Звуки флейты заполнили берег озера, на поверхности которого из-за цветущих лотосов почти не было видно воды. Лань Сичэнь сидел в тени дерева, прикрыв глаза, и играл спокойную тихую мелодию. Увлеченный игрой, он не заметил, как к нему тихо подкрались сзади, и лишь ощутил чужое присутствие, когда к его плечу прижалось другое плечо.

— Прости, что заставил так долго ждать, — мягкий голос над самым ухом заставил Лань Хуаня улыбнуться и отложить флейту. Он открыл глаза и молча двинулся ближе, без вопросов воруя нежный поцелуй. Цзян Чэн не смог удержать улыбку и притянул Лань Сичэня за затылок, игриво лизнув его губы языком.

Три недели в пристани Лотоса пролетели как один день. Цзян Ваньинь никогда не думал, что может вот так потерять голову и наспех заканчивать все дела в ордене, чтобы скорее вернуться в крепкие объятия. К счастью, Небеса были благосклонны к двум влюбленным, и воцарившееся затишье в Юньмэне подарило Цзян Чэну достаточно свободного времени. Каждое утро он с большим трудом выбирался из цепких рук Лань Сичэня, который очень быстро позабыл все правила ордена и старался не упускать возможности беспечно провести лишнюю минуту в кровати. Цзян Чэн следил, чтобы он хорошо питался и много отдыхал, водил его по окрестностям пристани Лотоса и замечал, как Лань Хуань с каждым днем выглядит все счастливее. На его щеки вновь возвращался румянец, а взгляд искрился, стоило только Ваньину сказать смешную шутку или напомнить, как прекрасен первый нефрит клана Лань.

По ночам ему все еще приходилось бороться с чужими кошмарами, и тогда он просто прижимал Лань Сичэня, дрожащего и напуганного, пока тот не успокаивался и снова не проваливался в сон. У них никак не получалось практиковать совместные медитации, потому что каждый раз они заканчивались жаркими поцелуями на полу в спальне главы ордена Цзян, поэтому по утрам, когда Цзян Чэн уходил по делам ордена, Лань Сичэнь мог спокойно посвятить пару часов уединению.

Они много разговаривали, открыто и честно, обсуждая их чувства и страхи. У них обоих за спиной были обязанности и дела, и оставить сейчас свой пост любой из них не мог, но это никак не меняло их решения быть вместе. Да, будет сложно, и порой им придется расставаться на долгие недели, но после стольких лет ожидания это уже не так пугало. Они оба учились жить настоящим моментом, наслаждаться подаренными им мгновениями и не переживать о том, чего еще не случилось.

Цзян Чэн вдруг понял, что его покои не кажутся такими уж пустыми, когда вечером напротив его стола в кресле сидит Лань Сичэнь, поджав под себя ноги, и смотрит на него таким томным и таинственным взглядом, под которым все иероглифы в отчетах о тратах ордена теряют всякий смысл. Лань Хуань не позволял ему засиживаться допоздна, и у Цзэу-цзюня для этого были беспроигрышные методы. Потому что когда он подходил к Цзян Ваньину сзади, запускал свои тонкие руки под ворот его халата, целовал его невесомо за ухом и скользил вниз по шее, глава ордена Цзян сдавался без боя. Перед Лань Сичэнем он сам опускал все щиты и открывал ворота, превращался в счастливого глупого юнца, когда обнимал его, лежа в высокой траве, после долгих прогулок под вечерними звездами.

Это были недели долгожданной свободы, когда впервые за очень долгое время Цзян Чэн чувствовал, что дышит полной грудью, как и Лань Сичэнь, позволивший себе оставить все четыре тысячи правил в Облачных Глубинах и побыть просто человеком, влюбленным и счастливым. Они оба верили, что самые ужасные события их жизней теперь точно остались позади, и какими бы болезненными ни были воспоминания, нельзя отказываться от настоящего, утопая в сожалениях прошлого.

Они шли вдвоем по берегу озера, провожая очередной день, медленно угасающий за горизонтом. Через пару недель Лань Сичэнь покинет пристань Лотоса, чтобы вернуться к делам ордена, и потому Цзян Чэн особенно ценил каждое мгновение рядом с ним. Конечно, они расстанутся не навсегда, но, обретя друг друга, им хотелось украсть у судьбы как можно больше тихих счастливых моментов.

— Я думаю, очень скоро мне придется наведаться в Гусу с официальным визитом, — усмехнулся Цзян Чэн, пиная камушек по песчаному берегу.

— Тебе всегда будут рады в Облачных Глубинах, — Лань Сичэнь бросил на него мягкий взгляд. — Пусть и пока в качестве гостя.

— У меня нет объяснений на случай, если я встречу вдруг твоего брата или дядю на одной из тропинок, — Ваньинь смущенно поднял взгляд на Лань Хуаня, поворачиваясь лицом к солнцу. — Благодаря Вэй Усяню мне удалось избежать лишних вопросов в этот раз, но вряд ли мне повезет еще однажды.

— Я не боюсь правды, — Лань Сичэнь остановился. — Пусть нам многое еще нужно наверстать, но я влюблен в тебя не первый год, и мне незачем это скрывать.

— Сичэнь, — резко выдохнул Цзян Чэн, удивленно распахнув глаза. — После такой правды я не уйду живым из Облачных Глубин.

— Ты ошибаешься, — Лань Сичэнь скромно рассмеялся. — Для Ванцзи это точно не будет сюрпризом, а мой дядя… Что ж, с трудом, но он свыкся с той мыслью, что Вэй Усянь стал частью нашего ордена, придется ему пережить подобное еще раз. Я уже не глупый мальчишка, который беспрекословно должен слушаться старших, и я имею право распоряжаться своей жизнью. Мне важно мнение моих родных, но даже если кто-то не одобрит мои чувства к тебе, я не отрекусь от них.

— Вэй Усянь, — Цзян Чэн тяжело вздохнул. — Я ругал его отношения с Ханьгуань-цзюнем, как мне теперь смотреть ему в глаза?

— Если бы не они, я бы тоже вряд ли решился однажды на такой смелый шаг, как поцеловать главу ордена Цзян безо всякого предупреждения. Но я тринадцать лет наблюдал, как мой брат, отказываясь отречься от своей любви, вновь и вновь искал Вэй Ина повсюду. Он вытерпел адскую боль за спасение его из Безночного города, но, кажется, это только укрепило чувства. Смелость и упорство моего брата, в конечном счете, доказали мне, что я должен хотя бы попытаться поймать свое счастье. Думаю, и твой брат поймет тебя и не осудит.

— Подожди… — Цзян Чэн прищурился и ткнул Лань Сичэня пальцем в грудь. — Мы с тобой сейчас обсуждаем, как будем объясняться перед нашими семьями? Думаешь, нам так скоро придется это сделать?

— А-Чэн, — устало выдохнул Лань Хуань и взял ладони Цзян Чэна в свои. — У меня было достаточно времени, чтобы увидеть тебя в гневе и отчаянии, в радости и удивлении, и я принимаю все твои стороны. Я собирал тебя по кусочкам в своей голове, смотрел на тебя, пока ты не видел, ловил улыбку или краски печали на твоем прекрасном лице. Я открыл тебе свою душу, ты видел мои страхи и сожаления, считал шрамы на моем теле и отгонял кошмары. В моем сердце наконец-то стало тепло, я долгими ночами грел в нем место для тебя, и ты заполнил его полностью. Я уже не так молод, и позади осталось достаточно ошибок и боли, поэтому я не хочу больше думать о том, что правильно, а чего делать не стоит. Мне хорошо с тобой, лучше чем когда-либо в жизни, и с каждым днем я чувствую себя сильнее, — он мягко улыбнулся и немного отстранился, сдернув со лба белоснежную ленту. Цзян Чэн застыл, приоткрыв рот. — Я хочу и дальше идти с тобой по тропе самосовершенствования.

Лань Сичэнь нежно обвил вокруг запястья Ваньина налобную ленту. Тот лишь удивленно хлопал глазами, наблюдая, как Цзэу-цзюнь переплетает их пальцы.

— Сичэнь… Это… Ты уверен? — тихо спросил Цзян Чэн.

— Как никогда уверен. Если тебе нужно больше времени, я пойму, и мой жест ни к чему тебя не принуждает.

— Я-я тоже, — Цзян Чэн с силой сжал их сплетенные пальцы. — Я уверен.

Лань Сичэнь утянул его в объятия, вдыхая сладкий и терпкий аромат лотосов. В этот момент после жирной точки жизнь началась с нового листа, где больше не будет кромешного одиночества и холодных ночей. Даже если им придется разлучаться на время, чувства будут согревать изнутри, а ожидание новой встречи больше не будет в тягость. Они долго ждали своего счастья, но оттого оно было выдержанным и тягучим, словно хорошее вино, отдавало горечью прошедших дней на языке, но при этом хотелось смаковать каждый его глоток.

Они добрались до покоев, когда ночь уже плотно укрыла небо сапфировым полотном. Едва дверь закрылась, их тела тут же срослись друг с другом, а частые вздохи слились со звуками поцелуев. Белоснежные одежды смешались с фиолетовыми, сапоги и пояса с глухим стуком падали на пол. Лань Сичэнь отстранился от губ Цзян Чэна и легко дернул его заколку, отправляя ее куда-то вниз, и Ваньинь ответил тем же жестом, распуская длинные черные локоны Цзэу-цзюня по его плечам. Он подтолкнул Лань Хуаня к кровати, роняя его на спину, и тут же забрался сверху, усаживаясь ему на бедра. Тонкая ткань нижних одежд мешала ощущать чужую горячую кожу, и Цзян Чэн рывком распахнул полы халата Лань Сичэня, вызвав у того судорожный выдох.

У них было много поцелуев и тесных прикосновений за эти недели, но каждый раз никто не решался зайти дальше. Чувствовать друг друга физически было важно, но куда важнее было высказать все слова и мысли, копившиеся в голове не один год. За долгими беседами по ночам, когда в темноте можно было без страха открыть свое сердце, они говорили о том, что было, и о том, что их ждет. Цзян Чэн не боялся сказать о том, как переживает о единственном племяннике, несущем непосильную ношу, о том, что благодарен Вэй Ину за молчаливое понимание. Лань Сичэнь гладил его по волосам, слушая порой сбивающуюся от волнения речь, и Ваньинь чувствовал, как с каждой произнесенной вслух фразой внутри у него становится легче. Все чувства, что он так крепко держал в себе, давно превратились в тугой комок, такой тяжелый, что порой было сложно дышать. По фрагментам они показывали друг другу самые секретные кусочки души, в которых Лань Хуань уже не был таким уж идеальным нефритом, а Цзян Чэн оказался не просто бешеным псом.

Цзян Чэн не привык к ласкам. Он сторонился прикосновений, хмурил брови от комплиментов и закатывал глаза, когда кто-то общался с ним слишком любезно. Но с Лань Сичэнем он вдруг понял, насколько жадным до тепла и касаний он может быть. Лань Хуань же наоборот был счастлив трогать, и целовать Цзян Чэна хоть каждую минуту, и наблюдать за тем, как тот краснеет, но непременно движется навстречу, смелея с каждым днем. Для них обоих это было впервые, все мимолетные встречи и знакомства с женщинами в прошлом будто стерлись из памяти. Им приходилось заново узнавать друг друга в новом свете, когда их тела больше не были скрыты под одеждой, а за закрытыми дверьми можно было не соблюдать рамки формальностей. Политические союзники, друзья, любовники — их история длинной почти в шестнадцать лет привела к исходу, о которым никто из них в начале и подумать не мог.

Лань Сичэнь смотрел на Цзян Чэна, сидящего на нем и смущенно дергающего за тесемки собственного халата, и думал о том, что страсть сегодня, возможно, сожжет их обоих дотла. Его налобная лента все еще была завязана вокруг чужого запястья, и Лань Хуань не удержался от того, чтобы оставить поцелуй на ладони Ваньина, а затем прижать ее к своей щеке. Светло-сиреневая ткань съехала с крепких плеч, и пара тусклых фонарей создавала графичные тени на красивом теле. Лань Сичэнь коснулся пальцами подтянутого живота Цзян Чэна, поднялся выше и, притянув его за шею, резко поменял позицию, оказываясь сверху. Глава ордена Цзян часто дышал, на щеках его разлился румянец, заметный даже в полумраке. Лань Хуань склонился, чтобы еще раз поцеловать Ваньина, но когда тот попытался снять с его плеч нижние одежды, отстранился, выпрямив руки в локтях, и внимательно посмотрел в глаза напротив.

— Мы не обязаны продолжать, если это… если это пугает тебя, — тихо произнес он.

— Пугает? О чем ты вообще? — Цзян Чэн по обыкновению нахмурил брови и недовольно закатил глаза. — Сколько еще мы будем ходить вокруг да около?

— Это может быть не очень приятно для тебя в начале…

— А у тебя откуда такие познания? — Ваньинь прищурился и попытался скрестить руки на груди, но Лань Сичэнь тут же вжал их в кровать по обе стороны от его головы.

— В нашей библиотеке много разной литературы, можем почитать как-нибудь вместе, — Лань Сичэнь лукаво улыбнулся, и Цзян Чэн под ним едва не захлебнулся от злости.

— Лань Сичэнь, мы с самого заката целовались без перерыва, ты изводил меня своими ласками и загадочными взглядами для того, чтобы вспоминать книжки сейчас? — Цзян Чэн смутился, но взгляд его горел недовольством в свете фонарей. — Мне нравится смотреть на тебя, чувствовать тебя кожей, целовать тебя, слушать тебя, вдыхать… Я хочу получить все, что ты мне можешь дать. Не думай, что напугаешь меня какими-то неудобствами.

— Я просто не хочу причинить тебе боль, — Лань Хуань осторожно убрал прядку с лица Ваньина, и выражение гнева на нем вдруг сменилось удивлением.

— Все в порядке, — Цзян Чэн улыбнулся. — Я правда хочу этого.

Лань Сичэнь еще раз заглянул в глаза Ваньина и, будто убедившись в его ответе, вернул ему прерванный поцелуй, медленный и чувственный вначале, он постепенно становился все глубже и горячее. Их языки то сплетались вместе, то разъединялись, уступая место слабым укусам. Цзян Чэн закрыл глаза и полностью растворился в ощущениях, отпуская остатки смущения и сомнений. Лань Сичэнь целовал и прикусывал кожу на его шее, а Ваньинь цеплялся руками за его обнаженную спину, чувствуя под пальцами несколько узких шрамов, оставшихся после встречи со злыми духами. Это горькое, но явное напоминание о том, как всего несколько невысказанных фраз могли навсегда разлучить их в этом мире. Лань Сичэнь спускался ниже, хаотично оставляя поцелуи на смугловатой коже, и Цзян Чэн вздрагивал от этих новых, но безумно приятных ощущений. В его возрасте сохранить целомудрие при высоком статусе в обществе было действительно удивительно, но Ваньинь просто не мог подпустить к себе никого достаточно близко. Все заканчивалось, когда чьи-то руки намеревались залезть ему под одежду. Он просто не чувствовал, что близость с человеком, который никак не волнует его сердце, может быть действительно приятной. Ведь когда изнутри тебя плавит от избытка чувств, когда ты бесконечно желаешь прикасаться, гладить, целовать, держать за руки и смотреть в прекрасные янтарные глаза, желание превращается в пылающую страсть. Это не просто влечение к чужому телу, это необходимость стать еще ближе, разрушить оставшиеся границы, открыться полностью и доверить себя в чужие руки.

Белая лента на руке Цзян Чэна и правда значила для него многое теперь.

Лань Сичэнь, столько лет наблюдающий за грозным и высокомерным главой Цзян на собраниях и редких встречах наедине, сделал свой выбор. Без слов они пообещали друг другу более не вспоминать прошлых ошибок. Цзян Чэн знал, что стал безумцем за тринадцать лет поисков Вэй Ина, и за его спиной осталось множество грехов, но, потеряв всю семью, он был так напуган и потерян, что пытался за гневом спрятать свои самые болезненные чувства. Лань Хуань же часто скрывал за доброй улыбкой тяжесть печали и отчаяния. Он провел множество часов перед надгробным камнем своего отца, постоянно спрашивая у него, что ему делать дальше. Едва восстановив орден из пепла, он чуть не потерял единственного брата, вынужденный наблюдать за тем, как Ванцзи медленно сходит с ума из-за своей любви. Лань Сичэнь множество раз хотел опустить руки, оставить свой титул более стойкому и решительному Лань Чжаню и уйти в уединение подобно отцу. Но, глядя на юных и восторженных адептов, с детской наивностью смотрящих на первого нефрита клана Лань, он каждый раз просил самого себя продержаться еще немного.

Холодный и вспыльчивый Не Минцзюэ, конечно, был его названным братом, но не всегда понимал тонкую натуру Лань Сичэня, и тогда он нашел признание в глазах улыбчивого Мэн Яо. Лань Хуаню казалось, что он встретил родственную душу, ведь он чувствовал, как этот человек искренне поддерживает его и радуется каждой встрече. И потому вскрывшееся предательство так сильно ранило Лань Сичэня, и потому пронзить собственной рукой некогда настолько близкого человека ощущалось так, будто и сам он умер в то же мгновение. Но на самом деле Цзинь Гуанъяо никогда не был честен с ним до конца, он редко открывал свою душу в ответ, чаще отшучивался и менял темы разговоров. Лань Сичэнь понял это только после того, как Цзян Чэн вдруг расплакался прямо в его объятиях, выпуская всю обиду и злость наружу. Нельзя стать действительно родственными душами, не показав свои темные стороны. Лань Хуань горячо обжегся, шрамы на его сердце вряд ли когда-то заживут, но теперь в нем стало тепло и радостно.

Лань Сичэнь помог Цзян Чэну снять нижние штаны, оставив на нем лишь спущенный до пояса халат, и нежно поцеловал внутреннюю сторону его бедра. Ваньинь спрятал лицо в сгибе локтя, но часто вздымающаяся грудь и неспособная скрыть очевидное ткань халата выдавали его желание. Цзян Чэн никогда еще не чувствовал себя таким слабым и покорным, как сейчас. Еще немного, и он начнет в голос просить Лань Сичэня сделать хоть что-нибудь, а это будет очень стыдно. Ваньинь вдруг подумал о том, доверял ли он кому-то еще настолько, чтобы решиться показать себя вот таким — открытым и мягким, но его мысли вышибло из головы безумным ощущением мягких губ на таком сокровенном месте. Цзян Чэн резко вдохнул и приподнялся на локтях, наблюдая за расположившимся между его ног Лань Сичэнем. Он наконец избавил Ваньина от остатков одежды и теперь, прикрыв глаза, делал слишком немыслимые, но такие приятные вещи.

— Сичэ-аах… — Цзян Чэн откинулся обратно на спину с громким стоном, когда Лань Сичэнь полностью вобрал его в рот. Цепляясь пальцами за простыню, он то приглушенно стонал, то шептал отчаянное «что ты делаешь» и «я это не выдержу», пока Лань Хуань ласкал его член, медленно и глубоко. Глава ордена Лань в покоях главы ордена Цзян, между его ног, без налобной ленты с диким возбуждением в глазах… Если Цзян Чэн вдруг сейчас проснется, он точно заплачет от отчаяния.

Поглощенный новыми ощущениями, Цзян Ваньинь не заметил, как Лань Сичэнь вынул из кармашка своего халата пузырек с маслом, но резко распахнул глаза, когда почувствовал его палец, медленно проникающий внутрь. Цзян Чэн глубоко вдохнул, сосредоточившись на приятных ощущениях от горячего рта и пытаясь абстрагироваться от возникшего дискомфорта. Это было не так уж и больно, хотя основное действие все еще ожидало впереди. Но Лань Сичэнь был так нежен и осторожен, что очень скоро Цзян Ваньинь снова прикрыл глаза от удовольствия. Это была медленная, но слишком приятная пытка, от которой покалывало кожу на голове и путалось сознание.

Вдруг Лань Хуань отстранился, оставив поцелуй на животе главы ордена Цзян, послышался шорох одежды. Цзян Чэн открыл глаза, чтобы насладиться видом стройного и подтянутого тела Цзэу-цзюня. Кажется, слова Вэй Усяня теперь обрели смысл в голове Ваньина, и он понял, что можно любить и желать конкретного человека, не взирая на то, мужчина это или женщина. Когда ты влюбишься в чью-то душу и доброе сердце, то полюбишь и тело, какой бы формы или вида оно ни было. Мягкая бледная кожа, чуть выступающие ребра, изящная шея и покатые плечи, родинка на левой ключице. Цзян Чэн не удержался и сел в кровати, прижимаясь губами к груди Лань Хуаня. Он крепко обнял первого нефрита и снова повалил на себя, вызвав тихий смешок Цзэу-цзюня и едва не столкнувшись с ним лбами. Цзян Чэн прикусил его за нижнюю губу и увлек в очередной влажный и глубокий поцелуй, сопровождавшийся рваными вдохами и будоражащими причмокиваниями. Ваньинь боялся, что не сможет прожить больше одного дня без губ Лань Сичэня, когда тот уедет обратно в Облачные Глубины, и досадно подметил, что нельзя нахватать этих поцелуев впрок. Цзян Чэн столько лет жил в холоде и отстраненности, что теперь тонул в этих ласках словно лепесток цветка в меду.

— А-Чэн, — мелодично позвал его Лань Сичэнь, с трудом успокаивая дыхание. — Я так счастлив рядом с тобой. Но мне мало тебя, даже когда ты лежишь со мной кожа к коже. Я боюсь, что не смогу оставить тебя даже на пару дней.

— Не думай об этом, — Цзян Чэн двинул бедрами вверх, напоминая, на чем они остановились. — Сейчас не существует времени, и завтра не наступит, пока мы не пожелаем.

Лань Хуань с блаженной улыбкой вернулся к губам Ваньина и одновременно с этим начал входить, мягко удерживая его за бедра. Цзян Чэн нахмурился и тихо зашипел, но разогревающее масло и долгая прелюдия действительно лишили этот процесс боли, оставив лишь непривычное ощущение заполненности. Лань Сичэнь отстранился и ловил каждую эмоцию на лице Ваньина, стараясь быть медленным и осторожным, гладить его по животу и бедрам, отвлекая сознание. Первый толчок отозвался коротким стоном, и глава ордена Цзян резко распахнул глаза, чуть прогнувшись в пояснице. Еще движение. Третье. Лань Сичэнь плавно, но уверенно двигал бедрами, наблюдая, как Ваньин снова хмурится, пытаясь зацепиться за воздух пальцами. Он навис над ним, позволяя ухватить себя за шею, и поцеловал прямо в складку меж бровей. Цзян Чэн прикусил губу, Лань Хуань ускорился, и дискомфорт отошел на задний план, когда его рука обхватила член Ваньина. Когда же Цзэу-цзюнь скользнул меж его искусанных губ языком, Цзян Чэн, кажется, забыл, где он сейчас находится.

Ему оставалось лишь хватать воздух ртом и забвенно стонать, закрыв глаза и несмело двигаясь навстречу, и весьма скоро наслаждение заполнило все его тело, заставив запрокинуть голову и с глубоким стоном вцепиться в предплечье Лань Сичэня. От настолько откровенного и обжигающего вида Цзян Ваньина Лань Хуань перестал себя сдерживать и, сделав несколько быстрых и сильных толчков, замер от удовольствия, тихо застонав.

Цзян Чэн тяжело дышал, положив голову на плечо опустившегося рядом Лань Сичэня. Они оба молчали, приводя дыхание и мысли в порядок. Ваньинь нашел в себе остатки сил и перекатился на бок, утыкаясь лбом в грудь Лань Хуаня. Он прикусил губу, пытаясь скрыть слишком широкую улыбку, и наконец заглянул в темные глаза Цзэу-цзюня, поблескивающие в свете фонаря.

— Тебе понравилось? — Лань Сичэнь провел тонкими пальцами по волосам Ваньина.

— Еще спрашиваешь? Ты из меня душу вынул, — Цзян Чэн усмехнулся, глядя на довольную улыбку нефрита клана Лань. — Не смотри на меня так, будто ты готов целому миру сейчас самодовольно закричать, что вытворял со мной такие вещи…

— Это только наши с тобой моменты, я ни с кем другим никогда их не разделю.

— У меня совсем нет сил… Но нужно привести себя в порядок, — Цзян Чэн устало выдохнул.

— Я все сделаю, — Лань Сичэнь поцеловал его в макушку и поднялся на ноги, подбирая разбросанную по полу одежду.

Он помог Цзян Чэну умыться и переодеться в свежую одежду, а затем погасил все фонари в комнате и укрыл его одеялом, крепко обнимая перед сном.

Дни замелькали чередом, наполненные счастливыми моментами вдвоем. Лань Сичэнь в последний свой день пребывания в пристани Лотоса целовал Цзян Чэна каждую свободную минуту, без стыда отвлекая главу ордена Цзян от важных дел. Но тот и не был против.

— Ты правда готов вернуться? — Ваньинь растерянно сжимал ладони Лань Сичэня в своих, борясь с неприятной тоской внутри. Лань Хуань еще стоял перед ним, а он уже скучал по нему.

— Я должен вернуться к делам на время. И я жду тебя в Облачных Глубинах как можно скорее, — Цзэу-цзюнь нежно погладил Цзян Чэна по щеке. — Я тоже буду скучать.

— Что ты со мной сделал, Лань Сичэнь…

— Я только начал, — мягкий и осторожный поцелуй накрыл губы Цзян Чэна.

Он цеплялся за Лань Хуаня, отбросив все сомнения и тревожные мысли. Они провели вместе больше месяца, и это было невероятно прекрасное время, но Ваньинь знал, что дальше будет только лучше. Он пропустил между пальцев концы налобной ленты Лань Сичэня, зная, что этот сокровенный предмет теперь принадлежит ему. Цзян Чэн точно приедет в Облачные Глубины уже через пару дней, проникнет туда тайком или нагло войдет через главные ворота — это было уже неважно. Он даже выстоит весь день на руках, если понадобится, но все равно будет рядом с Лань Сичэнем.

В конце концов, он бы очень хотел посмотреть на него в красных одеждах.