Губы Алтына с силой вытягивают из горла Джей-Джея стоны. Джей-Джей горит, плавится, цепляется за спину, за плечи. Кончиками пальцев по щекам, надбровным дугам, колючим вискам, в жёсткие волосы. Джей-Джея окутывает запах ладана. Длинные рога круто изгибаются и тянутся вверх, шершавые на ощупь.

Звук будильника уводит за собой прежде, чем он успевает посмотреть.

Под снегом в крови гораздо легче.

Он наконец перестаёт лажать на льду и больше не боится смотреть на Алтына.

Правда, появилась другая проблема — ограничения сняты, теперь он откровенно, жадно пялится. На жёстко сведённые брови. Звенящие сухожилия на предплечьях. Твёрдые мышцы под тонкой лайкрой. Они перекатываются как клубки змей, Алтын сам как змея. Или дракон. «Интересно, в степях водятся драконы?» Какого черта ему впёрся этот казах? У Джей-Джея нет и не было проблем с людьми. Но он больше никого не видит.

Он знает программу Алтына наизусть. Сам не раз прокатывал её, когда оставался один на льду. Сейчас будет тройной аксель. Алтын отрывается от льда и штопором вкручивается в воздух. В самой высокой точке прыжка фигура рассыпается на чёрные фрагменты, на лёд падают мелкие тлеющие угли и пепел.

Мгновение, и Алтын уверенно скользит, выводя кораблик.

Нужно будет спросить Дока, что он ему впарил.

В раздевалке все обсуждают предстоящий день рождения Аманды, как будто это что-то очень важное. Джей-Джею всё равно, он говорит, что, конечно, пойдёт, просто чтобы от него отвалили.

Алтын собирается первым, он уже нажимает на ручку двери, когда Джей-Джей окликает:

— Алтын!

Алтын останавливается в дверном проёме, поворачивает голову. Из его глаз, прямо в сердце, входит раскаленная спица и остается там.

— Мы идём обедать, присоединяйся.

— Нет.

Выходит, прикрыв за собой дверь.

***

Перед глазами всё красное. Острые запахи кружат голову, опьяняют.

Алтын требовательно проталкивает язык в рот, держит руками за затылок, не давая отстраниться. Наваливается, заставляя лечь на спину, прижимает к полу. Джей-Джей отвечает, всем телом подаётся навстречу, просит больше. Он изучает ладонями гибкое тело, мышцы под кожей двигаются, толкаются, меняя форму, прорезаются неровными шипами. Под пальцами слипаются перья, тёплые, влажные от крови. Во рту металлический привкус. Джей-Джей смотрит в глаза Алтына, наполненные чёрным огнём. Острые лепестки пламени тянутся к вискам, лижут лицо. Алтын напевает так уже надоевшую песню.

Видение растворяется под знакомую мелодию.

Джей-Джей не идёт в церковь. Ему больше не нужна помощь Бога. Он и сам прекрасно справится со всем этим дерьмом. Деньги не проблема, после того как Джей-Джей закрыл свой накопительный счёт. Можно выбрать колледж поскромнее.

Его немного беспокоят галлюцинации — Док сказал, что от белого такого не бывает. Но Джей-Джей не хочет усложнять. Он справится с этим тоже.

Сегодня Джей-Джей торопится, выходит из раздевалки раньше всех.

Он стоит на улице у входа, ждёт, сунув руки в карманы.

— Алтын.

Алтын останавливается. Щека и шея покрыты трещинами с неровными краями, из которых вырываются тонкие языки пламени.

— Хочу тебя проводить.

— Не нужно.

Но Джей-Джей уже идёт рядом с ним. Кожа на лице Алтына нормальная. Смуглая, но тёмной не выглядит, у Джей-Джея темнее. Манит прикоснуться, узнать лучше, попробовать на вкус.

— Ты идёшь к Аманде завтра?

— Да.

Джей-Джей даже останавливается от неожиданности. Он не знает, что его удивляет больше: то, что Алтын идёт на вечеринку, или слово «да» из этих губ. Даже в своих снах он ни разу не слышал «да».

Земля будто качнулась, приходится расставить руки, чтобы удержать равновесие.

Джей-Джей стряхивает оцепенение.

Алтын не замедляет шаг, так что приходится догонять его бегом.

— Не думал, что ты пойдёшь.

Алтын не отвечает.

— У тебя теперь хорошо получаются прыжки, мне нравится твой стиль, — Джей-Джей готов говорить что угодно, чтобы заполнить тишину. Срывающимся голосом болтает о своих планах на жизнь и карьеру, о катке, ребятах, о том, что не смотрел ни одного нового фильма за несколько месяцев. Он серьёзно? Как это могло когда-то казаться важным? Джей-Джей хочет расхохотаться, запрокинув голову. Что вообще может быть интересным, кроме этих губ, когда они произносят «да»?

Алтын молча идёт вперёд. Он слышит вообще?

Джей-Джей хочет пробиться к нему, под эту скорлупу. Найти трещину, проникнуть туда и прилипнуть к живому телу.

Алтын останавливается у серой двери маленького одноэтажного сооружения, втиснутого между двумя кирпичными многоквартирными домами и разворачивается к Джей-Джею. Очень близко. Он внимательно смотрит в лицо Джей-Джея снизу вверх, а Джей-Джей продолжает рассказ о подруге друга тренера Бенжина, в попытке продлить мгновение ещё хоть немного.

Ладонь Алтына поднимается и ложится на шею Джей-Джея, поперёк словесного фонтана. Кожу палит огнём, Джей-Джей давится паузой. Раскаленные пальцы ведут вверх, сжимают нижнюю челюсть и очень легко, самыми кончиками, обжигают губы.

— Бека.

— Что? — шепчет Джей-Джей в подушечки пальцев.

— Моё имя Отабек. Бека.

— О-та-бек, — имя жёстко пружинит на языке.

— До завтра, Жан-Жак.

Алтын убирает руку и заходит внутрь. Не стучит, не открывает ключом. Просто входит и захлопывает за собой дверь. А Джей-Джей стоит, как в тумане, схватившись за горло, и кажется, что кожа всё горит. Он не может даже дойти до дома и дрочит в первой же тихой подворотне, опираясь лбом о бетонную стену и выстанывая в неё имя. Джей-Джей не останавливается, когда его окликает незнакомый голос.

— Эй, ты что тут делаешь?!

Джей-Джей слышит приближающиеся шаги, но продолжает, пока сильная рука грубо не хватает его за куртку.

В серую стену плещется белое.

Джей-Джей выворачивается из рук бритого мужика, кричащего про извращенцев, и быстро идёт прочь, не разбирая дороги, на ходу поправляя одежду.

***

Жан-Жак касается ребристой поверхности изогнутых рогов, сжимает плечи, покрытые гладкой чёрной шерстью.

Лицо Отабека испещрено мелкими символами.

Раздвоенный язык обжигает губы. Горячее тело прижимается к груди, проникает в Жан-Жака через кожу, наполняя его пламенем. Жан-Жак так долго желал и теперь он с жадностью принимает исцеляющее безумие. Теперь они одно. Отабек в каждой клетке его тела. Голос Отабека зовёт в голове:

— Пойдём.

Жан-Жак делает шаг к распахнувшейся двери.

Утро освещает комнату, объявляя новый день.

Вечеринка в самом разгаре. Джей-Джей держит стакан, прикидываясь, что пьёт, и ищет единственную фигуру в мешанине пьяных зомби.

Раньше он с восторгом упал бы в эту пульсирующую кашу. Король Джей-Джей, весельчак, заводила, душа компании. Как он мог хотеть всего этого?

Эти клоуны крепко пожимают ему руки, смеются над его шутками и помнят его имя. Они улыбаются друг другу, заводят полезные знакомства, зарабатывают баллы популярности. Эти баллы они потратят на будущую карьеру, секс и алкоголь, которым будут заливать глаза, чтобы не видеть свою никчемность.

Джей-Джей такой же. Джей-Джей лучший в этом. Это то, в чём он неплохо поднаторел.

Кто знает больше людей, чем Джей-Джей?

Смотрите: каждый готов расцеловать его в дёсны, куда бы он ни завалился, размахивая руками. Он знает всех по имени, ржёт над тупыми шутками и жмёт руки крепче всех. Его накачают пивом задаром, сделают с ним сэлфи, а затем отсосут ему в туалете.

Ведь это король Джей-Джей! Рок-звезда фигурного катания! Достояние страны!

Он натягивает улыбочку, когда этого ждут, успевает всё и везде и иногда обращается за помощью к Доку. Доку, который помогает забыть про грузовик отчаяния. Грузовик, который размазывает Джей-Джея тонким слоем арахисовой пасты по льду. Льду, который принесёт ему успех мирового масштаба, прежде чем переломать половину костей.

Джей-Джей хорошенько обмажется этим успехом, чтобы никто не догадался, что на самом деле он не справляется. Что он просто убогое говно.

Талантливый фигурист, достояние страны, крутит либелы и прыгает квады, боясь остановиться, ведь тогда придется посмотреть в лицо беззубой бессмыслице, поглощающей его жизнь.

Джей-Джей вертит эти мысли в голове, продираясь через людей, ищет, ищет того, кто ему нужен.

Отабек стоит у стены. По его лицу, шее и рукам бежит, появляясь и исчезая, глянцевая чешуя, как у крупной рептилии. Отабек поднимает желтые, разрезанные горизонтальным зрачком глаза прямо на него, вычленяя из толпы.

Золотой мальчик оказывается фальшивкой, как олимпийская медаль: стоит чуть поддеть ногтем, как под блестящей фольгой показывается ничтожество, готовое встать на колени, ползти на животе и есть с рук неизвестного фигуриста из неизвестной страны, только бы тот смотрел.

Джей-Джей замирает, не может придумать ни слова, пока Отабек идёт к нему, кроме жалкого «привет».

— Пойдём.

Музыка перекрывает голос, но Джей-Джей слышит его прямо у себя в голове.

Отабек, не оборачиваясь, направляется к лестнице, на второй этаж. Джей-Джей идёт за ним.

Отабек целенаправленно проходит по коридору, толкает каждую дверь. Спальня: закрыто, за дверью возня. Ванная. Там тоже кто-то уединился. Гардеробная. Джей-Джей заходит следом за Отабеком.

Их окружают полки с туфлями и коробками, вереница безвольно свисающей одежды плотно заполняет оставшееся пространство мягкими складками и текстильными запахами.

Отабек стоит напротив, отрезанный линией света, пробивающейся сквозь щель в двери. Глаза блестят, выделяясь на темном силуэте лица. Два холодных огня, выжигающих лишнее, напускную шелуху, выворачивая Жана-Жак вот так, болью наружу, выволакивая все скелеты на поверхность, не давая возможности спрятать правду. Но Жан-Жаку и не нужно прятать. Наконец-то он может просто быть.

Всего лишь яркая линия на полу возводит стену света между системой, сгибающей Жан-Жака в приятную для общества форму, и другой реальностью, обещающей покой. Портал, наполненный танцующими пылинками.

Жан-Жак медленно протягивает руку вперёд, проникая на другую сторону. Подносит кончики пальцев к лицу, останавливает в миллиметре.

— Можно?

— Да. Теперь всегда можно, Жан-Жак.

Кожа горячая, неровная, мягкий пушок на скулах резко контрастирует с щетиной на висках, прикосновение превращает иллюзию в настоящее.

Отабек делает шаг, пересекая неосязаемую преграду. Они утопают в рядах рубашек и пальто. Вешалки с одеждой валятся на пол. Отабек притягивает Жан-Жака к себе.

Отабек прижимается носом к носу, ведёт от кончика к переносице и обратно. Он очень близко, его дыхание дразнит, щекочет кожу.

Жан-Жак закрывает глаза, губы сами раскрываются, чтобы выпустить хриплый стон и принять поцелуй.

Отабек целует сразу глубоко, он слизывает стоны Жан-Жака, заманивает его язык к себе в рот, с облегчением стонет сам, как будто давно ждал и хотел.

Этот стон наполняет Жан-Жака: «Он хочет меня, Бек тоже хочет».

Колени подгибаются, Жан-Жак сползает по стене, роняя свисающие тяжёлые тряпки, съезжая вниз, в пропасть. Бек спускается вместе с ним, усаживаясь сверху и обнимая бёдра Жан-Жака своими. Он облизывает шею Жан-Жака, нетерпеливо цепляет зубами. Жан-Жак запрокидывает голову, открывается сильнее, просит ещё. Жан-Жак абсолютно пьян, потому что это зубы Бека. Потому что это руки Бека торопливо расстёгивают пряжку и грубо вытаскивают ремень Жан-Жака из джинсов.

— Нравится?

Зубы зло прихватывают мочку уха, язык скользит по ушной раковине, превращая ответ Жан-Жака в судорожный стон.

Холодный ремень обвивает шею, Бек застёгивает его, как поводок.

— Нравится? Или нет? — Бек просовывает два пальца под получившийся ошейник и властно тянет на себя.

Да, ему нравится. Нравится Бек, нравится всё. Он хочет всего. Жан-Жак не помнит, как оформить эти чувства в слова. Он прижимается мокрым лбом к шее Бека.

— Laisse-moi le porter toujours.

Бек предплечьем отталкивает Жан-Жака, заглядывает в глаза:

— На английском, Жан-Жак.

Жан-Жак собирает слова по буквам.

— Позволь мне. Носить его всегда, — Жан-Жак надеется, что хоть и с акцентом, но сказал именно это.

Бек целует в губы, расстёгивает его джинсы и стягивает широкую резинку вниз. Жан-Жак всхлипывает от прикосновения ладони.

Он хочет просить «быстрее» и «ещё», но не помнит английского. Беспомощно сжимает пальцами упавшую на пол одежду.

Бек внимательно смотрит на Жан-Жака, ускоряет движения, будто слышит невысказанное.

— Дыши, Жан-Жак.

Жан-Жак слушается. Каждый вздох даётся с усилием. Каждый выдох обжигает рот, наполняя пространство французскими словами.

Оргазм комкает, стирает размазанные мысли и выбрасывает на поверхность, к его Беку.

Бек обнимает Жан-Жака, кладёт его голову себе на плечо.

— Ты сжигаешь меня, — шепчет Жан-Жак в горячую шею. — ты мне снишься. Каждую ночь.

— Знаю. Больше не буду сниться.

Бек гладит Жан-Жака по голове, как ребёнка. Второй рукой оттягивает край своей футболки и вытирает ей Жан-Жака, себя и свою ладонь. Это смешит, Жан-Жак фыркает и отстраняется, чтобы заглянуть в глаза.

Он поднимает руки, гладит дрожащими пальцами лицо Бека, как давно хотел. Чуткая кожа на кончиках пальцев отзывается на каждую неровность. Жан-Жак смотрит в горящие угли глаз и проваливается в эти пропасти, как провалился в них Джей-Джей в последний день той, другой жизни.

***

Они уходят, ни на кого не глядя и не прощаясь.

Ночь пробирается промозглой прохладой под куртку. Машины сигналят, обдают душными волнами воздуха. Жан-Жак не помнит, как они оказываются в центре перекрёстка. Бек говорит, но Жан-Жаку кажется, что это лезвия разрезают его живот.

— Бек… Я теперь не смогу без тебя. Ты мой.

— Твои планы, твоя жизнь и твоё золото. Помнишь? Или нет? — голос Бека холодным скальпелем препарирует по живому.

— Ты тоже соревнуешься за золото. У тебя тоже есть шансы на победу.

Бек раздраженно кривит лицо. Как будто его злит, что приходится говорить вслух о таких мелочах.

— Мне не нужны победы, я не участвую в соревнованиях, — слова отсекают мясо кусок за куском.

— Но как же твоя программа? Тогда зачем ты здесь, на катке? — всё не то, Жан-Жак плевать хотел на лёд и на медали, и на остальное.

Бек смотрит устало и… разочарованно?

— Чего ты хочешь, Жан-Жак?

— Останься со мной, — вот он и сказал. Голос дрожит. — Разве ты сможешь без меня?

— Не могу остаться, — Бек расстёгивает пряжку на шее Жана, разворачивается, идёт прочь.

Ремень бессильно сваливается дохлой змеёй, а Жан-Жак смотрит на спину Бека в коридоре проносящихся мимо машин, пока тот не исчезает из вида.