— Там добрые люди... скажем так... — мнется Родион, аккуратно выруливая со двора, — ...умеют уговаривать. Даже меня (ты представляешь?!), меня (!) развели на подпись, а дальше по контракту оказалось, что я сам попросил закрыть себя в этой богадельне без средств связи, а мой папаша из благородных чувств выделил мне денег на это. И все, — ругается, а мне скорее кажется, что ноет. Как побитая сучка на папу жалуется — а он у него хотя бы есть. Еще и богач. Мне бы его проблемы.

— Ну ты тогда и правда из берегов вышел... — тихо одергивает его Саша, совсем как меня иногда. Ненавязчиво, лишь бы не спровоцировать взрыв.

— Ой, бля, да MDMAшка в клубе не считается! — бросает Родион сквозь зубы, и я невольно киваю, соглашаясь с ним. Я считаю, что это и не наркотик вовсе, так, побаловаться, мультики посмотреть, улыбку поймать — рядом с героином вообще пшик. Уж точно не в рехаб из-за этого ложиться. — Он мне этим откровенно мстил. За то, что я никудышный сын. Позорю фамилию, — снова злится и снова выглядит жалко, и я сразу теряю интерес к их диалогу.

Саша потом затягивает скучную головомойку по поводу того, что наркотики — это всегда наркотики, не бывает среди них безопасных, а Родион резонно замечает, что алкоголь — куда более страшный яд, а Саша им не брезгует. Я даже грешным делом думаю, что он, в целом, адекватный парень, только нытик. И богач. Только сейчас замечаю, как сильно в салоне пахнет новой кожей — от этого запаха аж тошнит. И везут меня далеко не в жигулях, импортная какая-то машина, дорогая, как пиздец. Золотая цепь, золотое кольцо, модная одежда — не бандит, так мажор... Я бы чуть дольше подумал о том, что его связывает с Сашей, если бы не по новой накатившие тошнота и озноб.

Я немного отвлекся на скандал, но теперь, оставленный в покое, заново прочувствовал всю гамму симптомов ломки. Трясучка, боль и дурнота. Еще и слизь где-то глубоко в глотке, от которой я толком и откашляться не могу из-за стянувших меня веревок. И она же не дает мне толком кричать, я могу лишь глухо стонать, завалившись на бок. Это невыносимо. Кажется, все тело затекло от чертовых веревок, хочется подвигаться. Может, этим получится хоть немного облегчить боль... Решаю, что надо во что бы то ни стало развязываться. Пытаюсь шевелиться в веревках, осторожно, по миллиметру расшатывая узлы. Вроде получается, но медленно, у меня едва хватает терпения на то, чтобы сосредоточиться и не психовать. Дышать сквозь стиснутые зубы и осторожно, не привлекая к себе внимания, вынуть из пут сначала левую руку, а затем с помощью нее снять и остальные узлы.

— Если он заблюет мне машину, ты оплатишь химчистку, — фыркает Родион, отреагировав на мой скулеж, который я для правдоподобности не прекращал ни на минуту.

— Да куда уж я денусь, — хмыкает Саша, даже не посмотрев на меня. Ну и похер, ему же хуже.

Как сбежать из несущейся по трассе машины? Мысли скачут от одной к другой, будто мухи: начиная с идеи, что можно выхватить руль у Родиона, словно бы мы в боевике, и до... Не успеваю толком осмыслить новую идею. Я понимаю, что это мой последний шанс, единственный перед тем, как меня навсегда закроют в больнице. Я не позволю. Лучше быстрая смерть, чем бесконечная агония от ломки. Я не боюсь. Не боюсь... Повторяю это про себя, пока подползаю к двери и нащупываю ручку. Жду, когда машина наберет скорость. Я собираюсь фактически броситься под колеса — хорошо бы после этого мои мозги не разлетелись по трассе. Или, по крайней мере, пусть я попаду под какую-нибудь фуру, чтобы все произошло быстро и с гарантией. А на той стороне они меня уже не достанут.

Делаю резкий вдох и на выдохе рву на себя ручку. Под звучное "Блять!" хором от них обоих выпрыгиваю на дорогу. Меня мгновенно сбивает с ног и закладывает уши, и дальше, я не слышу уже ничего, кроме визга тормозов. Гораздо ярче для меня звучит боль: катясь по ледяному асфальту, я сильно сдираю себе локти и руки, еле успеваю прикрыть голову. Ору, не в силах терпеть это адское жжение, но даже сквозь свой крик слышу грохот. Вот черт. Хотел самоубиться, а вместо этого подставил каких-то бедолаг... Саша! Кажется, этот возглас тоже вслух, и я теперь, едва затормозив, подрываюсь так резко, что кружится голова. Или я все же стукнулся затылком?... О себе думать не успеваю, все мое внимание занято машиной, которая, слава Богу, влетела только в металлическое ограждение, а не на встречку.

Темно-синий блестящий капот сильно смят, но водитель и пассажир живы и даже, кажется, почти невредимы. Родион страшно матерится, выбираясь наружу, - я таких трехэтажных выражений до этого даже не слышал. Спешу от греха подальше сбежать на другую сторону превратившейся в груду металлолома машины — прекрасно понимаю, что именно из-за меня Родион не справился с управлением и сейчас может если не убить меня, то сильно покалечить уж точно. Прижимаюсь к только что выбравшемуся на холод Саше как к защитнику. Он тоже совсем не думает о себе, в первую очередь ощупывает меня, не обращая внимания на то, что у самого лицо в крови. Стоим, как два идиота, посреди завывающей трассы, проверяя, насколько страшны повреждения друг друга.

— Новая, сука, тачка, даже неделю не поездил, пиздец! — причитает Родион, судорожно вынимая из кармана телефон и начиная кому-то звонить.

— Я тебе все верну... — с отчаянием стонет Саша и смотрит на меня как на врага народа.

— Что я-то?! Что?! Не... — завожусь мгновенно, отреагировав уже на это немое осуждение. Вот пусть не выставляют меня виноватым, я был вынужден...

— Так, заткнулись оба! — рявкает Родион и тут же, как по щелчку, переключается на виновато-умоляющую интонацию к собеседнику в трубке. А гонора-то сколько было.