Густой враждебный лес вокруг деревни был местом, которым пугали непослушных детей. Место, где вокруг чужака сгущались тени, все звуки резко замолкали, а тысячи невидимых глаз заставляли поежится, - оно манило неокрепшие умы своей недозволенностью и таящимися опасностями.

Курама, бог этих мест, считал это прелестным. По-детски идиотским и абсурдным, но не менее прелестным. До злорадной усмешки и пары низких смешков, когда до него донеслись слухи, что сопливые юнцы из Конохи решили поспорить, у кого хватит смелости пробыть в его лесу всю ночь.

- Что ж, - громкий зевок, сопровождающийся утробным рычанием, пронесся по улесью, - я не имею права оставить подобное без внимания. 

Духи, наблюдавшие за ним из-за широких кустов, в страхе скрылись в листве, когда он направился вглубь леса, клыкасто ухмыляясь. Он ожидал море веселья и криков ужаса, когда эти сопляки поймут, с чем имеют дело.

Все же кто в своем уме будет провоцировать самого Кицунэ.

=

Курама прибыл к границе леса, ближайшей от выхода из Конохи, предвкушая разбить мечты горстке сопляков, которые думали, что если в их деревне они достигли возраста, чтобы носить оружие и убивать от имени своих кланов, то им все по зубам.

Но перед ним оказался ребенок, чьи клыки – он готов был поклясться – были все еще молочными и неспособными перемолоть даже птичьи кости. Он плакал, стоя посреди ночного леса, стараясь одной рукой заглушить всхлипы, а второй поддерживать дырявые лохмотья, которые язык не поворачивался назвать одеждой, чтобы они с него не свалились.  

Что было самым странным – духи, наблюдавшие за ним из теней вместе с Курамой, делали это скорее из искреннего интереса, чем из враждебных побуждений, как когда они выглядывают из-за деревьев, насмешливо хихикая, в то время как очередной идиот в ужасе убегает к границе леса.

Нутро говорило, что все закончится лишь новой головной болью, когда Курама, вздохнув, направился к ребенку.

Он двигался тихо, не оставляя после себя следов и шума потрескивающих веток под могучими лапами, но человеческий ребенок резко повернул голову в его сторону, едва уловив движение в периферии. Это было впечатляюще, но оставляло едкий привкус на языке. Дети в его возрасте не должны быть настолько осведомлены о своем окружении, даже будучи рожденным в военной деревне.

- Что ты здесь делаешь, дитя? - низким размеренным голосом спросил Курама, останавливаясь перед ним.

Он не умел общаться с детьми – только их пугать, а утешать детей с его внешним видом было и вовсе за гранью его возможностей, но, видя, как у этого ребенка слезы стали течь с новой силой, зародило абсолютно новую для Курамы эмоцию. Панику.

Может, ему стоило взять этого ребенка в зубы за шкирку и отнести к воротам деревни? Если он боится леса, духов и Курамы, то ему наверняка будет лучше там, откуда он пришел. Или, может…

- Тем…но, - всхлипнул ребенок и упал всем телом на передние лапы бога-кицунэ, прерывая дикий поток мыслей Курамы.

Так он боялся темноты, а не его? Курама медленно моргнул, глядя на дрожащее маленькое тело, неспособное полностью покрыть даже одну его лапу. Он видел множество сопливых юнцов и нескольких взрослых, зарекающихся убить его самым жестоким способом и принести Конохе “так необходимую свободу от тирании девятихвостого лиса”, но это был первый случай, когда в его присутствии находили покой и утешение. Это рождало в его груди незнакомое, но очень теплое чувство сочувствия и привязанности, сопровождающее желание защитить и спрятать от жестокого мира вне его леса.

Хоть это и значило, что его лапы будут измазаны слезами, грязью и соплями. Курама закатил глаза, услышав хихиканье духов откуда-то сбоку, но, несмотря на насмешки, они все же были хоть чем-то полезны, потому что вскоре после слов ребенка, возле них возникло несколько ёкаев-огоньков, освещая небольшую область вокруг. 

Привлекая внимание, Курама осторожно тыкнул мокрым носом в макушку ребенка и кивнул на ёкаев, чтобы показать, что теперь бояться нечего.

- Вау, - восторженно прошептал он, обхватывая маленькими руками колени, все еще сидя на лапах лиса. – Красивые огоньки...

Это вызвало добродушную усмешку у Курамы – все же даже абура-акаго могут быть не бесполезными. Безмолвная похвала от их бога заставила маленьких ёкаев дрожать в воздухе от радости, а их огонь счастливо колыхаться.

- Так все же, дитя, почему ты здесь? – ему не хотелось прерывать этот момент, но Курама хотел знать ответ на свой вопрос.

Лицо ребенка резко поникло, и он начал стыдливо кусать губы, чувствуя за его спиной взгляды сотен заинтересованных духов, отчего Кураме пришлось опустить свои хвосты на землю вокруг них, заключая ребенка в своеобразное меховое кольцо, пряча от любопытных глаз. Это помогло мальчишке немного успокоиться и начать говорить.

А рассказать ему было что. 

=

Ребенка звали Наруто. И если судить по его “одежде” и из того, что по его рассказам он живет чуть ли не на улице, Курама смел предположить, что родителей у него не было. По какой причине – Наруто не рассказал, но, краснея и спотыкаясь на словах, выдавил из себя, что местные дети, если не кидали в него камни, то говорили, что он, Курама, из ненависти к деревне жестоко убил их, ведь отец Наруто был одним из хокаге Конохи.

Нахмурившись, Курама на это только раздраженно выдохнул прямо в лицо плачущему ребенку, заставив растрепаться и без того непослушные светлые пряди.

- Это бред, дитя, - превращая свой рык в слова, процедил лис, недовольно взмахивая одним из хвостов. – Моей лапы не было в вашей деревне с момента ее основания.

Невинные голубые глаза смотрели на него снизу-вверх с полным доверием детского сердца. Наруто крепко его обнял, зарываясь лицом в густую рыжую шерсть, и уверенно кивнул.

- Я знаю, - слова были приглушенными, но Курама все равно прекрасно его слышал. – Ты совсем не выглядишь злым, Курама!

Смущенное оханье духов было тем, чего он еще никогда не слышал, отчего длинные уши нервно дернулись в сторону звука. Курама мог на это только устало вздохнуть и прикрыть глаза. Он не заслуживал такого доверия со стороны ребенка.

Но, если подумать, заслуживала ли этого Коноха?

=

Тени вокруг них сместились в сторону, становясь гуще, подобно смоле, и заключили лес в холодные объятия. Духи оглянулись вокруг, чувствуя, что с каждым словом ребенка, настроение их бога становится все мрачнее, из-за чего сам лес становится более жестоким.

Наруто оказался на землях кицунэ, потому что другие дети поспорили с ним, что если он проведет всю ночь в лесу, то после этого они будут с ним дружить. На это было глупо соглашаться, но Наруто был маленьким ребенком, неспособным разглядеть злой умысел, и в отчаянной нужде завести друзей.

А вот другие дети отправили его в лес, полный враждебных духов, с надеждой, что он не вернётся. Они отправили его на смерть.

Что ж, в таком случае Курама не будет отказываться от этого неожиданного подарка.

=

Под пристальным взглядом духов, их бог положил могучую голову на высокую траву, рядом со своими лапами, на которых спал ребенок. Глядя на заплаканное лицо, порванную одежду, темнеющие синяки и слишком худое тело, Курама клыкасто ухмылялся, решив оставив Наруто себе, раз деревне он был не нужен.

=

То, что потом оказалось, что Наруто был кицунэ, было приятной неожиданностью. Все лишь еще один повод защищать и любить его сильнее, чем раньше.