В то утро – будучи ещё пятнадцатилетним мальчишкой – Цзян Фэнмянь ещё до света пробудился от нестерпимого зуда в предплечье. Сначала он грешным делом подумал, что в резиденции его отца завелись клопы (его передёрнуло от отвращения перед этой мыслью), но, окончательно проснувшись спустя четверть часа почесухи, понял, что этот вариант крайне маловероятен. Всё-таки с клопиных укусов не слазила крупными белыми хлопьями старая кожа. Настроение Цзян Фэнмяня резко упало. Все признаки ясно указывали на какую-то кожную болезнь.

«Всё плохо...» – в отчаяньи подумал Цзян Фэнмянь. Внезапный прилив стыда заставил его молнией выскочить из постели и замотать пострадавшую руку первой попавшейся тряпкой. Позднее он и сам дивился своему иррациональному поведению в тот момент, но тогда ему казалось, что, если хоть одна живая душа увидит расчёсанную и облазящую руку, он будет опозорен от земли до небес. Так и ходил целый день: с обмотанным тряпками предплечьем, в одеянии с длинными рукавами, несмотря на жару, изнывающий от адского зуда и пытающийся время от времени украдкой поскрести сквозь слои ткани чешущееся место.

Назавтра, однако, его страдания прекратились, тут же уступив место новым. Проснувшись, Цзян Фэнмянь быстро понял, что никакие неприятные ощущения более не тревожат его несчастную руку, и с радостным нетерпением стал разматывать так и не снятое вчера тряпьё – но радость его быстро сменилась досадой: на раскрасневшейся коже, там, где вчера всё облезало хлопьями, красовалось розовое, как затянувшаяся царапина, одно-единственное слово. «Гнев».

Теперь-то до него дошло, что ему пришлось перенести вчера и для чего всё это было. В памяти всплыли многочисленные истории о «родственных душах» – людях, предначертанных друг другу самой судьбой, чью связь не могли разрушить ни люди, ни боги, ни даже безжалостное время. В легендах говорилось, будто бы Небеса по милости своей даровали этим людям возможность найти друг друга, написав на их телах наихудшие качества предназначенных им. По мнению Цзян Фэнмяня, способ был не из лучших. По крайней мере, лично он не испытывал никакого желания знакомиться со своей «родственной душой», не без причин полагая, что характерами они не сойдутся. Обладая по природе незлобивым и отходчивым нравом, он, тем не менее, не очень-то жаловал вспыльчивых людей. Ему тяжело было общаться с ними. Если они с "родственной душой" всё-таки встретятся, подумал Цзян Фэнмянь, то либо она когда-нибудь убьёт его, либо он сам раньше полезет в петлю. Так или иначе, перспектива не шибко привлекательная. Он разочарованно вздохнул. «Хорошо, что "родственные души" – редкое явление», – рассеянно подумал он. – «Представляю, какой кошмар бы случился, если бы каждому человеку на свете пришлось заранее знать, что он предназначен кому-то крайне неприятному...»

Цзян Фэнмянь испытывал жгучее предубеждение по поводу своей «родственной души», предпочитая даже не называть её так в своих мыслях и обозначая её отдающей отчаянием фразой «человек, которому я предназначен». Он не понимал, почему тем, кто отмечен чужими отвратительными чертами характера, дали столь мягкое и интимное прозвище? Ведь очевидно же, что люди эти не могли быть по-настоящему близки между собой и, скорее всего, просто-напросто всю жизнь терпели эту связь, возникшую не иначе как из пустого каприза Небес! Он был так расстроен произошедшим, что никому ничего не рассказал, в том числе и лучшему другу Вэй Чанцзэ, от которого у него обычно не было секретов.

На самом деле Цзян Фэнмянь боялся, что Вэй Чанцзэ его вряд ли поймёт. Друг был хоть и ниже по статусу в ордене, но гораздо счастливее в жизни: будучи всего двумя годами старше, он уже достиг довольно-таки больших успехов на заклинательском поприще, так что даже собственный отец не гнушался ставить его Цзян Фэнмяню в пример, легко сходился с самыми разными людьми и, что самое главное, без особого труда добился благосклонности любимой девушки – причём девушка эта нравилась и самому Цзян Фэнмяню, но он не нашёл в себе решимости в нужный момент сделать к ней первый шаг, а потом... в общем, было уже слишком поздно. Саньжэнь Цансэ души не чаяла в Вэй Чанцзэ, и опытные люди в один голос утверждали, что помолвка их – только вопрос времени. Вот по этой причине Цзян Фэнмяню и оставалось теперь только вздыхать да мучиться сожалениями, что он предназначен не этой доброй и кроткой воспитаннице бессмертной саньжэнь Баошань, а непонятно кому, к тому же совершенно не подходящему ему по характеру. Обидно было до изнеможения.

Единственным проблеском радости в его откровенно несправедливой жизни обернулось известие о близящемся собрании глав орденов в Облачных глубинах. Это была замечательная возможность увидеть мир за пределами Юньмэна, набраться новых впечатлений – как говорится, других посмотреть и себя показать. Конечно, совершенно не факт, что Цзян Фэнмянь займёт первое место во всех соревнованиях, подготовленных для юных учеников разных кланов, но и в хвосте ему плестись не придётся, за это он ручался. Всё-таки, сын своего ордена, он был достаточно талантлив и всю жизнь упорно трудился, поистине стремясь достичь невозможного. Подготовка и нетерпеливое ожидание поездки несколько развеяли его тоску из-за всей этой истории с "родственными душами", и всё своё свободное время юноша посвящал усердным тренировкам, почти совсем забыв о судьбоносных шрамах на предплечье.

Дни летели настолько незаметно, что, оказавшись наконец на плацу в Облачных глубинах, одетый в традиционные алые одежды, потерянный в толпе молодых воспитанников других орденов, Цзян Фэнмянь почувствовал удивление – но в то же время и радость. Ему нравилось быть в центре событий, но при этом не привлекать слишком много внимания, быть частью чего-то столь грандиозного, как предстоящее соревнование лучников. Он с наслаждением оглядывался вокруг себя и прислушивался к разговорам, когда кое-что заставило его – и не только его – насторожиться.

– С какой радости я не могу участвовать в состязании?! – Гневный девичий голосок громом прокатился по всему плацу.

– Молодая госпожа Юй, помилуйте, таковы правила, – пытался оправдываться кто-то из молодых людей. – Девушки не участвуют в соревнованиях по боевым искусствам и стрельбе, это не мы придумали.

Цзян Фэнмянь обернулся на звуки голосов. Он сразу узнал сумасбродную девицу, сопровождаемую двумя безмолвными, как тени, служанками. То была молодая госпожа небольшого, но гордого ордена Мэйшань Юй, Юй Цзыюань. Цзян Фэнмянь уже видел её чуть раньше – надменную, темноволосую и белокожую, сказочно красивую, но как будто смотрящую на всех с презрением, неподобающим её не слишком высокому статусу в мире заклинателей. Она не понравилась ему.

– Дурак был тот, кто придумал эти правила! – Это были очень смелые слова со стороны девы Юй. – Сколько лет этой несусветной чуши? Пора бы перестать цепляться за неё.

Это было уже слишком. Пока толпа на плацу искала слова для ответа, Цзян Фэнмянь, не выдержав, влез в разговор и попытался вразумить эту сумасбродку.

– Молодая госпожа Юй, – начал он как можно вежливее, несмотря на кипящую ярость в груди, – я понимаю, что Вам хочется показать свою удаль, но в этом мире существуют традиции, которые следовало бы уважать.

Юй Цзыюань изумлённо воззрилась на него.

– Не вижу смысла уважать бред сивой кобылы! Среди заклинательниц-женщин ничуть не меньше искусных воинов, чем средь мужчин, отчего же мы не можем состязаться наравне? – запальчиво ответила она.

– Предполагаю, что люди, составившие эти правила и положившие начало традиции, были куда мудрее нас с вами и знали, что делают. – Цзян Фэнмянь очень старался быть спокойным, говоря это. Но мягкий тон не упас его от открытия врат Преисподней, на которое был похож бурный всплеск ярости молодой госпожи клана Юй.

– Уж не дурой ли ты меня назвал?! – вырвался из её рта поток брани. – Хочешь сказать, что женщине нечего делать в состязании? С каких пор значение имеет пол воина, а не его навыки в искусствах заклинателей?! – Она расходилась всё больше и больше. – Это такая непроходимая тупость, что мне хочется кровью плевать от отвращения! Цепляетесь за глупую традицию, как глупые щенки за хвост суки! Тьфу, тьфу, тьфу на вас всех!

Цзян Фэнмянь видел жгучие лиловые молнии в её гневных тёмных глазах. Он смотрел на её нахмуренные брови, кривящийся рот и взволнованные движения рук, слышал сталь в её голосе – и внезапно на него холодной волной навалилось ошеломляющее понимание. Слова сорвались с губ против его воли:

– Так, значит, это ты?!