Мгновение

Яркая точка в окне плывет вниз и вниз, исчезает за дальней башней дворца.

Он идет медленно, на каждый шаг — выдох. В этом коридоре никого нет, лишь посверкивают со стены сенсоры, но двери уже открыты. Ночь бьет в лицо ветром, здесь, на взлетно-посадочной площадке, всегда дует ветер.

Он видит силуэт. Темный и стройный на фоне гаснущих двигателей джета, он кажется маленьким и хрупким. Так и есть, так было всегда. Его жена намного ниже ростом, но это не мешает ей быть сильной. Иногда — даже слишком.

Он молчит и смотрит ей в лицо, едва виднеющееся в скудном свете. Она не опускает глаз. Волосы все такие же темные и короткие, только на виске серебрится полоса. Он вспоминает: у людей так проявляется почтенный возраст.

— Ты вернулась, — констатирует он.

— Мой сын женится, — так же ровно отвечает она. — Я нужна ему. Нужна моим детям.

— Ты поняла это только сейчас?

— Я знала это всегда. Каждое мгновение.

Он молча вдыхает ветер, позволяя стихии унести тяжесть и колючую боль, которую не хочет выражать словами. Слишком много времени прошло. Слишком много воды утекло. Забавно, что эта идиома одинакова для обоих видов.

— Твои комнаты там же, где прежде.

Она молча проходит мимо и растворяется в тенях коридора. Он остается наверху, ему нужно еще многое отдать холодному ветру.

***

Он смотрит на то, как она дурачится в бассейне с сыновьями. Она выглядит сестрой уже взрослых мужчин. Сыновья достаточно мудры, чтобы не задавать вопросов, но наслаждаться настоящим мгновением: качество, ценящееся людьми. Сиуэ ценят иное, ибо в их распоряжении всегда была вечность. Что — мгновение? Лишь моргнуть и открыть глаза. Однако оно бывает ярким настолько, что века боли не могут смыть этого света.

Вечером он смотрит на нее, в традиционном наряде, так непривычно сидящем на подтянутом теле офицера имперского флота… Мантию насквозь пронизывает закатное солнце, ничего не скрывая. Она оборачивается, в руке — бокал вина. Он хочет и не хочет знать, сколько времени у него есть.

— Я останусь.

Он кивает. Хорошо, что человеческие органы чувств такие несовершенные… Ему нужно успокоиться, прийти в равновесие, которое не покидало его так давно, что теперь потеря кажется крахом мироздания. Он оглядывает ее, внимательно, цепляя взглядом мелочи: знакомую родинку на шее, трещинку на губе, белую прядь волос. И запястья рук, на которых нет ничего. В голове складывается головоломка.

— Как давно ты не делаешь инъекций?

— С тех пор, как улетела, — негромко отвечает она, глядя на закатное золото в окне.

Он подходит ближе. Совсем близко, так, что ощущает движение воздуха от ее дыхания, слышит глухой стук сердца. В этом звуке есть нечто, чего не было раньше.

— Я прожила долгую жизнь, — говорит она, пригубляя вино, и поднимает на него глаза. — И убедилась вот в чем… Мы с вами разные, очень разные. Людям много вечности. Поначалу мы желаем ее, но когда встречаемся — понимаем, что она не для нас.

Он подает знак боту, тот приносит кувшин и бокал. Он наливает себе вина, чтобы занять руки.

Время конечно. Всякое время.

Она внезапно гладит его по щеке. Он закрывает глаза, проклиная свою память, что сохранила каждое мгновение.

— Сколько любовников у тебя было? — вопрос вырывается прежде, чем он успевает остановить себя.

Но с ней всегда так. Он становился иным тогда, он становится иным теперь.

— Я не любила ни одного из них.

— Среди них были… только люди?

Он словно мальчишка, едва перешагнувший первый поток. Но с ней… он может им быть.

— Почти все они были андроидами.

Он шумно выдыхает и открывает глаза, он тонет в ее темных глазах, как будто не было шести десятков оборотов без нее.

— Сколько у тебя было любовниц?

— Ни одной.

— Я знала, что ты ответишь так, — улыбка слетает с уголка ее губ и парит птицей над расстилающимся внизу закатным океаном.

— Мне это не было нужно.

— Я знаю.

***

Он накрывает ее собою, как волна — берег. Снова и снова. Блестит в теплом свете кожа. Вздохи смешиваются в одно дрожащее марево. Она целует его. Он забыл это ощущение… Он помнил его всегда. Ее губы такие нежные и соленые, как морские волны. Она так хрупка, он ощущает эту ломкость и слабость под совершенной неоноловой кожей.

— Не жалей меня.

Он улыбается. Он улыбается и почти не видит ее лица — глаза наполняет океан.

— Иди ко мне.

— Я всегда здесь.

Она кладет руку на его грудь, проводит пальцем по золотому кольцу.

***

— Поклянись мне.

— Это плохо кончилось в прошлый раз.

Он снова улыбается. Этой улыбкой наверняка можно вырезать себе сердце.

— Поклянись, что когда это случится, ты не станешь смотреть на меня. Неонол перестает работать без циркуляции лимфы и клетки распадаются очень быстро. Я не хочу.

— Ты думаешь это важно мне?

— Это важно мне. Я женщина и хочу остаться ею.

Он улыбается. Она тоже.

— Ты скажешь сыновьям?

— Они уже поняли. Не недооценивай моих детей, Айно.

***

Конечно, он остался рядом и смотрел. Потому что она была прекрасна. Всегда.

Что — мгновение? Этот мир видел ее почти сотню оборотов, из которых ему — тому, кто любил ее больше мира — было отпущено всего двенадцать. И еще несколько дней. Два ярких мига. Секунды, капли, какая разница, как называть и на каких языках? По сравнению с жизнью вселенной наша — миг.

Только закрыть глаза.