В помещении было темно. Живительная влага стекала по каменной кладке стен, каплями падала с потолка и гулко разбивалась о голый пол. Единственным источником света служил сильно чадящий факел в дальнем углу подле железных дверей. Едва слышно позвякивали свисающие с потолка цепи, впиваясь ледяными браслетами в узкие кисти, кажется, бессознательного юноши. Пальцы его уже посинели и мелко подрагивали время от времени, но он того не замечал. Голова низко опустилась, и подбородок почти касался выделяющихся ключиц. В неверном свете дрожащего огня длинные волосы, скрывающие лицо, казались залитыми кровью, но даже в такой темноте сохранили жемчужный оттенок, хоть и спутались. Грудь молодого человека судорожно вздымалась и опускалась в хриплых вздохах. Несколько раз он вяло дёрнулся, силясь достать босыми ногами до пола, однако попытки провалились с треском. Зарокотала, скрипя и открываясь, железная дверь. Зашелестел длинный подол плаща. Пленник содрогнулся всем телом и с трудом приподнял голову. Сложно представить, что чей бы то ни было единственный взгляд мог выразить отчаяние, ужас и надежду разом. Пальцы вошедшего пробежались по руке заключённого, а на указательном сверкнуло аметистом кольцо. Это не было лаской — по крайней мере не в том её смысле, что принято считать. Вены на руке пленника были покрыты мелкими синяками и следами от уколов. Его можно было бы принять за заядлого наркомана, если бы не абсолютная ясность взгляда и отсутствие яростного желания получить новую дозу. Лицо его от челюсти с левой стороны, пересекая верхнюю губу, почти до самого внешнего уголка правого глаза уродовал шрам. Даже неопытному человеку было ясно, что это не травма. У него не было рваных краёв, а ровные крохотные точки вдоль него выдавали работу профессионала. Лишь безобразная чёрная сердцевина рубца настораживала, точно живая тьма дремала под бледной кожей юноши, вживлённая жестокой рукой.

           — Ты опечалил меня, любовь моя, — голос вошедшего звучал тоскливо и почти безутешно, пока он продолжал поглаживать свежие следы уколов. — Полагаю, ты и сам об этом догадываешься. За подобный деликт полагается наказание. Жестокое наказание.

           — Я уже вытерпел здесь несколько суток. Что тебе ещё надо от меня? — устало пробормотал юноша, с трудом разлепив пересохшие губы и тут же обведя их языком столь же иссушённым и едва ворочавшимся.

           — Думаешь, этого достаточно? — в интонации мучителя промелькнула скрытая угроза, точно гремучая змея тряхнула своим хвостом. — Ты посмел ослушаться меня, понадеялся, что я ничего не узнаю. Твоя вольность погубила нескольких моих подчинённых. Снова.

            Мученик ухмыльнулся, кинув вызывающий взгляд, полный презрения и ярости:

           — И я ничуть о том не жалею.

           — Это ненадолго, — парировал мужчина и негромко усмехнулся. — Око за око, помнишь? Мне нужно, чтобы ты возместил это лишение, несколько восстановил баланс.

            На мгновение в глазах у юноши потемнело, голова наполнилась образами из прошлого — полузабытыми, почти истлевшими, но полными радости, лёгкости и беспечности. Они жили в его сердце, питали силами, а теперь причиняли нестерпимую боль. Пленник дёрнулся в цепях, замотал головой, затем вскинул взгляд на своего палача. Вся дерзость, что держала его голову гордо поднятой, обратилась в ужас и раскаяние.

           — Нет, нет, ты не посмеешь, — забормотал он, опуская голову под тяжким грузом горького понимания. Он прекрасно знал, что посмеет. Более того, насладится шоу в полной мере, будет в восторге, как ребёнок от цирка. — Нет, умоляю тебя.

           — Умоляешь? Сильно в том сомневаюсь, милый.

           — Я не буду этого делать, — юноша сжал свои онемевшие пальцы, а через мгновение вскинулся в цепях, оглушив свою камеру гортанным криком. Шрам на его лице словно бы ожил, зашевелился, точно ядовитая змея. Тонкие чёрные полоски расползлись под кожей, напоминая собой паутину, протягивая свои щупальца к глазам и губам извивающегося альбиноса.

           Мучитель смотрел на это с прохладной улыбкой и интересом, ловя каждый болезненный стон и крик, впитывая его с жадностью и истинным наслаждением извращённого ценителя.

           — О нет, любовь моя. Ты будешь. Ещё как будешь, — почти нежно прошептал он, когда пленник закончил метаться и кричать, а шрам его вернулся к прежнему виду. Он подцепил его подбородок кончиками пальцев, притягивая к себе, и запечатал бледные сухие губы поцелуем. Тот продлился всего пару мгновений, а затем мужчина отстранился и направился к выходу. Напоследок он приподнял руку, увенчанную кольцом, и сжал пальцы. Шрам пленника вспыхнул, браслеты цепей с лязгом раскрылись, и юноша с приглушённым возгласом рухнул на пол. Дверь скрипнула вновь, палач исчез, но выход не запечатал. С трудом опираясь на дрожащие руки, он поднялся и спотыкаясь побрёл из камеры, то и дело останавливаясь, тяжко опираясь на стены.

❃ ❃ ❃

           Ночь была ясной, небо ярко усыпали звёзды, собираясь вокруг полнолуния, заливающего город призрачными жемчужными лучами. Во всех домах уже давно погас свет, и лишь немногие окна тускло подсвечивались изнутри. В такое время лучше не выходить на улицу, не вылезать из кроватей, ведь ночь не принадлежит людям. Они знают об этом, но лишь на подсознательном уровне, им не понять, отчего тёмное время суток столь опасно и столь обманчиво. Им хватает простых отговорок вроде: «Ночью ходят преступники и бешеные животные». И их не останавливает то, что эти несчастные встречаются меж ними и днём. Сколь велик тогда будет ужас людей, если сказать им, раскрыть тайну того, что прячется в их тенях, что выходит оттуда по ночам? Не стоит им знать, какая сила кроется в тонкой прозрачной тени от лески в яркий солнечный день.

           Свет фонарей разгонял мглу и придавал спокойствия, уверенности в том, что опасность не подкрадётся незамеченной. И всё же внезапно явившийся в круг света тёмный силуэт заставил бы вздрогнуть случайного наблюдателя, если такой имелся. Человек был высок и, наверное, оттого немного сутулился, шёл, прихрамывая, но быстрым широким шагом. Казалось, что от плаща его поднималась бледная, прозрачная дымка. Нервно тряхнув головой, человек сдёрнул капюшон и, остановившись, поднял лицо к небу. Сухие губы потрескались и мелко дрожали, как содрогался и сам юноша. Хрипло выдохнув, он приложил ледяную ладонь к пылающему от боли шраму на лице. От аккуратного маникюра не осталось и следа: он сорвал его в том треклятом подземелье, в крови ещё бушевала отрава, которой его любезно угостил хозяин. «Будь ты проклят, — яростно ругнулся альбинос про себя, не обращая внимания на то, что щека вот-вот разорвётся от боли. — Клянусь, когда-нибудь я вырвусь из твоего плена. И убью». На душе скреблись кошки, он не хотел выполнять волю своего инквизитора, однако выбора не было. И вовсе не оттого, что его силы приводили в ужас. Нет, он и сам успел изучить немало тайн, пока пребывал под непосредственным надзором тирана.

            Собраться с силами оказалось непросто. И хотя он сопротивлялся, но пульсация метки подгоняла, звала к цели, и ноги уже сами несли его прочь вдоль скудно освещённых улиц. Он знал, что бесполезно умолять истязателя, просить его переменить решение, пытаться задобрить его. И от этого знания становилось лишь горше, в пересохшем горле свернулся тугой ком. Оставалось лишь убедить себя, что это всего лишь очередное убийство, одно из множества, что он уже совершил и ещё совершит. И люди ему совершенно незнакомы, ведь он исчез из их жизней почти десять лет назад. Не по собственной воле, но исчез, словно его и не бывало, ведь полиции невдомёк, что человек может не умереть, а, скажем, перейти в другой мир. Этот юноша отдал бы всё, лишь бы не узнать эти тайны, лишь бы никогда не прикасаться к ним. И не мог найти себе места, зная, что всё это бурлит в крови, а от неё, хочешь не хочешь, никуда не денешься.

            Альбинос поднял голову, уловив донёсшийся издалека смех. Точно охотничий пёс он весь напрягся, силясь побороть чужой азарт, взыгравший в груди. Его сознание словно разделилось надвое: одна его часть стенала от боли и умоляла остановиться, цепляясь за любую мелочь, другая же с ликованием рвалась к звукам, готовая по щелчку пальцев выпустить клыки.

            За поворотом, в глубине парка, расположилось крошечное летнее кафе, окутанное светом куда лучше пустынных улиц и аллей. С трудом сглотнув, юноша прошёл на веранду и натянул на руки перчатки, ступая ещё более тяжко, чем когда только сорвался с цепей. Он различал силуэты, чувствовал, как в груди становится невыносимо тесно. И он ещё долго просто молчал, стоя на краю линии света и глядя на весёлую компанию. Они все уже были далеко немолоды, время неумолимо прикоснулось к ним: три женщины и один мужчина. Впрочем, одна из них была коротко стрижена и недвусмысленно заглядывала в вырез другой, а потому юноша не сразу признал в ней девушку, хоть и знал то наверняка. Последняя же наоборот притягивала к себе взгляды и не переставала хохотать над шутками, то и дело прикладываясь к бокалу со спиртным. Ничего красивого в этом не было, но он узнавал изящные жесты, предугадывал их все до единого, до боли прикусывая губы. Рыжий мужчина поглядывал на неё с хищным интересом и не переставал смешить, пихаясь и кривляясь, всеми доступными правдами и неправдами желая завоевать внимание красавицы. Но веселье продлилось недолго: ощутив, наконец, чужое внимание, шатенка глянула на незваного гостя и невольно вздрогнула. Ведь он подобрался незаметно, беззвучно и уже, получается, какое-то время стоял тут, слушая их. Незнакомец неторопливо закурил, выпустил облако дыма через нос и склонил голову на бок, не сводя взгляда с компании. Поняв, что подруга больше не веселится и улыбка сползла с её лица, остальные обернулись и одновременно вздрогнули. Некоторое время царило тяжёлое молчание.

           — Артемис? — неуверенно окликнула рыжая, чуть близоруко щурясь в попытке убедиться в собственной страшной догадке. Белокурый характерно повёл плечом и скривил губы. Пусть шрам страшно исказил его бледное лицо, превратив красивого прежде юношу в собственную тень, но для настоящих близких он был узнаваем в любом свете. Она подорвалась с места, кинулась к нему и заключила в пылкие объятия. — Боже, мы… мы думали, ты погиб вместе… вместе с семьёй. А ты вот так подходишь и…

            Женщина зашлась рыданиями, стискивая в пальцах плащ друга да не находя в себе силы остановиться и успокоиться. Молчание вновь окутало их шёлковым подолом. Остальные отводили взгляды, не горя желанием смотреть на внезапно воскресшего в их понимании друга. Он и сам потупился, судорожно и жадно затянувшись сигаретой.

           — Да ты весь дрожишь, — прошептала Лиззи, затем потянула юношу за собой, усадила на один из свободных стульев и, тут же придвинувшись к нему, бросила взгляд на друзей, что хранили неопределённое молчание. — А вы чего молчите?!

           — Не пойми меня неправильно, Арти, я рад тебя видеть, — выдохнул второй мужчина, нервно сглатывая и наблюдая за тем, как содрогается приблуда (что было видно невооружённым взглядом), — но всё это выглядит странно: смерть твоей семьи, это исчезновение, как если бы…

           — Как если бы я убил их? — альбинос растянул губы в жуткой улыбке, подняв голову. Голос его был гулким и будто чужим, словно кто-то говорил его устами, а перед ребятами сидела давно пустая оболочка. — Понимаю, понимаю. И не держу зла или обиды, к чему бы мне? Но я пришёл не для того.

           — Тогда что тебе нужно? — грубо бросила темноволосая, чуть располневшая с возрастом, и её сильный французский акцент резал по слуху.

           — Мне? — Юноша, кажется, не совсем понимал, что происходит. Губы его вновь растянулись в улыбке, что прежде столь красила его измождённое лицо. Теперь она походила на оскал безумца. — Мне ничего не нужно.

           — Вот и иди отсюда, — сухо отозвалась женщина, поставив свой бокал на стол и смерив Артемиса яростным взглядом, преисполненным презрения.

           — Мне ничего не надо, — повторил Охотник, делая особо глубокую затяжку и шумно выдыхая дым в сторону, затем стискивая сигарету меж пальцев и выкидывая в близ стоящую урну. — Но кое-кому другому.

           — Ребята, да что с вами? — взмолилась рыженькая, крепко обхватывая плечо друга обеими руками и затравленно глядя на остальных.

           — Арти, может, тебе нужна помощь? — робко подала голос японочка по другую руку от Элизабет.

           — Ты что, перебрал? — вновь заговорила Амели, поднимая внимательный взгляд на старого знакомого.

           — Нет, но не отказался бы выпить. — Акио тянул время изо всех сил, и, хотя шрам его и горел от боли, по краям выступили крупные капли крови, но он не обращал на то внимания.

     Чужая воля всё сильней подавляла его собственную, точно хозяин чувствовал, что его любимый пытается придумать способ не делать так, как было приказано. Он хотел, чтобы друзья перепугались и разбежались, хотел прикрикнуть на них, но шею словно перехватила ледяная ладонь. Знакомая до боли, жестокая и беспощадная. Зрение предавало его. Четверо же едва не с ужасом смотрели на то, как зрачки мужчины сжимаются до состояния едва различимых точек, а затем вытягиваются. Когда кожа его посерела мгновенно, девушки вскрикнули, Амели мигом подорвалась, судорожно пытаясь отыскать собственную сумочку.

           — Это ищешь? — хрипло, но с улыбкой поинтересовался Артемис. В приподнятой его руке на кончиках пальцев покачивалась её сумка.

           — Идёмте отсюда, забудьте про него, — тряхнула головой француженка.

            Она уже хотела сделать шаг в сторону и рвануться прочь, но как вдруг почувствовала себя точно пригвождённой к земле, не могла шевельнуть даже пальцем, дрожа от страха всем телом. Друзья что-то кричали, а она смотрела в глаза мужчины, понимая, что не узнаёт его. Знает, но не верит, что это он. А когда догадка уже готова была сорваться с её губ, острая боль питоном окрутила её тело, и из груди вырвался лишь жалкий приглушённый визг. Кости её плавились внутри тела, мышцы растягивались и молили о пощаде, готовые лопнуть от перенапряжения. Остальные с воплями бросились было врассыпную, готовые начать звать на помощь, но и сами замерли, не способные пошевелиться. Тени клубились над землёй, вздымались, обретая форму и захватывая людей, стискивали в своих смертельно столь страстных и хищных объятиях. Шрам юноши пульсировал нестерпимо, тени прокрались в его глаза. Антрацитовые щели зрачков расширились. Стоны затихли, хруст костей умолк, и безжизненные тела повалились на землю. Убийца кинулся к почти бездыханной рыжей девушке, ловя её в объятия и прижимая к своей груди. С губ его сорвался гортанный стон, больше похожий на предсмертный вопль затравленного зверя. Запустив пальцы в медные волосы, он лишь крепче притискивал её к себе, ощущая, как жизнь с каждой секундой утекает из её тела.

           — Прости. Прости меня, малышка, — тихо и судорожно прошептал он, касаясь губами макушки женской головы. Сердце отмерило последний удар и замерло в измятой груди.

            Заставив себя разжать дрожащие руки, он опустил её на землю. Взгляд его упал на подвеску, что мёртвым грузом лежала на посиневшей искорёженной груди. Витиеватая «А» будто глядела в ответ ехидно и с укором, и у него не было сил, чтобы протянуть руку и забрать подарок. Дар, что он преподнёс совершенно другому человеку.

           — Он никогда не был её собственностью, и ты это знаешь, — прошелестел голос в голове юноши, и он вновь застонал, прижав ладони к лицу. — Ну же, любовь моя. Возьми то, что истинно твоё, и иди дальше. Ты не уплатил свой долг.

           — Четыре жизни. Тебе мало?! — заорал что было сил альбинос, отняв руки от лица и вскинув голову, вглядываясь в хищную безмолвную тьму. — Они были неповинны!

           — Ты их убил, не я. Это было твоей волей.

            Акио склонил голову на грудь, смотря на собственные руки. И в самом деле: горечь и злость взяли над ним верх. Он вышел из себя и убил их по собственному извращённому желанию. Так его убедил Повелитель. В голове царила неразбериха от резкой вспышки сил. Едва дыша, он снял с шеи женщины подвеску и поднялся на ноги, шатаясь точно пьяный. Чужая воля вновь тянула его вперёд, пока ночь была в полных силах, покуда солнце не ослабило их, покуда не проредило их тьму:

           — Они забыли о тебе. Считай это местью.

            Гулкая пустота ворочалась в венах и груди юноши, пока он закуривал и на нетвёрдых ногах плёлся прочь из парка, где оставил бездыханные тела. Утром их найдут, поднимется шум, но он уже будет далеко отсюда, и никто не сможет найти виновника. Убийца перешёл через дорогу и растаял из вида.

❃ ❃ ❃ 

            В заведении было, как ни странно, тихо и почти что безлюдно, только несколько посетителей расселись подальше друг от друга, молча отдавая дань великолепной и дорогой выпивке. Прежде этот крошечный бар знали немногие, и редко когда здесь было шумно. В этот раз ночь выдалась тихая, две официантки негромко щебетали подле барной стойки и вдруг вздрогнули, когда порог хлопнувшейся двери переступил новоявленный посетитель. Девушки переглянулись и торопливо вскинули кулаки в «камень, ножницы, бумага», и проигравшая с наигранно-мученическим видом выплыла из-за стойки, нажав на небольшой звонок. Фигура в плаще производила странное впечатление посреди ночи в баре: кто будет одеваться подобным образом летом, да ещё и так старомодно? Впрочем, под плащом оказалась вполне строгая рубашка и потёртые джинсы, что не вязались между собой. Капюшон человек не снял, молча прошёл к стойке и взобрался на стул с явным трудом, будто каждое движение причиняло ему нестерпимую боль. Не оглянувшись на официантку, он повторил её жест и нажал на небольшой звонок — сигнал раздался из-за дверей, ведущих на кухню. Через несколько мгновений в зал вышел высокий мужчина, рубашка на котором едва не трещала по швам, особенно на мускулистых плечах и руках. Чёрные волосы были подёрнуты сетью седины, усталое лицо казалось блеклым и неживым.

           — Добрый вечер, — не особо радостно поприветствовал гостя мужчина, подняв на него взгляд. — Чего желаете?

           — Мятный ликёр, финский, 50 процентов, — отозвался человек из-под капюшона, сгорбившись над стойкой. — Бутылку, стакан не нужен. И чесночные гренки.

            Бармен кивнул, и немедленно его пальцы заскользили над небольшим экраном с заказом. Ни один нерв не дрогнул на его лице, ни одна мышца не напряглась, пока он выставлял прозрачную бутылку мятной водки, по ошибке названной ликёром, и стакан с гренками и соусом. Его, казалось бы, совершенно не волновал ни гость, ни его заказ, и лишь внимательный наблюдатель мог заметить мелкую дрожь, что прошила его тело. Человек откупорил бутылку, и по бару разнёсся сильный мятный запах, украшенный ароматом алкоголя, к чему примешался стойкий чесночный дух. Рука посетителя дёрнулась, он накрыл её второй и уставился на бутылку перед собой, точно она могла вдруг подлететь к нему и самостоятельно влить своё содержимое в тонкие бледные губы, которые шептали беззвучно: «Остановись, остановись. — Глаза ночного гостя были крепко зажмурены, а шрам пылал неистовой жадной болью. — Не он! Я не позволю тебе забрать ещё и его!» Глубокие тени залегли под янтарными глазами, белые ресницы мелко и часто трепетали.

           — Вам нехорошо? — поинтересовался бармен, глядя на дрожащего юношу, который вот-вот готов был коснуться лбом стойки: столь сильно он согнулся под гнётом могущественной воли.

           — Всё в порядке, что со мной станется, — хрипло рассмеялся тот, и владелец бара невольно вздрогнул, внимательнее всматриваясь в тень, что откидывал капюшон на лицо гостя. — Минутное недомогание, всего-то.

            Но против своих слов зашёлся звонким кашлем, кулаком скрывая потёки крови, рвавшиеся с губ. Между отрывистым кашлем он дышал судорожно и жадно, впиваясь пальцами в ткань рубашки на собственной груди.

           — Мистер Дей, может, скорую? — испуганно и полупридушенно пискнула официантка, не сводя взгляда с содрогающегося посетителя.

           — Не стоит, дорогая, — внезапно убийца выпрямился, точно не задыхался только что и не пытался выхаркать собственные лёгкие. Он жадно обхватил тёплыми ладонями бутылку крепкого алкоголя и поднёс к своим дрожащим губам, начав торопливо опустошать её. Едва заметный кадык так и заходил ходуном на шее, отмеченной синяками, кровоподтёками и странного вида выцарапанными метками. Капюшон медленно сползал с белоснежной шевелюры, но посетитель быстро поймал его и натянул поглубже на лицо. — Ещё мятный ликёр, пожалуйста.

           — Быть может, не стоит? — с лёгким сомнением бармен поглядел на юношу, что всего пару мгновений назад готов был отправиться к праотцам. — Вы едва дышите.

           — И так уже десять лет. Что со мной станет, — мрачно шепнул гость. Рука его вновь дёрнулась, но он удержал её на месте, не желая причинять вреда ещё кому-то.

           — Убей его, — шептал сладкий нежный голос ему в самое ухо, заставляя содрогнуться от глубины звучания этого низкого бархата. — Он забыл о тебе. Ты ему больше не нужен.

           — Хватит, — себе под нос прошипел Артемис, пальцами обеих рук впиваясь в сосуд и из последних сил сдерживая волю собственного повелителя. — Я не позволю тебе никогда, ни за что.

            Мрак расползался по венам медленно и осторожно, вслед за ним тени дымом поднимались из углов, неуловимые и почти прозрачные. Посетитель снова приложился к бутылке, и вскоре кристально прозрачная жидкость в ней стала окрашиваться алым от той крови, что собралась у него во рту. И лишь одно слово билось в его мыслях раскалённым клеймом: «Нет», которое заключало в себе много других слов.

           «Нет — я не подчинюсь тебе».

           «Нет — я не буду плясать под твою дудку».

           «Нет — я не собираюсь и дальше выполнять твои приказы».

           «Нет — мне плевать, делай со мной что хочешь».

           Он готов был лечь костьми, но защитить мужчину, что высился за барной стойкой, глядя на него с каким-то странным намёком и с некоторой усталостью, с лёгким налётом тоски. Новая порция судорог ударила по телу альбиноса, бутылка с треском разлетелась на осколки в его пальцах, но он даже не моргнул на это. Привычное дело, а главное — понятное. Официантки, наоборот, взвизгнули, едва не бросившись наутёк, но под внимательным и строгим взглядом начальника принялись быстро приводить зал в порядок, то и дело поглядывая на мужчину в плаще.

           — Мы вернём вам стоимость ликёра, — покладисто произнёс Дей.

           — Не стоит, — быстро отказался посетитель, стягивая с рук свои бархатные перчатки, чтобы отереть ладони горячим влажным полотенцем, что ему протянул хозяин заведения. — Просто дайте мне новую бутылку, и я покину вас. Знаете, Микаэлис, у вас великолепный бар. Я бы многое отдал, чтобы иметь такой. — Артемис говорил быстро и часто сбивался с мысли, чтобы перекрыть настойчивый шёпот в собственной голове, унять мрак, жадно растёкшийся по залу и выжидающий подходящий момент. — Когда-то я работал в баре, очень давно. Это было приятно и увлекательно.

            Боль усилилась, тени расползлись по сосудам юноши, делая его самого похожим на сгусток мрака. Чёрные вены прорезали тонкую кожу на руках альбиноса. Чёрное на белом смотрелось бы великолепно, если, конечно, закрыть глаза на то, что пришлось уплатить за эту дикую красоту. Тени уже рванулись и к хозяину бара, и к девушкам, собирающим осколки разбитой бутылки, и к задремавшему в углу посетителю, но Артемис их всех удержал. От колоссального магического напряжения, что пришлось ему испытать, рвались жилы и сосуды, лёгкие полыхали пламенем, кровь струилась уже отовсюду. А затем всё резко прекратилось, и Акио замер, качнувшись на стуле. Воля господина отхлынула, тени стали лишь тенями, и никто ничего не успел заметить. Лишь слегка похолодало в зале. Стараясь сбежать до того, как его мучитель передумал, Артемис быстро выложил на стойку купюру, с остатком пары впечатанных на ней капелек крови, и двинулся на выход.

           — Подождите! — окликнул его бармен. — А сдача и ликёр?

           — Выпей за мою память, Мик, — только-то и бросил альбинос и шагнул за порог ледяного портала. Подобное могло вызвать не малое возмущение вокруг вспышки энергии.

           «Он уступил мне? — пронеслась мысль в голове Охотника, пока он отгонял от себя сумрак противоестественной для него магии. — Он пощадил Мика? Дохлые боги, хоть бы это не было очередной пыткой!»