Людям необходимо кого-то любить, а мне некому было отдавать свою привязанность,

и я научилась находить радость, любя и лелея облезшее подобие, жалкое, как миниатюрное пугало ©

Джейн Эйр

В тот день всё выглядело совершенно обычно, но именно этот день стал для Реджины Локсли последним днём спокойствия.

 — Дорогая, где мой галстук? — крикнул из спальни Робин, пока Реджина готовила для него яичницу: ровно два яйца и желток посредине. Бекон он не ел, так что его всякий раз приходилось жарить отдельно.

 — В нижнем ящике, милый! — ответила она, не отрываясь от готовки.

Немного соли, немного специй, чтобы яйца не казалось пресным, — и большая кружка свежесваренного кофе, всё как обычно.

К моменту, когда её муж спустился, уже одетый и готовый идти на работу, Реджина накрыла ему завтрак и положила рядом на столе газету с последними новостями. Робин довольно улыбнулся, чмокнул её в губы и принялся завтракать.

 — Очень вкусно, — пробормотал он.

Реджина сдержанно улыбнулась.

 — Разумеется, — сказала она, расправляя полы юбки. — Тебе со мной очень повезло.

Робин поднял на неё взгляд и нежно улыбнулся, глаза его светились любовью и обожанием.

Да, ей достался хороший муж, думала она.

Её мать часто повторяла два главных постулата замужней жизни.

«Правило первое, — говорила она, — женщина всегда должна быть независимой. В любой ситуации держи спину ровно, а подбородок — высоко. Второе правило — пользуйся любой возможностью напомнить мужчине, как ему с тобой повезло».

Реджина, глядя на нежные взгляды отца в сторону этой закостенелой суки, безоговорочно ей верила.

Сукой её мать была по многим причинам, и главная из них та, что она никогда её не любила. Реджина легко улавливала эмоции в глазах других людей, но Кора всегда смотрела на неё одним и тем же взглядом: не важно, целовала ли она её на ночь или лупила проводом от новенького тостера, который Реджина случайно уронила и разбила.

«Настоящая леди должна быть изящной и грациозной, но никак не криворукой шлюхой!» — приговаривала она.

А взгляд оставался всё такой же. В этом взгляде таилось что-то страшное и даже чужеродное, — будто и не из этого мира вовсе.

Реджина всегда знала, что Кора её не любит: видела это в её взгляде, чувствовала нутром; и оттого лишь сильнее желала заполучить её любовь и одобрение.

Но её уроки она, безусловно, запомнила. Запомнила её постулаты супружеской жизни и «настоящей леди», — и никогда не забывала.

И теперь, глядя в бесхитростные глаза Робина, видя его нежный и полный любви взгляд, — она с расчётливостью бухгалтера понимала, что всё это лишь тяжкий труд. И ничего сверх того.

Робин был «славный малый», как говорили его друзья и сослуживцы. Они поженились четыре года назад, и за это время Реджина немало раз напомнила ему о том, «как ему с ней повезло», хоть и сама не верила в это, поскольку за четыре года супружеской жизни так и не смогла родить ему ребёнка.

Но Робин не был бы славным малым, если бы не продолжал в них верить.

Сама Реджина никогда не хотела детей и в какой-то степени даже радовалась своему положению.

Её всегда тянуло к приключениям, в детстве она нередко запиралась в комнате с хорошими приключенческими романами, и хоть времена её бунтарской юности давно минули, — она всё равно считала себя натурой романтичной и жаждущей путешествий.

И уж конечно ей хватало ума не обманывать самое себя — Робин хоть и был славным малым, с которым ей, безусловно, повезло, — он был притом и невыносимо скучным, предсказуемым и абсолютно не амбициозным. Робин держал её в золотой клетке, даже если и сам того не понимал. Он душил её своей скучной адвокатской натурой, и Реджина не любили его и в ту малую долю, какой их семью представляли соседи.

Тем не менее, она и в самом деле считала, что ей повезло с Робином, — гораздо больше, чем многим другим женщинам, которых выдали замуж их матери. Расчётливо и безжалостно, действуя из соображений прежних традиций и «желания лучшего для своего дитя» (чаще всего «лучшее», по их мнению, — это то, чего они не смогли добиться сами). Так вот, Реджине повезло гораздо больше: Робин не пил, никогда не смел поднять на неё руку, не изменял и всячески, как мог, поддерживал. Так что свою нелюбовь к нему, — как женщины к мужчине, — она могла пережить.

Во всяком случае могла, пока не по соседству с ними не поселилась Эмма Свон.

Но в тот день Реджина этого ещё не знала, и потому самозабвенно предавалась завтраку с мужем и размышлениям о новых соседях. Она подумывала испечь свою лучшую лазанью как подарок на новоселье, чтобы поближе познакомиться с ними. Точнее, с ней. Насколько она знала, соседка поселилась у них под носом в гордом одиночестве.

 — Думаю, в этом сезоне «Ред Сокс» точно отхватят первое место… Да, в этом сезоне — точно. Даже в мировой серии, — сказал Робин, покончив с куском яичницы. — О чём задумалась, дорогая?

Робин любил размышлять о бейсболе, хоть и ничего в нём не смыслил, а Реджина любезно позволяла ему это, не пытаясь его поправить и выдать свои знания об этом виде спорта. «Ред Сокс» не побеждали в мировой серии вот уже семьдесят лет, с тех пор как Бейб Рут — их ведущий игрок — перешёл в «Янкиз»¹ в 1918. Всё это Реджина прекрасно знала от отца. Но Робину это никогда не мешало верить.

Ему ничто и никогда не мешало верить во что бы то ни было.

Реджина выудила из закромов вежливую улыбку.

 — Думаю приготовить лазанью и нанести визит нашей новой соседке. Эмма Свон, кажется?

Робин хлебнул горячего кофе и подтянул ближе лежащую на столе газету. «ВЗРЫВ САМОЛЁТА НАД ЛОКЕРБИ!», — и ниже приписка: «ведётся расследование, задержано двое чёрных мужчин».

 — Да, это хорошо, — сказал он. — Здорово, может, вы даже поладите. Определённо, здорово. Слышал, она бывшая спортсменка? — Он взглянул на неё, но Реджина пожала плечами. Тогда он продолжил: — Похоже на то, она приехала одна, и её никто не приезжал навестить. Хотя мисс Бланшар говорит…

 — Мисс Бланшар в принципе много болтает, — отрезала Реджина, скривившись.

Робин невольно сжался и как будто сделался меньше, чем есть на самом деле. «Хорошо, хорошо, мне вообще нет до этого дела», — как бы говорил его взгляд. Реджина расслабилась, — она прекрасно знала, что выглядит угрожающе, когда злится, знала так же, какое впечатление это производит на мужчин, и умело этим пользовалась.

Тем не менее она не могла не злиться на упоминание о Мэри-Маргарет Бланшар, поскольку та была главной городской сплетницей, — а сплетни и лицемерие всегда выводили её из себя.

 — Верно, верно, ты права. — Он бросил взгляд на часы и поднялся, отложив газету в сторону. — Мне уже пора идти, а иначе Грэм снова будет вне себя, если я опоздаю.

Реджина откашлялась и чуть приподнялась, чтобы Робин смог клюнуть её в щеку.

 — Хорошего дня, дорогой.

 — Да-да, и тебе тоже. Не слишком скучай тут без меня, — предпринял он попытку пошутить.

Реджина натянуто улыбнулась и проводила его взглядом. Затем она покончила с завтраком и принялась готовить лазанью, — благо, не пришлось ехать в город за продуктами или выдумывать что-то новое.

К моменту, когда лазанья была почти готова и уже источала сочные ароматы мускуса и печёного мяса, — Реджина доканчивала читать первую часть «Джейн Эйр», выписывая очередные пометки. Она читала эту книгу множество раз, но та ни разу ей не надоела. В Джейн она видела если не саму себя, то, всяком случае, свою лучшую подругу.

Захлопнув книгу, Реджина задумчиво поглядела в окно, скользя взглядом по фасаду дома напротив. Раньше там проживало семейство Реддлов, однако вскоре после кончины главы, — семейство разбрелось кто куда, а сам дом достался государству. Реджина ожидала, что рано или поздно там поселятся какие-нибудь старики или многодетная семья, получившая пособие, но их соседка выглядела молодо, — как Реджина успела разглядеть мельком.

Вынув лазанью, она направилась к соседскому дому, по пути размышляя, что ей сказать и как следует начать разговор.

Дверь открыли не сразу. Сначала изнутри послышались тяжёлые шаги вперемешку со стуком, похожим на стук дерева о дерево, а затем замок наконец щёлкнул.

На пороге появилась женщина с длинными светлыми волосами и хмурым, измученным бледным лицом. Но смутило Реджину вовсе не это, а то, что женщина открыла ей в одной майке и красных трусах.

Мгновение Реджина таращилась на неё, онемев от смущения и стыда, сама не зная, отчего она так отреагировала.

 — Жарко тут у вас, — сказала женщина хриплым, словно ото сна, голосом, очевидно заметив её смущение.

Реджина откашлялась и вытянула перед собой противень с исходящей паром лазаньей, словно та была щитом.

 — Э, да. Разумеется. — Она вновь окинула соседку взглядом и отчего-то испытала жгучее раздражение от этого проявления свободомыслия. Но уйти вот так было бы попросту невежливо, и потому она осталась, сгорая от смущения и злости. — Хотела поздравить вас с переездом, — пояснила она, опуская взгляд на лазанью. — Я Реджина Локсли, ваша соседка.

Она указала взглядом себе за плечо, как бы говоря, откуда прибыла.

 — А-а-а, — протянула женщина. — Я Эмма. Эмма Свон.

Получилось у неё что-то вроде «Эм’ма», с привкусом французского акцента, и Реджина едва сдержала себя от смешка.

Эмма меж тем отошла в сторону; или, если быть точнее, — отъехала, словно робот, так и не отпустив дверную ручку.

 — Входите.

Так Реджина и поступила, желая поскорее расправиться с условностями. Она вошла в дом, и, прекрасно зная, где находится кухня, не стала терять времени на разглядывание интерьера. Да и глазеть тут оказалось не на что, — большая часть дома была заставлена картонными коробками с ещё не распакованными вещами.

Пройдя в кухню, Реджина резко развернулась на каблуках и тут же ахнула, едва не выронив противень. Теперь-то ей стало ясно, что за стук она слышала и почему Эмма Свон не открывала так долго. Ей вдруг стало стыдно за своё раздражение к этой женщине.

 — Это ничего, — сказала Эмма, заметив её удивление, и, отставив длинный тяжёлый костыль в сторону, присела на стул, вытянув правую ногу, словно та пластмассовая. Нога выглядела неестественно белой и заметно тоньше, чем левая.

Реджина пялилась на неё, словно на восьмое чудо света, и тут же сама себя устыдилась.

 — Простите, — спохватилась она и наконец поставила противень на стол.

 — Ничего, — повторила Эмма и выдавила слабую улыбку. Лицо её выглядело таким больным и бледным, что Реджина невольно отвела взгляд.

 — Что…

 — Авария, — отозвалась она мгновенно, даже не дослушав вопрос, хотя в голосе не звучало энтузиазма поделиться историей. — Прогуливалась по обочине вдоль трассы и сбила грузовик. Ногу пришлось собирать по кусочкам. Но это ничего.

Реджина присела на краешек стула, сложила руки на коленях и принялась поправлять подол летнего платья.

 — Мне очень жаль, — сказала она наконец севшим голосом.

Не то чтобы ей и вправду было жаль, — они с Эммой едва познакомились.

Какое-то время они так и сидели, изучая друг друга в напряжённо тишине, а затем Эмма Свон наконец заговорила.

 — Я бы хотела попробовать вашу лазанью, если вы не против. Сто лет не ела ничего такого, а ваша пахнет просто обалдеть как.

В этот раз Реджина не сдержала улыбки.

 — «Обалдеть»? Кто так вообще говорит? — спросила она, тихо посмеиваясь.

 — Я думаю, все в Орегоне. — Эмма улыбнулась и принялась нетерпеливо отрезать лазанью. В животе у неё громко заурчало, отчего Реджина улыбнулась лишь шире.

Нет лучшего комплимента для женщины, чем комплименты её еде.

 — Я пока заварю чай. Так вы в самом деле бывшая спортсменка, как говорят?

Эмма промычала нечто нечленораздельное, затем наконец простонала:

 — Обалдеть, это просто блестяще! Это что, магия?

Реджина обернулась через плечо и хитро сощурилась.

 — Разумеется. Вам очень повезло, что теперь я ваша соседка, мисс Свон.

Но в душе разлилось приятное и странное тепло. Комплименты от Эммы были совсем иного рода; Робин обычно хвалил её стряпню, потому что так принято, другие же женщины лишь улыбались, кивали и говорили нечто навроде: «Это замечательно! Ты просто обязана дать мне рецепт, Реджина!»

Похвала Эммы вызывала совсем другие ощущения.

«Она просто говорит это искренне, — решила Реджина. — Не потому, что того требует этикет».

И это стало для неё настоящим открытием. Эмма Свон будто прилетела с другой планеты, слишком далёкой и слишком свободной. Она казалась такой настоящей, что все эти кукольные домишки с кукольными лощёными людьми показались Реджине декорацией для театральной постановки. Эмма позволяла себе не притворяться, и чужеродность её, притом, отличалась от чужеродности Коры. В её глазах, в отличие от глаз матери, светились настоящие эмоции.

 — Точно, — отозвалась Эмма и широко улыбнулась. И словно само солнце осветило её бледное, изнурённое болезнью лицо. Точно засветилось изнутри.

 — Так что насчёт моего вопроса? — Реджина вновь повернулась к чашкам и поставила чайник на плиту. Она вдруг ощутила острую потребность сменить тему. — Вы были спортсменкой?

 — Ах да, точно. Да, была. У меня даже есть три медали за первое место в чемпионате по плаванию.

 — Ничего себе. Плавание?

 — Ага. Но теперь это в прошлом, — беззаботно ответила Эмма и отправила ещё один кусочек лазаньи в рот. — Больше я не смогу вернуться в команду, даже если каким-то чудом нога заживёт.

Реджина окинула её печальным взглядом.

 — И что вы собираетесь делать? Я имею в виду дальше.

Эмма пожала плечами.

 — Пока не думала об этом. Может, начну писать книгу.

Реджина усмехнулась.

 — Все хотят написать книгу, но никогда не пишут её.

 — И вы тоже, Реджина?

 — Была такая мысль, — не стала юлить она. — Об этом все так или иначе здесь думают. Городок маленький, все друг друга знают.

 — И потому помирают со скуки, я думаю?

 — Точно. Можете быть уверены, что вас не оставят без внимания, мисс Свон.

Реджина ощутила укол ревности, представив, что Мэри-Маргарет Бланшар непременно заглянет сюда, чтобы познакомиться с Эммой и затащить её в свой идиотский читательский клуб. И, конечно, чтобы разболтать все сплетни. Судя по реакции, Эмма сплетницей не была, но всё равно, решила Реджина, нужно говорить аккуратнее.

 — Вот как? А я надеялась на уединение в спокойном маленьком городке, — хмыкнула Эмма.

Реджина пожала плечами.

 — Рано или поздно они оставят вас в покое.

 — Но не вы, я надеюсь. Я просто не выживу здесь без вашей лазаньи.

Реджина тихо рассмеялась.

 — Посмотрим на ваше поведение, мисс Свон!

Позже они переместились в гостиную, где Эмма наконец надела штаны, у которых не хватало одной штанины на повреждённой ноге. В глазах Реджины она выглядела как типичный калифорнийский щегол, сошедший с голливудского постера про ковбоев. Образ ковбоя, подумала Реджина, действительно подошёл бы ей. Странно об этом думать, конечно, они ведь едва знакомы. Но было что-то привлекательное в её внешности: некая сила, даже мужественность. Сильные накачанные руки, крепкий пресс, который без труда проглядывался даже сквозь ткань тонкой майки; тонкие, резко очерченные губы. Она — словно вылепленная искусным художником статуя: далёкая, но в то же время такая близкая и знакомая. Если бы Бах мог сыграть партию о Богине войны, то это была бы Эмма Свон, её странная новая соседка.

 — Какие милые штанишки, — не удержалась она от сарказма, оглядывая Эмму с ног до головы лукаво-насмешливым взглядом. — Вы непременно обязаны поделиться со мной контактами портного. Быть может, мы даже зададим тон новому дизайнерскому течению.

 — Идите к чёрту, Реджина, — рассмеялась Эмма вместо того, чтобы обидеться, и это Реджине тоже определено понравилось.

Большинство женщин из её окружения предпочитали светские пустые беседы, лишенные всякого смысла, хитроумных схем или дружеских саркастичных подколов.

«Ах, так у тебя новая сумочка. Я так рада, ты выглядишь счастливой!»

Порой Реджине нестерпимо хотелось как минимум плюнуть им в лицо, но социальный статус обязывал её вежливо улыбаться, да и к тому же настоящей леди, хранительнице очага, не пристало опускаться до оскорблений и публичных выяснений отношений. К несчастью, в маленьком городке на отшибе Калифорнии все выяснения отношений рано или поздно становились публичным достоянием. Так что Реджина умело держала себя в руках, создавая видимость этакой сдержанной доброжелательности, балансируя на грани откровения и открытого лицемерия.

Эмма Свон в первые же минуты знакомства стала для неё открытием, глотком свежего воздуха. Однако несмотря на это, Реджина прекрасно понимала, что Эмма всегда может оказаться не той, за кого себя выдает, а повторять ошибку, допущенную с Мэри-Маргарет, ей совсем не хотелось.

 — Непременно, мисс Свон. Рано или поздно мы все там окажемся.

 — У чёрта? Думаете, что попадете в ад?

 — Почему бы и нет? Говорят, в аду очень весело.

Эмма рассмеялась.

 — Правда?.. Нет, за одну только вашу лазанью вас должны отправить в рай!

Реджина хмыкнула и гордо приподняла подбородок.

 — Я бы не стала подкупать Бога едой. У меня куда больше интересных талантов.

 — О, я не сомневаюсь. — Эмма улыбнулась и вальяжно откинулась на спинку дивана. Так она стала ещё сильнее походить на женскую версию бога войны.

 — Что насчёт вас, мисс Свон?

Эмма закусила губу и напустила на себя задумчивый вид, — словно и вправду размышляла над вопросом. Затем медленно встряхнулась и наклонилась чуть ближе:

 — По правде говоря, я надеюсь на полное забвение. Не хотелось бы оказаться где-либо ещё после смерти.

Реджина вскинули брови и усмехнулась. Такое мнение ей встречалось нечасто, хоть она и не любила думать о смерти и о том, что ждёт её после. Такими вопросами она задавалась лишь будучи подростком, который не знает, чего хочет от жизни.

 — Но, — меж тем продолжила Эмма, — в детстве я была непослушным ребенком. Санта всегда обделял меня подарками, так что, думаю, это будет ад.

 — Значит, встретимся там, — заключила Реджина. — Так что же сподвигло непослушного ребёнка пойти в спорт?

Да, Эмма производила не лучшее первое впечатление. Впервые взглянув на неё там, на пороге, она чётко и ясно определила для себя, что за человек перед ней; и Эмма представилась ей неорганизованной, избалованной и безответственной. О, Реджина в красках могла бы представить даже её инфантильность, и для всего этого хватило лишь одного беглого взгляда (действительно беглого, поскольку она умудрилась не заметить травму ноги, стоя с Эммой лицом к лицу. Поразительно). Но спорт, между тем, требовал дисциплины и порядка, высокого самоконтроля и, что самое главное, непреодолимого соревновательного духа.

Теперь Реджина остро, но не до конца проглядывала эти черты в Эмме. Поразительно, как первое впечатление в действительности отличается от того, что есть на самом деле.

Ту же ошибку она когда-то допустила и с Мэри-Маргарет, поверив её внешней доброжелательности, поведясь на откровенное лицемерие; и тем не менее на первый взгляд Мэри-Маргарет показалась ей надёжным человеком, который не будет выпытывать чужие тайны, чтобы затем разболтать их всему городу.

 — Что ж…

Рассказывая о своей жизни, Эмма не стеснялась в выражениях.

 — Мы жили на ферме, в богом забытой глуши. Огромная семейка, и все — приёмные дети. Батя был… скажем, не лучшим человеком.

Голос Эммы, словно морские волны, приятно укачивал её, и уже вскоре Реджина живо представляла себе и небольшую ферму, окружённую лесом с одной стороны, и кукурузными полями — с другой. Представила она и выводок детей, громко орущих днём, — и смиренно помалкивающих по вечерам, когда отец становился особенно не в духе и находил любой повод, чтобы кого-нибудь поколотить.

Пропахшие тушёной капустой коридоры фермы, выцветшие, местами ободранные обои, небольшой японский телевизор в центре гостиной, как главное достояние, за который по вечерам разворачивалась самая настоящая борьба. Без труда она нарисовала в своём воображении и маленькую Эмму, лежащую в центре гостиной с фломастерами и ручками, склонившуюся над раскраской или какой-нибудь детской книжкой.

Эмма и Киллиан были самыми младшими, с разницей лишь в один год, и как правило их предоставляли самим себе. Слишком маленькие, чтобы помогать с работой на ферме, слишком маленькие, чтобы дети постарше играли или возились с ними. Так что они с Киллианом частенько сбегали в лес, к небольшой реке, изгибы которой повторяла идущая вдоль леса тихая трасса, ведущая в город.

Киллиан учил её, как правильно закидывать удочку, а сам научился этому у мальчишек постарше, которые жили неподалёку.

 — И вот в одну из таких вылазок ему приспичило научить меня плавать.

Киллиан отогнал лодку к середине реки, а затем, звонко смеясь, просто спихнул Эмму в воду.

 — Я начала захлёбываться и задыхаться, но он в который раз обозвал меня «типичной девчонкой», так что я решила доказать ему, что ничем не хуже его или других мальчишек, на которых он втайне равнялся. Я собрала все силы в кулак и поплыла. А потом доплыла до берега, и так быстро, что он не смог догнать меня на лодке. Там было футов двести или триста при несильном течении, так что уже на следующий год, когда я пошла в младшую школу, он сказал, что я должна записаться в команду. Так я и сделала.

 — Значит, вы стали пловцом просто из вредности? — изогнула брови Реджина.

 — Ну, можно сказать и так.

 — В таком случае, — улыбнулась она, — я могу не сомневаться насчёт судьбы вашей будущей книги.

Эмма как-то странно ухмыльнулась, а в глазах её загорелся лукавый озорной блеск, — таким взглядом обычно дети смотрят на подарочные упаковки, спрятанные «Сантой» под ёлкой.

 — А давайте писать книгу вместе! — совершенно внезапно сказала она, выпрямившись на диване. Её «пластмассовая» нога почти не шелохнулась, но всё тело словно ожило, наполнилось невидимой энергией, которая без труда передавалась и Реджине.

Эта энергия — дух соперничества. Сильная и тугая, как натянутый канат, и такая знакомая, но в то же время — совершенно чужая.

 — Простите? — неуверенно улыбнулась Реджина и невольно подалась ближе, словно ослышалась и хотела уточнить.

 — Вы сказали, что хотели написать книгу, — мигом отозвалась Эмма и принялась беспокойно водить пальцами по обивке дивана. — Все хотели бы, но мало, кто решается, правильно? Давайте устроим небольшое соревнование. Тогда точно не будет желания сдаться, помедлить или отступить.

Реджина уставилась на неё, как на новогоднюю ёлку, которую поставили в центре города жарким летом. С одной стороны, предложение звучало привлекательно, — она и в самом деле нередко подумывала о написании собственной книги. С другой стороны, — идей не было совершенно. Но ведь и не признаваться же теперь Эмме, что все эти планы и мечты были лишь эфемерной фантазией. Глупая детская мечта, вроде мысли когда-нибудь съездить в Диснейленд или скупить всю коллекцию кукол «Барби», — что-то несерьёзное, мелькавшее в сознании лишь раз или два.

 — Я подумаю об этом, — наконец выдавила она после глубоких панических раздумий.

Эмма улыбнулась — вроде как ободряюще, но в то же время разочарованно. Она старалась никак не показать этого, однако в её взгляде Реджина явственно прочитала недовольство.

«Ну, ясно, — говорили её глаза. — Ты говоришь, что подумаешь, потому что боишься отказаться напрямую. А потом, когда пройдёт время, ты найдёшь убедительное оправдание для отказа».

И она оказалась бы права, ведь именно так Реджина и намеревалась поступить. Это, тем не менее, не умаляло раздражения, которое начинало медленно нарастать. Кашлянув, Реджина выпрямила спину и сложила руки на коленях, после чего выдавила вежливую улыбку.

 — Боюсь, мне уже пора возвращаться, — сказала она, бросив взгляд на настенные часы.

Эмма вздохнула, но молча кивнула.

 — Конечно. Не буду задерживать вас, Реджина. Надеюсь, вы ещё заглянете ко мне.

Реджина неуверенно улыбнулась:

 — Буду рада.

Вечером, нежданно-негаданно, грянул дождь.

Реджина как раз заканчивала с ужином, Робин должен был явиться с минуты на минуту, — как вдруг за окном загрохотало, да так громко, что она едва не подпрыгнула от неожиданности. Свет несколько раз зловеще моргнул, и оконную раму очертила вспышка молнии. Сразу после — градом, словно дожидаясь удобного момента, — хлынул дождь. Прибил к земле траву, застучал по листьям яблони, которой Реджина так гордилась, и принялся выбивать из земли мокрые комочки, похожие на маленькие грязевые фонтаны.

И было в этом самом обычном зрелище что-то необычное. Словно знак сверху, предостерегающий, а быть может, — что-то знаменующий. Как в «Грозе» Островского, которого Реджина прочла намедни.

Готовя ужин, она всё размышляла о предложении новой соседки. Написать книгу… Не просто взяться за написание, а соревноваться. Доказать кому-то, — возможно даже самой себе, — что она не просто мечтательница, которая лишь грезит о чём-то большем. В конце концов, в её распоряжении уйма времени. Она могла бы писать днём, пока Робин на работе, а после — вечером, перед сном, когда каждый погружался в свои дела, и они почти не разговаривали. Она могла бы погрузиться в те миры, которые воображала постоянно: готовя ужин, стирая одежду и даже засыпая. В её мирах всё и всегда было просто. Её героям доставались лавры и победы под аккомпанемент «бога из машины», — и, пожалуй, именно в этом и заключалась проблема.

Реджина не умела создавать конфликты. Её героям либо везло, либо они оказывались в обстоятельствах, в которых она хотела бы оказаться сама. Реджина никогда этого не стыдилась. В конце концов, всё это навсегда оставалось лишь в её мыслях, а теперь появилась Эмма Свон и предложила их записать.

Что она знала наверняка, так это то, что мир глубоких внутренних фантазий и мир книг разительно отличало одно, — книги должны быть честными. За свою жизнь она прочитала их немало, чтобы с уверенностью сказать об этом: без честных героев, на пути которых возникают конфликты, хорошей книги не получится. Герои, которым постоянно везёт и которые получают всё, не будут интересны никому, кроме автора их создавшего.

Так что, быть может, этот вызов от Эммы Свон пошёл бы ей на пользу.

Именно об этом она и размышляла перед тем, как ударила молния. Знамение, предостережение!

«Нет, — окончательно сказала она себе. — Книги должны писать те, кому это положено. Но я действительно могу помочь».

Реджина улыбнулась своим мыслям и вздрогнула, когда входная дверь с шумом распахнулась. На пороге объявился вымокший до нитки Робин: вода ручьями стекала с его дорогого брючного костюма и водопадом лилась прямо на коврик с козырька круглой шляпы. Досталось, разумеется, и чемодану, хотя больше всего, как ей показалось, пострадали лакированные туфли: они полностью испачкались в грязи, а на левом носке отошла подошва.

Реджина бросилась к нему, чтобы помочь поскорее снять одежду и стряхнуть воду. Меньше всего на свете ей хотелось убираться именно сейчас, так что она постаралась минимизировать урон, нанесённый их дому внезапной непогодой.

 — Господи, ну и дождина! — воскликнул запыхавшийся Робин. — Последний раз видел такой здесь в середине семидесятых! Отец говорил, что непогода случается из-за непослушных детишек.

Реджине не сдержала ухмылки.

 — Должно быть, внук Мэри-Маргарет снова украл яблоки с нашей яблони.

Робин искренне рассмеялся, — Реджине нравилось, когда он так смеялся над её шутками. Так он меньше походил на офисного клерка, запертого в теле скучного и не амбициозного мужчины. Смеясь, он словно становился живым.

 — Наконец у нас появится официальный повод обвинить её, — поддержал он, стряхивая остатки воды с брюк, и заспешил в дом. Реджина захлопнула дверцу с сеточкой от комаров, затем, подумав, закрыла и переднюю дверь. От дождя их спасало крыльцо с покатой крышей, однако если непогода затянется, капли легко смогут попасть к ним на порог.

Пока Робин переодевался и принимал душ, — Реджина разложила ужин на столе и удобнее устроилась на своём месте за ним. Она всё размышляла по поводу книги и их новой соседки.

Спустившийся к ужину Робин выглядел взволнованным. Теперь, когда инцидент с дождём отпустил его, он, очевидно, вернулся к своим невесёлым мыслям. Устроившись напротив, он всё теребил и теребил тканевую салфетку, то поднимая взгляд на Реджину, то вновь опуская его к тарелке. Та терпеливо ждала, когда же он наконец решится и заговорит: Робин постоянно мялся слишком долго перед тем, как сообщить какую-нибудь новость, — чаще всего неприятную.

И, словно прочитав её мысли, он наконец откашлялся.

 — Помнишь, я рассказывал о деле Томаса Денбро?

Реджина подняла взгляд, выпрямив спину.

 — Тот открытый гей?

 — Да-да, которого уволили из школы после признания. Теперь его обвиняют в растлении одного ученика. Мальчишка дал показания… — Робин на мгновение замолчал, затем скорбно отложил вилку и выпрямился. — Его дело поручили вести мне, но… Ты понимаешь, тут всё безнадёжно.

Реджина понимающе кивнула. Дело и вправду безнадёжное, подумала она. Где-нибудь в Нью-Йорке, быть может, у него были бы шансы. Но не в маленьком закостенелом городке на отшибе Калифорнии.

 — Так просто дал показания? — удивилась Реджина и невозмутимо отправила в рот кусочек салата.

Робин угрюмо кивнул.

 — Видела бы ты его выражение лица. Уверен, что отец заставил его. Забитый мальчишка из неблагополучной семьи с отцом-пьяницей. — Он постучал пальцами по столу в глубокой задумчивости. Что-то ещё, поняла Реджина, терзало его. — Наверняка будут слухи.

 — Слухи?

 — Да. Про нас. Нашу семью. Но я не могу отказаться от этого дела. Если сделаю это, то просто не смогу себя уважать!

 — О, милый, — улыбнулась Реджина. Она протянула руку через стол и сжала его напряжённую ладонь. — Конечно, ты не должен. Тем более раз сам судья назначил тебя. Мистер Нолан точно знает, что делает, и он верит, что ты единственный, у кого есть шансы справиться.

В глазах Робина прояснилось, — и он нежно улыбнулся, сжимая её руку в ответ.

 — Спасибо, дорогая. Я так рад, что именно ты стала моей женой.

Реджина улыбнулась.

 — Разумеется, тебе со мной очень повезло, — чопорно сказала она, скорее по привычке.

 — Но разве тебя не беспокоит, что о нас могут болтать… всякое?

Она хмыкнула, убрала руку и вновь вернулась к еде.

 — Нисколько. Меня давно уже не волнуют сплетни.

 — Ты права, — согласился с ней Робин, на лице его читалось облегчение. Что ж, теперь он сможет полностью посвятить себя работе. — Слушание начнётся осенью. Я успею подготовиться.

Остаток ужина они провели молча, краем глаза поглядывая очередной матч «Ред Сокс». Те, конечно же, проигрывали с разгромным счётом; похоже, в этом году Бог болел за другую команду, — как любил говорить извечный комментатор Алан Джонс.

Даже выпущенный на поле в седьмом иннинге² Томас Гордон³ не сумел исправить ситуацию, а ведь он, по мнению Реджины, был одним из лучших игроков в «Ред Сокс», благодаря которому команда не раз вырывала победу в самый последний момент. В такие дни Том часто вскидывал руки, тыча указательным пальцем в небо как бы говоря: «Бог сегодня болеет за нас». Но этим вечером руки его подвели.

Позже, погасив везде свет, они с Робином легли в постель и вновь попытались сделать ребёнка.

______________________________________

¹ Противостояние «Янкиз» и «Ред Сокс» считаются старейшим и принципиальным. В конце концов, «Ред Сокс» удалось одержать победу в мировой серии в 2004 году.)

² Иннинг (англ. inning) в бейсболе, софтболе и в похожих играх — это период игры, поделенный на две части (фрейма): «верх» (англ. top half) и «низ» (англ. bottom half), во время которых одна команда играет в обороне, а другая в нападении. В каждом фрейме команда нападения играет до 3 аутов (англ. out). Полная игра обычно состоит из 9 иннингов, но может быть укорочена из-за плохой погоды или продлена, если счёт по пробежкам (англ. run) равен к концу 9-го иннинга © Википедия.

³ Томас Гордон — реальный игрок Ред Сокс, однако это скорее отсылка к Стивену Кингу и его роману «Девочка, которая любила Тома Гордона» (советую).