Клинок с треском протыкает кожу и с чавканьем входит в прогнившую плоть, скользит по мышцам, режет сухожилия, скребет по кости. Архидемон ревет так, что закладывает уши. Черная кровь хлещет из раны, заливает лицо, мешая дышать, но Алистер не отпускает меч — наоборот, сильнее давит на него всей грудью, вгоняя глубже в пропитанное скверной тело. В горячке боя он не ощущает боли в прокушенном плече, в боку, разорванном острыми когтями. Он держится за меч и мысленно возносит мольбу Андрасте, чтобы хватило сил устоять на ногах, пока тварь не испустит последний вздох.
Хватает.
Дракон падает на камни, отчего башня содрогается до самого фундамента, и Алистер падает рядом с ним. Он чувствует — архидемон еще жив, рано праздновать победу. Пальцы не слушаются, ноги подгибаются, но Страж заставляет себя встать и вновь взяться за меч. Стирая с лица липкую кровь, Алистер делает шаг к твари и без раздумий вгоняет клинок ей в шею, ближе к голове, где, как ему кажется, у драконов должна располагаться сонная артерия. Попал или нет — уже неважно: архидемон издает последний отчаянный рев. Из раны вырывается белый свет, он захлестывает Стража с головой, заполняет всю его сущность — и исчезает где-то в небесах ослепительной вспышкой.
Но пока этого не произошло, пока тонкие лучики этого света лишь начинают сочиться из-под клинка, Алистер успевает о многом поразмыслить.
Он вспоминает свое детство в Редклиффском замке. Как рыбачил на заре, как таскал книги из библиотеки эрла Эамона и проводил долгие часы на заднем дворе, учась держать в руках меч — сначала деревянный, потом стальной.
Он представляет годы, проведенные в монастыре. Куплеты Песни Света, запах ладана и печальный облик Андрасте, статуей застывшей за алтарем. Вкус лириума, обжигающего горло, раздирающего в кровь голосовые связки. Первую удачную попытку заблокировать магию.
Он думает про Дункана, ставшего для него вторым отцом. Про недолгое, но счастливое время после ритуала Посвящения, когда он был самым молодым рекрутом в ферелденском Ордене… Про страшную весть о начавшемся Море.
Он как наяву видит первую встречу с Солоной — худой, нескладной магессой, закутанной в слишком большую для нее мантию. Через несколько лет эта подростковая худоба наконец уйдет, сменяясь округлыми женскими формами, но он уже не сможет их увидеть…
Свет доходит до его ладоней, и они стремительно начинают теплеть. Уже через мгновение даже сквозь перчатки он ощущает нестерпимо жгущее пламя.
«Интересно, что напишут на моей могиле?» — думает Алистер, и свет с пламенем скользят по запястьям.
«Надо было все-таки соглашаться на этот ритуал», — думает Алистер, и свет с пламенем доходят уже до локтей.
«Но все же лучше я, чем она», — думает Алистер, и свет с пламенем трогают его за плечи.
Битва все еще идет. Неподалеку Морриган в обличье медведя топчет мелких гарлоков, а Огрен рубит колени ограм, матеря их на чем свет стоит. Лелиана нашпиговывает врагов стрелами, а Стен ломает им кости тяжелыми рубящими ударами своего верного меча. Винн, позабыв на время свои лечебные заклинания, с упоением превращает порождений тьмы в ледяные глыбы, а Шейла разбивает их на мелкие осколки ударами могучих каменных кулаков. Мабари носится вокруг, сбивая с ног одну тварь за другой и легко разрывая им глотки, а Зевран добивает тех, кто умудрились пережить нападение пса, озверевшего от вкуса крови и скверны.
Алистер догадывается, что они все делают именно это где-то там, в дыму битвы. Но только в случае с Солоной точно знает, где она сейчас находится. Он чувствует ее — подсказывает скверна, отравляющая их кровь. Она в двадцати шагах слева, судорожно сжимает свой посох, пытается что-то колдовать. Вокруг нее нет ни одной твари, и это самое главное.
Главное — что она будет жить.
Пусть ей придется оплакать и похоронить его тело, возвести на ферелденский престол дочь предателя Логэйна, в одиночку возрождать Орден Серых Стражей по эту сторону Морозных гор… Но зато она будет жить.
Алистер не видит окружающего мира — все затмевает белейший свет, исходящий от раны на теле архидемона. Но он чувствует взгляд Солоны Амелл на своей спине. И потому умирать ему вовсе не страшно.