Примечание
Валаамова ослица — это выражение пошло из библейского сюжета. Так можно назвать человека, который обычно молчит, но в какой-то момент начинает активно защищать свою точку зрения.
Некогда сильно зависимый от матери, Чонгук, попав в услужение к Папе, поразительно быстро утратил с ней всякую связь. Мальчика ограничили во всем, обрезали все контакты с внешним миром, и мягкое детское сознание могло впитывать только то, что навязывала церковь. Вся философия жизни для Чонгука свелась к четкому разделению на белое и черное, на Ад и Рай. Наивность и неопытность ребенка сыграли на руку служителям Бога, они обрели нового союзника и бойца, а Чонгук стал тем, кем он есть сейчас — ярым поборником веры.
Образ женщины, подарившей ему жизнь, стерся. На смену пришел новый взгляд на вещи, и, поднося факел к нижним ярусам кострища, Чонгук видел перед собой просто ведьму, грешницу, заблудшую душу, которую необходимо было очистить священным огнем. Уши его не слышали криков боли, мольбы о помощи не находили в нем отклика. Наблюдая за расползающимся пламенем, Чонгук молился про себя, взывал к Богу с просьбами простить его мать и открыть для нее врата Рая, чтобы когда-нибудь они смогли опять встретиться на небесах.
Сейчас, глядя на то, как Чимин, упираясь коленями в землю у лежанки брата, аккуратно осматривал его лицо, Чонгук задумался, кем была их мать. И Чимин, и Тэхён были похожи на половины одного целого: дополняя друг друга, заботясь друг о друге, и оба одинаково жестоко смотрящие на мир. Вероятность того, что жили они в обычной семье порядочных католиков, казалась Чонгуку крайне маленькой. Почти невозможной. Испорченность и порочность братьев отметала подобные догадки. Что если их судьбы похожи? Возможно, их матерью тоже была ведьма, с небольшой только разницей в том, что никаких способностей они не унаследовали от нее, как Чонгук. А если и получили, то в совсем маленьких объемах.
Сравнивать себя и остальных охотников, находить схожести и отличия стало необходимым занятием для Чонгука. Молодому священнику требовалось постоянно себе доказывать, что он максимально далек от того, чтобы стать окончательно подобным им безжалостным монстром.
— Англичане сейчас слетелись как мухи на сладкое, ими полнится почти любая дорога. — Услышал Чонгук обрывок рассказа, сквозь толщу своих мыслей. — Я думал, что не успею вовремя, и вас найдут раньше. — Говоря это, Чимин размазывал по лицу Тэхёна густой консистенции настойку, чей терпкий и сильный запах Чонгук почувствовал еще перед тем, как войти.
Охотники не обратили на них с Иде никакого внимания, полностью поглощенные рассказом. Тэхён же провел молодого священника пристальным взглядом, наблюдая, как тот складывал хворост у кострища.
— У болот они не станут нас искать. В этих местах люди часто гибнут… — высказался Джин, подчеркивая правильность принятого им ранее решения. Хотя никто с ним не спорил, даже сам Хосок, мужчина все равно испытывал давление ответственности.
— Пусть так, но оставаться здесь нам нельзя, — возразил Чимин, наконец обратив свое внимание на Чонгука и Иде, стоявшую молча в стороне. — Скоро настанет полнолуние…
Чонгук, в это время занимавшийся складыванием сухих веток для костра, прямо встретил его взгляд, прекрасно понимая, на что тот намекал. Через пять дней луна родится заново, и сила Иде стабилизируется, ведьма сможет дать им полноценный отпор. Охотники боялись этого момента, отряд стал слабее, лишившись двух самых сильных своих бойцов, а Чонгуку они и раньше не сильно доверяли.
Чимин хотел сказать еще что-то, но тут Хосок прервал его. Глава охотников оттолкнулся от стены напротив входа и под всеобщие внимательные взгляды удалился вон из провонявшей лекарством комнаты. Хосок ничего не сказал, не поддержал обсуждения важной темы, снова ушел в себя, не собираясь принимать ожидаемых от него решений. Чувство пустоты медленно поедало его изнутри, подтачивая силы.
— Да что это с ним? — раздраженно произнес Чимин. Наблюдать подобное ему было непривычно. Отделившись от отряда почти что в самом начале, он не был свидетелем всей глубины скорби и безразличия Хосока. — Его словно подменили…
— Он уже не первый день такой, — поддакнул ему Тэхён, с недовольством в голосе.
— Джин? — Обернулся к священнику Чимин, ожидая от него объяснений поведению старшего.
— А чего ты, собственно, ждал? Кто, как не вы с Тэхёном, должны знать насколько сильно Хосок был привязан к Намджуну…
— Все рано или поздно умирают! — перебил мужчину Чимин. Раздраженно передернув плечами, он встал с колен. — А при нашем-то ремесле, такое случается даже чаще.
— Я бы посмотрел на тебя, случись что с Тэхёном, — спокойно возразил ему священник, жестко и пристально глядя в глаза. Джин знал к чему рано или поздно должна была привести ставшая обыденностью закрытость Хосока. Они потеряли лидера в его лице, а охотники признавали только силу. — Не считаешь ли, что много на себя берешь?
Плотно сомкнув губы, Чимин сдержался и промолчал на этот выпад Джина, оставив Чонгука строить догадки о степени привязанности Хосока и Здоровяка. Глядя на абсолютно потерявшего стремление к жизни Главу отряда охотников, можно было сказать, что связь их была так же крепка, если даже не сильнее, чем у двух братьев.
— Оставим это. — Тэхён следом за братом поднялся на ноги, заботливо придерживаемый им под руку. Он злобно глянул на Сокджина, обозначив этим свою позицию. Похоже, пассивность Хосока раздражала его не меньше. Чонгук замечал это в том, как он вел себя рядом с ним. Казалось, осознание, что жизнь его могла рано прерваться из-за потерявшего стойкость Главы отряда, добавляло дерзости Тэхёна градусов. Былое уважение перед старшим кануло в лету. Компания некогда близких друзей и напарников стремительно распадалась. Последующая фраза мужчины, только это подтверждала: — Если Хосок не хочет ничего решать, это не значит, что мы собираемся следовать его примеру, так ведь? Пора уже самим взять все в свои руки. — При этом Тэхён недобро взглянул на ведьму, переместив затем тяжелый взгляд и на Чонгука.
Делая вид, что ему совершенно плевать, Чонгук пытался развести огонь, когда услышал, как пошевелилась Иде. Девушка тоже чувствовала направленную на нее угрозу, а потому отошла от стены и приблизилась к нему, по прежнему ища защиты. Молодой священник понимал, с возвращением Чимина проблем у него прибавится, но хотелось верить, что охотники будут сохранять установленную меж ними дистанцию. Чонгука пока вполне устраивало положение вещей. Он позволял охотникам принимать полновесные решения, ни во что не вмешиваясь, пока эти решения не затрагивали его самого и Иде.
После возобновленной короткой беседы, поучаствовать в которой Хосока уже никто не позвал, Джин согласился с доводами Чимина и, таким образом, позволил тому перетянуть одеяло первенства на себя.
Продолжить путь было решено завтра на рассвете. Чимин, помимо лекарственной мази для Тэхёна и провианта на две недели запасом, прикупил еще и сменной одежды для всех, включая ведьму. Подойдя к повозке, в глубине которой лежал небольшой сундук, Чонгук смог в полной мере оценить дальновидность охотника. Вся одежда была мужской, тогда как англичане искали женщину. Стоило переодеть Иде в камзол, как картинка мгновенно поменялась бы. Во всяком случае издалека, но шанс избежать более детального досмотра при встрече с патрулем был. И им стоило воспользоваться.
Однако прежде чем переодеться в чистое, им всем необходимо было элементарно привести себя в порядок, чтобы сойти за ирландских фермеров. Особенно Иде.
Погода не располагала к купанию. Серые тучи закрыли собою все небо, не пропуская ни малейшего проблеска солнца, не давая возможности хоть как-то согреться. Изо рта вырывался пар. Зима дышала всем им в затылки. Сминая ткань теплого камзола в своих пальцах, Иде смотрела на Чонгука с сомнением. Рядом раздавался звук журчания той самой реки, у которой они проходили еще утром. Девушка выдохнула и, набравшись храбрости, перебросила доставшуюся ей одежду через луку седла. Лошадь отгораживала их двоих от остальных охотников, разбившихся на пары и расположившихся выше по течению реки. Чимин, конечно, помогал Тэхёну, который пока не до конца оправился. Джин составил компанию Хосоку, потому что боялся оставлять постоянно молчащего охотника одного, а Чонгук, ревностно оберегающий Иде, отвел ее как можно дальше от них всех.
— Если мне нужно будет выдавать себя за мужчину, не лучше ли избавиться от них? — Девушка сгребла в ладонь свои волосы, похожие скорее на паклю, чем на то, чем они должны были быть. Рыжина в прядях поблекла из-за грязи, отсутствие должного ухода и гребня сделало свое дело, являя взору жалкое зрелище. Однако Чонгуку, вопреки всем доводам разума, не хотелось их отрезать. — Святой отец, если вам тяжело, то я могу сама… — Иде неправильно истолковала его молчание, решив, что он брезговал касаться ее.
— Нет, — Чонгук поспешил заверить в обратном, доставая подаренный Епископом в честь начала охоты нож. — Позволь мне позаботится об этом, — сказанное им красноречиво показывало, насколько сильно изменилось отношение молодого священника ко всей ситуации в целом и к самой Иде в частности. Он более не воспринимал девушку, как опасность, угрозу… как нечто греховное.
Иде доверяла ему настолько же, насколько и он ей, потому не мешкая повернулась спиной, отбросив волосы назад. Перехватив нож поудобнее, Чонгук принялся за дело. Вскоре, на влажном от близости речки береге лежала небольшая грязная кучка, которую Чонгук носком сапога сдвинул в сторону. Все спутанные пряди были срезаны, пусть неровно и криво, однако теперь Иде могла пройтись сквозь оставшуюся длину пальцами, на манер гребня. Девушка обернулась к нему, и зелень глаз замерцала для Чонгука более отчетливо. Не достающие до худых плеч и обрамлявшие острые скулы вьющиеся пряди делали Иде похожей на зеленого юнца, лет двенадцати от роду.
— Тебя теперь не узнать. — Чонгук пристально осматривал плоды своих стараний, при этом пройдясь ладонью по голове в поглаживающем жесте. Рука его дрогнула и замерла у самого уха Иде, когда она накрыла ее своей, прижав к щеке.
— Спасибо, святой отец, — Слабая улыбка впервые тронула ее губы.
Девушка мягко перевернула его ладонь и оставила поцелуй на тыльной стороне, демонстрируя молодому священнику всю степень своей благодарности. Подобный жест был вполне обыденным, частым в жизни служителей Господа. Чонгуку и раньше целовали ладонь прихожане, но только после Иде место поцелуя жгло. С одной стороны ему хотелось повторить это, а с другой — парень чувствовал, что это может быть опасным.
— Не за что, — сдержанно ответил он ей и показательно отвернулся, прижав к себе шерстяное одеяло, в которое собирался закутать девушку, после купания в ледяной воде.
Чонгук чувствовал, что сердце его судорожно замирало, каждый раз, как до слуха доносились посторонние звуки. Шуршание одежды, глубокие вздохи и дрожащие от холода выдохи. Парень считал, что подобное с ним происходило на почве сильных переживаний. Нет, не переживаний из-за близости или возможности увидеть нагое женское тело, с подобными вещами священник давно научился справляться, без затруднений усмиряя собственную плоть. Но от переживаний основанных на беспокойстве за здоровье Иде. Общая слабость тела, его хрупкость, перенесенные лишения, побои в итоге могли вылиться в болезнь, которая, скорее всего, окажется смертельной для девушки. По крайней мере, так он себя успокаивал.
Но вскоре, помимо всплесков, рядом раздалось прерывистое дыхание, и Иде несколько раз дернула его за рукав. Чонгук быстро закрыл глаза и, расставив в стороны руки с одеялом, обернулся к замершей и дрожащей девушке, позволив ей тем самым буквально упасть в его объятия. Священник крепко обнял тонкое, худое тело, со всей силы вжав Иде в себя. Он всего лишь желал согреть, ничего более.
— Я не чувствую пальцев на ногах и руках, — начала Иде, но голос ее сильно дрожал, от этого Чонгук не сразу понял, что именно она сказала.
Чонгук мельком глянул на выглядывавшие оголенные участки кожи. Ступни были обуты в его сапоги, не подвязанное голенище которых гармошкой собралось у тонких щиколоток Иде. С волос капали крупные капли воды, мгновенно впитываясь в ткань одеяла. Взглянув на побледневшее лицо, синие губы, сердце его опять сжалось, и парень принялся с силой растирать закоченевшие ладони, после перейдя на голову, спину и бока. Опуститься ниже он не мог, поэтому собирался хотя бы так облегчить ее страдания. Спустя некоторое время у самого Чонгука начали болеть руки и неметь пальцы, зато Иде перестала дрожать настолько сильно, что зуб на зуб не попадал, и он позволил ей одеться в новое мужское платье, опять отвернувшись.
Подобное внимание и забота со стороны молодого священника заставили девушку смутиться. Если бы не холод, то кровь, прилившая к ее щекам, наверняка заставила бы кожу заалеть. Пусть умом Иде и понимала, что сан священнослужителя не давал парню права смотреть на нее, как на женщину, но вынужденная раздеться и простоять обнаженной долгое время рядом с ним, она не могла теперь смотреть на него, только как на священника.
С трудом одевшись и немного согревшись благодаря стараниям Чонгука, Иде все еще чувствовала болезненное онемение пальцев ног. Стоило поторопиться и вернуться к костру в заброшенном доме. Но страх, который преследовал, стоило только отойти от парня, заставил ее помяться на месте в нерешительности. Чонгук, обернувшийся к ней, уловил эти сомнения.
— Там сейчас никого нет, — начал он, словно прочитав ее мысли. — Иди. Я боюсь, что ты можешь занемочь.
Иде не сдвинулась с места. Внутри все сжалось уже не столько от холода и страха, сколько из-за плохого предчувствия. Оно вновь вернулось к ней. Все такое же острое, как и тогда, на краю поляны. Зная, откуда оно берет свои корни, Иде ни в коем случае не стоило поддаваться уговорам и отходить от Чонгука. Но его повторное, строгое «Иди!», нежелание разочаровывать или злить парня заставило все же молча повиноваться.
Шелест опавшей листвы и далекое карканье ворон сопровождало ее, пока девушка, борясь с порывом оглянуться на Чонгука, шла вперед все дальше. Иде обхватила свои плечи руками, сдерживая гадкое чувство страха. Выход на дорогу был уже совсем близко, когда воздух огласил окрик:
— Куда ты так бежишь, ведьма? А ну, остановись!
Уже зная, кто мог непререкаемо отдавать ей приказы, Иде немедленно замерла, думая, что лучше не дразнить хищника свежим мясом. Боясь пошевелиться, она даже не повернулась в сторону идущего за ней по пятам охотника. Чимин не подошел в плотную, лишь остановился в двух шагах.
— Посмотри, Тэ, какой послушной и ручной стала наша ведьма, — мужчина улыбнулся брату, приблизившемуся следом.
Тэхён в отличие от Чимина не стал останавливаться, нависнув над Иде грозной тучей, сулившей только опасность и очередную боль. Они и вправду, как два хищных зверя, окружали ее, загоняя в одну из своих ловушек. Иде не могла бежать. Скрыться от них двоих ей попросту было негде… Чонгук остался у речки, он не сможет ей помочь, а сама она боялась опять перейти тонкую черту, за которой бразды правления брала ее внутренняя «ведьма».
— Я же спасла… — начала она, делая маленький шаг назад, глядя с надеждой в глаза Тэхёну. Однако ненависть и презрение, которые сочились из взгляда охотника, вынудили осечься на полуслове.
— Ах да, об этом. Неужели ты думаешь, что я стал бы благодарить тебя за спасение жизни брата? Или, может, рассчитывала, что это сделает он сам? — Чимин хмыкнул, видя, как медленно отступает ведьма. — Жизнь меня научила одной простой истине: мрази, подобные тебе, просто так ничего не делают. Скажи, ты же хотела таким образом окончательно перетащить на свою сторону Чонгука? Или собиралась пойти даже дальше, попытавшись сейчас воззвать к чувству благодарности моего брата? — Красивое лицо Чимина искривилось в той самой кровожадной ухмылке, что всегда предшествовала дальнейшим зверствам. Мужчина продолжал наступать, сужая кольцо с другой стороны от брата, пока девушка, пятясь, не уперлась спиной в ствол дерева.
Иде поняла, что они настигли ее не для того, чтобы просто так отпустить. Охотники боялись ее, первобытный страх владел ими, толкая на проявление беспрецедентной жестокости. И из-за своего страха, который они вряд ли осознавали, двое мужчин так отчаянно хотели доказать ей свою силу, превосходство. Чимин запугивал до такой степени, чтобы в голове у Иде даже мысли не промелькнуло о возможности дать отпор. Она допустила фатальную для себя ошибку, остановившись. Уменьшить этим жажду крови двух братьев у нее бы не вышло, казалось, она только сильнее раздразнила их аппетит.
— Вы не тронете меня, — собрав последнее оставшееся мужество, ответила двоим охотникам Иде, не сводя с них затравленного взгляда.
— С чего ты это взяла? — хохотнув, заметил Тэхён, стоя с лева от нее.
— Потому что я могу…
Чимин не дал ей окончить, оборвав одним резким движением руки. Теперь она могла только хрипеть, мужчина с силой сжимал горло. Иде судорожно хватала ртом воздух и пыталась освободиться. Тогда Чимин несколько раз ударил ее голову о ствол дерева. Торчащий коротенький сук оцарапал затылок, а растянувшаяся тьма перед глазами мешала оказывать должное сопротивление. Охотник приблизил свое лицо, он почти касался ее щеки своим носом.
— Ну как? — издевательским тоном спросил Чимин, шипя от злости. — Каково это — угрожать мне, когда ты даже вдохнуть сама не можешь? А?
Иде чувствовала, как закатывались ее глаза, как последняя мысль угасала в сознании, прощаться с жизнью, пусть и такой никчемной, ей не хотелось. А потом каким-то чудом ей удалось сделать полноценный вдох. Ощущение давления на шее исчезло. Девушка нашла себя лежащей на земле, кашляя и вздрагивая всем телом. До ушей доходили громкие выкрики, полные злости, звуки борьбы и еще чего-то, что она не смогла опознать. Когда взгляд Иде наконец смог сфокусироваться, все было кончено.