У дур размалеванные лица, волосы почти не спутанные, как у новеньких Барби, и визгливые голоса. Их щеки вымазаны в неприлично ярких румянах, а рты тщательно подведены дешевыми помадами. Ртами дуры генерируют нечто под стать их уровню развития и качеству самодельного маникюра.

Жалкое зрелище.

Жалкие дуры без мозгов.

Но Соня все равно ревет в три ручья, и тогда Птица неспешно выныривает из темного угла.

Одежда Сони – прежде застиранная вдоль и поперек рубашка – в брызгах краски. Зеленый, синий, желтый, фиолетовый… Взгляд Птицы царапается об этот калейдоскоп, и она спешит сосредоточиться на заплаканном лице. Соня с силой трет его мокрыми ладонями, наклонившись над умывальником, но делает только хуже.

Из-под пухлых от слез век время от времени показываются глаза – голубое с красным, неуемная энергия с усталостью. Это не первая паршивая шутка за полгода. И даже не первая за месяц.

Птица мягко переступает с ноги на ногу, постепенно приближаясь. Соня ее не видит, но дрожит напуганным олененком. Она вытирает ладонью нос и пытается намочить цветастые пятна на одежде, стереть их, удалить к чертовой матери – жаль, нельзя с помощью звонких щелчков компьютерной мыши.

Казалось бы, хуже сделать уже невозможно, но Соне, конечно, совершить этот подвиг удается. Калейдоскоп радостно плывет в стороны, намертво въедаясь в ткань.

Рыдания становятся громче.

Птица молчит. Ей до Сони остается полшага; Птица наслаждается мечтами о чьих-то лопнувших, словно спелые арбузы, хорошеньких головках.

От кафельных стен отражается новый громкий всхлип. Отрезок в полшага преодолевается в считанные секунды.

– Они тебя обидели, птенчик? – воркует Птица на ухо. Прикосновение ее ладони стелется по плечу, как текучая ткань – конечно же, из самого черного шелка. Соня традиционно вздрагивает, резко поворачивается, смешно шмыгает носом. – Что это за яркое безобразие? Смотреть противно.

Соня делает странное движение руками, будто в порыве закрыться ими. Или закрыть рубашку, испорченную стараниями тупых кукол.

Птица ловит ее запястья, удерживает на месте. Осматривает с ног до макушки, хмыкает. Соня. Совсем беспомощная, глупенькая, наивная Соня. Еще вон и сказать что-то пытается. Плач не дает складно озвучить мысль, слова прерываются судорожной икотой.

– Я не понимаю…

А, и все? «…Что я им сделала» – Птица достраивает продолжение сама и всерьез задумывается: какова вероятность, что Соню заподозрят, например, в незаметном поджоге волос одной из девиц? А может, попробовать столкнуть предводительницу курятника с лестницы?

– Нет, нет, не надо! – испуганно дергается Соня, мотая головой. – Не надо так с ними!

– С куклами, дорогая, можно как угодно. Они незаменимыми не бывают – взрослые новых купят.

Соня продолжает торопливо бормотать что-то невнятное и ворочаться в объятиях, которые становятся все плотнее. Она выражает протест, но Птица не слушает, только оставляет несколько быстрых поцелуев на мокрых щеках. Один – обжигает уголок губ.

Наивная Сонечка.

Я же хочу, чтобы тебе было лучше, только и всего.