— Тебе не хотелось бы поработать моделью? — весело раздалось в динамике, как только Гермиона поднесла телефон к уху.

— Наверное, я никогда не привыкну к тому, что твои вопросы могут оказаться настолько внезапными и странными, — удерживая телефон плечом, пробормотала девушка и с силой запихнула добытые в библиотеке книги в сумку.

Начался декабрь, а это означало, что до начала зачетов оставались считанные часы. Вообще-то, Гермиона действительно посчитала эти самые часы, и их было ровно шестьдесят два. А еще сорок три минуты и пятнадцать секунд. В этом году она нервничала из-за сессии гораздо больше, потому что вместо подготовки к экзаменам и зачетам занималась изучением музыки и спорами об алхимии. Влюбленность тоже не казалась ей уместной в этой ситуации, но мешала только тем, что не позволяла просто проигнорировать самый главный отвлекающий фактор. У Гермионы не было не только желания, но и возможности работать хоть где-то.

— Цисси пытает меня своими ежедневными звонками и переживаниями по поводу показа, который ей предложил устроить один журнал, — абсолютно по-детски пожаловался мужчина. Гермиона была уверена в том, что он обиженно насупился, и даже немного пожалела, что не видит этого.

— А разве сами организаторы не должны предоставить ей профессиональных моделей? — с легким непониманием уточнила Грейнджер.

— Они и предоставили! — радостно раздалось в ответ. — Видела бы ты, как Цисси их критиковала. Половина девушек убежала в слезах. Самые стойкие высказали ей все, что они о ней думают, и из целой толпы моделей остались только две. Цисси высокомерная стерва с безупречным вкусом и хваткой истинной светской львицы. И это в хорошем расположении духа! Все обманываются ее сдержанностью, но и представить не могут, какое пламя кроется за стеной этой холодной утонченности. — Все это было рассказано с таким задором, словно речь шла об увлекательном шоу, которое он недавно посмотрел.

— Ты был свидетелем всего этого? Что ты вообще там делал?

— Я задабриваю Цисси, потому что мне нужна ее помощь, как опытного стилиста. Думается мне, что я уже немного староват и не в такой хорошей форме, чтобы носить кожу на голое тело, — несколько рассеянно отозвался мужчина. Гермиона вспомнила о его образе Бродяги, как солиста группы, и громко сглотнула, тут же прогоняя всплывшую перед внутренним взором картинку. — К счастью, в этом году в новой коллекции Цисси нет мужской одежды. Даже ее муж вздохнул с облегчением. Иногда мне кажется, он жалеет о том, что когда-то подарил ей это ателье.

— Вероятно, мистер Малфой был в отчаянии, раз сделал такой щедрый подарок. Хотя, может, для представителей аристократического сословия это нормально.

— На самом деле у Люциуса просто возникли какие-то проблемы с кольцами, и он не успел с этим разобраться до того дня, на который была назначена официальная помолвка. Он должен был попросить руки Цисси перед своей и ее семьями. Конечно, свадьба между ними была решенным делом, и они оба знали, что будут мужем и женой. В каком-то смысле они даже полюбили друг друга, но это произошло только после долгой совместной жизни. А перед официальной помолвкой они знали друг друга довольно поверхностно.

В общем, Малфой оказался в плачевном положении и не придумал ничего лучше, чем обратиться за помощью к Регулусу. Регулус, в свою очередь, подключил к этому делу меня, потому что он искал любую возможность пообщаться со мной. И вот уже я предложил Люциусу не париться и подарить Цисси то самое ателье. Так уж вышло, что его бывший владелец был моим знакомым, и разобраться со всеми вопросами купли-продажи удалось довольно быстро. Пока Люциус демонстрировал семьям тот магазинчик, который тогда нуждался в капитальном ремонте, но произвел самое лучшее впечатление на мою кузину, я успел найти кольцо, передал его Регу, а тот уже Малфою как раз к тому моменту, когда дольше болтать о подарке стало уже неуместно. Позже Люциус сказал, что он мой должник, и я не упустил возможности этим воспользоваться. С того дня он мой личный юрист, и поскольку он великолепен в своем деле, я вынужден терпеть его ради этого. К счастью, это сотрудничество выгодно нам обоим!

— Наконец-то я услышала объяснение тому, почему ты так близко общаешься с семьей Нарциссы. И это объяснение оказалось таким же непредсказуемым, как и ожидалось,— улыбнулась Гермиона, недовольно передернув плечами, оказавшись на улице. С неба падал мокрый снег, а от холодного ветра слезились глаза.

— Для каждой случайности существует объяснение, каждая деталь имеет значение, — с неприкрытым пафосом изрек мужчина, а затем пробормотал о том, что это срочно нужно записать. — Так что насчет предложения работы? Цисси очень на тебя рассчитывает и обещала лично заняться твоей подготовкой, если согласишься.

— Передай своей кузине, пожалуйста, что я весьма польщена, но меня не интересует подобное занятие, а еще я сейчас и без этого слишком загружена. До начала зачетов осталось каких-то шестьдесят два часа, а я совершенно ни к чему не готова! — В последней фразе проскользнула легкая паника, которая очень не понравилась Гермионе, но она понадеялась на то, что ее собеседник не станет обращать на это внимание.

— С твоим уровнем знаний все эти зачеты и экзамены не должны тебя так беспокоить, — фыркнул в ответ незнакомец, и Гермиона не нашла в себе желания спорить с ним из-за такой ерунды. Он все равно остался бы при своем мнении, но при этом успел бы заставить ее покраснеть от легкой досады и смущения. — А где ты работала раньше? Ну, помимо клиники своих родителей. Больница или реабилитационный центр? — в очередной раз подтверждая свою непредсказуемость, поинтересовался мужчина.

— Я была волонтером в реабилитационном центре тети Джил. Вообще-то, она моя бабушка с маминой стороны, но она не любит, когда ее так называют. Старается выглядеть моложе, чем есть, и ей это удается, — слабо улыбнувшись, рассказала Гермиона. — У тебя были варианты, а значит, ты был твердо убежден, что я действительно работала в одном из этих учреждений. Но как ты вообще пришел к таким выводам? — не удержавшись, полюбопытствовала девушка.

— Элементарно, Ватсон! Ты написала о том, что алкоголь вреден, в первый же день, когда еще предполагала, что я могу быть маньяком. Согласись, это довольно необычно! Затем ты не оставила без внимания мое замечание о том, что у меня прокуренный голос, и спросила об остальных вредных привычках. Ко всему прочему, ты точно знала, что многим наркоманам очень трудно жить в завязке, и любое неосторожное слово может стать триггером. Сложи вместе все эти факты, и получится…

— Что я имела личное дело с зависимыми людьми, — закончила Гермиона, немного удивленная тем, с какой легкостью можно было прийти к этому выводу. А ведь она была уверена в том, что ничем себя не выдала.

— С учетом того, что твои родители врачи, кажется весьма сомнительным, чтобы в их окружении присутствовали люди с подобными наклонностями. Так что вариантов оставалось не так уж много, — с улыбкой прибавил мужчина. В его голосе так и сквозило самодовольство, и Гермиона не могла его за это упрекнуть, невольно улыбаясь такому поведению.

— Теперь твоя очередь рассказать о месте первой работы, — зайдя в общежитие, хмыкнула Грейнджер.

— Не уверен, что я вообще когда-либо работал в своей жизни, — с нескрываемым сомнением протянул ее незнакомец.

— Но ты ведь был автомехаником в то время, когда мы только начали переписываться, — немного растерявшись от такого ответа, заметила Гермиона. — К тому же ты служил в армии! Мне не верится в то, что за сорок лет своей жизни ты действительно никем не работал. С твоей образованностью, у тебя должна быть какая-то профессия.

— Ну, профессия у меня есть, и не одна. Во-первых, я военный инженер в звании младшего лейтенанта. Во-вторых, я прошел курсы кинолога, и даже поучаствовал в воспитании служебного пса. Так что в этом случае я дрессировщик и зоопсихолог, но я не занимаюсь этим уже двенадцать лет.

Большую часть своей жизни я просто развлекаюсь, потому что деньги не то, что меня беспокоит. Мой дядя оставил мне хорошее наследство и дом, что дало мне лишний повод не искать работу в юности. Потом была армия, а после нее к моему наследству прибавилась военная пенсия. Затем мне досталось все, чем владела моя семья, поскольку я единственный живой наследник по мужской линии. Так что я могу заниматься чем угодно, но в основном, я страдаю всякой ерундой.

— Если честно, я поражена тем, что ты не спустил все деньги на наркотики или не растранжирил, покупая всякие дорогие, но бесполезные вещи, как поступают почти все богатые люди.

— Мне было стыдно тратить деньги моего дяди на наркоту. Он был единственным человеком, помимо Меды, кто меня поддерживал, и я не мог его подвести. Но когда меня начинало сильно ломать, я писал курсовые или другие работы за деньги, продавал ответы на экзаменационные билеты, и иногда играл в покер с весьма сомнительными личностями. Позже деньги от родителей тратились на лечение Регулуса, но, к сожалению, рак легких победил.

Перед смертью он взял с меня обещание, что я завяжу со своими вредными привычками и направлю свои таланты в нужное русло. Просил, чтобы я нашел человека, который научил бы меня ловить кайф от жизни и радоваться этому, а после похорон, когда я напивался в баре, в моей жизни снова появилась Доркас. Мы так обрадовались этой встрече, провели вместе целых три дня, а затем она сама вдруг предложила мне попробовать быть не только друзьями. Мы договорились о первом официальном свидании, но дома я столкнулся с Беллой. Тогда и случилась та история с передозом и пожаром.

Доркас — славная, умная Доркас! — понимала, что со мной что-то не так и потому впервые в жизни решила проявить навязчивость, пришла ко мне за час до назначенного времени и застала тот момент, когда Белла радостно прыгала вокруг горящего дома. Доркас так перепугалась, позвонила в службу спасения и сама ринулась прямо в горящий дом. К счастью для нас обоих, Римус тогда больше всех тревожился о моем состоянии и появился как раз вовремя, чтобы помочь ей спасти меня. К сожалению, дом моего дяди сгорел, а вместе с ним навсегда пропала коллекция его книг и почти все мои вещи.

Так уж вышло, что Джеймс с Лили тогда были слишком заняты своими семейными делами. Джеймс только получил должность в отделе кибербезопасности, Лили начала практику психотерапевта, а Гарри поступил в младшую школу. Я старался не втягивать их в свои проблемы, всегда улыбался и говорил, что у меня все прекрасно, а внутри медленно умирал. Вообще, после войны мне было очень паршиво, было много суицидальных мыслей, и я держался только ради Регулуса. Знала бы ты, как Поттеры винили себя за невнимательность. У Лили была истерика, Джеймс колотил стены от злости на себя, на меня, на Беллу. Да еще Меда с Цисси не упустили момента, чтобы указать им на то, какими плохими друзьями они были, раз не смогли отличить фальшивую улыбку от искренней. Зря, конечно, они это сделали, но я узнал обо всем этом от Доркас после того, как оправился от недельной комы. А затем меня отправили в реабилитационный центр! Так что мне было как-то не до транжирства.

Вот именно из-за всего этого дерьма, которого предостаточно в моей жизни, мои друзья так сильно обо мне беспокоятся. Я знаю, что они до сих пор винят себя за тот случай, за то, что верили моим беспечным улыбкам. И чтобы ты понимала, насколько все хреново, знай, я кратко описал тебе период своей жизни с девятнадцати до двадцати семи лет.

На какое-то время между ними возникла тишина, прерываемая только какими-то посторонними звуками, которыми было наполнено общежитие. Гермиона прислонилась плечом к ближайшей стене, обдумывая услышанное. Она не ожидала услышать такие подробности. И новая порция откровений была тем неожиданнее, что изначально тема разговора была довольно незначительной. За время общения с этим человеком, Гермиона заметила одну закономерность: он всегда находит способ свернуть к той теме, которая в этот момент больше всего его беспокоила. А значит, сегодня ее собеседник по какой-то причине снова вспоминал о том случае. Может, пытался найти какие-то ответы, может, копался в себе, но совершенно точно погрузился в тяжелые раздумья.

— Сегодня какая-то особенная дата? — Этот вопрос должен был прозвучать немного насмешливо, но Грейнджер снова переборщила с серьезностью и недовольно поморщилась.

— В этот день ровно пятнадцать лет назад меня выписали из реабилитационного центра. А уже через пять дней я начал обучение на кинолога, — бодро раздалось в ответ. — Споешь для меня? — с озорством спросил мужчина, и у Гермионы против воли вырвался нервный смешок. Только что он говорил об очень трудном периоде своей жизни, а сейчас снова притворялся самым веселым и счастливым человеком в мире.

— Как часто ты притворяешься беспечным в разговорах со мной? — не выдержав, с нескрываемым беспокойством почти шепотом спросила Гермиона.

— Примерно никогда, девочка! Я стараюсь уравновешивать количество флирта правдой и истинными эмоциями, чтобы ты не поддалась моему обаянию, забыв о том, с кем имеешь дело, — непривычно строго произнес ее незнакомец. И смысл этих слов дошел до Грейнджер далеко не сразу.

— Тогда тебе следует перепроверить свои расчеты, потому что ты где-то совершил ошибку, — хмуро сообщила Гермиона. — Ты, конечно, пытаешься показать именно то, насколько ты плохой человек, как сильно прогнил, и почему от тебя следует держаться как можно дальше. Но в итоге вырисовывается образ сильного человека, который сумел побороть свою зависимость. Человека, который не хотел зря волновать друзей и предпочел страдать в одиночестве, лишь бы не мешать чужому счастью. И как бы тебе не было плохо, при этом ты не забывал о Регулусе и ставил именно его выше своих нужд. А наркоманы, между прочим, больше сосредоточены только на себе и на поисках новой дозы. Как бы ты ни старался себя очернить, я вижу в тебе лишь гениального человека с трудным прошлым, но вопреки всем невзгодам и потерям в тебе сохранилась доброта и нерастраченная любовь. Возможно, это слишком громкие слова, возможно, я действительно не знаю об остальных годах твоей жизни, а потому не имею права говорить все это. Но ты самый невероятный человек, которого я когда-либо знала, и никакие твои поступки, никакие грехи, о которых ты не устаешь напоминать, не способны тебя испортить. А я не настолько отличаюсь от остальных, потому что тоже попалась в ловушку твоей внутренней привлекательности и очарования. И знаешь, что? Меня это совершенно не беспокоит!

Высказав все это с некоторой долей ярости, Гермиона смущенно опустила голову и тихо выдохнула, ругая себя за излишнюю откровенность. Она только что почти призналась ему в своих истинных чувствах. Но вспомнив о его совете не бояться и не терять время, Грейнджер решила, что этот монолог был не тем, о чем стоит жалеть. Это нужно было произнести, и пусть она звучала как глупая влюбленная девица, Гермиона знала: он оценит ее искренность и ту порывистость, что она проявила, высказав все это.

— Ох, милая моя девочка! Я бы мог сказать, что сочувствую тебе, что это глупо, что пройдет со временем. Существует так много вещей, которые мне действительно следовало бы сказать, потому что это важно, потому что у общества есть свои нормы и правила, потому что никто не отменял существовании морали. Но я сам завяз в том же болоте, а потому не мне тебя учить! — наполовину грустно, наполовину радостно произнес ее незнакомец, и этого было более чем достаточно, чтобы Гермиона поняла: ее странные чувства, на существование которых она так открыто намекнула, были взаимны. От понимания этого вдруг стало совершенно легко и весело.

— Я спою тебе что-нибудь, но только после твоего выступления, — широко улыбаясь, весело произнесла Гермиона и снова направилась в сторону своей комнаты, не обращая внимания на взгляды остальных студентов, наблюдающих за ней.

— О черт, как же мне нравятся эти повелительный нотки в твоем голосе! Думаю, пришло время вспомнить главный собачий гимн Игги Попа, — понизив голос почти до интимного шепота, шумно выдохнул мужчина.

Гермиону немного напрягло такое сочетание предложений, и когда она услышала песню, то поняла, что ее беспокойство было полностью оправдано. Конечно, она уже слышала и менее приличные песни, но ни одна из них не звучала в исполнении этого голоса, будоражащего все внутри. Гермиона списывала все это на неравнодушие к самому обладателю этого голоса, но понимала, что подобные ощущения появлялись не у нее одной, иначе «Мародеры» не были бы настолько успешными в свое время и не привлекли бы внимание сейчас, когда люди начали о них забывать. Гермиона, все еще не отойдя от легкого помутнения после услышанного, не смогла придумать ничего лучше, чем ответить на это песней Бонни Тайлер. Нервный выдох и приглушенное ругательство, довольно четко выразившее мнение мужчины, очень порадовали Гермиону. И она посчитала, что ее небольшая месть все-таки удалась.

***

Во время очередной тренировки группы поддержки, Гермиона была крайне занята, погрузившись в изучению дополнительного материала по магнетизму и выписывая некоторые важные детали себе в тетрадь. Но стоило телефону привычно завибрировать, и она, не отвлекаясь от своего важного дела, ответила на вызов. Но услышав в динамике смутно знакомый женский голос, мысленно отругала себя за то, что не смотрит, кто именно звонит. Выслушивая Нарциссу, которая теперь решила лично предложить ей место модели, Гермиона прибавила в тетради пометку установить на звонки от ее незнакомца мелодию из сериала «Доктор Кто».

— Все это лишь глупые оправдания! — с явным намеком на недовольство фыркнула Нарцисса, когда Грейнджер начала объяснять, что не может принять ее предложение по ряду многих причин. — Вопросы с зачетами и экзаменами можно решить. Важнее другое! Скажи, Гермиона, ты сама хочешь попробовать себя конкретно в работе модели?

— Я не думаю, что эта идея…

— Мой кузен утверждает, что ты невероятно сообразительная девушка. Но сейчас мне начинает казаться, что ты его просто чем-то околдовала, — не позволив Гермионе договорить, несколько раздраженно заявила Нарцисса. И Грейнджер, недовольно поджав губы, невольно посочувствовала тем моделям, которые удостоились критики миссис Малфой. — Дам тебе возможность реабилитироваться в моих глазах. Итак, Гермиона, я спрашиваю: хочешь ли ты попробовать? Меня не интересует, что ты думаешь по этому поводу, какие причины не позволяют тебе согласиться, или какова вероятность того, что ты опозоришься во время показа. Хочешь ли ты поучаствовать или же нет? Надеюсь, ты смогла осознать весь смысл моего вопроса.

Гермиона открыла рот, собираясь было честно заявить, что она нисколько не заинтересована в предлагаемой работе. Но вдруг вспомнила слова ее незнакомца, его яркую пропаганду того, что нельзя упускать момент и жалеть лучше о случившемся. Гермиона подумала о том, сколько всего он сам успел совершить за свою жизнь. Образование, безусловно, оставалось для нее по-прежнему на первом месте, как и мечта стать известным ученым, но это ведь не означало, что она должна полностью отрешиться от реального мира и похоронить себя в библиотеке. Нужно было жить и радоваться жизни, а не чахнуть над задачами по физике, говоря себе, что развлечься всегда успеется. Именно эту истину ей пытались втолковать остальные ровесники, которые не так сильно парились из-за учебы, как она, но только ее знакомому по переписке удалось объяснить эту мысль почти играючи, но так, чтобы ею было просто невозможно не проникнуться.

— Я хотела бы! — сглотнув, быстро произнесла Гермиона, не давая себе времени передумать.

— Вот и прекрасно! Показ назначен на двадцать третье декабря, а репетиции для тебя начнутся за неделю до этой даты. Со всеми остальными препятствиями мы как-нибудь разберемся! — воодушевленно произнесла Нарцисса.

— Но я соглашусь участвовать только при одном условии, — нервно сглотнув, торопливо вставила Гермиона, не желая сдавать оборону так легко. — Вы сделаете такое же предложение Джинни, и я знаю, что она обязательно согласится. Без этого я отвечу отказом! — бросив быстрый взгляд в сторону подруги, твердо произнесла Грейнджер.

— Ах, теперь я понимаю, что именно в тебе так его зацепило. Милая пай-девочка с властным характером и внутренним стержнем — разумеется, он не мог пройти мимо.

— Это значит, что вы согласны на мое условие? — не поддалась на такую открытую провокацию Гермиона.

— Передай, пожалуйста, Джинни, что я предлагаю ей место модели. Если вы обе согласны, напиши мне, и мы договоримся о встрече, во время которой обсудим все остальные важные вопросы. Мой номер у тебя теперь есть. Буду ждать сообщения!

Как и следовало ожидать, Джинни зависла на несколько минут, медленно осознавая, что именно ей сообщила подруга. Гермиона даже начала подозревать, что все эти прыжки, которые исполняет Уизли, как-то неблагоприятно влияют на деятельность мозга. Однако вскоре выяснилось, что ступор вызвало добровольное согласие Гермионы на ту работу, которая ее никогда не интересовала. Джинни так крепко обняла ее в порыве благодарности, что Грейнджер всерьез начала переживаться за свои ребра. Счастью Джинни не было предела, и Гермионе думалось, что стоило согласиться на предстоящие пытки только ради этой яркой улыбки на лице подруги.

— Не знаю, какую магию внушения он на тебе использует, но передай ему мою искреннюю благодарность за то, что ты наконец-то вынырнула из своих книг, — радостно попросила Уизли, когда они вошли в общежитие, а Гермиона достала телефон, собираясь написать сообщение Нарциссе и позвонить своему незнакомцу.

— Его самодовольство прекрасно существует и без лишних благодарностей, — закатив глаза, фыркнула Гермиона. Джинни только громко рассмеялась и побежала в сторону своей комнаты, чтобы успеть попасть в душ.

— Сегодня крайне печальный день! — прерывая гудки, скорбно заявил мужской голос. Но не успела Гермиона придумать целую кучу всевозможных бед, которые могли произойти с момента их последней беседы, как он тут же продолжил: — В этот день меня безвременно покинула самая потрясающая кружка в мире. Кто-то пустил Дору на кухню, когда дома был Римус. Ну что за идиоты! Почему за их глупость должна расплачиваться моя любимая кружка? От нее теперь остались только черепки.

— Эта кружка была как-то связана с «Доктором Кто»? — немного насмешливо поинтересовалась Гермиона, внутренне все-таки немного опасаясь. Вдруг это была та самая кружка, которую когда-то ему подарила Доркас. Но с тем же успехом этот предмет мог оказаться чем-то неважным.

— Гарри подарил мне ее, когда ему было семь. Он сам очень криво, но крайне старательно написал на ней ярко-красным лаком, украденным у Лили: «Лучшему крестному отцу во всех вселенных!» Это невосполнимая утрата, девочка!

— Склей осколки, и поставь кружку на почетное место в гостиной. И тогда ее ценность и проявленный героизм в столкновении с Тонкс будут увековечены в веках! — аккуратно опустив сумку на свою кровать, как можно более серьезным тоном произнесла Гермиона.

— Зато теперь в списке подарков для меня появился новый пункт, — все тем же скорбным тоном заметил мужчина. — А какие события произошли с тобой?

— Мне позвонила Нарцисса, — стараясь вложить в эту фразу все свое недовольство этим фактом, сумрачно ответила Гермиона. — Зачем ты вообще дал ей мой номер?

— Эй, не обвиняй меня в том, чего я не совершал, — с искренним возмущением отозвался ее собеседник. — Уверен, она просто обратилась с этой просьбой к Джеймсу.

— Он что, нарочно запомнил мой номер или куда-то его записал? — немного растерявшись от такого заявления, непонимающе уточнила Гермиона.

— Джеймс стал начальником отдела кибербезопасности не за растрепанные волосы, — каким-то поучительным тоном начал объяснять мужчина. — Он знал твое имя, запомнил номер телефона, и этих знаний для него было предостаточно, чтобы за сутки собрать о тебе целое досье. Он заявился ко мне с этой бумажной папкой, у него даже очки самодовольно блестели, а я взял и послал его. Он дулся на меня целую неделю, потому что на самом деле он глупый олень!

— Досье на меня? Да моя жизнь настолько скучна, что вся информация обо мне уместится на одной странице альбомного листа, — с некоторой ироничностью заметила Гермиона.

— Ну, я бы поспорил с этим утверждением. Того, что я о тебе узнал за время нашего общения, хватило бы для написания диссертации. Я так и вижу название: «Мисс Совершенство двадцать первого века. Какая она, идеальная девушка мира информационных технологий».

— Иногда на некоторые твои фразы просто невозможно подобрать достойного ответа, — насупившись, пожаловалась Гермиона и с тяжелым вздохом опустилась на свою кровать.

— Когда это перестанет быть проблемой, ты уже никогда не будешь нервничать из-за глупостей, подобных оскорблениям в твой адрес или разговорами с незнакомцами, — весело отозвался мужчина, и было совершенно очевидно, что он уже забыл о постигшей его сегодня трагедии. — Кстати, ты осознаешь, что тебя ждет в ближайшие две недели? — резко сменив тему, несколько насмешливо протянул собеседник.

— Нарцисса сказала, что репетиции начнутся за неделю до показа, — нахмурившись, заметила Гермиона и попыталась понять, что же еще мог иметь ввиду ее незнакомец.

— А раз у тебя будут репетиции, то тебе понадобится немного больше свободного времени. Понимаешь, к чему я клоню? — дразняще протянул мужчина. — Уверен, уже завтра Цисси заявится к Дамблдору, и он совершенно точно составит для тебя расписание сдачи всех зачетов так, чтобы неделя перед показом у тебя была менее загружена. Он всегда старается идти навстречу студентам, а уж тебе подавно не сможет отказать, ты ведь одна из лучших на своем потоке.

— Вот проклятье! — широко распахнув глаза, в сердцах воскликнула Гермиона. Она как-то упустила существовании возможности сдать все раньше, чем запланировано. Влюбленность определенно делала ее непозволительно глупой.

— Ты могла бы не выражаться, — негромко и как-то неуверенно попросил ее собеседник.

— Ну и что это за двойные стандарты? Сам ругаешься, на чем свет стоит, а мне и слова сказать нельзя, — закатив глаза, недовольно фыркнула Гермиона.

— На самом деле мне глубоко плевать на содержимое твоей речи. Но подобная лексика из твоих уст звучит слишком возбуждающе, — отчасти даже каким-то безразличным тоном пояснил ее собеседник. Гермиона зависла на целую секунду, пытаясь осознать всю суть услышанной фразы.

— Черт возьми! — сглотнув, на пробу произнесла Грейнджер и услышала в ответ медленный выдох.

— Лучше не стоит, девочка, — предупреждающе произнес мужской голос, в котором проскользнуло что-то рычащее, почти звериное.

— Ох, ты не так все понял. Я просто внезапно осознала, что у меня есть к тебе один вопрос. Я сказала бы даже, что от этого вопроса зависит вся моя жизнь, — толком не представляя, зачем она все это говорит, уверенно сообщила Гермиона. — Итак, мой вопрос на самом деле довольно прост: во время секса ты такой же болтливый? — так же дразняще, как чаще всего говорил ее незнакомец, протянула Грейнджер.

— Это очень опасная игра, моя плохая девчонка, — тоном, который мог кого угодно лишить рассудка, мягко прозвучало в динамике.

— Лично я предполагаю, что ты фанат грязных разговорчиков. Правда, я не совсем уверена: ты сам все это говоришь или в этом передаешь инициативу партнерше? — Гермиона нервно запустила пальцы в свои волосы, но не отступила от этой затеи. Она почему-то знала, что этот, такой непривычный для нее разговор нужно продолжить, но понятия не имела, чего именно хочет этим добиться.

— Ты ведь знаешь, как я люблю ставить условия! Так вот, предлагаю сделку: я отвечу на эту провокацию, если ты ответишь на мою. Итак, любознательная девочка, а как ты сама представляешь мое поведение во время секса? — Гермиона понимала, что это действительно был вызов и проверка того, насколько далеко она способна зайти. Он предоставил ей возможность отступить, и Гермиона откуда-то знала, что после он не станет ей припоминать этот случай. Но она так же знала и то, что в общении с ним есть лишь один путь: вперед. И никакое отступление невозможно.

— Ты дикий, необузданный! Не поцелуи, а укусы почти до крови. Пальцы и вовсе живут своей жизнью, сводят с ума и легко разрушают любые неприступные преграды, будь то пуговицы на рубашке или попытка партнерши возразить, вразумить, сбежать. У нее не получится, потому что одно столкновение с тобой лишает желания быть недотрогой, а ты это прекрасно знаешь. Ты этим беззастенчиво пользуешься!

Ты доминант во всем, но тебе необходимо сопротивление, иначе будет слишком скучно. Ты это резкость и порывистость, и каждое прикосновение обжигает. И для тебя не имеет значения, где, потому что ты не умеешь сопротивляться желаниям. Спальня не для тебя, зато ты не упустишь случая вжать партнершу спиной в стену. Не важно, стол, пол или заднее сиденье машины, потому что значение имеет только этот момент, и ничего больше. Но ко всему прочему ты еще и собственник. Если ты завелся, а вокруг толпа людей, тебе будет плевать на их мнение, но ты все равно найдешь уединенное место. Потому что это только между тобой и твоей партнершей, а она только твоя, и ты будешь напоминать об этом каждым жестом, каждым взглядом, каждым укусом-меткой, и нет ничего приятнее, чем ее безоговорочное согласие с тем, что она действительно только твоя.

Ты — взрывоопасная смесь страсти, азарта и сиюсекундного желания. И никто не способен этому сопротивляться!

Как только прозвучало последнее слово, Гермиона крепко зажмурилась и закусила губу, борясь с желанием застонать вслух. Она никогда не произносила ничего подобного, и уж точно не давала себе ни шанса для подобных фантазий. Откуда появились эти слова, было тайной мироздания. Ко всему прочему ей было стыдно, а щеки и уши просто горели, словно у нее на голове пылал целый костер. Предательское воображение рисовало перед внутренним взором картинки, соответствующие содержимому ее небольшого монолога, и Гермиона чувствовала себя немного оглушенной и слегка возбужденной.

— Очень на меня похоже, но ты упустила одну деталь. Я обожаю доводить своих партнерш до такого состояния, когда единственное, что они могут сказать, это мое имя. Не просто сказать, а простонать: громко, вызывающе, сорванным от предыдущих стонов голосом, — спустя целых пятнадцать секунд обоюдного молчания, еще более хрипло раздалось в динамике. От этих хриплых ноток по спине пробежались мурашки, и Гермиона сильно сжала колени, нервно сглотнув. — Тем не менее, должен заметить кое-что еще не менее важное: я могу быть и нежным любовником. В таком случае все мое внимание сосредоточено только на девушке и на ее удовольствии. Как ты и сама заметила, не важно где и когда, но кровать все-таки немного предпочтительнее. Все начинается с мягких поцелуев. Медленных, едва ощутимых прикосновений к каждому миллиметру обнаженной кожи. Одежда исчезает не скоро, а когда исчезает, это уже наслаждение. Но потом начинается долгая и нежная пытка. Я ведь уже как-то упоминал: мои пальцы способны на очень-очень неприличные вещи. Только представь, что может мой болтливый язык! Это сводящая с ума сладкая мука, которая, словно бы длится уже целую вечность, хотя на деле только пару часов. Я ведь довольно опытен, так что знаю, как довести девушку до исступления. Но сам держусь достаточно долго и сдаюсь только после двух-трех ее оргазмов. Однако если ты думаешь, что это финал, то ошибаешься, потому что у меня достаточно выносливости, чтобы продержаться не меньше часа. А уже потом, когда сознание наконец-то немного проясниться, думать о каких-то других мужчинах будет невозможно.

С каждым новым предложением его голос становился все ниже и все более раскатистым. Дышать ровно не получалось, и сердце стучало так сильно, словно хотело пробить грудную клетку и сбежать к тому, кто с такой легкостью мог влюбить в себя лишь парой фраз. Гермиона нервно сжимала пальцами покрывало и ненавидела свое тело, поддающееся естественной реакции на подобные разговоры. К несчастью, разум тоже начинал отказывать, и все мысли текли лишь в одном направлении, что было для Гермионы совершенно неожиданным открытием. Ни с кем и никогда она еще не теряла контроль над мозгом.

— Хотелось бы убедиться лично в том, что это не только громкие слова, — почти бездумно удалось произнести Гермионе, пока ее взгляд невидяще скользил по стенам комнаты.

— Черт подери, как бы я сам хотел доказать тебе это! — то ли простонал, то ли прорычал в ответ ее телефонный собеседник. — Молю тебя, умная девочка, не продолжай… Мое сердце и так порядком износилось за эти сорок лет, а ты так успешно переманиваешь его к себе. Неужели тебе совсем меня не жаль? — с едва уловимым отчаянием произнес он.

— К чему тебе это сердце? Лучше возьми мое, оно еще такое молодое и глупое. На нем есть пара царапин, но они почти незаметны. Оно прослужит тебе еще сорок лет, а может и дольше, если ты не захочешь от него избавиться, — смаргивая наворачивающиеся на глаза слезы, едва слышно произнесла Грейнджер, крепко прижав телефон к лицу.

— Гермиона, пожалуйста, не играй со мной. Я слишком легко влюбляюсь, а ты слишком прекрасна, и только глупец не полюбит тебя, — впервые обратившись к ней по имени, непривычно резко произнес Сириус, но слышалось в этом больше мольбы, чем злости или раздражения, которые были бы уместны в такой фразе.

— Я не играю! — зажмурившись, выдохнула Гермиона, зная, что не имеет права дольше молчать. И она решилась сказать правду, потому что все это следовало либо навсегда прекратить, либо дать шанс этому притяжению. — На самом деле я такая глупая-глупая-глупая, маленькая девочка. А ты слишком невероятен. Ты улыбаешься, хитро щуришься, и люди падают к твоим ногам, навеки покоренные. А тебе все равно, потому что это так не важно. Подумаешь, влюбил в себя толпу! Ох, вы посмотрите, эти мужчины слишком сосредоточены на женщинах, влюблю-ка я и их в себя. Гетеросексуальны? А разве их ориентация имеет значение? И я тоже среди этой толпы, потому что не влюбиться в тебя невозможно. Почему, Сириус? Почему в мире существуют люди, подобные тебе?

— Тебе нужно поговорить с Римусом! — совершенно не к месту заявил Сириус.

— Неужели ты не можешь сам сказать о том, что тебе не нужны отношения со студенткой, которая умудрилась в тебя влюбиться? — стирая бегущие по щекам слезы, сипло спросила Гермиона, ощущая отчаяние из-за всего происходящего.

— Я не лгу тем, кто мне дорог, девочка. И я не могу сказать этого, потому что это было бы ложью. Я ведь говорил о том, что легко поддаюсь любым соблазнам, легко влюбляюсь. А еще мне плевать на социальные нормы, на мораль и нравственность, если это мешает мне получить то, чего я хочу. А я хочу тебя и не смогу отказать, если ты сейчас скажешь, что готова попробовать. Однако есть кое-что еще, о чем я тебе не рассказывал. Не смогу рассказать, хоть и прошло двенадцать лет. Поэтому очень тебя прошу: не спрашивай! Только не об этом… только не меня… — Последние слова прозвучали с каким-то надрывом, словно ему было трудно произнести даже это.

— Что бы ни рассказал профессор Люпин, это ничего не изменит, — сглотнув, твердо заявила Гермиона, хоть и ощутила знакомое дыхание страха.

— Нельзя давать такие обещания, моя девочка. Чувства и эмоции не поддаются контролю, даже если ты коренной англичанин, — с каким-то невеселым смешком заметил Сириус.

— Именно поэтому я имею право делать такие заявления! — прикусив губу, уверенно отрезала Гермиона.

— Я недавно, буквально вчера, написал одну песню. Хочешь послушать? — немного помолчав, внезапно предложил он.

— Только если ты хочешь спеть ее мне, — слабо улыбнувшись, мягко отозвалась Гермиона.

— Ты же знаешь, девочка: для тебя все, что угодно. Я бы даже достал тебе звезду с неба, если бы она уже не была в твоих руках, — негромко рассмеявшись, отозвался Сириус, и Грейнджер сама вдруг широко заулыбалась. Теперь эта шутка казалась чем-то совершенно естественным. А Гермионе думалось, что если в ее руках действительно самая яркая звезда южного неба, то это ценнее любых богатств этой Вселенной.

***

На разговор с Люпином Гермиона решилась не сразу и выждала целые сутки, прежде чем отругать себя за трусость. Она понимала, что это еще один шанс, еще одна возможность отступить. Вот только шаг назад в этом случае означал, что общение с Сириусом Блэком навсегда прекратится. А Гермиона не хотела, чтобы ее признание оказалось лишь пустыми словами. Но ее не покидало плохое предчувствие, потому что ей казалось, что Люпин действительно может рассказать нечто ужасающее. Например, что на самом деле никакого Сириуса Блэка не существует, зато есть актер, для которого была придумана эта роль, и этот актер появлялся на публике, представляясь автором популярных научно-фантастических романов. А настоящий писатель был какой-то скучной, невзрачной личностью. Конечно, это была самая глупая из всех возможных теорий, но переживания подталкивали и не к таким мыслям.

В конце концов, Гермиона решительно тряхнула головой и, выяснив, что у профессора социологии свободная пара, направилась к кабинету Люпина. Сегодня утром профессор МакГонагалл, которая так же была деканом факультета физики, сообщила Гермионе ту новость, которую она ожидала услышать. За обедом Джинни тоже пожаловалась на то, что теперь ей придется временно прервать свою деятельность в группе поддержки, чтобы было больше времени для подготовки и сдачи зачетов, а затем для участия в репетиции показа. И поскольку ближайшие дни обещали быть слишком насыщенными, Гермиона посчитала, что сейчас самое подходящее время для того, чтобы наконец расставить все точки на законные места.

Люпин пригласил войти почти сразу после быстрого нервного стука. Увидев Гермиону, он лишь по-доброму улыбнулся и указал на свободный стул. Когда Грейнджер присела на самый краешек, нервно подбирая нужные слова для начала этого разговора, он с дружелюбной улыбкой предложил ей чай и поставил перед ней красно-золотую кружку, не позволяя ответить вежливым отказом. Затем на столе оказался молочный шоколад, и сам Люпин, наконец-то, опустился за свой рабочий стол. При всем при этом он выглядел настолько невозмутимым, словно всю свою жизнь только и занимался чаепитием со студентами. Но внимательный взгляд не позволял Гермионе обмануться.

— Для начала, я хотел бы знать, что именно он сам рассказал тебе, — сделав первый небольшой глоток, спокойно произнес Люпин и довольно расслабленно откинулся на спинку стула.

Гермиона крепко сжала ладонями стенки кружки, глубоко вздохнула и, глядя исключительно на поношенный портфель профессора, честно рассказала обо всех их откровенных разговорах. Она начала с непримечательных дискуссий на разные научные и псевдонаучные темы, не забыла рассказать о том, как они выяснили, что имеют общих знакомых, перешла к наркотикам и Белле, а затем упомянула и о Доркас, и о Регулусе, и о квалификациях дрессировщика и зоопсихолога. Когда она замолчала, в кабинете на минуту повисла тишина. Люпин слегка нахмурился, окинул ее изучающим взглядом, а затем задал новый вопрос:

— О чем ты догадалась сама?

Прежде чем ответить на этот, в какой-то мере провокационный вопрос, Гермиона недолго помолчала, обдумывая то, что собиралась сказать. Сделав два больших глотка горячего чая, она решительно сообщила обо всех выводах, к которым пришла самостоятельно. В этом разговоре она смогла произнести его настоящее имя и даже не стала скрывать того, что является поклонницей его творчества. Рассказала о том, что знает о группе «Мародеры», и даже поделилась своими предположениями о том, что Лунатиком был сам Люпин, а Сохатым, разумеется, Джеймс Поттер. Не скрыла и своей осведомленности о судьбе Доркас. С каждым ее словом, брови Люпина поднимались все выше и выше, а в его взгляде определенно можно было заметить что-то смутно напоминающее восхищение. После того, как она вновь умолкла, профессор не торопился продолжать беседу не меньше трех минут.

— Думаю, теперь ваша очередь рассказать, что вы знаете о Сириусе Блэке, — крепче сжимая кружку в ладонях, как можно более вежливо заметила Гермиона, когда стало понятно, что Люпин слишком глубоко погрузился в свои мысли.

— Порой, мне кажется, что я ничего о нем не знаю, — невесело усмехнулся Люпин и сделал еще несколько глотков, осушив свою кружку чая. — Однако есть некоторые вещи, которые известны каждому, кто общается с ним достаточно долго. Во-первых, Сириус фанат науки и терпеть не может гуманитарные дисциплины. Во-вторых, Сириус привык быть лучшим в любом деле и обожает находиться в центре внимания, а потому все, чем он занимается, неизбежно оканчивается успехом. И в-третьих, он старается это скрыть, но на самом деле Сириус романтик.

— Разве вы не должны в грязных подробностях описывать его худшие стороны? — выслушав эту подборку фактов, которые не слишком-то ее удивили, с нервным смешком поинтересовалась Гермиона.

— Худшие стороны? — высоко подняв брови, как-то иронично переспросил Люпин. — Пожалуй, у меня есть одна история, в которой ярко демонстрируется три худших черты его характера: привязчивость, жестокость и безрассудность. Думаю, Сириус хотел, чтобы я рассказал тебе именно об этом, потому что это один из тех двух случаев, о которых он не готов говорить даже спустя двенадцать лет. — Он сложил руки на столе и подался вперед, пристально глядя девушке в глаза. Гермиона невольно поежилась, но побоялась даже моргнуть, не то что отодвинуться назад. — Это произошло через день после похорон Доркас. Мы все по-очереди присматривали за Сириусом, потому что опасались того, что он может совершить какую-нибудь глупость. Тогда была моя очередь, и он разыграл целый спектакль во время прогулки с Бродягой. Собака сорвалась с поводка и побежала, а растерявшийся хозяин кинулся следом через несколько секунд, которых хватило, чтобы собака убежала достаточно далеко. Бродяга очень умный пес и слушает команды лишь одного человека: Сириуса. Какое-то время услугами Сириуса и Бродяги пользовался Скримджер, когда нельзя было проводить официальное полицейское расследование, а дело было связанно с наркотиками, или нужно было найти какого-то человека. Итак, Сириус и Бродяга были прекрасной командой, и мне следовало понять, что этот побег спланирован, гораздо раньше. К счастью, мне их удалось найти, но было уже слишком поздно.

Так уж получилось, что Доркас умерла не сразу, и еще какое-то время врачи боролись за ее жизнь. Сириус все это время был рядом с ней, и вполне вероятно, что перед смертью Доркас успела кое-что рассказать о своем убийце. Во всяком случае, я не могу придумать другой причины того, почему Сириус смог найти грабителей за каких-то пятьдесят шесть минут. Это была целая банда из четырнадцати человек. Они грабили несколько банков в одно и то же время и постоянно меняли место сбора. Доркас была единственной жертвой, и я считаю, что это было нечто личное. Вероятнее всего, это была месть либо самой Доркас, либо Сириусу, и последнее кажется наиболее верным.

— Но кому могло понадобиться мстить Сириусу таким жестоким способом? — нервно сглотнув, шепотом спросила Гермиона и невольно подалась вперед, увлекшись этой историей. Люпин нервно дернул плечом и как-то сгорбился. Было очевидно, что ему вся эта история тоже давалась нелегко.

— Изначально, наша компания состояла из четырех человек, — тяжело вздохнув, негромко заговорил профессор. — Лидером был Джеймс, Сириус всегда следовал за ним и охотно поддерживал любую затею, если она казалась ему веселой. Эти двое были главными задирами школы, и от них доставалось даже старшеклассникам. Был еще и я. Вроде как прилежный ученик, который неизвестно, как, попал в эту дурную компанию. А четвертым был Питер Петтигрю, в группе он был басистом и носил прозвище Хвост. Питер обожал Джеймса и Сириуса, всюду таскался за ними, всегда поддакивал и разве что ноги им не целовал. Но в какой-то момент, когда наша группа была на самом пике славы, между Питером и Сириусом произошел какой-то разлад. Сириус никогда не любил скрывать свои эмоции и долго молчать о чем-то, а потому его злость на Питера была очевидна абсолютно всем. В какой-то момент количество бурлящего в Сириусе негатива дошло до точки кипения, и он разозлился настолько, что буквально схватил Питера за ворот и вышвырнул из студии, где мы записывали новую песню. Вслед за Питером полетела и его гитара, которая в итоге разбилась. Причина для всего этого определенно была, но нет никого, кто решился бы об этой причине рассказать.

Все это произошло за несколько месяцев до убийства Доркас. И возвращаясь к банде грабителей из четырнадцати человек, хочу напомнить о нескольких важных деталях: Сириус один из лучших дрессировщиков и зоопсихологов; Сириус был на войне и убивал людей; на тот момент Сириус совсем недавно похоронил девушку, которая вдохновляла его, и которой он сам охотно подчинялся. Итак, убежище было найдено, боль и жажда мести разъедала Сириуса изнутри, и его природная жестокость взяла верх. С помощью Бродяги Сириус собрал целую стаю бездомных собак и натравил их на грабителей, занимающихся в то время дележом. Бродяга так же выгнал из укрытия того человека, который был повинен в смерти Доркас. И этим человеком оказался Питер. Заметив Сириуса, он не придумал ничего разумнее, чем попытаться сбежать, и именно этого от него ожидали. Сириус не торопился, он просто шел следом за Питером, и эта охота привела обоих на крышу двадцатиэтажного здания. Я не знаю, что именно там произошло, но в итоге Питер погиб, а Сириус едва не последовал за ним. К тому моменту, как я поднялся на ту крышу, Бродяга вцепился ему в ногу зубами и пытался оттянуть от края. Как я и говорил, он поразительно умный пес!

Люпин качнул головой и откинулся на спинку стула, устремив печальный взгляд куда-то далеко в прошлое. Гермиона залпом выпила остывший чай, пытаясь избавиться от комка, вставшего в горле, и украдкой стерла выступившие в уголках глаз слезы. Эта история действительно была довольно неоднозначной, и Сириус в ней был страшен. Но Питер… Вот, чей поступок был по-истине ужасен. Как можно было убить девушку человека, который долгое время был другом? К тому же Гермиона была убеждена в том, что Сириус разозлился на басиста не из-за какой-то мелочи вроде разбитой тарелки. Ей вообще казалось, что в этом мире не так уж много вещей, которые по-настоящему могут довести этого мужчину до подобного уровня злости. Даже Белла со всеми своими поступками оставалась для него чем-то интересным, из-за чего он и подпускал ее к себе. Все это было странным, грустным и болезненным, но точно не отталкивающим.

— Скажи, он писал тебе стихи или, может, пел что-нибудь собственного сочинения? — очнувшись от своих невеселых мыслей, мягко спросил Люпин. Гермиона вздрогнула и перевела на него немного расфокусированный взгляд, пытаясь вернуться мыслями к реальности.

— Какое это имеет значение? — нахмурившись, немного резко спросила Гермиона, хотя сама осознавала, что это действительно должно было быть чем-то важным.

— В вашем случае, огромное, — усмехнувшись уголком губ, отозвался Люпин. — Как я сказал, Сириус романтик. Песни, которые в итоге прославили нашу группу, он писал для Доркас. А сколько было стихов… После смерти Доркас он не мог смотреть на музыкальные инструменты, хотя музыка была его главной страстью еще до того, как он увлекся физикой. Он сжег все тетради со стихами, листы с музыкой и текстами песен. Но в конце этого октября все изменилось. — На последнем предложении профессор пристально посмотрел на девушку, и Гермиона, нервно сглотнув, опустила взгляд на свои руки.

— Вас все это беспокоит, — тихо произнесла Гермиона, пытаясь справиться с легким смущением.

— Меня пугает то, что может произойти после того, как вы расстанетесь, — резко поднявшись на ноги, хмуро сообщил Люпин. — Трудно быть его другом, а каково оказаться возлюбленной невозможно представить. Его отношения с Доркас — это ежедневный праздник. В том смысле, что это было бесконечным развлечением для обоих. И Доркас, и Сириус жили только одним мигом. Она сентиментальная писательница, он — вечный подросток. Их взгляды на жизнь совпадали, их вкусы в фильмах и в книгах были одинаковыми. Единственное отличие между ними заключалось в том, что у Доркас были тормоза, и от воплощения некоторых идей она могла отказаться. — Мужчина наклонился вперед, упершись ладонями в стол, навис над своей слушательницей и заглянул в глаза. — Уверен, ты замечательный человек, Гермиона. Ты рассудительна, умна и красива. Безусловно, у тебя много достоинств. Но ты полная его противоположность, а жизнь вовсе не сказка и не физика, в которой противоположности притягиваются. Если честно, я искренне сомневаюсь в том, что ты сможешь долго продержаться рядом с ним. Тот бешеный ритм, который Сириус задает своей жизни, невозможно выдержать. Ты уйдешь и тем самым неизбежно разобьешь ему сердце, которое мы все помогали ему собирать по осколкам все эти годы. Он не станет держать, лишь улыбнется и скажет что-нибудь до ужаса успокаивающее, а потом совершит какую-нибудь глупость, как поступает всегда, когда ему больно. Пойми, Гермиона, я правда желаю ему счастья, но не хочу снова видеть его страдания. — Последние слова он практически прошептал, крепко зажмурившись и сжав пальцы в кулаки.

— Вы поэтому боитесь ответить на чувства Тонкс? Думаете, что не успеете за ее ритмом, потому что вы противоположности? Или ваша отговорка — разница в возрасте и то, что она племянница вашего друга? — с вызовом произнесла Гермиона, подскочив на ноги.

Ее действительно возмутил и разозлил тот факт, что Люпин был так категоричен в своих суждениях. Да, возможно, у них с Сириусом действительно может ничего не сложиться. Но разве можно было знать наверняка, если не попробовать? Конечно, экспериментировать с чувствами и отношениями со взрослым мужчиной было плохой идеей. И Гермиона искренне не верила в то, что позже сможет жить спокойно, если они с Сириусом разойдутся, а он совершит что-нибудь непоправимое. Однако просто забыть о нем тоже представлялось невозможным, тем более после того, как он сам не раз говорил, что нужно совершать глупости. И кажется, Гермиона действительно собиралась последовать его советам, потому что она была права: разговор с Люпином ничего не изменил, лишь убедил ее в том, что попробовать действительно стоит.

— Как можно обрести счастье, если оно постучит в дверь твоего бункера и позовет за собой в этот полный опасностей мир, а ты, испугавшись, запрешься на тысячу замков? В бункере безопасно, не спорю, но это выживание, а не жизнь, — ни к кому конкретно не обращаясь, твердо произнесла Грейнджер и расправила плечи, словно действительно собиралась ринуться в бой.

— Ему бы понравилось это сравнение, — неожиданно улыбнувшись, со смешком заметил Люпин. Гермиона изумленно вскинула брови. Осознание того, что все это было проверкой, доходило до нее как-то медленно. — Хотя я не совсем понимаю, к чему ты сказала о Доре, — по-настоящему озадачено прибавил профессор социологии. Гермиона приоткрыла рот, пытаясь подобрать объяснение и одновременно справиться с легким шоком. Вероятно, Сириус оказался единственным человеком, который понимал, насколько все запущено в отношениях его друга и племянницы. Не удивительно, что он угрожал Люпину свадьбой.

— Искренне надеюсь, профессор, что озарение посетит вас раньше, чем Сириус устроит церемонию бракосочетания, — несколько раз моргнув, только и смогла выдать Гермиона. Люпин резко сел на свой стул, словно разом лишившись сил, и на дне золотисто-карих глаз медленно загорелась искра понимания. Усмехнувшись, Грейнджер поблагодарила профессора за беседу и оставила его наедине с новым открытием. Ей самой тоже нужно было немного времени, чтобы как следует обдумать весь этот разговор. Однако Гермиона точно знала, что готова рискнуть.