***

«От зари времён женщина — корень всякого лиха! Это Орудие Хаоса строит козни против рода людского! Женщина влекома лишь похотью, и ради своих влечений, противных природе, она демонам охотно служит!».

— Преподобный

***

«Как же все случилось? С чего все началось?» Этими вопросами деревенская знахарка задавалась каждый раз, думая о совсем недавнем прошлом. Все могло сложиться иначе, ведь еще два года назад она была счастлива, и змеиное тело злобы еще не скручивалось в душе тугими кольцами. Она не была наивной: жрица культа Корам Агх Тэра не может себе такое позволить, но она и не была злобной — помогала жителям деревни и Предместья. Всякое приходилось делать: и лечить, и плод из чрева загулявшей бабы вычищать, и привороты делать, и мужиков думающих, что одинокая знахарка вот непременно в их похотливых услугах нуждается, отваживать. Травы собирала, — могла и дурманы, и мази готовить.

Многое Абигайл умела, и жизнь для нее была не черно-белая, а серая, а иначе ведь не прожить. Делает ли знахарка только добро, отказываясь при этом от того, что может навредить — людям было все равно. Не изведет плод — бабы обозлятся, и все равно знахарка крайней окажется. Найдется дура спицу сунуть внутрь или отвар по рецепту полусумасшедшей бабки сварить, — напьется, а потом, истекая кровью, приползет: «Лечи, это ты виновата». А бывало, что девку снасильничают, а с дитём в подоле и родители выгнать могут, и замуж никто не возьмет, и куковать тогда ей свой век одной.

Можно еще Преподобному нежеланное дитя отдавать — он найдет, на какой алтарь малыша пристроить и от денег не откажется. Так все равно перед людьми не отмыться. Не важно, что насилие было, как говорится: «Сучка не схочет, кобель не вскочет». Можно, конечно, еще в бордель девке податься или утопиться — не даром столько утопцев развелось в округе. И разве плохо, что Абигайл поможет девушке в таком случае? Да, свою толику возьмет, но и девке позора не будет. Как всегда, это знахарка виновата в болезнях скота и хворях хозяев, в неурожае, в отсутствии дождя — благодаря всяким Преподобным ровняют под одну мерку знахарку и ведьму.

Абигайл давно уразумела: нет в жизни ни черного и ни белого: творя добро, кому-то все равно сделаешь плохо, но и зло различное бывает, кому оно и свет в душу принесет, и утешение, а другому — только несчастье. Хочет кто-то приворот сделать? Да разве ж она судья придури женской, да и мужики такие есть: хрен не стоит, а глазами бы съел; не поимел, — так хоть пощупать бы и желательно молодку. Одному она приворот сделает, а другому и снимет — все равно делает так, что грех этот на заказчике и останется. Ее дело предостеречь и сделать, получив свои орены, а то и гривну. Ну а кого-то пожалеет и от продуктов вместо денег не откажется. Пока у кметов что-то болит или есть надобность в знахарке, — так все ей рады, а за глаза с готовностью и ведьмой нарекут, и через плечо сплюнут.

Абигайл уже притерпелась к такому. Сильный характер и упорство не давали покинуть обжитое место, но чем дальше, тем лишь хуже становилось. Пороки в местных разрастались как снежный ком. Когда в Предместьях Вызимы появился Преподобный Фура, жрец Вечного Огня, фанатик веры, желчный и высокомерный старик — в округе все стало совсем скверно. А еще культ Львиноголового паука считают опасным, когда на глазах властей наглеет и творит бесчинства этот странный орден. С одной стороны, лицемерный старик вбивает в голову деревенщинам, что «Женщина — корень всякого лиха», а с другой, — торговлей детьми занимается и на делишки торговцев фисштехом глаза закрывает.

Знахарка, стоя за столом у небольшого окошка, перебирала собранные утром травы и порой нетерпеливо обрывала спутавшиеся длинные листья ласточкиного зелья. Растения вязала в пучки, подготавливая их к сушке. И эта работа была настолько привычна, что почти не отвлекала Абигайл от раздумий и взглядов, устремленных в оконце. А отвлечься хотелось. Связав последний пучок и сложив в корзину, она вышла во двор. Травы она подсушивала в брошенном доме по соседству, который вполне можно было считать своим сараем. Без ее усилий эта постройка давно бы повалилась, превратившись в кучу отсыревшего самана.

На ветхий домишко никто не претендовал, не желая жить по соседству с ведьмой, да и шума с дороги было немало. Это место на перекрестке путей было удачным для знахарки: рядом трактир, прямо — путь до ворот Вызимы, налево — дорожка к деревне, и далее уже Предместье, а за ним еще одни врата в город. Да и по берегу можно было пройти, вдоль реки, через трущобы, населенные типами бандитской наружности и с такими же повадками. А к ночи там утопцы вылезают на берег, в последнее время и о появлении плавунов слух пошел.

После вспышки эпидемии в Предместьях стало опаснее: не всегда имелась возможность похоронить покойников, и тела оставались разлагаться в постелях. Но Преподобный, вместо того, чтобы собрать народ и выжечь рассадник инфекции и трупной вони, проповедовал, как глухарь на току, что, мол, все «бабы — зло, и все вокруг грешны, и скоро все помрут». А сам деньги с пожертвований себе в кошелёк прятать не забывает. Вина себе не дешевку какую-нибудь покупает, да и причащается он, закусывая выпивку лучшей ветчиной. А тем временем заброшенные дома с трупами внутри привлекали гулей — собственными глазами видела, как давеча у дома на дороге эта тварь топталась.

Иногда дом пригождался приветить кого-нибудь из путников — из тех, кто не спесив, и соседство козы и кур не смущают. Недавно вот приютила странного ведьмака — слишком нервный, злой на себя и всех вокруг, настороженный, даже боязливый какой-то. Впрочем, страх иногда — это лучший оберег. Свою работу выполнять он не отказывался и буквально накануне убил несколько утопцев, а ценные ингредиенты ей отдал, да еще и еще добавил кровь гуля. Попросил взамен несколько масел для меча приготовить, чем знахарка и собиралась заняться. Пока из растений пучки вязала, заприметила, как постоялец, одетый и вооруженный, куда-то отправился со двора. С утра-то он отсыпался, а теперь было самое время вчерашние травы проверить и новые развесить. Абигайл была уверена, что зимой эти запасы пригодятся.

Прихватив корзину с травой, Абигайл пошла в пустующий дом. Кроме развешивания пучков трав для просушки, еще и козу надо было подоить. С утра знахарка не стала отпускать ее на выпас, вот и томилась она теперь в загородке этого дома. Ильза ей по весне еще и цыплят подарила. Знахарка долго посмеивалась над подругой, но цыплята выжили и подросли, и в том домике с козой прижились. Недавно какая-то курочка начала нестись, яйца мелкие, округлые, но уже что-то к завтраку есть, да и в знахарстве не лишнее. Думая об Ильзе, она снова забеспокоилась, потому как что-то было не так, и девушке давно уже пора было прийти за мазями для своей бабушки.

Развешивая травы, Абигайл начала укорять себя, что не навестила Ильзу после произошедшего.

«Ну и хрен бы с этим Преподобным, пережила бы как-нибудь блудливые взгляды на своей заднице, — думала знахарка, — и едкое шипение кумушек тоже вытерпела бы. Нельзя было после всего оставлять ее одну в доме с больной бабушкой».

Тяжко вздохнув, она решила, что если вскоре Ильза не придет, то по утру сама к ней наведается. Слишком уж тоскливо было на душе, и необходимо было убедиться, что подруга в безопасности. Абигайл прямо в этот момент готова была сорваться в путь, но солнце давно перевалило за полдень, и возвращаться пришлось бы в потемках, а радовать нечисть и бандитов своей глупостью Абигайл не собиралась. Ильзу на ночь глядя из дома она не отпустила бы, а вот ее саму бабушка подруги не приветила бы. Старушка к ней относилась по-доброму, но всяких пересудов боялась больше, поэтому оставить «ведьму» на ночь в доме для нее было немыслимо.

Дверь в домик скрипнула, и за спиной раздался сухой, даже колючий голос ведьмака.

— Ох, прости, хозяюшка, не заметил, что ты здесь. — Ведьмак с пола у койки поднял перевязь с небольшой сумочкой, в которой звякнули склянки. — Забыл кое-что. Пришлось вернуться.

У Абигайл внезапно мелькнула мысль попросить его наведаться в Предместье, к Ильзе.

— Беренгар, — позвала она, — эм…. В Предместье заходить не будешь случайно?

— Сегодня нет. В трактир схожу. Возможно, заказ какой появился. А еще тут поблизости надо посмотреть один дом, вроде о гуле судачат.

Мужчина разглядел тень огорчения на миловидном и прежде спокойном лице девушки; она ему нравилась, но недавно он узнал, почему кметы напрасно порог в ее доме отбивают. Меньше его влечение не стало, но и навязываться не хотелось. Знахарка и так была добра к нему, и обедом потчевала, и за постой совсем малость брала. При этом его матрац был набит свежим сеном, да и постельное белье чистое. А коза да куры — это ерунда: аромат трав и сена заглушал все. Вычистить пол сарая тоже проблем не составило, а Абигайл раскидала новый соломенный настил, так что было чище, тише и уютнее, чем в том же гостином дворе.

— Абигайл, если что-то срочное, то могу и сходить.

Неуверенно теребя черную ткань верхней юбки, край которой был подоткнут под корсет, и слегка поджав губы, знахарка немного помолчала. Она сомневалась: посылать к Ильзе мужчину, хоть и ведьмака, после того, что с ней случилось, все же не стоило — идти надо было самой.

— Нет-нет, завтра сама схожу. А пока займусь маслами, которые ты просил приготовить — как раз все свежее есть для этого.

Ловко обойдя желтоглазого мужчину, она выпорхнула за дверь сарая и тут же скрылась в доме. Через минуту в дверь заглянул ведьмак и поставил у порога забытую корзину.

— Масло от трупоедов: две части купороса и одна — эфира, — Абигайл проговаривая вслух рецепт, надеялась, что собственный голос отвлечет ее от дурных мыслей, а работа затянет, — а это значит, нужно десяток цветов чемерицы и вдвое больше игольчатого мирта на одну часть жира.

Как-то все не ладилось у Абигайл в этот день: цветы рассыпались, жир пролила, припомнила, что козу не подоила, однако, во время дойки тревога в душе немного утихомирилась. Растирая в плошке лепестки, она заодно следила, чтобы жирок не перегрелся, и понемногу увлеклась занятием. Знахарка неторопливо перемешивала смесь, постепенно добавляя в теплый жир растертые в кашицу цветы, и не давая массе перегреться. Под конец она накрыла горшочек крышкой и укутала тканью. Смесь должна была остывать медленно, и уже к утру масло от падальщиков должно настояться. Затем, быстро прибравшись на столе и в доме, девушка поняла, что больше и заняться нечем. Работу, разумеется, в доме можно найти всегда, но на улице уже стемнело, и палить свечи напрасно никакой нужды не было.

Кусок в горло не лез, да и голода не ощущалось, так что, взглянув с неприязнью в угол с куклой, олицетворявшую ненавистного ей жирного борова и отменную пьянь по имени Одо, ведунья, раздевшись до нижней рубахи, забралась под одеяло. Абигайл уповала на то, что сон подарит облегчение, снимет странную тревогу, а завтра она все же проведает Ильзу в Предместье и убедится, что волнение было напрасным. Да и для ее бабушки необходимо было отнести мази, за которыми внучка так и не пришла.

Сон не шел, и знахарка ворочалась с бока на бок, не находя удобного положения. Становилось все тревожнее. Почти полная луна заглядывала в окно, нарушая ночную тьму, и взгляд Абигайл зацепился за едва различимые в ночном полумраке очертания тряпичной куклы.

***

В ее домишко, наклонившись, вошел темерский рыцарь: симпатичный, рослый, на вид едва за тридцать. Ей он не был знаком, однако его приветливость и скупая, но весьма искренняя улыбка очаровывали.

— Доброго утречка, — мужчина выпрямил спину, а разглядев Абигайл, весело добавил, — ох, если б я знал, что местная знахарка такая красавица — сперва за цветами сходил бы.

Голос рыцаря — густой, чуть хрипловатый, но приятный, — и то, как задорно он посматривал на Абигайл, не было чем-то пошлым или досадным, ей даже глянулось такое внимание.

— Утро и правда доброе, господин рыцарь, — непроизвольно засияла она улыбкой, — и какая надобность привела воина к деревенской знахарке?

Рыцарь пошевелил рукой и невольно сморщился от боли.

— Да вот, после Бренны осталась рана, никак не заживет. Вроде затянулась давно, но порой, болеть вновь начинает и воспаляется. Мой брат Одо сказал, что здешняя знахарка отлично исцеляет, вот и надумал наведаться.

Абигайл кивнула и пошла к тазу с водой, чтобы обмыть руки.

— Не нужно было доспехи надевать. Этим только хуже себе делаешь, милсдарь. Снимай железяки и садись на лавку.

Рана и правда была неприятной, судя по тому, что временами она начинала воспаляться, а то и гноиться: скорее всего, ее просто плохо промыли, и внутри в мышце остался осколок или камешек. Со временем это нечто может врасти в плоть и перестать сильно беспокоить, но может и к гангрене привести. Несколько дней она пробовала снять воспаление, но помогало это мало. Мужчина свыкся с ношением доспехов и, надевая их, тревожил рану, да к тому же и по дому что-то стремился делать. Абигайл он тоже предложил помочь крышу перестелить. Натруженная рана снова воспалялась, и пришлось его уговаривать довериться ей и вскрыть эту язву, чтобы очистить как следует. Такое вмешательство помогло, и из раны удалось извлечь небольшой ржавый осколок, оставшийся в ней от дрянного по качеству оружия: осколок уже вцепился в мышцы, но знахарка справилась.

Ее рыцарь пошел на поправку и даже послушался, перестав так часто надевать свое железо. После излечения ему больше незачем было ходить к Абигайл и задабривать помощью по хозяйству, но было видно, что она ему в душу запала. Потому при малейшей возможности он к ней заглядывал, но словно стеснялся какую-то черту перейти. Да и она сама тоже терзалась: мужик хороший, справный, глянет на нее — и знахарка растаять готова.

«Ну не тащить же самой этого робкого рыцаря в постель? А тут еще его завистливый брат при встрече, как змей, шипит на все и едва ли не в открытую плюнуть в спину норовит. Вот что этому пьянице надо? — Досадливо думала молодая знахарка. — Живет, пьет, жрет за счет брата, который с королевской службы вернулся далеко не бедным, а все ему мало.»

А милый рыцарь ей щенка подарил, и у него появился новый повод навещать знакомый двор. Свою собаку он привез из-под Бренны еще щенком — отличная крупная и верная псина. Одо эта сука невзлюбила — лишь только почуяла, но тот не решался ее как-либо наказывать, остерегаясь вызвать немилость брата. Сам он уж давным-давно в карточных долгах погряз, и передряг со стражей удавалось избежать только благодаря Преподобному и своему влиянию в окрестности. А тут эта сука еще и ощенилась — Одо это бесило, а его брат подкормил родившуюся малышню и раздал. Щенков охотно разобрали, а лучшего кобелька к своей зазнобе определил, а то ведь двор у нее совсем без пригляда.

Месяца три рыцарь круги наворачивал вокруг Абигайл, а та уж сама не знала, как еще ему намекнуть, что хватит дурью маяться — уже к делу ближе подходил бы что ли, или шло бы все лесом. Ей этот мужчина даже во снах грезиться начал. Хотелось бы уже и наяву почувствовать, как его крепкие ладони обхватывают тонкую талию, а уст касаются нетерпеливые поцелуи. Она ведь не девка невинная и отнюдь не против того, что желанный мужчина ей ноги раздвинет, и член направит туда, куда природой положено. А пока только со сна вскакивала со стонами, вся влажная от пота и вожделения.

Украдкой она ловила в оконце знакомый силуэт мужчины, зашедшего во двор и ласкающего еще совсем мелкого пса. Вздыхая, выходила на порог дома и не находила сил и слов, чтобы что-то изменить, — влюбилась. Фруктовый узвар рыцарь всегда с радостью принимал из рук вожделенной женщины, ему он нравился. Пока она хлопотала на кухне, он пытался найти себе занятие по дому и чем-то помочь знахарке. Эти поводы как-то быстро себя исчерпали, оставалось разве что затеять постройку нового дома или какого-нибудь сарая.

Знахарка завершила готовку обеда, когда милый сердцу мужчина вошел в дом. Ей подумалось, что он проголодался, и ароматы обеда заманили рыцаря внутрь, — стала плошки доставать. А оказалось, им руководил совсем иной голод; на затылке ощущалось тепло его дыхания — настолько близко он подошел к ней сзади, от этого у Абигайл даже мурашки побежали по спине, и легкий трепет внизу живота вызвал предвкушение. Она услышала глубокий вдох мужчины, и сильные руки обняли плечи.

— Абигайл, я больше не могу. Ни одну женщину не хотел больше, чем тебя. Если сейчас прогонишь — уйду…

— Дурак ты, рыцарь, — прошептала она, — я уж думала, что и не дождусь решительных действий от такого отважного воина.

Она нежилась в объятиях, чувствуя, как все сильнее он прижимает ее к себе, ощущала мужскую нетерпеливую плоть, прижавшись к ней ягодицей. Дыхание рыцаря стало резче и чаще, но он сдерживал порыв, целуя подставленную шею, ушко, опускаясь к плечу, а руки уже вовсю хозяйничали, жадно сжимая упругую грудь, пробуждая желание в женщине, которое срывалось с ее уст нетерпеливым дыханием. Шнуровка легкого корсета легко поддалась, и широкие бретели сползли с молочно-белой кожи плеч, затем он потянул еще одну завязку — и верхнее платье упало к ногам, оголяя женскую грудь. Он с удовольствием и с легким стоном сжал нежную кожу, а потом мозолистой от меча и работы рукой приласкал, исследуя эти холмики.

Ему очень нравилась грудь этой девушки, как и она вся, и уж как обойти милые горошинки, говорящие о том, что женщина полна желания? Абигайл возбужденно всхлипнула, когда крепкие пальцы слегка сжали и потянули соски. Слегка повернув голову, подставляя и лицо для поцелуев, и, ощутив касание губ, жадно ответила, ловя его дыхание и уста. Быстро вдыхая воздух, она не давала прервать этот момент, сама себе удивлялась: насколько этот рыцарь заставил ее истосковаться по ласкам, и теперь страсть в ней разгоралась, словно жаркий костер. Слабый стон сорвался, когда он слегка прикусил ее губу, и она ощутила его улыбку, когда ответила тем же.

Вначале она лишь отдавалась ласкам, покоряясь мужским желаниям, рыцарь пока в большем не нуждался, но и тянуть долго не было сил. Пока его руки мяли и ласкали грудь, плечи и живот девушки, она неспешно двигала попкой, дразня мужскую плоть, а потом между телами проскользнула ее рука, ощупывая и лаская мужское тело, добираясь до самой интересной выпуклости, которая уже давно отвердела, упираясь в женские прелести. Рыцарь не выдержал, застонал, на миг склонился, подхватывая подол нижней юбки, которую почему-то не спешил сорвать, хотя особо она ему и не мешала. Ткань легко собиралась и сминалась под руками, оголяя точёные ноги и трусики со сборкой на талии, похожие на короткую юбку.

— Не могу больше терпеть, — наконец выдохнул ее рыцарь, — ты… самая красивая, Абигайл.

Он направил ее ближе к стене и сам шагнул следом. Вздёрнув юбку до талии, опустил трусики, и постанывая от предвкушения стал ласкать округлые гладкие ягодицы. Щеки Абигайл уже давно залились румянцем, а белая кожа порозовела от настойчивых ласк, а поцелуя нижних губ она от него совсем не ожидала, поэтому от прикосновения кончика языка к своим тайным и чувственным местам она застонала, ощущая разливающий жар страсти в теле.

— Милсдарь, милый мой, ты меня с ума сведешь таким баловством.

Чтобы отшутиться, ей пришлось дождаться совсем недолгого перерыва в ласках, так как пока мужчина языком ласкал ее промежность, у нее все слова и мысли буквально вылетали из головы. Поэтому, стараясь сдержать сладострастные стоны, приходилось лишь плотнее сжимать или прикусывать губы. Она была бы и рада помочь мужчине справиться с застежкой штанов, но тело еще не отпустила нега после первого и такого долгожданного прилива удовольствия. Впрочем, ни помощь, ни много времени ему не понадобились, и вскоре Абигайл постанывала от размеренных толчков и ощущения того, как мужская разгоряченная плоть проникает в лоно, стремясь натешиться ее страстью, заполнить собою, а потом излиться в нее и семенем.

Этот мужчина для нее был идеален, не стремился только сам получить удовольствие, чем радовал. Каждый его толчок обострял в Абигайл вожделение, приближая к пику чувственности. Каждый ее стон, легкая дрожь и движение побуждали мужчину быстрее завершить, кончить, сделать такую желанную женщину своей. Однако он оттягивал удовольствие, осознавая, что Абигайл и так доверилась и отдалась ему полностью, и уже ничего не изменится, поэтому ему хотелось довести ее до вспышки, до упоения. Милый рыцарь все же добился желаемого и довел ее до пика наслаждения, до момента, когда она уже не могла подавлять стоны и сладостные тихие вскрики, да и на ослабевших ногах еле держалась, и ему пришлось разомлевшую девушку повернуть к себе. Улыбаясь, он любовался ею, и, прижав к стене, целовал нежную кожу зардевшихся щек, томно прикрытые длинными рыжеватыми ресничками глаза и чувственные, припухшие от укусов губы. Сильному воину было нетрудно придерживать ее от падения, а заодно ласкать и тискать податливое, стройное тело.

Абигайл и сама, преодолев недолгую истому, оценила перемену позиции и оказалась довольна новым положением, и улыбнувшись, обняла крепкую шею мужчины. Посмеиваясь, она отвечала на страстные поцелуи и сама ласкала его шею, плечи, но и ей было мало этого, поэтому любопытная женская ладошка скользнула под мужскую рубаху, поглаживая мускулистую грудь, а потом стала смещаться ниже. Абигайл ловила мужской взгляд, полный похоти, и, лаская кожу живота мужчины, намеренно слегка оцарапала ногтями, оставляя саднящее ощущение. Удовлетворенно усмехалась, видя, что такая ласка для него была неожиданной, но вызвала сладостную дрожь удовольствия и шумный выдох, почти стон, а затем рукой проникла под ткань штанов, все еще прикрывающих его тело. Слишком уж они торопились насладиться первым разом, не заботясь о таких мелочах.

Ловкие пальцы скоро убедились, что парень, хорошо потрудившись в желании доставить ей наслаждение, сам сдержался, и теперь ее ласка заставляла вздрагивать напряженное тело. И она играла с ним, одновременно не отрывая взгляда от лица вожделенного мужчины, пыталась спрятать шаловливую улыбку, мило покусывая нижнюю губку. Долго дразнить его не вышло, — возбужденно рыкнув, он подхватил ее пониже ягодиц и через несколько секунд опустил на кровать. Стащив с себя рубашку, он просто и без затей легонько подтолкнул прелестную знахарку, побуждая лечь на спину, вздёрнул подол юбки милой хохотушки и огладил открывшиеся бедра девушки.

Абигайл была стройной, но вовсе не худощавой и вполне могла похвастаться отличной фигуркой и в меру полными бедрами, и ей было приятно, как ее мужчина реагировал на эти достоинства. Он гладил и мял нежную светлую кожу, направляясь сначала от колена выше по внешней стороне бедер, иногда склоняясь, чтобы поцеловать или провести языком, оставляя влажный прохладный след. Но этого было мало пытливому мужскому взору, и его ладони заскользили по внутренней стороне бедер. Абигайл невольно поддавалась таким ласкам, раскрываясь, раздвигая ноги, чтобы он не прекращал это исследование ее тела.

Мужское терпение оказалось небеспредельным и, подхватив ее под бедрами, он резко сдвинул девушку к краю кровати, ближе к себе. Абигайл при этом от неожиданности тихо вскрикнула и тут же рассмеялась, да и сам ее храбрый и сильный рыцарь, не сдерживая веселого настроения, посмеивался и заигрывал с ней.

— Какая же ты все-таки красотка, так и хочется всю зацеловать, — улыбаясь говорил он, проводя ребром ладони от лобка ниже, между припухших складочек, слегка массируя возбужденный чувствительный бугорок, а потом ко входу в царство мужского вожделения, — я бы даже стоны твои пил с наслаждением, если бы они были напитком.

И Абигайл стонала, и когда пусть и грубоватая мозолистая рука ласкала клитор, и когда его пальцы пробрались внутрь. Гадкая мыслишка навестила ее с думами о том, где и от кого этот рыцарь нахватался таких изречений и умений обращаться с женщиной. Но затем одернула сама себя:

«Какая разница? В этот момент он мой! — Уговаривала себя Абигайл, — Оба желаем близости и далеко не дети невинные, не женаты — так какого чёрта, о чем я только думаю?»

Крайне мало в мире таких знахарок и ведуний, которые могли бы похвастаться удачно сложившейся личной жизнью: храбрецы, решающие связать свою судьбу с такой женщиной во все времена были большой редкостью, и почти всегда ничем хорошим эта связь не завершалась. Абигайл ни глупой, ни наивной девой не была, и не надеялась на что-то более серьезное, чем положение любовницы, да и о преемнице пора было подумать, чтобы знания передать и силу, и если уж подыскивать отца для ребёнка, — то лучше это будет человек, который нравится. Хотя и вопрос наследования можно было решить куда как проще — беспризорников, в том числе и одарённых, всюду хватало, но все же родная кровь всяко лучше. Да и мужчины в жизни появляются, пропадают, а своя кровинка — рядом.

— Какой же ты сладкоречивый милсдарь, — выдохнула она слова между стонами, — и терпеливый… Ах!.. О-ох… прошу тебя, хватит дразнить! У самого же скоро хрен отвалится, время же есть… А-ах… Ну же!

Мужчина упивался уже только тем, что вынудил эту прелестницу и гордячку умолять себя, но дольше терпеть и правда сил не имелось, и вместо пальцев в лоно снова вошел член. Подняв стройные ножки к своим плечам, поглаживая широкими ладонями удивительно небольшие ступни, расцеловывал лодыжки, опускаясь ниже, насколько мог достать, так, чтобы не прерывать ритм движения. Он пытался дотянуть до момента, когда женское тело вздрогнет от наслаждения, а дождавшись, ускорился и входя в женское естество все резче, не замечал, что от испытываемого удовольствия стонет вместе с ней. Его разрядка была сравнима с блаженством.

Разрумянившаяся и удовлетворенная Абигайл прильнула к боку своего рыцаря — разморенный, он прилег рядом с ней. Он устал, но удовольствия получил не меньше чем девушка, и счастливая улыбка бродила по его губам. Как заядлый собственник, он обнял нагие плечи девушки и прижал ее к себе. Лениво потянулся к сладким устам, не торопясь расцеловал румяные щечки и вернулся к губам.

***

Абигайл, содрогнувшись, вырвалась из плена дремоты, зло взглянула на очертания тряпичной куклы, надеясь, что ее ненависть через этого несуразного пупса доберётся до толстого Одо. Его брат дал ей надежду, что и для нее отмерено счастье в этом мире. Этот темерский рыцарь любил знахарку такой, какая она есть, и Абигайл влюбилась как девчонка. А однажды все рухнуло, стаскивая знахарку в бездну горя, и все из-за этого жирного, жадного и завистливого бурдюка.

Не в силах уснуть из-за всплывших во сне воспоминаний, она села на кровати, прижав колени к груди и обхватив их руками. Казалось, что так теплее и даже не слишком одиноко, в оконце еще заглядывала луна: времени прошло совсем немного. Знахарка не заметила, как по щеке скатилась слеза, и только с появлением второй блестящей тропки на лице она ладонью вытерла влагу. Умывшись, она возвратилась в постель и, повернувшись спиной к проклятой кукле, попыталась вновь заснуть.

Она горевала, хотела отомстить, а потом попыталась забыться. Не могла она позволить себе погрязнуть в ненависти и отчаянии. Такова жизнь: человек, что-то теряя, всегда имеет шанс на новое обретение. И она позволила себе оттаять и попробовать начать жизнь заново. Новые чувства и правда оттеснили былую боль, смягчили чувство потери. Но воспоминания никуда не делись, и она продолжала помнить своего любимого рыцаря, подарившего ей когда-то надежду. Временами она вновь задавалась вопросом «а могло ли у нас все получится?», но ответа на эту задачку больше не существовало — осталась лишь память и разбитая вдребезги возможность.

***

С самого утра она занималась уборкой и стиркой: хотелось, чтобы в доме было свежо, а то ведь после обеда как всегда пойдут просители, а вечером придет любимый, и времени не останется, а еще была куча дел. Все переделать она была не в силах, да и не хотелось. Она пребывала в блаженном состоянии влюбленности, как и он: словно совсем юная парочка они никак не могли насладиться друг другом. Это все казалось каким-то хитрым наваждением: Абигайл счастье перепадало так редко и так мало. Казалось, будто у богов мешок с дарами порвался, и на ее долю выпало больше, чем она в состоянии осилить, но она честно старалась.

Абигайл не заметила появление гостя, развешивая во дворе выстиранное постельное бельё, и пес, паршивец маленький, даже не тявкнул, поэтому объятие для нее стало неожиданным сюрпризом. Ее любимый рыцарь тихо рассмеялся, прижимая ее к себе и целуя ушко прямо через рыжие пряди.

— Вот всегда норовишь меня врасплох застать, — проворчала знахарка, одновременно радостно и нежно улыбаясь, — а говорил, что вечером придешь.

— Я и вечером приду, — прошептал он ей, — а сейчас забежал ненадолго. Пошли со мной, милая моя.

Раздвигая простыни и покрывала, он завел ее в сарай, еще на ходу торопливо и жарко целуя свою рыжую красавицу. Знахарка с тихими смешками иногда даже успевала ответить, но за порывами любимого человека не успевала.

— Я так соскучился, — говорил он, почти не отрываясь от сладких губ, — так что подумал, что до вечера не дождусь.

А в это время мужские руки уже тискали девичьи прелести, постепенно оттесняя девушку к стене.

— Так еще и половины дня не прошло, как расстались, — поддела она парня, пытаясь предотвратить покушение на шнуровку корсета, — люди в это время могут прийти, дорогой мой рыцарь. И встречать хворых в нагом виде знахарке не пристало.

Мужчина оказался настойчив, и корсет все же сдался под его руками. Он довольно посмеивался, видя, что и она вовсе не сердится: ее щеки уже слегка зарделись, а тело само льнет к мужскому. Зато теперь корсет не мешал ему тискать тонкую талию и такую приятную на ощупь упругую грудь, и чувствовать, как девушка томно вздыхает, а ее ловкие руки расстегивают ремень и проникают под рубашку. Но стоило ему потянуться к следующему узелку, как последовал хлесткий удар по боку, почти безболезненный, скорее шлепок.

— Люди придут за лечением, а я голая, меня же со свету сживут, — тихо заговорила она, — извини, что шлепнула.

Шепот, нежный поцелуй и виноватые глаза любимой — и это при том, что было даже не больно.

 — А мне даже понравилось, — в ответ прошептал он на ушко, чуточку прикусил ее мочку и тут же шлепнул по попке, Абигайл от неожиданности всхлипнула, а он почти беззвучно рассмеялся, — это сдача. Если что, я не против еще поторговаться.

Гладя гибкую спину, он спускался ниже, и одновременно пальцами присобирая ткань, массируя попку, все же приставил ее к стене. Он не пытался больше раздеть ее — неудобство, конечно, но и в этом есть своя прелесть. Много ли мужику надо — лишь бы юбку задрать. И он присел у ее ног, касаясь щиколотки, ловя края подола и немного поспешно задирая его вверх, попутно лаская ее ноги. В какой-то момент девушка и сама подхватила края ткани, давая волю его рукам и вздыхая от касания губ, горячего дыхания мужчины на бедрах и легких покусываний, а потом таяла, когда любимый добрался до промежности.

— Милый, прошу тебя, я не хочу, чтобы нас застали, — пробормотала она, и поймав его за волосы, с сожалением прервала ласки. И тут же склонилась к нему, благодарно целуя уста шаловливого рыцаря, — ночью и я поиграю на твоих слабых местах, мой славный рыцарь, а пока давай поторопимся?

 — Раз так желает прекрасная дама, да еще и компенсацию обещает, — говорил он, вставая на ноги, и с шальной улыбкой, не сводя глаз с девушки, расстегнул штаны, — ускориться — это мы завсегда, пожалуйста, дорогая моя Абигайл.

— Ну же, мой рыцарь, дама готова, а ты? — хохотнула она, поднимая юбки дразнила мужчину, показывая и раздвигая стройные ножки.

Шутки шутками, но рыцарь распалился и за штурм дамы принялся, словно это была неприступная крепость — с пылом и без особых затей. Штурм был в самом разгаре, когда со двора раздались голоса, и Абигайл было дернулась отстраниться, но мужчина удержал ее в своих объятиях и крепче прижал к стене, не собираясь отпускать и продолжая размеренно двигаться. Видя некоторую растерянность в глазах любимой, поцеловал и шепотом попросил не спешить.

— Абигайл! — звали ее со двора.

— Тихо, родная, расслабься, они не пойдут сюда, — шептал мужчина, заглядывая в ее глаза.

— Абигайл, ты здесь?

А Абигайл неожиданно для себя почувствовала прилив возбуждения; она не хотела чтобы их застали, и не желала стать предметом пересудов, да и ее рыцарю это могло повредить. Но сама опасность быть застигнутой в этот момент обострила чувства — ее любимый заметил эти перемены, и снова в его глазах появилось шальная сумасшедшинка. Рука стиснула ее грудь, а она обняла крепкую шею и, не собираясь больше оставлять его в этот момент, приподняла ногу, почувствовав, как мужчина подхватил бедро, пользуясь тем, что она сильнее открылась.

— Абигайл! Где ты?

— Козу дою в сарае, — крикнула Абигайл, стараясь, чтобы голос не сорвался и не выдал ее истинное состояние, — у дома подождите, белье не пачкайте, только развесила.

— Хорошо!

Больше она не могла бы сказать ни слова, даже если бы очень хотела, потому что все губы искусала, пытаясь не стонать. Прятала лицо на плече истязателя, которого эта ситуация не меньше заводила, и все же он не торопился, иногда приостанавливаясь, чтобы получить отсрочку.

— О, боги, — шептала Абигайл, и не сдержавшись, укусила плечо мужчины, издав тихий стон, — прости, милый, — и торопливый поцелуй в ухо перешел в изощренную ласку с легким укусом, — я…

Стон едва не сорвался в голос, но мужчина накрыл ее губы сначала поцелуем, а потом рукой. Он уже понял, что Абигайл на пределе, и лучше не тянуть, да и сам уже готов был рычать, так что ускорился, благодаря небеса, что они не стали раздеваться, и теперь звуки глушились тканью. От остроты чувств и от легкого удушения, случившегося нечаянно в запале, ее оргазм получился ярким, тело выгибалось, стремясь получить все, что можно, пульс бился набатом, и после такого потребовалось немного времени прийти в себя. Все еще чувствуя отголоски оргазма и возбуждения, она с горем пополам стянула шнуровку корсета, который к счастью был лишь ослаблен. Мужчина пытался помочь, но раздевать женщину всяко легче.

— Абигайл! — крик со двора торопил девушку.

Оправив юбки, она неожиданно вцепилась в рубаху мужчины и чуть притянула к себе, весь остаток страсти вкладывая в поцелуй.

— Такие игры могут быть очень опасны, мой дорогой рыцарь, — со странной тоской и нежностью произнесла она, — люди злы, не стоит так рисковать.

— Да мне плевать на людей, — запальчиво, но очень тихо возразил он, — давай поженимся? И никто не будет судачить.

— Будут, еще как, — ответила знахарка, — вечер будет — тогда и поговорим. Не показывайся им на глаза, — Она кивнула в сторону двора, и облизнув слишком яркие от поцелуев губы, вышла навстречу посетителям.

***