Ник нервничал, едва не подпрыгивая на месте, пока Александр расслабленно вел машину, легкомысленно выстукивая по рулю ритм льющейся из радио какой-то попсовой песенки и не обращая на своего вот-вот готового грохнуться в обморок от переизбытка чувств нижнего никакого внимания. Он уже потратил немало времени и сил, десятки и сотни часов вдумчивых диалогов о том, что из себя представляют их отношения и почему сессии с другими — это не измена. Объяснил, донес свою мысль и даже смог уломать на первый опыт с посторонним Верхним, и теперь, по дороге в клуб, когда все фактически было решено, не считал нужным в который раз переливать из пустого в порожнее. У Ника же ПРЛ, его эмоции — это так, шум, реагировать на него не надо. Типа сам перебесится и успокоится. Так думал Ник, стервенея от обиды на все и сразу. Обижаясь, но понимая, что корни этой обиды исключительно в его больной голове и нервном напряжении.

Возможно, все дело было в том, что они не так часто бывали в клубе: Александру там было уже скучно, а Нику как-то неуютно, а поскольку помещение для экшенов у них дома имелось, не было никакого резона выбираться куда-то еще и нервничать от лишней публичности и незнакомой обстановки. Но Александр сказал, что для встречи с Родионом нужна нейтральная территория, и Ник был всеми руками и ногами за: ни к чему марать личное пространство первым опытом взаимодействия с посторонним, который, к тому же, совсем не обязан получиться удачным. Он впервые будет пробовать новую практику с человеком, которого знал лишь едва, только по факту нахождения в одной БДСМной тусовке — и что же могло пойти не так? Ник боялся неудачного опыта, боялся дропа, а больше всего боялся, что опозорит Александра своими реакциями. Его уже предупредили, что собираются выставлять как товар.

Ник знал, на что шел, и даже в первом приближении мог ответить себе на вопрос почему и зачем даже без привлечения инфантильного «Так хочет мой Хозяин». Он сам этого хотел, но боялся до одури, что это навсегда изменит их отношения с Александром и даст тому карт-бланш на измены. Как бы Ника ни убеждали в том, что сессионка с кем-то ещё — это другое, как бы ни тыкали ошейником с гравировкой «Единственный» и ни обещали, что он для Александра навсегда любимый и желанный, он боялся, что в один прекрасный момент не выдержит конкуренции за идеального нижнего для своего любимого Хозяина. Что несмотря на все прошлое, окажется для него не самым-самым, а лишь одним из многих, а то вовсе лишним.

Больнее всего было не отпускать Александра темачить с другими, а осознавать, что желание пойти налево возникло в нем не на пустом месте. Ник явно чем-то не устраивал, не мог самостоятельно закрыть все потребности, не подходил идеально, как ключ к замку, и от этого ему было плохо. Александра же его «плохо» не волновало ничуть. Иногда Нику казалось, что к его ногам готовы были бросить весь мир, что он для своего Верхнего центр маленькой вселенной, и для него не жалко ничего. А иногда, в основном, в тех случаях, когда Ник покушался на границы Александра и пытался заковывать и его в рамки, он чувствовал себя пустым местом. Все равно что ребёнком, с мнением которого считаться глупо.

Александр в один «прекрасный» день пришел с новостью, что давно приглядывается к одному мальчику в клубе и хочет пойти на сессию с ним — и категоричное «нет» от Ника он даже слушать не станет. Он лишь сообщал факт того, что за два года отношений ему осточертела моногамия и теперь все будет по-другому, а Ник, для которого их союз представлялся чуть ли не священным, может засунуть свое очень ценное мнение в известное место. В ответ Ник орал и ползал на коленях, в истериках собирал вещи и грозился отказаться от нового паспорта с его, наглеца, фамилией. По сути, угрожал разводом, но окончательно снять ошейник так и не решился, и все, что смог таким образом выторговать, — отказ от идеи гарема. «Единственный» — это значит один и точка.

Проблема в том, что в гравировке явно не хватало звездочки с пояснением, что он единственный в смысле постоянный лайфстайл нижний, а про сессионных партнёров ему никто ничего не обещал. А если и обещал, то свое обещание так же быстро заберет. Тогда Ник сделал вид, что согласился, но взамен потребовал такой же свободы для себя, чтобы все было по-честному. Это дало ему немного времени: Александр, будучи ярым собственником, совсем не спешил делиться своим нижним с кем-либо. Но, видно, тоска по случайным связям перевесила в нем все «против», и Ника поставили перед фактом, что все случится в ближайшее время. Экшен с Родионом, которому Александр доверяет больше всех из тусовки, в обмен на возможность развлечься для себя. Ник перепсиховал и смирился, выбил себе разрешение непременно посмотреть на сессию Александра с другим и пошел думать над сценарием экшена со своим временным Верхним.

Родион хоть и друг Александра, но совсем не похож на него ни в чем, начиная с характера и заканчивая любимыми практиками. Да и Нику казалось неправильным и прямо-таки предательским делать с ним что-то, что может и с удовольствием дает ему Саша — если и идти на измену, то в этом должен быть хоть какой-то смысл. Александр вот признался ему, что мечтает делать иглы, а Ник, как бы ни хотел, ни за что бы не рискнул идти в эту практику, слишком много неприятных ассоциаций. Крюки, спицы, гвозди — что угодно не так страшно, как обычные инъекционные иглы. Ник слишком дорожил своими двумя годами чистоты, чтобы снова строить в своей голове ассоциацию «уколы=удовольствие». И теперь Ник симметрично пытался нащупать в себе желание, которое никогда не удовлетворит Саша, но может закрыть Родион.

Он взял его контакты и вступил в долгую переписку с выяснением обоюдных потребностей и табу. Решительно отмахнулся от сердобольных советов Александра и стал самостоятельно расписывать острому на язык Родиону, что конкретно от него требуется, что можно и что нельзя. Дошли до веревок и трамплинга — то, что Саша не очень жалует, а Ник не то чтобы жить не может без этих практик, но они ему не противны, а значит, уже подойдут для первого раза. Гораздо дольше Ник думал над тем, позволить ли психологические игры: страх, унижение, подчинение — это все прямо-таки короночки Родиона. Если Александр больше сосредотачивается на физике и лишь иногда, под настроение, пугает, то для Родиона конкретные действия — дело десятое, главное чувства и атмосфера.

Саша от природы садист, в то время как Родион — Доминант в самом радикальном из всех смыслов. Его сабы ползали по полу с опущенным взглядом, вылизывали ботинки и безропотно становились на четвереньки, чтобы сослужить живым пуфиком; словом, он творил со своими нижними именно то, что для Ника было в абсолютно табу. Но ключевое слово — было. В самых грязных своих фантазиях он представлял, как попробует настоящие унижения. Александр хоть и таскал его за ошейник, указывая место рядом со своими ногами, но при этом Ник все равно чувствовал уважение и любовь к себе, словно породистый кобель, который никогда не сравнится с хозяином, но который ест исключительно парное мясо из золотой миски. А Нику порою хотелось почувствовать себя тряпкой под чужими ногами.

Возможно, так в нем говорили травмы, полученные в колонии — не исключено, и именно поэтому Ник постарался прочертить очень яркую и четкую границу между подчинением и издевательствами. Он никогда бы не стал вылизывать грязные ботинки, но дать ими по себе потоптаться, отпинав до гематом — за милую душу. Родион соглашался, дополняя свои сообщения саркастичными скобочками, обещал ему депривацию, деперсонализацию и еще много всяких «де». Отказывался раскрывать конкретный сценарий экшена, потому что, по его словам, так будет не интересно, но подробно расспросил о табу, пообещав не делать ничего, что Ник мог бы принять за «настоящие унижения» — психологически травмировать нижнего на первый раз ему совсем не нужно. Родион так и сказал «на первый раз», чем немного напомнил Нику Александра.

Так Нику было проще смириться с будущей изменой. Ему было нервозно и страшно, но он нашел для себя плюсы в будущей экзекуции и, хоть и не ждал яркого спейса, как от экшена с Александром, но мог надеяться на то, что все пройдет хорошо, без эксцессов. Тем более что рядом будет Александр, который в случае чего вмешается — уж он лучше кого бы то ни было знает реакции Ника. На него тот полагался гораздо больше, чем на стоп-слова; себе, после того как поймал эрекцию на порно с изнасилованием, он совсем не доверял. Да и погружение в игру ему обещали глубокое, без всяких полутонов, утверждая, что магия сработает только в том случае, если Ник сможет совсем отпустить контроль. И он не возражал, ведь тогда это получиться не связь на стороне, а как бы экшен на троих, Александр как бы станет полноценным участником.

Заключив так, Ник совсем успокоился. Александр не нервничает, отдавая его в чужие руки, вовсе не потому, что больше не считает его своим нижним, а потому, что смотрел на эту ситуацию абсолютно с другой стороны. Он собирался использовать другого Верхнего как девайс для реализации своей фантазии. Уж Александр точно обсудил в деталях все, что будут делать с его собственностью, не мог не обсудить. И теперь, когда Ник догадался до этого, его отпустила тревога — как раз вовремя. Они уже подъезжали к клубу, оставался буквально один поворот. Типичные для спальной окраины многоэтажки сменились широкими серыми зданиями бывшей промзоны. Ни одной вывески, ни одного прохожего — идеальное место для логова извращенцев.

— Понимаю, тебе сейчас нелегко, но я очень прошу, веди себя достойно. Этикет, обращения, послушание — все соблюдаешь. Прежде чем сказать, думаешь, а лучше просто молчи. Ты сейчас — мое лицо. И позорить меня из мести не надо, — предупредил Александр, паркуясь у заднего входа.

— За кого ты меня принимаешь? — возмутился Ник, тихо фыркнув. Ему и в голову не могло прийти подставлять Александра, особенно в такой момент. Репутация в сообществе была слишком важна для него, покушаться на нее было бы настоящим ножом в спину.

— Забудь о том, что ко мне можно на ты, не здесь, — рыкнул Александр, заглушая мотор. Ник в ответ только поморщился. — Я серьезно, малыш, я тебе рот зашью, если будешь устраивать сцены при всех, — добавил он гораздо мягче, но абсолютно серьезно.

— Звучит заманчиво, — хмыкнул Ник, выбираясь на улицу. Только представив, с какой противной тянущей болью нитка будет протискиваться под кожей, он задрожал от предвкушения.

— У Катерины есть хирургический набор, она училась на врача, — намекнул Александр, закрывая машину и подходя ближе, чтобы прицепить к кольцу в ошейнике поводок. Ник послушно приподнял голову, чтобы ему было удобнее.

— Ну уж нет, с девушкой в экшен не пойду, это слишком, — нервно хохотнул Ник, балдея от пальцев Александра на своей шее. Ради таких моментов и стоило устраивать весь этот фарс с изменами; только ради них стоило жить.

— Почему? — спросил Александр, до подкашивающихся коленей сексапильно наматывая поводок на руку. Затем резко дернул, уводя Ника за спину, чтобы шел за левым плечом, отставая на шаг — еще одна традиция субкультуры БДСМ.

— Может, потому что я гей? — фыркнул Ник совсем невежливо, за что Александр снова рванул поводок. Врезавшийся в кожу ошейник оставил алые полосы на шее.

— Это вообще не важно. БДСМ не у всех про секс. Родион вот гетеро, но иногда берет мальчиков темачить, — заметил он как ни в чем не бывало, и Ник не смог сдержать смешок.

— Ну да, гетеро, конечно, ни разу не по мальчикам, — нагло сострил он, вспоминая, в каких подробностях Родион расписывал, как отымел бы его связанного в позе раком и что жалеет только о том, что Александр такого точно не допустит.

— Ну, насколько я знаю… — с сомнением добавил тот, набирая код домофона у тяжелой железной двери без каких-либо опознавательных знаков.

— Ну, видимо, я знаю его лучше, — хохотнул Ник, и не думая сбавить обороты сарказма. После часов в переписках с Родионом, продираясь через простыни его эротических фантазий, слушать про его гетеросексуальность было просто смешно.

— Слишком хорошо ты знаешь моего друга, мелочь. Будешь плохо себя вести, отдам ему на совсем, — усмехнулся Александр, и его тон напомнил Нику то, как некоторые странные мамаши воспитывают детей, угрожая отдать их чужому дяденьке. И он снова прыснул, но, почувствовав, как Александр предупреждающе натянул поводок, заставляя замолчать, закашлялся, прикусив внутреннюю сторону щеки. Они были в клубе, тут сабмиссиву надлежало быть тише воды и держать на лице выражение глубокой скорби.

Александр хоть и был ревностным блюстителем традиций, все же никогда не использовал Ника как пажа, даже напротив, сам снял с него куртку, ухаживая, как за девушкой. Раньше Ника это задевало за живое, в голове всплывали картинки, как из него делали Викулю в тюрьме, и он видел в Александре такого же извращенца. Но со временем привык, понял, что для любимого это лишь способ показать заботу, без какого бы то ни было подтекста. Раньше бы попытка снять с плеч верхнюю одежду его бы только больше нервировала, сейчас же успокоила и вселила уверенность в том, что их внутрипарные ритуалы важнее какого бы то ни было этикета в сообществе. Смотреть на нижних, Верхние которых заставляли шнуровать себе ботинки, Нику было невыносимо. И это же подарило Нику надежду, что если он где-то накосячит сегодня, то его не убьют на месте, а отнесутся с пониманием.

После гардероба, где они оставили верхнюю одежду и грязную обувь, Александр повел Ника на ресепшен, все так же за поводок, и как бы тому ни хотелось поглазеть по сторонам, оценив, как все вокруг изменилось за время, когда они занимались домашним БДСМом, не выбираясь на тематические мероприятия, ему пришлось опустить глаза и пялиться куда-то в шею своего Верхнего. А посмотреть было на что: черные стены раскрасили белыми неоновыми граффити — иероглифы, орнаменты обрывки фраз и небольшие рисунки — на вкус Ника, графика была потрясающей, и он захотел нечто подобное принести в домашний ремонт. Они с Александром давно думали обновить интерьер, но благополучно забыли об этой идее в связи с последними скандалами, а вот и прекрасный повод, чтобы вернуться к ней уже с новыми силами.

Низкие потолки и узкие коридоры давили, но это только пока они не вышли в зону кафе, где очаровательная хостес подтвердила бронь третьей комнаты, а также сообщила, что Родиона в клубе еще нет. Ник осторожно скосил взгляд на стилизованные часы под потолком и сделал вывод, что это неудивительно, они приехали немного раньше, но это даже к лучшему, будет время еще раз обговорить все наедине. В выходные в клубе обычно людно, но сегодняшняя вечеринка начиналась, как ни странно, вечером, а до того в клубе только свободная аренда и, кажется, никого в поле зрения, кроме улыбчивой хостес и угрюмого бармена, натирающего стаканы. Именно к нему Александр и направился сразу с порога.

— Будешь чай? — спросил он, за поводок подтягивая Ника ближе, прямо к своей спине, чтобы осторожно положил голову ему на плечо. Тот замурлыкал, потершись носом о его шею.

— Каркаде, Хозяин? — тихо предложил он. С такого расстояния скорее всего не услышат, но в пространстве клуба лучше было соблюдать все условности.

— Ой, нет, твои опилки я не буду. Лучше что-то травяное, — фыркнул Александр, левой рукой, все еще не выпуская поводок из пальцев, забираясь Нику в волосы. А тот, ничего не стесняясь, уже целовал его за ухом. Будь они наедине, уже бы ласково кусался, вынуждая Хозяина тихо шипеть и угрожать поркой, но в клубе такие игры не поймут.

— Опилки — это ройбуш, а каркаде — это гибискус, красный цветок, — поправил его Ник, не сдержавшись. Так поучать своего Верхнего было ни к чему, но, дурея от запаха его одеколона на коже, Ник перевозбуждался и забывал играть паиньку.

— Ты бы знал, как мне похуй, — фыркнул Александр беззлобно. — Будьте добры, мяту-мелиссу в чайнике на седьмой номер и две кружки, — а это уже кинул бармену, который в ответ лениво кивнул и принялся за готовку.

Ник поморщил нос, уловив тонкий намек: вот тебе успокаивающие травки, любимый, не нервничай. Но вслух ничего не сказал, иначе они могли бы начать без Родиона, с телесных наказаний. Смирился, снова ткнувшись Александру в шею, и тот позволял ему это, ожидая заказ. Клуб был маленький и не нуждался в штате официантов, гости сами в состоянии забрать заказ с барной стойки, тем более что для многих пар сервилизм — отдельный фетиш. Сейчас же Ника это бесило, он бы с удовольствием устроился с любимым на диване, пока кто-то другой бегает с посудой, но эти мысли были не от хорошего сабмиссива. Хороший сабмиссив сам бы усадил своего Верхнего и обслуживал каждый его каприз. Но Ник наелся работой официанта и, как только смог выйти на хороший заработок татуировщиком, решил, что никогда больше тарелки носить не будет, тем более что и Саша на этом не настаивал.

Александр предпочитал делать все сам, таская Ника за поводок как украшение. Сам взял чайник и чашки, сам отнес за подходящий столик — в углу, с большим диваном и который при желании можно закрыть от остального зала плотной шторой. Свет под потолком был приглушен, и атмосфера создавалась интимная, несмотря на позднее утро. В зале играла тихая музыка из тех, что ни о чем ни для чего, просто чтобы наполняла пространство, прогоняя неловкость. Александр не стал настаивать на том, чтобы Ник сидел на полу, между ними такое было только в рамках игры или на публике, а так как публики сейчас не было, то и выделываться было не перед кем. Прошли времена, когда Александру необходимо было доказывать свою власть, дрессируя Ника на правильные обращения и поведение, теперь же эта игра им обоим не доставляла. Многое поменялось.

— Все нормально? — осторожно спросил Александр, словно почувствовав настроение Ника. Он взял его за руку и мягко притянул в объятия, сам разлил чай по чашкам и одну вручил Нику, подталкивая в дно, чтобы пил и не ерничал.

— Да все прекрасно, — фыркнул Ник, и не подумав смягчить тон. Он сделал глоток, и горячая вода обожгла язык. Он поджал губы, пробуя ощущение на вкус и пытаясь решить про себя, ожог горячим чаем считается за селфхарм, который так строго ему запрещен, или же если Саша сам вручил ему чашку, то это другое?

— Не остри, отвечай на вопрос, — строго приказал тот, натягивая поводок, без лишних слов демонстрируя нижнему, кто тут главный. Ник кашлянул и снова глотнул горячий чай. Жжение и столь любимая им боль чуть прочистила мозги, и он наконец смог сказать.

— Я боюсь. Переживаю, что ничего не выйдет. И боюсь, как Вы отреагируете, — выдал он в несколько приемов. Знал, что эта истерика тут не уместна. Знал, что они уже сто раз все обсудили и давать заднюю поздно. Александр снял комнату, Родион уже едет, и Ник дал добро на весь этот фарс. Но Александр сам требовал отвечать на вопрос, пусть теперь сам и расхлебывает весь бардак в его голове.

— Может, расскажешь, что такого особенного вы запланировали? — спросил он, притягивая Ника еще ближе, почти усаживая к себе на колени. Тот более чем красноречиво посмотрел на него в ответ. — Что? Ты сказал не лезть в ваши дела, ведь ты в мои не лезешь — это справедливо. Думаю, моя ошибка была в том, что я слишком на тебя давил и не хотел отвечать взаимностью. Ты не моя вещь, — стал разъяснять он, и с каждым словом у Ника все выше поднимались брови. Чтобы ненароком не перебить Александра он решил пить свой горячий чай, сжигая нёбо.

— Я именно что Ваша вещь, Хозяин. И не надо мне никакой взаимности. Идти на экшен с другим — не мое желание; мне интересно, но не критично, это Вам надо «разнообразие», — на несколько тонов ниже стал говорить Ник, и одному Богу известно, как в нынешнем состоянии ему удалось не перейти на крик и неуважительное «ты». — Вы мой Хозяин, значит, хозяйничайте. Не надо мне никакого равноправия, мне нужно принадлежать Вам постоянно, — закончил он уже совсем хрипом. Горло стиснуло, когда он понял, что стройная иллюзия в его голове не имеет ничего общего с реальностью.

— Вот как… — неопределенно хмыкнул Александр, переваривая услышанное. Ника он так и не отпустил, даже, напротив, сжал крепче, будто боялся, что тот сбежит. — То есть ты хочешь попробовать с другим, но тебе надо, чтобы я тебя заставил, правильно понимаю? — выдал он наконец, и с такой стороны Ник на это ни разу не смотрел. Он так и подвис с кружкой у губ. — Тогда буду наблюдать и все контролировать, сам выбирать тех, к кому ты пойдешь, и определять твои табу на сессию. Никаких больше самостоятельных переписок с Верхними — меня и так это бесило, а теперь тем более. Но не жди, что я приму те же условия в свою сторону, — с воодушевлением стал перечислять он, а Нику от переизбытка чувств оставалось только кивать, именно этого он и хотел.

— Мне так будет гораздо спокойнее, — сказал он, отставляя пустую чашку, чтобы удобнее расположиться в руках Александра. — Можно поцеловать Вас, Хозяин? — спросил Ник, краснея от стыда. Хорошо, что в полумраке Александр не видел оттенок его лица.

— Конечно можно, мелочь, — разрешил он, издевательски подставляя щеку.

— Ну-ну, какие щенячьи нежности… — саркастично протянул только что подошедший Родион. Ник тут же отпрянул, чувствуя себя застуканным за чем-то неприличным. Тот факт, что они все находились в БДСМ-клубе и далеко не безгрешны, как-то стерся у него из памяти.

Родион как всегда был в своем репертуаре: не примечательный кэжуал, который венчали тяжелые, на массивной подошве, высокие сапоги со шнуровкой — настоящие, без читерской молнии сбоку, как обычно делают для нормальных людей. Для ненормальных, с целым гаремом нижних-футфетишистов, это сам по себе прекрасный девайс, которым можно довести нижнего до истерики, заставив перешнуровывать несколько раз на дню. Стрижка под ноль и круглые очки с цветными линзами прекрасно дополняли образ прирожденного позера. Родион любил себя, и это сквозило в каждом его жесте и взгляде. Он протянул руку, здороваясь с Александром, и начисто проигнорировал приветствие Ника, по привычке считая нижнего таким себе приложением к Верхнему, недостойным внимания.

Он опустился на другую сторону дивана, бросил сумку с принесенными девайсами рядом и наконец снял очки, со стуком опуская их на стол. Линзы блеснули в тусклом свете желтым. Ник напряженно сглотнул, нервно нащупывая руку Александра. Рядом с Родионом он чувствовал себя дурно, он эту сволочь на дух не переваривал и готов был терпеть его насмешливый взгляд только в экшене, где это уместно. Проблема заключалась в том, что Родион не входил в роль и не выходил из роли, он по жизни был сукой с позицией, что ему все должны. Ник сжег не одну сотню нервных клеток в переписке с ним и не мог ответить себе на вопрос, как Александр, с его-то принципиальностью, терпит такое обращение. Хотя, возможно, с Верхними Родион общался хоть немного уважительнее. Нижние же были просто грязью под его ногами — и именно это хотел ощутить на себе Ник. Но только на один вечер, от большего у него наверняка случится передоз.

— Как жизнь? — спросил Родион, пытаясь завести непринужденный диалог. Будто специально достал из кармана телефон и, сверкая логотипом откушенного яблока на задней панели, что-то быстро в нем натыкал.

— Все нормально, — протянул Ник, с завистью наблюдая за тем, как небрежно Родион бросил на стол свой гаджет, прямо рядом с очками. Его собственный хоть и был сенсорным, но самым дешевым и за два года безнадежно устарел. Ничего, когда-нибудь он накопит себе на новый, такой же пафосный.

— Почему оно у тебя разговаривает? — удивился Родион, обращаясь к Саше, так искренне, словно Ник и не был человеком вовсе, а чем-то вроде тумбочки, которую зачем-то снабдили динамиками.

— Потому что он у меня — не «оно». Прояви уважение, — поучительно ответил Александр, и Ник самодовольно улыбнулся. Александр никогда не позволит кому-то другому унижать своего нижнего, он воспринимал такое как покушение на собственную личность.

— Тю… — протянул Родион, отмахиваясь от него, как от мухи. «Уважение» и «нижние» были для него понятиями несовместимыми. — Детка, принеси мне менюшку с бара, — бросил он в сторону, но Ник все равно понял, что это ему. Уж точно не Александру, который и в молодые свои годы никак не тянул на «детку». Зато Ник как обычно в кофте с незамысловатым принтом и рваных джинсах, ещё и красил волосы как подросток-эмо.

Ник хотел бы возмутиться, что не нанимался ему официантом, но Саша выпустил поводок из рук и кивнул в сторону, а уж его, даже не высказанного вслух, приказа он никак не мог ослушаться. Скрипя зубами, Ник направился к бару. Обернувшись, он увидел, что Родион с Александром о чем-то разговаривают, но в полголоса, и из другого конца помещения их было не слышно. Ну и пусть. Ник, не дурак, понял, что его отослали не просто так, поэтому не торопился возвращаться. Задержался у барной стойки, разглядывая граффити под потолком, мысленно досчитал до десяти и только тогда подобрал заламинированный лист со списком блюд и ценами. За стол он шел вдвое медленнее, чем обычно, и все равно при его приближении тихий диалог между Верхними прервался.

«Тебя только за смертью посылать, — проворчал Родион с притворным раздражением. — Мне карбонару и американо, на номер… — с этими словами он рассеянно покрутил запястьем с клубным браслетом, чтобы найти на нем нужную цифру, — восемь. Все, иди и без еды не возвращайся», — кинул он, даже не взглянув на меню. Ник тихо фыркнул, лишь чудом сдержавшись, чтобы не закатить глаза. Могли бы и прямо сказать, чтобы он погулял где-нибудь, не мешая им разговаривать. Но Родион тот еще позер, да и просить не в его привычках. Он скорее станет гонять нижнего между столиком и баром до посинения. Ник грешным делом подумал, что лучше бы они вышли покурить вместе. Александр конечно обещал Нику бросить и при нем делал вид, что сигареты в прошлом, но запах от его куртки да и горький воздух в машине невозможно было скрыть. А Родион, не стесняясь никого, уже парил электронкой прямо в зале.

— Карбонару и американо на восемь, и помедленнее, — бросил Ник бармену, угрюмо привалившись к стойке.

— Вы хотели сказать «побыстрее»? — переспросили его, отставляя начищенный до блеска стакан в сторону, чтобы вбить заказ в компьютер.

— Я хотел сказать то, что сказал. Не торопитесь, — повторил он, все больше закипая. Отвечать с таким гонором не стоило, Александр же собирался вывести своего нижнего в свет, чтобы, в том числе, показать, как хорошо он воспитан. Но Ника раздражала необходимость торчать у бара, пока эти двое шушукаются между собой. Но и бегать между столом и баром по надуманным поручениям, пока они не закончат, он не собирался, много чести.

Бармен равнодушно пожал плечами и отправился на кухню, а Ник, отстраненно побарабанив пальцами по стойке, все же решил устроиться за столиком неподалеку. У него был шанс выдохнуть и настроиться на будущий экшен с Родионом. Это было нелегко. Протест внутри него так и кипел, а учитывая, что ему обещали тотальное подавление и подчинение, в нынешнем своем состоянии он был совсем не готов идти во взаимодействие. Да и вообще не готов. Ему это было не надо, переживет он без всякого «разнообразия», будь оно три раза клято. Он и сказал Саше, что хочет в экшен с другим, из мести, в надежде, что его заденет и он откажется от идеи свободных отношений. Не отказался. И даже мило ворковал с будущим насильником Ника. Бесит.

Ник стал теребить поводок в руках, лишь бы не царапаться. Причинить себе боль хотелось зверски, но за несколько минут до экшена это однозначно очень глупо. Да, делать больно ему будет не Саша, но, в сущности, какая разница? Если завязать Нику глаза, он, может, и не заметит подмены. Особенно если флагелляция, то вообще не угадаешь, кто держит кнут. Но Ник сам себе придумал, что порку примет только от Саши, сам же для экшена с Родионом выбрал практики, подразумевающие близкий контакт. Но секс и поцелуи безжалостно отправил в табу, так что вроде как и не измена. Так, посвязывается с другим и побудет ковриком для ног — такое у них специфическое дружеское общение. Хотя Ник вовсе не был уверен, что Александр был бы против его секса с Родионом, он бы с удовольствием на это посмотрел.

От этой мысли Ника затошнило, он приложил ладонь ко рту и напряженно сглотнул. Нет, все самообман, он не сможет, не справится. Сейчас бы ему очень помог чай с мятой, но тот остался в чайнике на столе, за который ему было сказано не возвращаться без порции еды для Родиона. А бармен, видимо, близко к сердцу принял просьбу Ника не торопиться. Прошло никак не меньше двадцати минут, прежде чем на стойке появилась сначала аппетитного вида паста, а затем еще минут пять для американо. Ник не стал бегать дважды, много чести. Родион не переломится поесть заветренное, тем более что перед ним не нужно было выслуживаться за чаевые. Он не его Верхний, даже на этот вечер не его. Просто девайс на ножках, которым воспользуется Александр — он сам это обещал.

Ник с самым скорбным на свете видом сгреб посуду и направился к столу. Вечно бегать от этой экзекуции он не мог, прятаться и скандалить было поздно. Александр все равно пойдет на лево, он яснее некуда высказался об этом много-много раз. И Ник надеялся хотя бы сделать ему больно в ответ. Выбрал очевидно глупый способ, чем сам загнал себя в ловушку, но что уж теперь. Саша — его любимый мужчина, всегда им был и останется, несмотря ни на какие бури в их отношениях. И Ник сделает все, чтобы удержать его рядом с собой, даже если тому взбредет в голову подложить его под другого. Даже такого ублюдка, как Родион. Тот при появлении Ника снова проворчал что-то по поводу смерти, за которой его стоит посылать.

— Подушку себе взял и сел на пол, — бросил он, беря в руку вилку. Ник обернулся к Александру, ища поддержки, но тот лишь коротко кивнул, без слов приказывая во всем слушаться Родиона. — И на Хозяина своего перестал коситься, бесишь. Ты сегодня в моем пользовании, у Александра спасения не жди, он просто зритель. На него сегодня больше не смотришь, это понятно? — добавил он словно между прочим, и Ник как стоял, так и обмер. Александр просто зритель, а Родион творит с ним что хочет — худший из кошмаров во плоти.

— Как скажете… — начал он, чтобы не начинать этот тяжелый день с наказания. Должен был еще добавить обращение, но он просто физически не мог назвать Родиона Хозяином, у него язык не поворачивался.

— Господин. Все эти игры в питомцев и хозяев — не мой фетиш, — великодушно объяснил Родион, набивая полный рот лапши. Ник выплюнул сухое «Как скажете, Господин», чуть не дрожа от возмущения. Все его существо противилось идее признавать в Родионе своего Верхнего. — Что стоим? Ясно сказано было принести подушку и сесть на пол, — напомнил он со сталью в голосе. И как только Ник дернулся в сторону, добавил: — Да все уже, поезд ушел, раньше надо было слушаться. Теперь обойдешься без подушки. — Ник, пожав плечами, опустился на пол. Коленями на жестком паркете для него будет даже приятнее. — А нет, встань. Саш, расскажешь о достоинствах своей игрушки? — сказал он специально только тогда, когда Ник уже успел извозить джинсы в пыли на полу.

— Ну начнем с того, что он красивый, — начал Александр с усмешкой, и Ник, только стиснув желваки чтобы не высказать Родиону сразу все, что он о нем думает, сразу расслабился. Голос Хозяина стал для него той ниточкой, которая помогала ему сохранять равновесие.

— На вкус и цвет, — парировал Родион, не отрываясь от еды. Ника затрясло, и он опустил голову, больше всего на свете ему сейчас хотелось посмотреть на Александра и увидеть что-нибудь кроме выражения отвращения на лице его новоиспеченного Господина. Словно ему в распоряжение отдали не прекрасного нижнего, на которого истекал слюной весь клуб, а мешок дерьма.

— Ну тогда выносливый, — поправился Александр чуть более напряженно. Ник чувствовал, что и его уже весь этот цирк подбешивал.

— Этот-то? Одна кожа да кости, ни мышц, ни жира — куда там бить? Ему щелбан дай — пополам согнется, — усмехнулся Родион, качая головой. А Ник не понимал, что он в это время чувствовал: с одной стороны, он был бы бесконечно счастлив, откажись Родион от взаимодействия с ним, но с другой, унижения на почве внешности из его уст били прямо в цель.

— Ты не прав, он только выглядит тощим, на самом деле там плотный корсет мышц. Он пешком километры проходит и по крышам без страховки лазает — но телосложение астеническое, ничего не поделаешь, — хмыкнул Александр без капли смущения. Ник самодовольно улыбнулся, огромным усилием оставив голову опущенной.

— Да правда, что ли? Ну-ка покрутись, я посмотрю, — продолжил издеваться Родион, махнув пальцем в воздухе. Ник послушно потоптался на месте и даже поднял руки, чтобы показать бока. — Оделся, блять, в какой-то мешок, нихера непонятно, — выругался он, как только Ник остановился. Тот лишь равнодушно пожал плечами и потянулся снимать кофту — намеки он прекрасно понимал. — Собираешься показать свою задницу всему кафе? Тут люди вообще-то едят, — фыркнул Родион, демонстративно наматывая новую порцию спагетти на вилку, и гадкая улыбка выдала его с потрохами. Он над Ником просто издевался, даже не скрывая этого.

— Хорошо, не буду, Господин. Никак нельзя, чтобы мое тело испортило Вам аппетит, — вставил Ник, перебарщивая с сарказмом. Александр рядом кашлянул, не сдержав смеха, и это придало Нику уверенности на борьбу. Родион может играть с ним сколько угодно, но это будет игра не в одни ворота.

— И что, не хочешь показать мне свои хваленые мышцы? — протянул Родион с притворной досадой. Ник улыбнулся немного безумной, отчаянной улыбкой и помотал головой. Нет, он не хочет. Кафе так кафе, люди едят и все такое. Не важно, что эти «люди» состояли из одного единственного Родиона, да и посетители этого славного заведения порою вытворяли тут что похуже невинного стриптиза. — Раздевайся! — бросил он, добавив стали в голос. Но раззадоренный первой победой Ник уже не готов был уступать.

— Не буду, — ответил он упрямо, и в этот момент больше всего жалел о том, что не может посмотреть на Александра, оценить его реакцию.

— Хорошо, — слишком быстро согласился Родион, что Нику показалось крайне подозрительным. — В экшен одетым пойдешь, — добавил он спустя короткую паузу, и Ник с тяжелым вздохом снова взялся за полы кофты, потянув ее вверх. Они договаривались на трамплинг в обуви, и Нику были совсем не нужны следы от ботинок на новых вещах. — Я сказал, не надо раздеваться, что не понятного? Не хочешь раздеваться — не надо, — еще более вкрадчиво протянул Родион, и Ник прекрасно все понял. Он не мог переиграть Родиона на поле взаимных подколок, но чувствовал его настрой: от Ника хотели добиться унижений, просьб и даже мольбы раздеться, чтобы ублажить взор Господина.

— Да я разденусь, мне не сложно, — буркнул Ник, решив не превращаться в тряпку раньше времени. Родион еще успеет опустить его ниже плинтуса, помогать ему в этом было ни к чему.

— А я сказал, не надо. Ты мало того, что тощий, так еще и глупый. Все приходится по два раза повторять, достал, — вскипел Родион, и вот теперь Нику стало совсем не до смеха.

Господин не уловил игривый настрой нижнего и не стал пытаться переспорить его в честной борьбе. У Господина на руках были все козыри, коими он не преминул воспользоваться — на то он и Господин, он задает тон взаимодействию. И Ник, который облажался по всем фронтам своим неуместным упрямством, был рад только тому, что Александр пока молчал и не вмешивался. Не стал его защищать, да и Бог с ним, главное, что не стал ругаться и угрожать наказанием за недостойное поведение. Пока на лестнице авторитета родной Хозяин стоял для Ника гораздо выше Родиона. Да и боялся он Александра, если честно, как никого другого. Наказания от Александра — это то, что лучше никогда не получать.

— Забери это и принеси мне воды, — совсем ровным тоном сказал Родион, когда Ник пережил первую волну ужаса.

Тот послушно сгреб тарелку с остатками пасты и пустую кружку из-под американо, пулей отнес все на бар и попросил воды, теперь уже конечно с формулировкой «побыстрее». Ему жизненно необходимо было исправиться, вырулить на ровную колею и вернуть их взаимодействию если не доброжелательный, то хотя бы нейтральный тон. Когда Александр становился таким злым, Ник уже знал, что делать и как спасать ситуацию, а если косячил сильно и надежды на прощение не было, хотя бы мог предположить, чем обернется для него наказание, чего самого худшего стоит ожидать и к чему приготовиться. Но то был его Саша, которого за годы вместе он изучил вдоль и поперек. А сейчас он разозлил Родиона, непредсказуемую сволочь, с которого станется и по табу пройтись. Это же Родион, иного от него и ожидать не следует.

— Я сказал в бутылке, идиот, нахера мне твой стакан? — наорали на Ника, как только он вернулся, дрожа от ужаса.

— Честное слово, Господин, я не помню ничего про бутылку. Простите, я заменю, — пролепетал он, хотя сейчас больше всего хотелось высказать Родиону несколько «ласковых». Его выходки Ника в конец достали… даже не так, он его заебал, отымел в мозг без смазки и продолжал вытрахивать из него разум, и конца-края этому психологическому насилию не было. Еще и Александр молчал, будто бы его все устраивало.

— Ну уж нет, с первого раза надо было делать нормально. Сумку в зубы и пойдем, — бросил Родион, все же беря в руки стакан и поднимаясь с места. Ник чуть подвис, решая, насколько буквально стоит понимать приказ «сумку в зубы», с этого ублюдка станется заложить и прямой смысл. А Родион уже наматывал на руку его поводок, окончательно обозначая главенство. Ник теперь целиком в его лапах, и Александр ему не поможет. Никто не поможет. — Бери сумку, детка, и пойдем, не испытывай мое терпение, — совсем ласково, даже пугающе прошептал Родион, притянув совсем близко к себе. Ник задохнулся от отвращения.

Он чувствовал, как ломается. И самое страшное — перед его глазами замелькали картинки из колонии, бесчисленный вихрь сцен изнасилований с разными людьми, имен которых он даже не знал. Они так же считали своим долгом выебать Нику еще и мозг, внушить, что он достоин только такого обращения и ничего хорошего его в жизни не ждет. В местах не столь отдаленных Ника опускали ниже плинтуса, срывая агрессию на вертухаев, и теперь от Родиона он чувствовал то же самое. От Саши он не чувствовал и близко ничего такого. Как бы любимого ни доставали на работе, домой он возвращался почти нормальным и находил в Нике твердую опору — но не грушу для битья.

Ника всегда садировали с любовью: его не пороли, а буквально ритмично имели кнутом. Именно поэтому он наотрез отказывался разделять Тему и секс; рядом с Сашей в боли было слишком много нежности и страсти, а в сексе — доминирования и жестокости. Краски смешивались, дополняя друг друга. С Родионом же было чистой воды насилие, дистиллированное, не разбавленное ничем, кроме, разве что, унижений. И Ник под его напором сгибался, теряя индивидуальность, растворяясь в его ненависти. Ему нужно было, просто жизненно необходимо хотя бы одним глазком посмотреть на Александра, чтобы удостовериться, что все идет по плану, он пристально следит и остановит, если все зайдет слишком далеко. Но тот шел за спиной, а Родион слишком крепко держал поводок.

— Иришка, милая, мне принесут посылку минут через двадцать. Примешь? — вдруг опомнился Родион, уже поднимаясь по лестнице на второй этаж. Скучающая в наушниках хостес тут же встрепенулась.

— Я тебе не «Иришка» и не «милая». Я хозная, имей совесть, — фыркнула она, выпрямляясь на стуле и выпячивая вперед грудь в глубоком декольте. Ник же, воспользовавшись тем, что на него никто не обращает внимания, быстро глянул на Александра, но того больше занимала перепалка Родиона с хостес, на своего нижнего он даже не взглянул.

— Ну так примешь или нет? — переспросил Родион, в который раз отмахнувшись от каких-то там воззваний к его совести. Которой в нем не было, уж Ник-то это чувствовал. — Я буду темачить вот эту сладкую детку, при всем желании не смогу разорваться, — чуть более просяще добавил Родион, слегка дернув Ника за поводок. Тот поморщился, но возмущаться не стал. Не в его положении было возмущаться.

— А можно посмотреть? — спросила она с огнем в глазах, и Ник сглотнул, медленно, не веря в такой наглый вопрос, помотав головой. Он был не готов первый свой опыт выносить на публику, а особенно экшен с Родионом, в котором по нему обещали топтаться ногами, вот уж нет, лучше он скажет стоп-слово и закончит все, так и не начав, чем позволит этой наглой девице совать нос в личное.

— Нет, — в самый подходящий момент вмешался Александр. Ник рефлекторно повернул к нему голову, но Родион отреагировал быстро, подхватив за волосы и направляя его взгляд в пол.

— Видишь, говорят, нельзя. Так примешь посылку или нет? Там не тяжелая, один пакет с тряпками, — снова спросил Родион и, видно, получив какой-то ответ в виде жеста, резко толкнул Ника вверх по лестнице.

Поводок все еще был натянут до предела заставляя Ника сгибаться в три погибели. Из своего положения он видел только ступеньки и пол второго этажа, и это тоже отдавалось флешбеками конвоя в колонии, разве что руки были не заломлены за спину, а до боли стискивали ручку сумки с девайсами. Родион резко распахнул дверь третьей комнаты и втащил его внутрь, наконец отпуская поводок и разрешая разогнуться. Ник в панике вцепился в свой ошейник, задышал часто, даже не думая оглянуться по сторонам, чтобы минимально сориентироваться, лишь проследил за своим новым Господином до небольшого стола в углу, где он оставил стакан с водой, да проверил, что Александр зашел следом, устраиваясь на диване напротив — значит, будет рядом и обязательно скажет свое грозное «нет», если все выйдет из-под контроля.

Поняв, что любимый Хозяин рядом, Ник наконец смог расслабиться, перестать сжимать ошейник, как талисман, поставить сумку на пол и даже по привычке начать раздеваться. Он вошел в измененное состояние еще на лестнице, и теперь просто плыл по течению, без колебаний отдавая свое тело и жизнь в руки Верхнего. Не важно, что сегодня это был Родион, а не Саша, любимый все равно наблюдает за происходящим и не даст в обиду. Да и Ник не ребенок, он сам общался с Родионом, расписывая свои пожелания, сам согласился на веревки и трамплинг, сам же разрешил ему психологическое насилие с неоднозначной просьбой быть помягче — нечего теперь давать заднюю.

— Да чего тебя все тянет снять передо мной штаны? — возмутился Родион, подбирая брошенную Ником сумку, чтобы достать из нее большое металлическое кольцо и веревки. — Секс в табу, даже не надейся. Я мальчиков в жопу не имею, — хохотнул он, сооружая удобную точку подвеса и подтягиваясь на ней, чтобы проверить крепление.

— Только в рот? — буркнул Ник, не выдержав которого уже за этот вечер издевательства. Он быстро подтянул джинсы и застегнул ширинку. Идти в экшен одетым жутко не хотелось, но Родион, видно, решил строго придерживаться всех данных ему обещаний.

— Сюда подошел, — бросил он с раздражением, и Ника пробрало холодным потом. Таким же тоном Александр звал его к себе, чтобы отвесить оплеуху и заломать в позу, в которой пропишет ему тридцать ударов тростью за хамство. Все-таки в чем-то со своим другом он был очень похож.

— Простите, Господин, — пискнул Ник, подчиняясь.

Родион не обратил никакого внимания на его униженный лепет. Рывком расправил подвернувшийся под руку моток веревки; узелки на ее концах угрожающе стукнули об пол. Ник вздрогнул, малодушно зажмурившись. Александр раз пиздил (иного слова и не подобрать, никакое нежное «бил» с этим жестоким действом и рядом не стоит) его кистенем из джута — и это обернулось для него жуткими синяками по всему телу. И сейчас при одном намеке на повторение стало дурно, к горлу подкатили слезы. Ник за свою жизнь успел много чего повидать и мало чего боялся, но этот эпизод прочно врезался в память.

Но Родион не собирался бить его веревкой, только строго приказал опуститься на колени, спиной к нему. Еле живой от страха Ник наконец стал слушаться, выполняя все беспрекословно. И когда Родион накинул петлю ему на шею, даже не дернулся. Асфиксия с чужими было в строгом табу с подачи Александра, и тот ни за что не позволит прикончить своего драгоценного нижнего какому-то самодовольному ублюдку. Если уж Ник Александра в конец достанет, тот предпочтет придушить его собственными руками. И Родион это тоже прекрасно понимал, поэтому, попугав его немного и поняв, что такие фокусы с ним не пройдут, тоже опустился на пол и принялся медленно, очень вдумчиво и жестоко делать грудную обвязку.

Как-то первый и последний раз Александр заматывал Ника в стрейч-пленку. Проба оказалась неудачной, они оба не поняли прикола и быстро перешли к более привычным удушью и порезам, но из этого опыта Ник вынес правило вдыхать как можно глубже, когда бондажат грудь — это он и попытался сделать, но Родион с садистской усмешкой резко дернул джут, чуть не снимая кожу и заставляя Ника надсадно выдохнуть и сдаться. Обвязка получилась тугая, даже слишком. Ник тщетно попытался совладать с паникой, пока Родион деловито закреплял узлы, но получалось это у него из рук вон плохо. Джут колко впивался в ткань кофты, не оставляя ни сантиметра свободы. Каждая попытка вдоха оборачивалась лишь болью и новым оборотом паники.

— Асфиксия в табу, — просипел Ник из последних сил. Его всего уже колотило от страха, а больше всего его возмущало безучастие Александра. Его нижнего тут убивают, а он и в ус не дует.

— А это и не асфиксия, киса, — противно протянул Родион, поглаживая его по дрожащим плечам, будто пытаясь успокоить. Но чужие прикосновения Ника только больше нервировали, все его существо сосредоточилось на том, чтобы найти себе возможность нормально набрать воздуха в грудь.

— Я не могу дышать! — пискнул Ник сквозь ком в горле. Над его табу со смехом надругались, и Александр это проглотил. Не вмешивался, даже когда его нижний буквально молил о помощи. Таким жалким, как сейчас, Ник давно себя не чувствовал.

— Ну ты же как-то болтаешь со мной, детка, значит, сдыхать не торопишься, — еще больше развеселился Родион, перемещая кулак ему под грудину, в область желудка, второй рукой медленно, позволяя прочувствовать ощущения, надавил. — А вот теперь ты действительно не можешь дышать, улавливаешь разницу? — вкрадчиво поинтересовался он горячим шепотом на ухо. Ник быстро закивал, и его тут же отпустили, ласково погладив по животу — единственному месту где надувалось при каждом вдохе.

Ник почувствовал себя пойманным в сеть. Веревки давили, вынуждая дышать животом и неминуемо успокаиваться, теряя какую-либо агрессию, становлясь пассивным и даже подавленным. Вторая веревка стянула ему руки за спиной — жестко, до боли, и наконец позволила расслабиться, отдавшись ощущениям. Он буквально расплылся в объятиях Родиона, который стал ласково ощупывать болевые точки. Ласково — потому что и близко не так резко и сильно, как Александр, больше поглаживая, чем доводя до исступления ощущениями на грани терпимого. Нику этого было мало, но и Господин не спешил доставить ему удовольствие, только подкормить болью, чтобы помочь расслабиться и принять свою участь.

Дальше были ноги, в несколько туров с сильным натягом ему стянули сначала бедра посередине и ближе к коленям, затем голени, и последним аккордом стала жесткая фиксация лодыжек. Ник оказался абсолютно беспомощным, спелененным по рукам и ногам, которые теперь мог разве что сгибать, но это ему мало что давало. Ник не смог, да и не хотел оказать сопротивление, когда его опрокинули на спину и очень осторожно, даже можно сказать, ласково надавили коленом на живот. Вторую ногу Родион оставил на полу и давил не всем весом, проверяя реакции Ника, а тот уже настолько расплылся под ним, что и не думал уворачиваться, только жалобно скулил, не столько от боли, сколько от переизбытка эмоций.

«На корточки встал, — вдруг скомандовал Родион, переворачивая его на бок и помогая подняться на ноги. Ник никак мог его ослушаться, встал на носки, отрывая колени от пола. — Ага, прекрасно, так и стой», — злорадно добавил он, вытягивая связанный руки Ника в высокую дыбу. Сначала позволил чуть ли не выпрямиться, а затем стал медленно опускать, скрючивая Ника в три погибели. Колени уперлись в живот, что в сочетании с плотной грудной обязкой затруднило дыхание ещё сильнее, руки заломило в неудобной позе, а держать голову ровно и вовсе стало невозможно. Ник тихо заскулил, слушая, как ботинки Родиона простучали в другой конец комнаты. Руки и ноги отдавались тупой мышечной болью, очень глубокой, тягучей, совсем не той поверхностной и резкой, которую обожал Ник. С каждой секундой становилось все хуже, а Родион вовсе не торопился возврашаться, он наблюдал за его страданиями издалека.

Затем он неспеша подошел, сел перед Ником, посмотрел прямо в глаза жадно, голодно, будто высасывая из него все страдания, чтобы напитаться ими. Пока Ник барахтался в полуподвесе, тщетно пытаясь найти удобное положение, в котором не будут так сильно затекать мышцы, ну или хотя бы, если лучшего исхода не предвидится, в котором он сможет нормально дышать, не уплывая в предобморочное состояние. Каждый вдох в этот момент был пыткой, задачей посложнее любых квадратных уравнений, за изучение которых Ник взялся совсем недавно. Причем эту задачу приходилось раз за разом решать заново, все функции быстро ослабевающего тела направив только на то, чтобы дышать. Грудью, животом, да хоть жабрами — не важно.

Родион же с маниакальной улыбкой наблюдал за его агонией, и не думая вмешиваться. Он ждал какого-то определенного момента, знака свыше, чтобы продолжить, и Ник, решив, что от него хотят слез, честно пытался заплакать, но не мог. Слезы не шли, как бы он ни старался, было слишком сложно вдохнуть, каждый глоток воздуха был драгоценным, чтобы тратить его на всхлипы. Ник закусил губу, отвернувшись; Родион без лишних слов хлопнул его по щеке, вынуждая вернуться и смотреть в глаза. Он держал стакан с водой в руках, показательно отпил из него, облизав губы, затем хмыкнул своим мыслям и поднялся. Спины Ника совсем рядом с шеей коснулось что-то холодное.

— Прольешь воду — я вытру пол тобой, — ровным тоном пообещал Родион. Он этим Ника не пугал, просто сообщал факт.

Стоять сразу же стало в разы сложнее. Осознав, что на него водрузили стакан, Ник сосредоточил все свое внимание на том, чтобы держаться ровнее и не шататься. Учитывая, что от каждого вдоха грудная клетка ходила ходуном, задача стала практически невыполнимой. Но он честно старался, перспектива собирать своей одеждой грязную воду с пола его совсем не привлекала. Поэтому Ник стал дышать осторожнее: мелко, но часто, чего отчаянно не хватало для того, чтобы сохранять самообладание. Треклятый стакан угрожающе раскачивался, руки и ноги затекали до полного отсутствия чувствительности, а нехватка кислорода действовало на мозг, вызывая тошноту. В какой-то момент Нику показалось, что как только его развяжут, он тут же оставит свой завтрак на полу. Или сдохнет. А скорее, сначала проблюется, а потом уже сдохнет.

— Не прольет, — вдруг, впервые с начала экшена, подал голос Александр. Ник, услышав своего любимого Хозяина, закусил губы и мелко задрожал. Стакан при этом угрожающе качнулся, но, к счастью, не упал. — Говорю же, выносливый. Скорее он у тебя сознание потеряет, чем опрокинет стакан, — не без лишней гордости заявил он, и Ник, вот уже чуть не умирая, вдруг почувствовал второе дыхание. Он все может, он сильный. Александр говорил это вовсе не для Родиона, а персонально для него, чтоб перестал паниковать и позориться и наконец взял себя в руки, поверил в себя и утер нос новоиспеченному Господину, выдержав много больше, чем планировалось.

— Человеком без сознания тоже можно вытирать пол, — резонно заметил Родион, и Ник нервно сглотнул, представив себе эту картину. Этот ублюдок, наверняка, даже не заметит разницы. — Но ничто не мешает ускорить процесс, — сказал он, злорадно усмехнувшись. Ботинки снова простучали в сторону. — Помнишь, я рассказывал тебе, как довести мазохиста одним зажимом? — риторически спросил он, шурша чем-то в сумке.

— Пожалуйста, не надо, — заныл Ник тихим полусвистом, но на него никто и внимания не обратил. Родион уже забрался ему под кофту и ощупывал руки, выбирая подходящее место. — Зажимы… в ограничениях, — из последних сил выдохнул он, когда прищепка оказалась у него на плече.

— Ты что-нибудь слышишь? — картинно удивился Родион, поглаживая место вокруг защипленной кожи.

— Нет. Стоп-слова не было, — спокойно, не включаясь в этот фарс, ответил Александр. Родион хотел лишний раз показать, что мнение Ника никого тут не интересует, низвести его до безмолвного тела, над которым он будет издеваться столько, сколько захочет. И Хозяин, не желая ломать его игру, все равно осторожно, в зашифрованном виде, напомнил Нику о том, что у него всегда есть стоп-слово и именно его следует сказать, чтобы его наконец услышали.

У Ника периодически возникало желание ляпнуть «желтый», а то и вовсе остановить сессию, но одновременно хотелось дойти до конца. С одной стороны, боль в мышцах стала уже практически невыносимой, к тому же, она не давала привыкнуть к себе, постоянно меняясь, раскрываясь в новых, более глубоких красках. С другой, Александр в него верил, он недвусмысленно сообщил, что ставит на его выдержку, и это было самым весомым аргументом к тому, чтобы продолжать. Будь эта сессия строго наедине, только он и Родион, Ник бы уже бился в панике и останавливал издевательства над собой любым доступным способом. Но сейчас у него был смысл — доставить удовольствие Александру — и ради него он был готов на все и даже больше.

Родион Нику никто, но Александр был той путеводной звездой, на которую можно было ориентироваться, чтобы не терять самообладание. Даже когда руки Родиона полезли под кофту, откровенно облапывая, метя царапанами и щипками скрюченный торс с явным намерением довести до ручки и сбить дыхание, вторгнуть в панику и, в конце концов, опрокинуть стакан. Родион не давал ему выбора быть сильным и сохранить чистую одежду или сдаться и получить заслуженное наказание, что было бы в духе Александра; он вёл его четкой протоптанной дорожке к неминуемому позору. Ник не смог сопротивляться вечно, ресурсы тела конечны. Моральные — тоже. Но он держался из последних сил на чистом упрямстве. Держался, хотя все тело уже тряслось в муке, и стакан не стоял ровно, угрожающе раскачиваясь из стороны в сторону, только чудом не падая.

Держался ровно до того момента, пока Родион не снял прищепку, тут же растирая больное место. Ник закричал, мгновенно сбив дыхание, и снова вдохнуть уже не смог без предательского надсадного кашля. Стакан на спине подпрыгнул и окатил его водой, едва не свалившись на пол, разлетевшись на осколки, но был вовремя подхвачен Родионом прямо в воздухе. «Ай-яй», — картинно цокнул он, отступая на шаг, чтобы как следует разглядеть, как Ник, дрожа и не переставая кашлять, отплевывался от воды. Кофта мгновенно промокла, противно прилипнув к телу, а отяжелевшие пряди упали на лоб, но это меньшее из того, что его волновало. Родион ушел куда-то, совсем не торопясь его снимать, и вдруг, как только надежда на спасение сразу после опрокинутого стакана не оправдала себя, у Ника в голове всего на одну, но пугающую до седины, секунду промелькнула шальная, абсолютно безумная мысль о том, что его так оставят навсегда, что это никогда не закончится и он так и сдохнет в веревках, его тело истлеет и скелет останется экзотическим украшением клубного интерьера.

У Ника защемило в груди, сердце сбилось с привычного ритма и затрепетало мелко и очень тревожно. На секунду ему даже показалось, что вот он — инфаркт, конечная остановка, но в следующую секунду, когда веревка, поднимающая его за руки, стала распускаться, позволив ему завалиться на бок и расправить затекшие конечности… Он понял, что то был не ад. То были совсем цветочки, а вот теперь — реально ад. Сейчас агония, усиливающаяся от каждого лишнего движения, оттого, что кровь стала поступать в затекшие конечности, колкой волной растекаясь по всему телу. У Ника даже сил заорать не было, зато в голове словно сорвали последний анкер, на котором держалось самообладание, и слезы полились рекой. Родиона же это ни капли не волновало, он опрокинул Ника на живот и стал безжалостно дергать за веревки, периодически подпинывая в бока, чтобы протащить его по всему полу, собирая воду.

Ощущений для истощенного Ника было слишком, буквально через край, и он непременно бы сказал стоп-слово в тот момент, если бы вообще был в силах что-либо говорить. Ник мог только орать, срывая голос, выгибаться дугой во впивающихся до синяков веревках, дрожа в мокрой, грязной, липкой одежде, ловя пинки тяжелой подошвой по ребрам. Орать, рыдать, скулить, а затем и просто тихо всхлипывать, стиснув зубы, пока Родион буквально упивался властью: протащил его как половую тряпку по всей комнате, периодически переворачивая, чтобы вода равномерно пропитывала одежду, хохотал и избивал утяжеленным носком ботинок, а под конец и вовсе наступил сверху, и тщательно, с упорством, которому позавидовала бы любая уборщица, стал вытирать об него ноги. А Ник лежал и не мог даже пошевелиться, измученное тело ослабело, стало ватным и совсем мертвым, глаза закрылись — вот теперь точно конечная остановка. Даже едкие комментарии, которые отпускал Родион, до него уже не доходили.

И вот когда Ник окончательно смирился со своей судьбой, думая, что ниже уже падать некуда, со дна постучали: в лицо прилетела капля — густой, тягучий, злой плевок прямо на щеку. Ник рванулся, вскипев от возмущения, но добился лишь того, что веревки снова больно резанули кожу — из своего кокона у него не было ни шанса вырваться, и он снова зарыдал, горько, сотрясаясь всем телом. Слюна стекала по лицу прямо на губы, и теперь Ник еще и чувствовал его вкус, гадкий, до тошноты. Ник закашлялся, пытаясь избавиться, выплюнуть гадость, но так, кажется, только больше наглотался, оказался испачканным даже изнутри. Если раньше он чувствовал себя половой тряпкой, то теперь гораздо хуже. Он чувствовал себя использованным презервативом, сотрясаясь от отвращения и к Родиону, но больше к самому себе.

— Хватит! — донесся до него злой окрик Александра. Даже Родион в ответ замер, опустив подошву на лицо Ника. — Заканчивай, ему хватит, — добавил Александр со звоном в голосе.

— Вижу, — сухо ответил Родион, но все же не отказал себе в удовольствии провести носком по губам Ника, смазывая слюну, свою и нижнего вперемешку. — Хороший мальчик, потрясные реакции, — ворковал он, наклонившись, чтобы распутать веревки, освобождая сначала обессилевшие руки, потом ноги.

— Салфетки есть? — спросил Александр, в мгновенье оказываясь рядом. И Ник, еще недавно думавший, что как только его освободят, кинется на своего мучителя, со скулежом, будто побитый щенок, ткнулся в руки своего родного Верхнего, отползая от Родиона как можно дальше.

— Ага, в сумке влажные салфетки. Раздевай его и обтирай начисто, я сейчас ему свежую одежду принесу, — по-деловому быстро проговорил Родион, распутывая последний узел.

Все это Ник слышал, и даже чувствовал, как его с любовью вытряхивают из липких тряпок, но отказывался воспринимать. Все доходило до него словно через густой кисель, мозг отказывал ему в функционировании, уйдя в глубокую перегрузку. И от него, понимая это, многого не требовали. Александр даже, не сильно нежничая, за волосы поднял его голову, чтобы было удобнее тыкать в нос и щеки еще одной липкой тряпкой с запахом алоэ. Тело растеклось по полу, с которого Ника вскоре подняли, а ему хватило сил лишь на то, чтобы вцепиться дрожащими пальцами в рубашку Верхнего и трястись в его руках, голый, униженный, забитый, убитый. Александр закутал его в плед и позволил отдохнуть, крепко прижимая к себе. Ласково поглаживая по плечам и нашептывая всякую успокаивающую чушь — и когда первая волна адреналина пошла на спад, оставив из ощущений только ноющие мышцы, Ника пробрало на смех. Дикий, истерический хохот сотрясал все его тело, и он запрокидывал голову, безумно гогоча, захлебываясь эндорфинами.

Ник барахтался в немотивированной эйфории, даже не задумываясь над тем, насколько это нормально. Его мазало во все стороны, совсем как в старые-добрые, от первых инъекций героина: тело стало легким, как пушинка, ушла боль, пропал страх, остался только безумный хохот, волны счастья, странные образы, звуки, даже горький привкус во рту от никотиновой слюны Родиона стал необычайно ярким и приятным. Ника тащило в эндорфиновый приход, и только руки Александра, крепко перехватив поперек плеч и под коленями, не давали его телу, подобно мыслям, растечься по всей комнате, как вода. Так же, как плохо ему было всего несколько минут назад, так же хорошо ему было сейчас — настоящая награда. Он был умничкой — это сто раз повторил ему Александр, пока укачивал в своих объятиях — и теперь заслужил растечься, разлететься беспокойными мушками по комнате и собраться обратно только через один черт знает сколько времени в бесформенный свинцово-тяжелый комок.

— Как ты себя чувствуешь? — тихо спросил Александр, каким-то седьмым чувством поняв, что Ник начал приходить в себя.

— М-м-м, — только и смог протянуть тот в ответ, хотя уже все понимал и очень старался сообщить, что у него все просто прекрасно.

— Ладно, ничего не говори, вижу, — хмыкнул Александр, вытряхивая его из пледа и тут же набрасывая на его плечи рубашку, новую, непривычно мягкую. — Давай оденемся и спустимся вниз, тебе нужно попить и съесть что-нибудь, — поучительно причитал он, самостоятельно застегивая на все еще плохо соображающем Нике все пуговицы и втискивая его в брюки.

Брюки! Ник даже икнул от неожиданности, нащупывая на себе черные брюки из мягкого вельвета. В кои-то веки не джинсы и не спортивки, а самые настоящие брюки. Может, не очень строгие, не из тех, в каких прямо сейчас на свадьбу, но теплые и очень удобные. У Ника за всю жизнь, может, никогда и не было брюк, если, конечно, не считать таковым кусок арестантской робы. И черная же рубашка из мягкой плотной ткани без единого рисунка, только с рядом мелких, отливающих серебром, пуговиц. Он поежился, готовясь записать себя во в конец поехавшие крышей, когда Александр наконец объяснил: «Подгон Родиона. Сказал, что брал тебя чистым и вернуть должен таким же. Размер у меня спросил, когда еще в кафе сидели. Тебе нормально?» Ник в ответ смог только кивнуть. Ему сейчас все было нормально, даже если бы Александр закутал его в тот же плед и прямо так отнес в машину.

Но его заботливо одели во все новое вплоть до носков. Тот факт, что Александр возится с его стопами, лишь на секунду показался Нику неправильным, но он чувствовал себя в тот момент таким уставшим, что решил забить на все приличия и отдаться в руки Верхнего, что бы он с ним ни делал. Сам Ник был не способен ни на что, даже сидеть самостоятельно, то и дело кренясь в сторону. Александр не стал и пытаться заставить его идти своими ногами, сразу подхватил на руки и в мгновение ока перенес в кафе (а может, Ник за пару минут в его объятиях успел задремать и пропустил все надсадное кряхнетие немолодого мужчины, пытающегося осторожно спустить по лестнице своего совсем не невесомого любовника). И все-таки Ник почувствовал под собой холодную кожу дивана и пополз на ощупь, туда, откуда сильнее всего тянуло кальяном, впрочем, не переставая держать и Сашу за руку.

— Привет, — хмыкнул Родион, выпуская в сторону облачко дыма. Ник устроил голову у него на коленях, совсем не задумываясь над тем, что в этот момент чувствует Саша. Ему просто жизненно необходим был афтеркэир от обоих Верхних, особенно того, кто причинил столько боли. — Так, ты мне обещал, что пограничка у твоей детки скомпенсирована, — напрягся Родион, когда Ник, не получив от него никакой реакции, подполз еще ближе и обнял поперек торса.

— Она скомпенсирована, — уверенно ответил Александр, подсаживаясь ближе и отбирая у друга мундштук. — Он пьет все свои таблетки и ходит к психотерапевту, — пояснил он, с каждым слогом выдыхая густой сладкий дым. Ник между этими двумя курящими чувствовал себя как ежик в тумане.

— И чего оно ко мне тогда липнет? — пожаловался Родион, брезгливо убирая руку Ника со своего живота, а после даже несколько грубо сталкивая его со своих колен.

— Ну знаешь, нижнему после экшена нужны обнимашки, — с сарказмом разжевал Александр, опять прикладываясь к кальяну.

— Терпеть не могу, — буркнул Родион, несколькими тычками прогоняя Ника обратно в объятия его Верхнего. — Твой нижний — ты его и кэрь, — уверенно заявил он, закидывая ногу на ногу и даже отворачиваясь в сторону.

— Тогда ты принеси нам воды и что-нибудь белковое из вегетарианского меню, — хохотнул Александр, ласково прижимая Ника к себе. Того, на контрасте, вовсе не расстроила холодность Родиона; про себя он решил, что иного и не следовало ожидать, это же Родион.

— И этот туда же? Девчонки через одну подсели на модное веганство: мясо не ем, яйца и молоко тоже, а после экшена, видимо, ложусь сразу в гроб, — фыркнул он, закатывая глаза.

— Так ведь пост, — тихо пояснил Ник, смотря куда угодно, только не на Родиона. На дворе был конец ноября, самое начало Рождественского поста, и ничего удивительного в том, что все вокруг стали вегетарианцами. Может, девушки Родиона тоже верующие, кто их знает, уж высокомерный Господин вряд ли интересуется такими мелочами.

— Пост?! — расхохотался Родион, подавившись очередной затяжкой. — У тебя пост? — повторил он, не переставая смеяться, и Ник смутился, сам не зная почему. — Мы с тобой такое вытворяли, а у тебя пост, серьезно? Ты в курсе, что посты — это не только про еду, но и всякую чушь вроде нравственного очищения, смирения и так далее? Сексом трахаться в пост нельзя вообще-то, — стал поучать он, совсем развеселившись.

— Тебе-то наверняка лучше знать, — зло плюнул Ник, и не подумав затормозить неуважительное «ты». Ещё всякие знатоки, которые и библии ни разу в руках не держали, не учили его вере.

— Ну-ка тихо, — осадил его Александр, предупреждающе сжав плечо. — Извинись, и давайте закроем тему, — дипломатично предложил он, но Ник не готов был извиняться, уж точно не перед Родионом. У него внутри все горело от возмущения. По какому праву этот выскочка поучает его в вопросах, о которых не имеет ни малейшего понятия?

— Я хочу уйти, — буркнул он, чувствуя, что ещё минута рядом с Родионом, и без скандала точно не обойдется, он обязательно опозорит Александра своим поведением и получит наказание за это. — Я очень прошу, пойдем, — добавил он с нажимом — и то только потому, что они были в клубе и он не мог демонстративно уйти без своего Верхнего.

— На вечеринку не останетесь? — подколол Родион, подчеркнуто игнорируя обиженный вид Ника.

— Ну вот специально же провоцируешь. Зачем? — проворчал в пустоту Александр, поднимаясь из-за стола. Он сразу взял Ника за поводок и потянул к выходу, и не думая слушать ответ друга.

Клуб уже наполнялся людьми, в воздухе висел дым от кальянов, а из-за столиков вокруг слышались смешки и разговоры — начиналось все самое интересное, но Ника раздражала социальная жизнь вокруг. Его тянуло к выходу, в машину и домой, и Александр это прекрасно понимал, поэтому не пытался образумить своего нижнего; притормозил только для того, чтобы расплатиться, да проследил, чтобы Ник в горячке не забыл обуться и как следует застегнуть куртку. И от его заботы злость Ника понемногу затухала, снова накатила слабость, ненависть из активной и воинственной стала совсем беспомощной, плаксивой и просто противной, Нику от самого себя стало мерзко. И Александр прекрасно чувствовал это, раскрывая перед ним не переднюю, а заднюю дверь автомобиля и забираясь следом.

— В подлокотнике вода. Возьми, выпей, тебе надо, — даже не приказал, а попросил он, и Ник выполнил, устраиваясь в его объятиях. Печка с подогревом сидений только начала работать, и в выстуженном салоне ему больше всего на свете хотелось прижаться к Саше.

— Я ненавижу его, — признался Ник, прикладываясь к ледяной бутылке, горло обожгло холодом. — Да по какому праву он… этот бессовестный, неверующий, просто гадкий человек поучает меня, как мне соблюдать пост? Да он живое воплощение гордыни! — возмущался он, пока Александр просто молчал, позволяя ему выговориться. — Нет запрета на секс в пост! И БДСМ — не грех. А в десятой заповеди вообще говорится: «не возжелай раба ближнего твоего»!

— Так, давай ты не будешь в очередной раз пилить меня по этому поводу. Я тебе уже все сказал, тема закрыта, — сорвался Александр, мгновенно отреагировав на очередное цитирование заповедей.

— Я не по поводу тебя. Я к тому, что я — твой раб, а Родион меня возжелал, значит, сам не без греха и не смеет указывать, как мне жить! — не унимался Ник, заливая волну гнева новой порцией ледяной воды.

— Поверь, он не хотел тебя обидеть, он просто человек такой… сложный. Успокойся, не надо истерик. Как там? «Не суди да не судим будешь». Ты тоже далеко не святой, — ласково уговорил его Александр, расстегивая куртку, чтобы прижать еще ближе, к горячей коже под рубашкой. Так он и качал его, заставляя пить воду и спокойно дышать.

— Мой грех — чревоугодие, наверное. В разных формах, — тихо проговорил Ник спустя долгую паузу. — А твой… наверное, гнев, что-то вроде того, — еще осторожнее шепнул он, посмотрев Александру прямо в глаза.

— Да, но я работаю над этим. Нахожу выходы агрессии в приемлемой форме, — согласился он, коротко поморщившись. Словно в противовес выводам о своей агрессивности он положил голову Ника себе на грудь и ласково пригладил все еще влажные после экшена волосы, а затем и вовсе поцеловал в лоб.

— Да, но Родион-то над своей гордыней не работает! Для него нижние — что грязь, не дай бог обняться и доброе слово сказать — не по-царски, — фыркнул Ник, крепче сжимая руку Александра. Только сейчас он понял, что ненависть к Родиону была по большей части вызвана его нежеланием дать заботу после экшена, будто бы он Ником брезговал, даже выйдя из роли.

— Ты ничего о нем не знаешь, — отрезал Александр, кладя руку на его шею, поверх ошейника. Ник потянулся к нему, сладко задрожав от предвкушения, но от него лишь отстегнули поводок, тут же складывая его в компактную спираль. — Тебе понравилось сегодняшнее? — спросил он, имея в виду конечно же экшен.

— Наверное, да… В процессе было очень хуево, я несколько раз был на грани стопа, думал, умру, но потом, когда он меня развязал, вот эта боль, отвращение, а потом твой голос и руки… Я после будто героиновый приход словил, — с ужасом признался Ник, но Александр, который по всем канонам должен был очень резко отреагировать на упоминание наркотика, лишь тихо засмеялся и снова поцеловал его, на этот раз в щеку.

— Это эндорфиновый спейс. Вот это «думал, что умру», а потом резкое «я выжил» выкидывает в кровь кучу гормонов, отсюда же эйфория. Все нормально, это не нарушение трезвости, можешь у своих в НА спросить, — терпеливо объяснил он, а Ник в ответ только кивнул. Он это прекрасно понимал. Он же не бежал после каждого оргазма обнулять свой лимит трезвости, вот и сейчас не собирался, и не важно, что оргазм сегодня он словил такой мощный и совсем не традиционным способом.

— Мне все равно надо позвонить спонсору и по возможности посетить группу. И еще ты можешь закинуть меня в храм? Рядом с домом есть, я обычно там бываю, — задумчиво рассуждал Ник, пытаясь найти в себе силы на все дела. Ваня не поймет, если его подопечный в очередной раз пропустит группу из-за БДСМ-развлечений. Их с Александром отношения не должны заменять терапию.

— Спонсору звони, но об остальном забудь, ты сегодня лежишь, отдыхаешь и хорошо питаешься, нам дропы не нужны. Родион и так перегнул палку, ты сейчас на подъеме, но после будет сильный спад, и лучше тебе встретить его в спокойной обстановке, — приказал Александр, выходя из машины, чтобы пересесть за руль. Ника он все так же оставил на заднем сидении, только пристегнул и подал подушку, мол, лежи и ни о чем не думай, тебе сейчас напрягаться вредно. И Ник, в целом, был с этим согласен.

— В храм на пять минут, очень надо, пожалуйста, Хозяин! — попросил он. — Со мной зайдите, если надо, только пустите. Потом домой спать, честное слово. На группу не пойду, потом служением восполню, — стал упрашивать он, пока Александр, пожевав губами, думал о том, можно ли отпустить своего мальчика или стоит проявить жесткость и запретить какие-либо прогулки на эти выходные.

— Да, зайду с тобой. Пять минут и домой, — наконец согласился он, и Ник просиял, бесконечно повторяя благодарности.

Они ехали медленно, Александр старался вести осторожно, позволяя Нику расслабиться и поспать, но тому сон не шел. Подложив под голову маленькую подушку, он пялился в стекло, на серые улицы, грязь и лужи, а затем и крупные хлопья снега, который, впрочем, быстро таял, только коснувшись земли. Он думал, вдруг зацепившись за злое «тема закрыта» от Александра, хотя они так толком и не обсудили, что будет с ними дальше. Они лишь условились попробовать в первый раз с Родионом, да Александр уже стал оказывать знаки внимания другим нижним, приглашая к себе на сессию. А после сегодняшнего Ник вдруг понял, что еще ничего не решено, что он представлял себе все совсем иначе, чем получилось на самом деле. Он-то надеялся, что сохранит образ праведника рядом со своим кобелем Верхним, а после такого мощного спейса не мог отделаться от мысли, что хочет еще.

— Мне понравилось с другим, — шепнул он, надеясь, что Александр и не услышит его за звуками радио, но тот мгновенно дернулся, делая тише, и переспросил с интересом. Нику пришлось повторить громче: — Родион делал все правильно, мне очень понравилось. Но только потому что ты был рядом и следил, даже немного участвовал. Я бы хотел повторить, но только не в ближайшее время и так, чтобы ты договорился о сценарии, а я ничего не знал… Хочу почувствовать себя вещью, — совсем тихо, сам себе ужасаясь, договорил Ник.

— Да, я уже понял. Повторим. Не с Родионом — эта сука перебьется, будет знать как обижать моего мальчика, — с юмором, чтобы сгладить напряжение, ответил Александр, подмигивая Нику в зеркало заднего вида. Тот улыбнулся в ответ.

— И ты бери на сессии кого хочешь, у меня не спрашивай. Только не в тайне, я хочу знать, кто это, а в идеале наблюдать, что ты с ним делаешь. Я могу девайсы подавать или еще как-то участвовать. Это будут разовые встречи, никаких постоянных сессионных партнеров и тем более отношений. Иначе не смогу, буду злиться, скандалить, ревновать, и либо ты от меня устанешь, либо я уйду, — продолжил Ник, тараторя быстро, лишь бы его не перебили и позволили объяснить свою позицию. Лишь бы Александр не принял все в штыки, как попытку Ника командовать снизу. Разрешить ему встречи на стороне уже было для него большим шагом.

— Секс можно? — лишь деловито поинтересовался Александр, невесело усмехнувшись. Ник и сам понимал, как это выглядит: будто их роли разом перевернулись, и теперь не Ник отпрашивается у Хозяина погулять с друзьями, а совсем наоборот.

— Да, — выдал Ник, лишь секунду поломавшись. — Но только в презервативе. Если схватишь какую-нибудь гадость, я хочу знать, что это от меня, — хмыкнул Ник, прикрыв глаза.

Прелюбодеяние было ему искренне противно, но он чувствовал, что Александр так или иначе пойдет налево, и лучше бы он делал это открыто. Ник считал, что отношения разрушаются не в момент измены, а от ее последствий — от обиды и недоверия, и если сразу лишить себя иллюзий верности партнера, то дальше будет только спокойнее, без никому не нужных сцен ревности и попыток исправить взрослого человека, который уже все для себя решил. Не дело рабу указывать своему Хозяину, как жить. Пусть темачит со всеми подряд, пусть хоть весь клуб по очереди перетрахает, лишь бы на глазах у Ника, а не где-нибудь в темных углах в вечной лжи, лишь бы не сближался ни с кем на почве романтики тайных встреч и всегда помнил, где его настоящая любовь, способная простить и принять все. Ника он принял в нечеловеческом обличьи после тюрьмы и до сих принимал, слишком принципиального и скандального. И Ник его примет, порою агрессивного, порою слишком заботливого, а порою бессовестного кобеля. А кто не без греха?