Рахим не знает, чего ожидать. Нервный, почти сумасшедший взгляд Крейна — от него бросает в дрожь.

— Тебя укусили? — звучит угрожающе, как будто Рахим очень пожалеет, если ответит неверно.

Он отрицательно качает головой, но Крейн не верит и проверяет сам, теряя драгоценные секунды.

— Ты с ума сошел? — хрипло спрашивает Рахим и отталкивает Крейна к противно пикающей бомбе.

— Когда я вернусь, — говорит Кайл тихо и его губы расплываются в шальной усмешке, — выпорю.

Рахим нервно смеется, но взгляд, напоследок брошенный убегающим другом, заставляет его сомневаться — а шутка ли это была? Никогда раньше он не видел Кайла таким… на грани. На грани срыва или, может быть, на грани отчаяния? Было в его глазах что-то дикое, что на секунду даже напугало Рахима. Он не знал, куда приведет Крейна происходящее сегодня, но, черт возьми, был практически уверен, что результат окажется не по вкусу.

Рахима потряхивает, его голос дрожит, когда он отдает команды Кайлу, а руки не слушаются приказов мозга. Ему страшно: он боится, что та минута, потраченная Кайлом впустую, будет стоить ему жизни. Он слышит сквозь помехи рации рычание зараженных и громкое, слишком громкое на фоне всего остального, дыхание Крейна. Пальцы сами находят нужные кнопки, и Рахим начинает говорить, порет какую-то чушь — что угодно, лишь бы заглушить это чертово дыхание.

Это его миссия. Это он должен рисковать своей шкурой, исполняя этот дурацкий, полагающийся на авось, план. Черт, почему, почему все так обернулось?

От злости — на Крейна, на Джейд, на самого себя — сводит скулы. Руки сжимаются в кулаки, и хочется орать, материться на чем свет стоит, но Рахим молчит — потому что он ранен, безоружен и слаб, а вокруг пачками бродят ребята с удовольствием пожирающие таких как он.

На секунду мелькает мысль: лучше бы его действительно укусили. До Башни далеко, он сотню раз успел бы превратиться — и не пришлось бы слушать упреки Джейд, выволочку Брекена. И можно было бы притвориться, что ему лишь померещилось разочарование в глазах Кайла.

За собственные мысли тут же становится стыдно, и Рахим старается загнать их поглубже в подсознание. Он поступил необдуманно и глупо? Да, черт возьми. Но он примет все последствия своего выбора — как и подобает мужчине.

Ему кажется, будто сквозь помехи он слышит противный писк бомбы, отсчитывающий секунды до взрыва. Разумеется, это не так — слишком много посторонних шумов, чтобы услышать такой тихий звук.

Когда рация взрывается утробным рычанием, Рахим вздрагивает и невольно роняет её.

Тишина, наступающая после, обволакивает — на секунду ему кажется, что он оглох, но…

— Крейн? — тихо зовет он, нащупывая кнопку связи, вдавливая её в корпус. — Крейн? Кайл!

Рация Рахима исправна, а это значит…

— Прием, Кайл, ответь мне! — он кричит, до боли в пальцах сжимая приемник, и продолжает мысленно отсчитывать секунды, хотя давно уже сбился, и лихорадочно шарит свободной рукой вокруг себя, пытаясь отыскать фонарик, хоть что-нибудь, что помогло бы ему выбраться отсюда.

Пожалуйста, пожалуйста…

Взрыв раздается спустя тринадцать секунд — он ошибся на шесть, и на звук заинтересованным ворчанием отвлекаются зомби. Их шаркающие шаги удаляются, а Рахим замирает в этой не-тишине, чувствуя, как сердце бьется где-то в горле, как дрожат руки, и как с каждой секундой в душу все глубже проникает странная, всепоглощающая пустота.

Рахим закрывает глаза, продолжая вести чертов отсчет — но уже в обратную сторону.

Пятнадцать секунд. Двадцать. Двадцать пять…

Из горла вырывается сухой всхлип, заставляющий закашляться. Рахим сгибается едва ли не пополам и, по ощущением, вот-вот выплюнет свои легкие. В горле стоит ком и каждый вдох дается с трудом. Боже, это же его миссия. Это он должен был…

Прости, Кайл. Умоляю, прости…

***

— Рахим? Ты должен был это видеть, черт возьми!

С некой опаской открывая дверь в вагон, Крейн ожидает обнаружить что угодно — но оказывается совершенно сбит с толку, когда Рахим повисает на его шее. Неловко обнимая трясущегося мальчишку, он впервые позволяет себе вдохнуть полной грудью – они живы, а план сработал как надо. Зарываясь носом в пропахшие потом и кровью волосы Рахима, Крейн улыбается.