласы и характерные звуки встречи стали с живой плотью. А спустя несколько секунд мимо отшатнувшихся горожан неспешно прошествовала статная фигура в плаще, покрытом чёрными перьями. В одной руке — изящный клинок, уже испивший сегодня крови, в другой — пистолет. Серебряный шлем надёжно скрывал лицо — но не взгляд. Хищный, злой, предвкушающий.
Сегодня Ворон Кейнхёрста вспомнит, за что его когда-то назвали Кровавым.
А Логариус вряд ли даже успел понять, что умер, когда две пули, вылетевшие из вскинутого оружия, превратили его лицо в кровавое месиво.
— Мастер Логариус!!
В этой жизни старый Палач больше никого не убьёт во имя надуманного правосудия. И ничьи исступлённые крики этого не исправят. К счастью.
— Вы не спешили, — Вальтр не сдвинулся с места, лишь повернул голову к союзнику.
— Заслушался речью профессионала, — Ворон извлёк из-за спины странный длинный шест со сложно обработанным утолщением с одного конца и бросил законнику.
— Добрые ярнамиты, скорее в часовню! — Агата очнулся первым и торопливо начал помогать людям вернуться в убежище. Правильно, вовремя. Меньше забот для тех, кто держал в руках оружие.
Злобной кошкой взвизгнула Аделла, выдернув из-за пояса ближайшего Палача пистолет. Грохнул выстрел.
— Не умеете — не беритесь.
И одной кровавой святой в мире стало меньше. А Вальтр выдернул из оседающего тела пойманный шест, лёгший в непривычные руки привычной тяжестью, и воткнул массивным навершием в чемодан, туда, где, как казалось, был замок. Тонкая кожа-обманка разлетелась клочьями под злобно вжикнувшими мелкими остриями. Монструозное оружие главы Лиги было готово к бою.
Оставалось надеяться, что он практиковался достаточно для этой схватки.
— И это меня называют позёром, — хмыкнул Ворон, и его клинок блеснул алым в серебряном свете восходящей луны.
Палачи с дружным рёвом бросились вперёд, движимые жаждой мести и крови.
***
Гилберт вздрогнул, когда в дверь библиотеки раздался стук. И тихо вздохнул, почувствовав ободряюще лёгшую на плечо ладонь Брегис. Было ли ему страшно? Конечно. Он не являлся ни Охотником, ни просто бойцом, несмотря на попытки Вальтра хоть немного привить ему культуру сражения. Человек книг, что здесь, что там.
— Что бы ни случилось, — голос Брегис звучал твёрдо, и если бы Гилберт сам не видел бледность её щёк, дрогнувшие пальцы, то даже не понял бы, что она нервничала. Очень нервничала. — Как бы всё ни сложилось, прошу, помни — мне смерть не страшна. А вот для тебя — окончательна.
Как же невовремя эти твари взялись за дело! Если бы не предупреждение Хью...
Да, Охотница не знала точно, но была уверена — тихий вздох "сегодня", сдобренный шумом моря и криком буревестника, достиг не только её мозга невесомым уколом в висок.
Оставалось надеяться, что остальные успели подготовиться. Вряд ли Церковь ударит лишь в одну точку — скорее всего постарается накрыть всё сразу. Не самое удачное место выпало Брегис, но тут уже поздно сожалеть. Лишь бы обошлось без потерь...
— Мы знаем, что в это время библиотека ещё не пуста, — настойчивый, смутно знакомый голос пытался дозваться, но они не откликались, растворившись в тенях между полок. Забаррикадироваться наглухо мешало понимание, что в противном случае церковники не побоятся выкурить-задушить огнём. В этом не сомневались ни Брегис, ни Гилберт.
За немногочисленными окнами уже дежурили силуэты в белых одеждах и серебристо-чёрных шляпах-полумасках, так что путь для запертых во мраке был лишь один — ждать.
Ждать момента, когда входная дверь окажется снесена с петель. Враги тоже знали, что жертвам деваться некуда. И потому уже немолодая, но всё ещё явственно опасная женщина первой шагнула в полумрак помещения без особой опаски.
— Библиотека на сегодня уже закрыта для посещений, — устало сообщил Гилберт, появившись в дверном проёме к читальному залу. — Зачем вы выломали дверь?
Ему отчаянно не нравилась идея Брегис, но что такой как он мог сделать? Чем помочь?
— О, не беспокойтесь, — лучезарно улыбнулась та, что не взяла себе имя Йозефки. — Мы только найдём кое-кого и тут же уйдём. Уверена, компенсацию вам выплатят, а пока лишь могу попросить прощения за беспокойство.
— Кого вы ищете? — они оба знали ответ. Но спектакль должен продолжаться, а роли — отыгрываться.
— Женщину по имени Брегис, — неЙозефка прекрасно знала, в каком положении находился хрупкий библиотекарь. Сейчас, когда за её спиной — отборные бойцы Хора. И не предполагала ни сопротивления, ни возражений. Возможно, этого Гилберта тоже надо будет как-нибудь... пригласить. Мало ли как сказалось на нём общество Избранницы.
— Ну нашли вы её, — из полумрака вынырнула, словно соткалась из густых теней, невысокая фигура. Трость небрежно сунута за пояс, в руках оружия нет. Какая умничка. И точно такая же, как почти восемь лет назад.
Хористка подавила порыв облизнуть губы. Потрясающий образец влияния Великого, нетронутый уродствами! Пусть начальство сколько угодно кричит о ереси, ему положено, но такой материал непростительно упускать из рук!
Она и не упустит.
— Предлагаю вам пройти с нами, — чего-чего, а предложения в тоне издевательски поклонившейся женщины не было. — У Церкви Исцеления возник к вам ряд... вопросов, и чем скорее мы их уладим, тем лучше. Вы согласны?
— Несомненно, — улыбка Охотницы походила на оскал, ну да ничего, пусть зверёк щерит зубки, ведь он уже в клетке. Пожалуй, стоит даже поощрить такую покладистость. Например, библиотекаря можно и пощадить. Да, сегодня она его не тронет.
Но потом обязательно навестит... в частном порядке.
Гилберт бессильно смотрел в спину Брегис, которая безропотно рассталась с пистолетом и тростью, небрежно брошенными куда-то в темноту библиотеки. Даже не обернулась — а затем режуще-светлые одежды хористов закрыли её тёмный силуэт от глаз.
— Церковь Исцеления благодарит вас за сотрудничество, — неЙозефка одарила его ещё одной улыбкой, а Гилберту нестерпимо захотелось разбить это лучащееся самодовольством и фальшивой добродетелью лицо. Статуэткой, подсвечником, да хоть голыми руками! Та, видимо, отнесла его бледность и дрожь к страху, и улыбнулась почти покровительственно, прежде чем выскользнуть на улицу.
В библиотеке воцарилась тишина. Лишь сквозняк из выбитой двери шевелил страницы какой-то книги на столе.
Глаза не обманули хористку в полумраке помещения — Брегис действительно выглядела на двадцать лет, не старше. НеЙозефка любовалась застывшей маской чужого лица как произведением искусства и предвкушала работу. Какими свойствами обладает эта кровь? Возможно ли, что перед ними действительно подлинная Охотница из тех самых снов? Снов жутких, пугающих до судорог в животе, до чесотки в мозгу. Таких реальных, что, глядя на скользящий хищный шаг конвоируемой, веришь, веришь, что эта женщина действительно пережила Охоту. Никаким мирным годам этого не скрыть, верно? Как же повезло именно их отряду найти её! Страшно подумать, что было бы, окажись Брегис где-то, где орудовали головорезы Логариуса или того чурбана Гаскойна.
Постепенно хористы расслаблялись. Безоружная, покорная женщина в их понимании представляла мало опасности. Лишь их главная то и дело облизывала взглядом, похоже, уже мысленно препарируя. Её голос так и не всплыл в памяти именем.
Спокойно, Брегис, спокойно. Не вспоминай Зал Исследований, не вспоминай... Не вспоминай обитель Миколаша. Не вспоминай...
— Кому обязана таким вежливым приглашением?
— Вы меня не помните? — огорчилась хористка. — Как жаль, ведь я вас помню. Та Ночь, клиника. Не узнали?
— Йозефка? — лицо Охотницы дрогнуло. Она действительно помнила голос за дверью, умолявший вернуться к Охоте и больше не возвращаться. Но это не тот... С нынешней Йозефкой Брегис всё же тоже была знакома, пусть и шапочно. Похожая... но совсем не та женщина, что сейчас шагала рядом.
Что предлагала приводить выживших в клинику.
— Нет, ты не Йозефка.
Хористка тяжело вздохнула и развела руками.
— Верно. Но это уже неважно, правда? — приступ яркой, обжигающей ненависти захлестнул горло Брегис, когда прозвучали уверенные, не подразумевавшие сомнений слова: — Мы скоро очень хорошо познакомимся. Может, даже станем подругами!
— Не в этой жизни, — зря она это сказала. Тем более зря сказала это так. Улыбка тут же сползла с губ собеседницы, чтобы вернуться уже иной — холодной и снисходительной.
— Посмотрим, Бре-гис~, посмотрим...
Главный Собор раскрыл тяжёлые ворота.