тэхён, докуривая сигарету, говорит, что видел чимина по пути на работу: — он выглядел максимально ужасно и врал мне, что это из-за усталости.

и добавляет: — представь, будто у тебя вместо друга чувак из ходячих.

он выкуривает вторую сигарету на кухне у юнги и, прежде чем уйти, договаривает остальное:

 — а ещё чимин сказал, что он, вообще-то, никого не избегал. просто у него дел много. дела, понимаешь?

иногда тэхён говорит с такой желчью, что хочется бросить себя со скалы.

возможно, именно это он и хочет сделать с юнги.

когда юнги понимает, что чимин всё-таки выходит из дома, в голову приходит самое банальное — ночевать у его дома, пока не примут за бомжа. он собирается в тот же вечер — не переставая, стучит пальцами по рулю, боясь не успеть, а самому себе говорит может, ты уже опоздал.

вдруг чимин уже вернулся домой, или он не захочет разговаривать, или, даже не взглянув, просто пройдёт мимо, или-

бесконечное число или-если делают юнги ещё более нервным.

юнги ждёт чимина два часа — считает звёзды на небе, щёлкает своей проклятой зажигалкой, ходит туда-сюда, кусает пальцы и не может найти себе места. казалось бы, будто места для него тут уже и нет — может, не было никогда. он сто раз прокручивает в голове то, что хочет сказать чимину, и каждый раз находит всё больше слов о том простом, что чувствует к чимину.

есть так много вещей, которые мин юнги хочет сказать пак чимину — так много вещей, которые он должен был сказать раньше.

на третий час ожидания юнги думает о том, чтобы просидеть под дверью всю ночь.

а потом замечает заходящего за угол чимина.

чимин замечает его тоже.

в паре метров от себя он видит юнги и начинает думать, что от голода мерещатся слишком реалистичные картинки — картинки, в которых юнги преследует его видениями и образами, обитая возле его дома.

чимин осторожно подходит ближе, самому себе боясь показаться сумасшедшим; он шагает аккуратно и, когда подходит почти вплотную, понимает, что юнги живой — живой и настоящий, смотрит на него здесь и сейчас. ему хочется вытянуть руку вперед — дотронуться до тёплой кожи, чтобы окончательно убедиться.

— не игнорируй меня, — говорит юнги, пытаясь произносить слова настолько аккуратно, словно они из хрупкого стекла и, как только слетят с губ — тогда чимин не сможет на них ответить.

— я тебя не игнорировал, — чимин врать совсем не умеет, — у меня просто были дела, — да и не хочет особо — тут всё понятно, даже если бы он молчал.

— давай поговорим, — юнги пытается взять его за руку, на что чимин машинально её одёргивает — будто по рефлексу, когда дотрагиваешься до чего-то горячего.

раньше, когда юнги брал его за руку, чимин в ответ сжимал его пальцы сильнее.

теперь чимин боится даже посмотреть ему в глаза.

чимин на юнги не смотрит — только так и может с ним разговаривать. он пытается собрать свои мысли в какую-нибудь конструкцию, которая выстоит и не развалится от одного только взгляда в глаза.

— юнги, я устал, давай потом, — отговорка звучит вполне правдоподобно, стоит только посмотреть на то, как выглядит чимин. но они оба понимают, что никакого потом может и не быть — чимин пытается решить, нужно ли ему всё это.

— пожалуйста? — юнги с такой мольбой смотрит на чимина, что у него что-то ломается — внутри уже не осталось ничего целого и валяется грудой обломков в некрасивой куче. он проклинает себя за то, что вообще посмотрел в ответ, и за собственную слабость, потому что сказать нет становится невозможным.

жизнь чимина ничему не учит.

он тащится за юнги на детскую площадку.

они садятся на качели и молчат — опять и снова, в очередной раз — чимин может вспомнить тысячу моментов, где они молчат, но ни один из них не похож на этот. всё это похоже на кусок глупого фильма — качели чуть поскрипывают под их весом — уродливый саундтрек — а юнги пытается понять, с чего лучше начать.

— правда не знаешь, — внезапно, чимин начинает первым, — почему я тебя избегал? — вопрос у чимина получается на двух вдохах, ответ на который он знает и сам.

конечно же, юнги знает.

чимин выглядит таким серьёзным и откровенным, будто готов выплюнуть всю свою душу — чтобы все её смятые, не ровные, угловатые части упали на землю и лежали там умирающим, задыхающимся в агонии существом. юнги от этого становится ещё страшнее — скажи сейчас что-то не то, и

прощай, чимин;

привет, проёбанная любовь.

а всё из-за какого-то-

юнги начинает:

— послушай, я правд-, — его тут же затыкает чимин, который всё-таки решил выплюнуть на него всю свою еле живую душу.

— я думал, или, боже, — чимин встаёт с качелей и начинает почти кричать, — мне, наверное, показалось, или, может, я был слишком разбитым, но я влюбился в тебя, юнги, — голос срывается, чимин делает паузу, чтобы посмотреть юнги прямо в глаза и увидеть в них один лишь страх, — мне так сильно хотелось верить, что ты тоже, но.

юнги почти кричит, что

да, чёрт возьми, я тоже, поэтому я здесь, ,

но говорит лишь:

— всё, что там было — недоразумение, клянусь, — чимину его клятвы не нужны; ему просто хочется верить в это настолько же сильно, настолько ему страшно снова оказаться обманутым.

— он тоже так говорил.

на это юнги оправданий не находит.

он хотел быть особенным для чимина, а стал таким же, как и все. от этого тоже хочется сорвать голос — кричать так, чтобы соседи с балконов вышли посмотреть на их драму — хочется бросать предметы в воздух и ломать себе рёбра, лишь бы не жгло под ними.

ещё больше хочется снова говорить глазами — если чимин до сих пор не забыл этот язык.

— в ту ночь, — юнги решает продолжить губами, — я хотел сказать тебе, что ты мне нравишься, — чимин смотрит на его губы, потом в его глаза, и надеется, что и там, и там, юнги говорит одно и то же, — хоть это и было понятно без слов, — из-за темноты почти не разберёшь.

— а перед этим ты решил трахнуть кого-нибудь ещё.

всё не должно было быть таким. чимин пускает желчь, а хочет сказать, что он, чёрт возьми, верит ему — поверил ещё в тот момент, когда увидел его возле своего дома, что его сердце всё ещё стучит слишком быстро, когда он смотрит на юнги.

но чимин превратился в маленького испуганного мальчика, который слишком боится поверить даже самому себе.

юнги смотрит на него — в него и его страхи — как чимин чуть слышно всхлипывает, закрывает лицо ладонями,

и говорит:

— я люблю тебя, — последнее, что он может, — и прости, — глазами и губами, искреннее, чем кому-либо ещё.

и уходит.

разворачивается в сторону машины и пытается не думать о том, что оставляет позади человека, которого любит больше, чем может выдержать.

наверное, иногда любви недостаточно — хотя бы для того, чтобы вылечить чьи-то страхи.

чимин остаётся на месте — смотрит, как под жёлтым светом фонаря человек, без которого он совсем не сможет, уходит от него. какая глупая драма получилась в итоге.

юнги уходит, а голос в голове чимина в последний раз спрашивает,

что ты получишь, и что ты теряешь?

он, даже не задумываясь, отвечает —

всё.

и чимин бежит за ним, хотя между ними всего пара метров — расстояние в целый океан.

— юнги, — произносит чимин на выдохе, догоняя его, и хватается за его плечи, боясь отпустить, — я тебя тоже.

сердце у чимина стучит очень быстро — он слышит это в своих ушах, оно похоже на непрекращающееся юнгиюнгиюнгиюнгиюнги.

и, наконец, чимин делает то, что хотел сделать так долго — целует юнги своими дрожащими и солёными от слёз губами; целует так, чтобы вложить туда все свои люблю и останься, и юнги отвечает тем же. он прижимает чимина к себе и мажет своими губами по чужим; кажется, кто-то с балкона аплодирует им.

какая глупая драма в итоге получилась.

чимин сжимает рёбра юнги руками, тычет носом в шею, вдыхая знакомый парфюм, говорит прости и понимает, что сейчас ему не страшно — юнги обнимает в ответ, юнги кладёт свои ладони ему на щёки, юнги целует его ещё раз.

и если чимин попросит, юнги готов целовать его целую вечность.