апрель — паршивый месяц для чимина: он портит его кроссовки весенней грязью, продувает ветром насквозь, заставляет сидеть на качелях под дождем.

рушит его жизнь.

жизнь у чимина отличная. он запрокидывает голову, смотрит на небо и за чернотой туч не видит ничего. он собирает щеками капли моросящего дождя и смиренно покачивается на качелях.

(возможно, была до сегодняшнего вечера)

экран телефона, который сразу же покрывается каплями, показывает 00:34, юнги все ещё не приехал домой.

ещё немного, и он останется ночевать на улице.

весна привносит в жизнь чимина новые краски — цвет серой апрельской обиды, мокрого моросящего непонимания, штормящего гнева — цвета, которые смешиваются в горький красный, мазками ложась на ободранные костяшки. чимин смотрит на свои руки, и такая картина ему совсем не нравится — за шедевр она не сойдет.

мимо проезжает машина и останавливается неподалеку, слепит чимина фарами на секунду, которые сразу же угасают. из машины выходит человек, чей силуэт совсем не тот, который бы хотелось видеть в свете подъездной лампочки.

снова появляется желание набрать юнги — позвонить ему и сказать, что хён, я сижу у твоего дома уже час, приезжай. чтобы юнги сразу же сорвался с места, летел в дождь по мокрым дорогам, пришел и, наконец, спрятал бы его. чтобы чимин уткнулся лбом в чужое плечо и сказал, какая его жизнь отстой.

но чимин не звонит — эгоистично было бы отрывать кого-то от дел, да и на улице не так уж и плохо — шумящие деревья, сырость, темнота.

он продолжает всматриваться в полумрак и отблески лампочки в поисках знакомого силуэта.

чимин замечает, что в ожидании время тянется медленнее.

силуэт появляется не в тех очертаниях.

когда ночь медленно переползает за отметку час, чимин начинает ходить из стороны в сторону, пиная первые попавшиеся камни, считает этажи высотки, каждый раз взглядом останавливаясь на двенадцатом, вглядывается в горящие светом окна и просто пытается дышать.

воздух после дождя ему никогда не нравился.

и когда очередная машина проезжает мимо, задевая его кроссовки светом фар, он уже не смотрит ей вслед.

он уходит в свои мысли — все они пустые и бесполезные — чертит что-то носком по песку, а потом поднимает голову и видит на дороге юнги.

— чимин? — он подходит ближе, чтобы убедиться в том, что это действительно чимин, — что ты тут забыл так поздно?

чимин только пожимает плечами и, как-то глупо, пытается улыбнуться, — мимо проходил.

юнги ему, конечно же, не верит.

они заходят в подъезд, чимин тащится за ним как бездомный брошенный щенок, и юнги даже не пытается начать разговор, задать какие-то вопросы — ещё на улице ему хватило одного взгляда, чтобы понять, что что-то не так — они просто молча заходят в лифт и едут на двенадцатый этаж.

чимин поднимает взгляд только один раз, чтобы посмотреть на юнги — на него, в дорогом костюме, перебирающего ключи в руке — и сразу же опускает голову.

потому что юнги смотрит на него в ответ, и от этого становится неуютно.

а ещё юнги до сих пор не задает никаких вопросов — просто смотрит, облокотившись плечом на стену коридора, как чимин медленно расшнуровывает свои кроссовки, встает и застывает на месте. и глаза у чимина совсем пустые, сколько бы юнги в них не всматривался.

— я сварю кофе, — чимин кивает и плетется за ним на кухню.

за годы дружбы юнги научился различать эмоции чимина, но таким раздавленным он его видел только однажды, когда тот завалил прослушивание, к которому готовился почти год. и вот теперь такой же раздавленный чимин сидит у него на кухне под шум кофеварки в час ночи.

юнги закатывает рукава, ставит чашку на стол перед чимином, а сам облокачивается на столешницу и просто ждет, когда чимин скажет хоть что-нибудь.

потому что если у чимина что-то случилось, он когда-нибудь скажет об этом сам.

кофе у юнги на языке отдает горечью и жжет; чимин не делает ни глотка и лишь тихо постукивает ногтями по чашке, грея об неё замерзшие пальцы. ему бы очень хотелось сейчас выпалить юнги все как есть, покричать и поплакать, но в его голове пусто, и чимин совершенно не знает, как начать — и начинать ли вообще? он всматривается в глубину чашки, видимо, пытаясь найти там ответ, делает глоток, и, внезапно, на его плечи огромным булыжником — так, что становится физически больно — обрушивается осознание.

— хён, — чимин поднимает взгляд на юнги, — он мне изменил.

глаза чимина внезапно оживают ураганом эмоций, и юнги зависает на пару секунд, пытаясь понять, ослышался он из-за усталости, или чимин действительно произнес это своими губами.

— а? — он переспрашивает и видит, как у чимина начинают дрожать губы.

кажется, не ослышался.

— он трахался с другим, — чимин опускает голову, как только произносит это, буквально выплевывая комом из легких, и чувствует, как глаза начинают слезиться, а горло сводит тугим комом. сказать об этом вслух — значит признать, что оно реально. и чимину от этого становится только хуже.

— миндже? — юнги переспрашивает, не веря тому, что слышит, и чимин окончательно ломается.

он ничего не отвечает и только кивает, поджимая губы, запрокидывает голову, моргает часто, а потом продолжает:

— он трахал кого-то прямо на нашей кровати, — чимин всхлипывает пару раз, вытирая слезы с щек рукавом, — на которой мы вместе спали, хён.

юнги становится тяжело, внутри что-то начинает вскипать сильнее с каждым услышанным словом.

— ты его ударил? — юнги кивает, указывая на ободранные костяшки, и чимин отрицательно качает головой.

а стоило, говорит юнги больше себе, чем чимину.

— он сказал, что я всё не так понял, и я ударил рукой в стену, — чимин смотрит на свою руку, а потом снова поднимает глаза на юнги, — разве тут что-то можно понять не так?

глаза-бушующее море, глаза-печаль, глаза-гнев и обида.

— когда на твоей кровати лежит незнакомый мужик, а рядом твой парень, и это я все не так понял. забавно, да? — чимин нервно усмехается, а юнги окончательно закипает. он сжимает свою чашку в руке до белых костяшек, а потом с таким грохотом ставит её на столешницу позади, что чимин вздрагивает.

— клянусь, я убью его, — и звучит он вполне убедительно.

юнги правда хочет. настолько хочет хотя бы разбить ему лицо, что срывается с места и говорит, — поехали, — закатывая рукава рубашки повыше, и с горящими глазами идет в сторону выхода.

ничто в этой жизни не бесит юнги больше, чем тупые мудаки, которые ранят его близких.

и если это случается, юнги способен на любой импульсивный порыв.

когда чимин с миндже только начали встречаться, юнги на пару с тэхёном выслушивали всё сопливо-приторное нытьё, а потом они оба забыли, как выглядит их друг, потому что он проводил всё свободное время с новым парнем. со стороны всё казалось идеальным и смахивало на романтическую американскую драму нулевых. юнги нравилось видеть чимина счастливым — с искрами в глазах и нежно-розовым цветом на щеках.

а миндже оказался тем ещё мудаком.

он точно его убьёт.

— хён, — чимин встаёт перед ним в проходе и расставляет руки, — не надо.

чимин смотрит ему в глаза и чувствует, насколько сильно зол юнги. он кладет руки ему на плечи и повторяет, — не надо.

юнги смотрит в ответ, и вся его злость потухает об океаны в глазах напротив.

— останься.

все это какой-то кошмар, и, может, им просто снится.

чимину бы очень хотелось, чтобы всё, что произошло в его жизни в эту ночь, стало кошмаром. противным и страшным, от которого кричишь среди ночи или задыхаешься сквозь сон от страха. ему бы очень хотелось, чтобы всё оказалось кошмаром, потому что от кошмаров можно проснуться, можно укрыться и перестать задыхаться, как только проснёшься.

от реальности не проснёшься.

они все ещё стоят в дверном проёме кухни пол минуты — почти вечность — рука чимина соскальзывает вниз с чужого плеча, в которое чимин следом утыкается лбом, а потом чувствует у себя на затылке тёплую ладонь, которая поглаживает его волосы.

— ладно, — говорит юнги и тяжело вздыхает.

юнги тащит чимина за собой в свою спальню, сажает его как маленького ребёнка на кровать, достает из шкафа футболку и штаны, кладёт рядом с чимином и садится напротив, пододвигая кожаный стул.

— переночуешь у меня, а утром разберёмся со всем, — юнги выглядит таким понимающим, когда сжимает его руки в своих, и чимин кивает в ответ, чуть улыбаясь. ему становится немного спокойней, и сдохнуть хочется уже не так сильно.

— спасибо.

они снова смотрят друг другу в глаза — смиренное море напротив урагана — и юнги бы соврал, если бы сказал, что это легко. чимин кусает нижнюю губу и глаза у него бегают, будто что-то внутри дёргает за нервы; руками он цепляется за плечи юнги, как за спасение, и пальцы начинают беспокойно перебирать по футболке. что-то в чимине определённо не так в этот момент, совсем на секунду. он смотрит на юнги ещё совсем чуть-чуть, а потом скользит взглядом по его губам,

которые опасно рядом и которые кажутся такими красивыми и знакомыми.

спорим, что на вкус они как кофе, проскальзывает в его сознании.

и чимин закрывает свои глаза; импульсивно и бездумно тянется наугад прямиком в бездну и попадает в чужие губы. он целует их так сильно, будто хочет вдавить всю свою боль и обиду, весь ураган эмоций, что был в нём. он целует их, сжимая пальцами до следов от ногтей чужие плечи напротив, и чувствует, как юнги отвечает на поцелуй — как он кладет свою ладонь ему на скулу, мягко проводит пальцем по щеке и почти не дышит, пока чимин дрожащими губами мажет по его сухим.

всё это так неправильно.

чимин чувствует, как его пробирает мелкая дрожь от простого ощущения чужих губ на его собственных, как что-то тревожное и липкое растекается у него в груди — он вонзает короткие ногти в плечи юнги еще сильнее и слышит шум в ушах. а потом сжимает веки как можно крепче и видит перед собой лицо миндже.

блять, думает чимин. он целует своего лучшего друга, думая о своем бывшем.

всё это такой пиздец.

он резко отстраняется и смотрит на юнги испуганными глазами, в панике ожидая чего угодно — может, юнги зол и собирается ударить его или выставить за дверь. может, все сразу. или чимину придется уехать подальше, лишь бы никогда больше не попадаться на глаза.

но на лице юнги, кроме отблеска растерянности в глазах, нет и тени эмоций. он не злится, не поднимает руку, не спешит выкидывать его из квартиры. юнги просто тяжело вздыхает, отъезжая на стуле в сторону, и говорит:

— переоденься и ложись спать, — голос у юнги такой же спокойный, глубокий и пронзающий.

как и всегда.

от футболки пахнет порошком и едва уловимым знакомым парфюмом, которым юнги постоянно пользуется; чимин накрывается тяжёлым одеялом с головой и хочет задохнуться под ним. он чувствует себя так паршиво и не может перестать думать о том, что ему делать завтра со всей его жизнью и как теперь спать с юнги в одной кровати. он немного опускает одеяло так, чтобы были видны только глаза, и смотрит, как юнги не спеша расстегивает пуговицы рубашки, вешает её в шкаф, снимает брюки, звеня ремнем, переодевается во все домашнее и выглядит очень устало.

юнги разворачивается в сторону кухни, и чимин чувствует неприятное жжение в груди — ему срочно надо что-то сказать.

— не будешь ложиться? — и сразу же от собственной глупости прикусывает губы, думая, что лучше бы он молчал и не раздражал.

но голос юнги в ответ звучит абсолютно спокойно:

— выпью кофе и приду, — спокойно, как и всегда.

иногда чимин совершенно не понимает, о чём думает юнги, и от этого ему становится ещё более некомфортно. он просто зарывается обратно в одеяло и пытается уснуть.

юнги на кухне сидит почти час — бесчисленное количество раз щёлкает зажигалкой, хоть и не курит, выпивает достаточно кофе, чтобы не спать ещё до утра, и думает о том, через сколько часов прозвенит первый будильник.

иногда, когда юнги в очередной раз чиркает зажигалкой и задерживает огонь, неотрывно смотря на него, в голове вспышками появляются мысли о сегодняшней ночи — о чимине, его губах, его парне.

конечно, то, что чимин поцеловал его, это совсем не от большой любви или хоть каких-то чувств симпатии; в конце концов, между ними всего лишь дружба, и за два её года юнги ни разу не думал о чимине как о чём-то большем. и сегодня в его жизни мало что перевернулось, он все ещё думает о чимине, как о своем друге.

ну, бывает, лучший друг поцеловал.

что такого.

от этого понимания становится только хуже — что-то узлом сводит под лёгкими и тянет вниз.

когда юнги уходит с кухни, оставляя все чашки в посудомойке, дождь за окном становится только сильнее — с улицы доносятся раскаты грома, юнги закрывает все окна.

чимин за всё это время так и не уснул — постоянно смотрел в окно и ворочался, слушал, как юнги ходит по кухне, и считал, сколько раз он чиркнул зажигалкой. и как только юнги заходит в спальню, чимин притворяется спящим настолько убедительно, насколько может.

юнги и тут закрывает окно, задвигает плотные бордовые шторы и идёт к кровати. чимин внимательно слушает шаги и замирает, когда юнги останавливается рядом с ним.

он перестаёт дышать и невольно вздрагивает, когда юнги ладонью убирает его челку и дотрагивается до лба.

притворяться у чимина никогда не получалось.

рядом с чимином проминается кровать, юнги забирает у него часть одеяла, прижимается спиной к его спине — так, что они чувствуют позвонки друг друга — и тихо говорит спи. чимин медленно проваливается в сон, когда начинает чувствовать чужое тепло рядом, и мысленно, в тысячный раз

говорит юнги спасибо.