— Дело вашего отца обречено.

Юнхо внимает этим словам с слишком непроницаемым выражением лица, когда его собеседник, невысокий, уже идущий по швам мужчина, произносит это с нескрываемой улыбкой. Сукин сын, конечно же, доволен как никогда. Эта гнетущая тишина после его беззаботной реплики о грядущем конце целой семьи, кажется, ни грамма его не смущает и не заставляет чувствовать себя неловко. Вот-вот и начал бы танцевать, позволяй ему гордость. Хотя, он потерял ее уже очень давно, как думает Юнхо, который видит его физиономию непозволительно часто в течение всей жизни. И честно говоря, уже ничего не наследующий наследник даже не знает, какова настоящая должность этого человека в их доме. Он просто раздражает. Интересно, ему платят за это?

— И как скоро он отойдет от дел? — тихим ровным тоном спрашивает Юнхо. — Он не говорил мне об этом, как и матери, насколько я осведомлен.

— Плохо осведомлены, мой Господин, — едва не хихикая замечает мужчина, приглаживая три седые волосины на своей голове. Они продолжают торчать как было. — Придворные еще ничего не знают, но будут ли они так же верны вам, когда окажется, что вы остались ни с чем?

Вообще, это не его ума дело. Юнхо хочет знать подробности, но не от этого хрыча. Пока парень думает над его словами, тот что-то бормочет себе под нос и разглядывает картины на стенах. Что-то тут не чисто. Очевидно не чисто, но Юнхо по какой-то причине абсолютно всё равно, пусть с отцом он и поговорит, да и проблему решить попытается, но только потому, что многим обязан своей семье.

Ему нахрен не сдался этот дом и эти дела, которые делают его сыном высокопоставленного дворянина. Не каждый человек из знати хочет быть знатью, в конце концов. Кто-то хочет просто банально жить.

Дядька уходит едва ли не вприпрыжку. В просторной комнате наследника зависает тишина, и Юнхо опирается руками о стол, вздыхая. Это место, эти люди и дом, его семья — они не сделали ничего, чтобы он их ненавидел или хотел их краха, но с недавних пор ему плевать. У него всегда были другие цели, другие желания и мечты, он никогда не хотел стать таким, как его отец или мать. По-настоящему детский и наглый нрав скрылся за серьезностью и усталостью, которая, кажется, перманентно обязана быть у человека из высшего общества. Либо так, либо быть почти сумасшедшим извращенцем, купающимся в деньгах. Черт знает, почему Юнхо предпочел первое, лучше бы не предпочитал ничего.

Однако, почему-то его разбирает волнение. Стук каблуков разбивает тишину, Юнхо обходит свой стол и останавливается возле окна, откуда с высоты великолепно видно все их владения и город за ними, а где-то в утреннем тумане скромно проглядывается королевский дворец. Точнее, всё то, что Юнхо, кажется, не нужно. Трепет внутри усиливается от мыслей совсем о другом. Юнхо перебирает между пальцами край плотной занавески и смотрит сквозь стекло, слабо улыбаясь, потому что да, может он и чертов эгоист, но жизнь для того и дана, чтобы не вонзать в себя ножи обязательств и нежелаемой прописанной судьбы. Ребенок внутри него почти мертв, но сейчас у него есть надежда наконец-то стать счастливым. Юнхо сможет убегать, драться, быть в опасности с друзьями и без, он сможет жить и сможет любить.

Ценой стабильности и жизни целой династии. Своей семьи.

Губы сжимаются тонкой полосой, и он чертыхается, задергивая занавеску так, что та едва не слетает с карниза. Этот вид из окна, эта комната и эта семья — не то, чего он хочет. Юнхо нуждается в жизни. Если точнее, то в морской пене, друзьях, суете и любви. Свободной и светлой, где тот самый человек, выросший с ним, всё еще по привычке обращается к нему на «Вы», но улыбается без стеснения, разговаривает с ним обо всём, о чем хочется, следует за ним. Любит его.

Юнхо быстрым шагом покидает свою комнату, сильно пугая проходящую мимо служанку распахнутой настежь дверью. Она ловит едва не упавшее полотенце из стопки в ее руках и озадаченно смотрит вслед юному господину, который, судя по всему, сегодня не в духе. Немного подумав, девушка оставляет чистые вещи на подоконнике в коридоре и, приподняв подолы слишком длинного для ее роста платья, подбегает вслед за наследником.

— Я очень извиняюсь, молодой Господин, — спокойно, но звонко произносит она, но тот ее не слышит. — Прошу, подождите-

Через пару секунд у нее все-таки получается докричаться. Парень останавливается и спокойно смотрит на девушку в ожидании.

— Вы уходите сейчас? — любопытствует она, стряхивая складки на переднике. — Могу я заняться вашей комнатой, пока вы не вернетесь?

— Ухожу, — Юнхо спокойно смотрит на нее и мягко спрашивает: — А ты новенькая?

— Да, прошу простить мою грубость.

— Ты вовсе не грубая, бывает и хуже, — едва не смеется он, показывая белесую ухмылку. — Делай что хочешь, если так будет удобно тебе.

— Спасибо огромное, — её круглые глаза светятся благодарностью, и внутри Юнхо разливается предательски болючее тепло. Ему обидно за нее. Если то, что сказал тот хмырь, правда, то кто знает, куда судьба выкинет эту милую девушку. Она ровесница Юнхо, может даже младше, а уже делает грязную работу у каких-то дворян. А еще напоминает ему его друзей и от этого только больнее.

— Не знаешь случайно, где Минги? — девушка смотрит непонимающе, сложив бровки домиком от того, что, видимо, еще не знает имена людей в доме. Юнхо улыбается и делает жест рукой на уровне своей головы. — Вот такого роста парень, мой слуга. В вашей форме, черноволосый такой, глазами улыбается.

Она несколько раз беззвучно, но энергично хлопает в ладоши.

— Пару минут назад я видела его в гостевом зале. Сегодня ожидаются гости к вашему отцу. М-Минги, — служанка неуверенно произнесла его имя и продолжила после одобрительного кивка, — его вызвали для помощи с сервировкой еще рано утром.

— О черт, гости. Хорошо, спасибо, иди по своим делам, — Юнхо прикладывает палец к губам и заговорчески улыбается. — Если что, ты меня не видела.

Девушка смущенно кивает и убегает к стопке полотенец с одеждой, которая за время разговора неловко развалилась на подоконнике. Солнце выглядывает из-за облаков и наполняет коридоры ярким оранжевым светом, а Юнхо смотрит на рассеявшийся туман, взглядом пробегаясь по ожившим улицам, и, отвернувшись, уходит.

Никто в этом доме еще не обречен. Никто, черт возьми, кроме него и Минги.

***

Хрусталь сияет идеальной чистотой в свете странной, но дорогой люстры, возвышающейся над обеденным столом. Эти блики слепят Минги, который, прищурив один глаз, рассматривает бокал на предмет непозволительных пятен. Ставит его на положенное место. Берет следующий. Крутит ножку бокала, что чудесно перекатывается на кончиках пальцев, облаченных в шелковые белые перчатки. Сначала было неудобно, но сейчас без них даже не по себе.

Ставит бокал на положенное место.

Берет следующий.

— Кто снова поставил серебро на верхнюю полку?! — недовольно прикрикивает округлого вида старик, от которого разбегаются служанки, чтобы не попасться под горячую руку. Минги даже внимания не обращает, продолжая заниматься бокалами и не глядя отступая с пути дряхлого дворецкого.

Тот ковыляет на кухню, на взводе шмыгая носом и хмуря брови. После распуганных горничных, слуга остается один в большом зале наедине с распахнутыми окнами и ненаглядным хрусталём. По комнате гуляет летний ветер, а тяжелые плотные шторы поддаются ему, лениво развиваясь бордовой волной. Минги опускает последний бокал и оборачивается на окна. Надо расшторить их. Чтобы ветер не трепал ткань, чтобы потушить люстры, чтобы украдкой засмотреться на улицу.

— Ты! Минги! — старик стоит в проеме кухни и очень напористо указывает на слугу пальцем. Тот отдергивает штору на последнем окне в сторону, только после этого поворачиваясь на требовательный голос. — Только тебе хватило бы росту и силы такой ящик поставить туда!

— Но для служанок есть табуретки, сэр.

Дядька пыхтит, подходя к нему, и грозно смотрит снизу вверх.

Минги поднимает с взгляд на происходящее позади старика: девушка хочет аккуратно и очевидно незаметно пройти в другую комнату. У нее почти получается.

— Ты! — резко разворачивается дворецкий, указывая на нее пальцем, и она, дернувшись от страха, роняет вазу рядом с собой. Та с грохотом разбивается.

Старик молча и очень красноречиво всплескивает руками так, что едва не бьёт Минги в глаз.

Часы бьют восемь утра и все разом, как в муравейнике, начинают гудеть по разным комнатам со всех сторон. На кухне что-то шипит и падает, один из младшеньких мальчишек убегает в погреба за вином и дважды возвращается не с тем. Во всей этой суете Минги решает всё-таки пойти за серебром, раз уж та служанка смогла скрыться от бегающего из комнаты в комнату ругливого старика.

Коридор особняка кажется чертовски тихим, несмотря на гомон за стенами. Парню даже дышать легче становится и он спокойным шагом идет в кладовую, где определенно не он поставил это злосчастное серебро на недосягаемую без табуретки полку. Шум городских улиц из приоткрытых окон слышится очень слабо, но пробирается под кожу и тянет за собой. Смех детей и крики рыночных продавцов можно различить даже отсюда, а Минги сам собой представляет в голове, как же там тепло и людно. И не то что бы он любит толпу, наверное, совсем наоборот, ему комфортней там где свободно. Да, он любит свободу, а здесь её нет. И у него ее никогда не было.

Минги заходит в укромную тёмную комнату, что полна всякими шкафами. Тут нет пыли и даже сыростью не пахнет, просто помещение с ящиками и всяким ненужным барахлом по углам. Слуга зажигает лампу и высматривает нужные ему столовые приборы, которые по итогу и правда может достать даже без дополнительной высоты. Лёгкий гомон и шум прерывает тихий, но выделяющийся оклик. Минги оборачивается, оставляет пока что ящик на месте и выглядывает из каморки в коридор.

Юнхо улыбается своей наглой улыбкой и прокрадывается в комнатку так, будто это не его особняк.

— Что случилось? — недоуменно спрашивает Минги.

— Я искал тебя.

— Извините, у нас много работы из-за каких-то гостей. Вы знаете, кто это? — Юнхо мотает головой. — Ясно.

— Ко мне заходил, кажется, тот дядька, который Лорд, возможно он кого-то пригласил сюда, — заключает Юнхо с внезапно серьезным видом, а Минги невольно улыбается. Наследник никогда не любил этого чересчур скользкого мужика и даже попался однажды, пытаясь поджечь его пальто. — Слуги шушукаются о чем-нибудь? Не знаешь?

— Разве что про садовника с одной из горничных, я не слушаю их разговоры, — он ведет плечом, поудобней перехватывая свою ношу. Страстей в комнатах прислуги правда можно наслушаться на всю жизнь, и Минги наслушался. — Так… он еще что-то вам сказал?

Юнхо мотает головой. Он не будет говорить Минги, пока не убедится, что банкротство реально. Тот понимающе кивает и выходит из каморки, закрывая дверь, как только Юнхо оказывается в коридоре.

— Тогда зачем вы искали меня? — спрашивает слуга перед дверью в обеденный зал.

— Избавить от нужды обслуживать богатеньких гостей. Мне нужно решить кое-что в городе и ты поедешь со мной, — довольно чеканит Юнхо. Его лицо выражает истинную власть и самодовольство, но то, как он провел рукой по спине Минги, мягко вдоль позвоночника, выдает то, что он играет. И Минги хмурится. Медлит, смотря вслед уходящему наследнику, и пытается проглотить ком в горле.

Что-то не так.

***

Кое-как всё-таки убедив дворецкого, старика Альфреда, что он уходит по приказу Господина, Минги поднялся в свою комнату. Она была раза в полтора меньше, чем у сына дворянина, но тоже очень просторная, в разы больше чем у других слуг. Юнхо уже очень давно распорядился, чтобы его слуга жил рядом с ним и ни дверью дальше, а сам про себя усмехался, что им бы и одной комнаты на двоих хватило. Но вслух никогда не говорил. Их не поймут, а то и хуже. Шутки шутками, а они всегда понимали, что на пол большинству плевать, но на положение в обществе — нет. Лучше добровольно пойти на эшафот, чем позволить любимому сыну, который так запутался, быть вместе с, фактически, рабом. Позор позором в обществе, но Юнхо к Минги никогда так не относился, не собирался сам, и не позволял другим.

— Вы можете просто войти, — посмеиваясь говорит слуга, завязывая ленту под воротник только что переодетой рубашки. Приоткрытая дверь пару секунд молчит, а потом издает лёгкий скрип, когда Юнхо с видом пойманного, но очень довольного ребенка заходит в комнату. По приглашению, между прочим.

— Ты же знал, что это я, мог бы и на «ты» позвать, — голос парня звучит почти обиженно, — мы же говорили об этом.

— Будет очень неловко, Юнхо, если я однажды не угадаю и назову на «ты» вашего отца или старика Альфреда, — Минги с улыбкой качает головой под чужой беззвучный смех. Юнхо усаживается на мягкую кровать и наблюдает за слугой со спины, через зеркало, пока тот поправляет воротник. Отвлекается на часы и снова смотрит на отражение. Минги любопытно кивает, задавая парню немой вопрос.

— Мы успеваем, не торопись, — это действует успокаивающе, — поедем к часовщику.

— У вас что-то сломалось? — с недоумением в голосе произносит слуга, наконец поворачиваясь с наследнику лицом.

— К дальнему. Не к местному.

Как говорится, мало ли у стен есть уши. Юнхо фактически ничего не уточняет, но глаза Минги проходят весь спектр эмоций от непонимания до воодушевленного блеска. Эта фраза для других ничего особого не значит, часовщик и часовщик, живет подальше и все дела, но не для них. Они поедут черт знает куда, если быть точнее, в соседний городок, до которого часа два ходу, и даже не ради механизмов со стрелками или особого заказа, нет. Юнхо нужно к мастеру.

Минги цепляет внушительную связку ключей за карабин на поясе, машинально перепроверяет закрыл ли дверь и кивает наследнику, мол, всё, можно идти. В соседней комнате слышится незатейливая мелодия: та служанка напевает что-то, заканчивая уборку в спальне и расправляя шелковое покрывало на кровати. Слуга как-то упускает из виду, когда юный Господин заглядывает в свои покои и машет девушке рукой, говоря, что та неплохо справляется. Девичий голос отвечает ему с очевидным смущением.

— Вы снова флиртуете со служанками, — констатирует Минги, когда они уже порядочно отошли от комнаты. Юнхо возмущенно выдыхает.

— Ни с кем я не флиртую.

— Смею поспорить, — Чон идёт и дальше с непричастным видом, но иногда «случайно» касается руки Минги своей. Извиняется.

Они спускаются по витиеватым лестницам на первый этаж. Минги сразу отступает на шаг, чтобы идти слегка позади Юнхо, как и положено слуге, ведь у входа, широких тяжелых ворот, дворецкий разговаривает с Госпожой и тем самым хрычом, которого юный наследник на дух не переносит. Старик, завидев молодого Господина, с поклоном оставляет господ. Минги собирается последовать его примеру, но Юнхо жестом позволяет ему остаться.

— Здравствуй, мам, — мягко улыбается парень, обнимая женщину средних лет. Та ласково гладит сына по плечу и спрашивает:

— Ты уже встретился с лордом? — она изящно указывает ладонью на того самого идущего по швам дядьку.

— Да. Сэр, — Юнхо пожимает его руку, как можно крепче сжимая ее, — вы заходили ко мне пару часов назад, — тот снисходительно кивает, не стирая с лица самодовольной улыбки. И как ему смелости хватает вести себя так.

— Мы обсуждали некоторые важные вопросы с вашим сыном, — поясняет мужчина. — Гости скоро прибудут, мы будем рады поговорить с вашей семьей о нашем общем будущем.

— Непременно, — мама кажется очень счастливой, и хотя Юнхо не понимает ее возбуждения, он поддерживает ее настрой. Вероятно он о чем-то не знает, но должен будет узнать. Однако:

— Я не смогу присутствовать на завтраке, к сожалению, — абсолютно не сожалея говорит Юнхо. — У меня есть дела, которые не могут ждать.

Матушка вздыхает, приподняв плечи, и трепетно улыбается. Её мягкий характер всегда проявлялся в уступках своему ребенку, ведь он у неё чудесный, и Минги каждый раз мысленно соглашается с ней. Женщина приятная. Далеко не такая простая, какой кажется на первый взгляд.

Хрыч же фыркающе шмыгает носом. Его улыбка разом начинает казаться какой-то непонятно злобной и хитрой, но тон он сохраняет удивительно любезный.

— В ваших же интересах прибыть сюда к ужину, молодой человек, — дядька кивает сам себе, — от этого зависит судьба ваша и вашего двора-

— Позже, — обрывает его Юнхо чуть более резко, чем следовало бы. Минги от неожиданности поднимает голову и озадаченно смотрит на него, но тут же снова смотрит в пол, переваривая этот тон. — Прошу прощения, я спешу. Прибуду до конца дня, мам, гостей обещаю застать, — он завершает свои слова вежливым кивком и проходит мимо. Минги кланяется хозяйке, непроизвольно косится на лорда, открывая перед Юнхо дверь, и юркает следом.

***

Десятки, если не сотни часов развешаны в каждом углу, тикая идеально одновременно. Солнце отражается от каждой детали, металл переливается самым разным образом вбиваясь отраженными лучами друг в друга, отскакивая от стен и случайных поверхностей. Если зайти сюда, в этот причудливый дом, повернуть налево и спуститься буквально на две ступеньки вниз, то взгляд упирается в стол, стоящий в центре комнаты полной тикающих механизмов. На них не может быть разного времени, ни один из них не отстаёт и не спешит. Они точны до сумасшествия.

На две ступеньки вверх, обратно, прямо напротив раскрытых дверей, за своеобразной стойкой сидит парень. Пишет, считает, щурит глаза, когда палящие лучи проходят сквозь лёгкие занавески, что висят в проёме для хоть какого-то разграничения между этим и тем миром. Сейчас слегка за полдень. Сонхва трёт переносицу и откидывается на спинку стула, постукивая карандашом по столу. За окнами маячат редкие фигуры, кто-то бурчит или очень громко разговаривает, останавливается, пробегает мимо, ругается. Он наблюдает за ними. Каждый день, в лицо видя только одного человека, Сонхва наблюдает за сотнями других, безликих, у которых, кажется, очень много забот. Его спина ноет от долгого сидения, он напрочь забыл отвлекаться хоть иногда от бесконечных чисел и черканий грифеля по бумаге.

Тикание часов в соседней комнате нарушается редким копошением или звоном падающих деталей.

Сонхва тихонько вздыхает.

— Вау, как давно они повесили эту штуку? — слышится среди гомона людей, чуть ближе и различимей. Следом — звук медных колокольчиков, висящих, по памяти Сонхва, где-то слева от дверей.

— Она висела здесь в прошлый раз.

— Правда? Я хочу такую себе, — по ни в чем не виноватым звоночкам проходятся еще раз. — Забавно.

Чья-то ладонь проходит сквозь занавески, видимо, ожидая натолкнуться на дверь. Её резко одергивают, и Сонхва наблюдает за этим без единой эмоции, сложив руки на груди. Дурдом какой-то. Он поднимается, отряхивает рубашку и устало идет на улицу, ожидая, что услышав его шаги, бренчатели скроются, и он снова застанет там примерно никого. Ну или спины убегающих беспризорников.

Оленьи глаза Сонхва округляются, когда он выглядывает наружу. На него с глупой усмешкой, замерев, смотрит Юнхо, а Минги спустя секунду начинает тихо смеяться.

— Привет, — нелепо здоровается Чон.

— Какого черта, — только и выдают ему в ответ. Сонхва неверяще оглядывает их двоих. — Что вы тут делаете? Нет, стойте, — улыбаясь выдыхает парень. Голова кружится то ли от жары, то ли от радости, он снова ныряет внутрь дома, возвращается и добавляет: — Заходите уже, Господи. Хонджун!

За те секунды, когда они всё-таки заходят, Сонхва успевает едва не убиться на тех двух ступеньках. Немного скрипучий голос говорит ему быть осторожней, а его хозяин при этом даже не отвлекается от очередного механизма перед собой. Хонджун интересуется, в чем, собственно, дело, всё так же что-то подкручивая, когда Сонхва наклоняется к его уху и тихо что-то говорит. Руки часовщика останавливаются.

Юнхо довольно опирается плечом о проём. Парень со слегка диковатой улыбкой снимает с головы странного вида очки, с каким-то невероятным увеличением на один глаз, в полуразвороте поднимается со стула и, слегка щурясь с непривычки, смотрит на гостей.

— Какого черта.

— Вы так великолепно перенимаете привычки друг друга, — не меняясь в лице тараторит Юнхо. Хонджун с усмешкой показывает ряд ровных зубов и, прихрамывая, подходит ближе к лестнице.

— Имей совесть, переросток, — он рычит привычно довольно. Минги позади Юнхо слегка ладонью пихает его в спину, и тот послушно спускается, наконец обнимая часовщика.

Юнхо физически чувствует — они дома.

Его совсем немного смущает то, что, кажется, эти двое чертовски похудели с прошлого раза, или он просто давно не видел их, но Хонджун в объятиях ощущается почти пугающе костлявым. У Сонхва неаккуратно подстриженные волосы зачесаны на сторону, а на шее неизменный шрам от ожога. Поверх рабских чисел, совсем как у Минги на плече.

В тот день, когда Юнхо смог выкупить Сонхва, когда привел сюда, к Хонджуну, он попросил прижечь цифры на шее. Он искренне ждал, что ему откажут, пусть они и были друзьями на тот момент уже долгое время. Он думал, что его осудят за эту просьбу. Посмеются. Скажут жги сам, как делали все вокруг до этого. Но Хон просто достал из топки раскаленную кочергу и сделал это. Молчал следующие несколько дней, не мог спать и всё так же, не роняя ни единого слова, менял повязку на рваном ожоге каждый день. Он позволил часам сбиться и не чинил до тех пор, пока не был уверен в том, что Сонхва в порядке.

— У тебя какое-то дело ко мне, я предполагаю, — кривится Хонджун, — не мог же ты просто так взять и вспомнить про нас.

— На самом деле мне правда нужно с тобой поговорить, — Юнхо будто пропускает последнюю реплику мимо себя и звучит слишком серьезным, что Хону не нравится от слова совсем. Жизнь показала, что если этот ребячливый парень вдруг становится серьезен, то дела явно хреновые, или скоро таковыми станут.

Сонхва переступает с ноги на ногу, расправляя закатанные рукава рубашки, и с вопросом смотрит сначала на Юнхо, потом на Минги, который, словно тень, хмуро стоит позади наследника. Ему это тоже не нравится. Никому это не нравится, что бы то ни было, даже если этого еще нет. Чутьё у Юнхо зверское и еще никогда никого не подводило: он может показаться дураком, всем изначально кажется, но как только он спасает жизнь тебе, потом кому-то еще, а потом и сам себе, просто потому что что-то почувствовал, так или иначе, за ним следуют.

Хонджун щелкает зубами и закатывает глаза.

— Если дело потерпит пару часов, то будет отлично, — чеканит он, с недовольством выделяя последнее слово. Оглядывает двоих прибывших и, уперев одну руку в бок, уточняет: — Вы же не приехали сюда на пару минут спустя несколько месяцев?

— Не злись, — Сонхва мягко прикрывает глаза, а Хонджун тянет скрипучее «айй».

— Я и не злюсь. В этом дворянском отпрыске же все еще нет лишних дыр моего авторства, — часовщик оглядывает Минги и Юнхо с головы до ног, от чего те невольно усмехаются. — Проходите, черт возьми, чего встали, как не родные. Сонхва, займись ими.

***

Все часы на первом этаже разом напоминают о том, что скоро надо будет уезжать. Три часа прошли, как мгновение, а еще через три Юнхо надо присутствовать на ужине, где он изначально быть не хочет.

На втором этаже приятно прохладно и, можно сказать, темно. Все окна, кроме одного, плотно закрыты тонкими деревянными дверцами с симметричной резьбой, а напротив последнего, что открыто, висит несколько рядов чистой светлой одежды. В углу у стены стоит широкая, на вид очень мягкая кровать, в центре — диван и кресло, что окружают невысокий дубовый стол. Это место до того уютное, что даже зимой тут тепло. Холодная, угрюмая каменная труба, что тянется от печи с первого этажа, обвита веревкой, на которой развешаны какие-то повязки, ткань и цветные платки. Рядом с ней, на той самой кровати, спит Сонхва. Небрежно сбросив обувь и положив руку под голову, его вовсе не волнует карточная игра, происходящая на исцарапанной столешнице.

Хонджун выигрывает у Юнхо третью партию из шести.

В порыве азарта они оба тихо смеются и пререкаются, так активно, но полушепотом, чтобы не будить Сонхва и не отвлекать увлеченного Минги: тот лежит на коленях Юнхо и с любопытством поглощает содержимое книги, которую взял с собой из библиотеки в особняке. Юнхо просматривает только что полученные карты в правой руке, а левой гладит слугу по голове, зарываясь пальцами в мягкие волосы.

— Кажется, я разучился тасовать, — бурчит он, — полный голяк.

— Та же чертовщина, — Хонджун в открытую кидает карты на стол и разминает плечи. Друг согласно делает тоже самое.

Диковатые глаза Хона осматривают комнату, не цепляясь ни за что взглядом, и он кивает в сторону лестницы. Им нужно поговорить. Юнхо подменяет свою ногу подушкой под головой Минги, обещает, что скоро придёт и вообще, «нам скоро уезжать, не засыпай». Из-за книжки слуга выглядывает, впиваясь в чужую спину силой мысли, потому что Чон ему ничего не говорит, ни о чем, что сейчас творится, но он надеется на скорое прояснение вещей.

А Юнхо тем временем сам ничего не знает.

Хрычу верить не хочется, да и может наследник зря панику внутри поднял. Чувство какой-то странной нетерпимости поддерживается желанием сбежать из этой страны, того дома и той семьи. Свободы хочется люто, и парень своим мыслям вообще верить не хочет. Банкротом отец и раньше становился, заключал контракт с новой поставкой и взлетал на денежную вершину рядом с королем, удерживая это место несколько долгих лет, а потом стабильно продолжая дело. И так раз пять подряд. Отец пусть и консервативный мужчина, но в делах денежных всегда находит выход, так к чему вообще думать о плохом.

— То есть ты сам думаешь, что не о том думаешь, — раздраженно кривится Хонджун, выдыхая дым слишком крепкой самокрутки.

— Мне просто нужно заручиться твоей помощью. Я не останусь в долгу, правда.

— Я знаю, Юнхо, — звучит достаточно резко. Часовщик думает, что он единственный тут сейчас по уши должен этому парню. За всё: от постоянной поддержки, до Сонхва.

Хон подносит сигарету к губам и затягивается, а Юнхо расстегивает манжеты на рубашке. Жарко. Солнце еще даже близко не собирается садиться. Торговцы наверняка давно свернули лавочки, мужики разошлись по кабакам, а на улицах улыбаясь разговаривают девушки и бегают босые дети. Откуда-то из-за открытой двери на улицу льётся звук расстроенной гитары, но поющего голоса не слышно. Может и не поет никто вовсе. Кухня наполнилась едким дымом и запахом табака, Хонджун тушит сигарету и открывает окно, чтобы проветрить комнату.

— Сонхва не любит запах табака, — меланхолично констатирует Юнхо, и Хон невольно улыбается: терпеть не может. Они оставят этот момент курения в тайне. — Кстати, ты ничего не хочешь мне рассказать?

— А должен?

— Не знаю. Я излил тебе свою несуществующую проблему, — парень театрально ведет рукой, — может и тебе есть что поведать своему старому другу.

Хонджун молчит. Смотрит на свое отражение в оконном стекле несколько долгих секунд и отворачивается.

Юнхо тот еще ублюдок, наверняка чувствует всё за версту. Недосказанность, ложь и очевидные секреты. Он увидит всё, но промолчит: слишком вежливый и слишком хорошо понимает, что о чем-то таком не стал бы говорить и сам. У него много тараканов в голове, он мастерски прячет их, и есть многое, о чем даже Минги не знает. Но читает людей на раз два. Хонджуна Юнхо бесит, может быть, в хорошем смысле, но если сейчас часовщик скажет, что говорить ему не о чем, то солжёт.

Он сумасшедший.

В здравом уме, не буянит и не видит чудовищ в темноте ночных улиц, но выглядит именно так. Слухи в маленьком городе разбегаются со скоростью света. Все вокруг то и дело говорят о том, что, кажется, часовщик свихнулся, крышей поехал на своих тикающих кусках металла. Хонджун обиды не держит. В конце концов, даже окно может послужить зеркалом, а он не слепой. Странная улыбка, хромота, белесый диковатый взгляд, а еще сотни тикающих в ритм коробочек тут и там. Тик-так, тик-так.

Людей пугают такие вещи. И как же, черт возьми, иронично, что рано или поздно его сумасшествие может убить его. Медленно и мучительно. Голодом например. Никто не хочет и близко соваться в дом психа, давать ему работу, тем более платить, а выручает только Сонхва, привлекая хоть кого-то, и то не всегда. Его красота не сможет спасать их вечно.

А еще смерть сумасшедшего может быть быстрой.

Пристрелят и всё.

— Хонджун? — Юнхо когда-то успел оказаться прямо рядом с ним, вопросительно глядя и хлопая по плечу.

— Да, не о чем говорить, — прикрыв глаза в ухмылке, отвечает Хон.

И он знает, что Юнхо всё понимает.

Но лжёт.

***

Особняк едва не искрится в солнечном свете. Слуги бегают во дворе, кто куда, и вытягивают шеи, останавливаясь, когда ворота открываются, что означает возвращение наследника. Они начинают только пуще суетиться, а люди в беседке легко смеются в унисон щебетанию птиц и журчанию воды в фонтане. Вокруг так светло. Юнхо прикрывает глаза от ярких лучей, что так сильно слепят после практически двух часов в приятном полумраке. На шее всё ещё чувствуется россыпь ароматной воды, которой его щедро обрызгал Минги, а на губах — поцелуй, который слуга оставил ему в той самой, едва проглядной темноте зашторенных окон кареты.

Парень часто моргает. Ему немного неудобно появляться вот так, под конец дня, но в конце концов он предпочел бы не появляться вообще. Гостей, на вид, довольно много. Человек десять, не меньше, целая семья в трех поколениях. А еще его родители, слуги, ну и Хрыч. В голове Юнхо это прозвище стало уже своеобразным именем для этого дядьки. Звучит неплохо, очень подходяще, свежо, мерзенько, всё как надо. Дворецкий Альфред стоит рядом с ними, держа руку согнутой в локте, в любой момент готовый подать руку помощи или выполнить поручение. Он-то и замечает прибывших наследника с личным слугой, который держится слегка позади, смотрит чуть ниже, не прямо, и едва заметно наклоняет корпус в поклоне, когда их замечают гости.

— Отвлеку вас, господа, мой сын прибыл, — тихим гордым голосом сообщает хозяин дома гостям, когда Юнхо расслабленным шагом поднимается к ним в просторную беседку. Тут много незнакомцев, но каждый смотрит избирательно и с интересом. Несколько человек даже как-то одобрительно.

— Прошу простить моё позднее возвращение, — Юнхо легко улыбается, так, что люди в ответ делаются настроенными светлее. Минги же делает шаг назад и молча становится к другим слугам, туда, где ему положено быть.

После приветствия вечер снова начинает гудеть светскими разговорами. Спокойная музыка рассекает воздух, заполняя атмосферу собой, потому даже некоторое молчание остается комфортным. Юнхо ныряет между людьми, говоря пару слов тем, кто обратил на него внимание, а потом случайно натыкается на девушку.

Довольно милую девушку.

Она спокойно приветствует его и говорит, что сама виновата, что столкнулись по ее вине, и Юнхо улыбается ей, предлагая выйти из толпы и выпить. Акт любезности, подкрепленный ничем большим, кроме любопытства. Они некоторое время говорят. Просто ни о чем, но парень в разговоре выясняет, что она самая младшая в семье, ей семнадцать, и это всего на пару лет меньше чем Юнхо. Она вся такая тонкая и изящная, похожа на принцессу, слушает его и смеется так звонко, но скромно, поддевая парня рассказать еще что-нибудь. Ему с ней интересно, вполне неплохо для этого вечера. Он ожидал худшего.

Они уходят на пристань, и Принцесса аккуратно подбирает подолы платья показывая тонкие ножки до колен в белых чулках, убегая по светлому дереву над водой. Её восторг от воды и приближающегося заката светится в глазах янтарного цвета, а потом она усаживается на скамеечку там же и тихо сидит, рассматривая всё вокруг: чистый пруд, беседку на возвышении, откуда слышатся отголоски чужих разговоров, засыпающее небо. Юнхо аккуратно садится рядом с ней и немного сутулится, сцепив руки в замок. Он устал. Она тоже.

— Я думала, что ты будешь похож на своего отца, — тихо говорит она. — Нисколько не похож.

— Приму это за комплимент, пожалуй, — они вдвоем смеются, а Принцесса рассматривает его из-под ровной светлой челки. Притихла. Отвернулась и снова посмотрела на него, будто пытаясь подобрать слова. — В чем дело?

— Мне интересно, ты знаешь про то, что задумали наши родители?

— Понятия не имею, но, — Юнхо делает легкую паузу, и улыбка пропадает с его лица, — думаю, если ты младшая, то нас поженят, так?

Она тихонечко угукает, постукивая каблуком по ножке скамейки. Ей очевидно немного неловко, а парню, если честно, нет. Но даже если ему не нравится эта идея, кто спросит?

— Ты хорошая, я бы с удовольствием продолжил общаться с тобой, если в высшем обществе так можно, — он немного кривится, проговаривая последнюю фразу, а потом снова становится серьезней, — но я не смогу любить тебя в том свете, в котором от меня ждут.

— Сердцу не прикажешь, — соглашается она. — Так наши семьи сохранят влиятельность и имя, поэтому я соглашаюсь. А ты?

— Я не мог согласиться на то, о чем понятия не имел. Не хотел обидеть, кстати, мне жаль, что так выходит.

Принцесса смотрит на него своими большими круглыми глазами и улыбается. Они молчат еще некоторое время, а потом заговаривают о внезапно заигравшей мелодии. Напевают её, пытаясь вспомнить слова. Солнечная радужка небес начинает прятаться за горизонт, а они так и не уходят: девушка сидит, поджав колени к себе, а парень опустил голову, смотря в воду. Перманентная улыбка выходит немного странной, и Юнхо хмыкает, украдкой глянув на Принцессу. Они оба не счастливы. Может и она любит кого-то другого, может ей хотелось пожить иначе, а не стать договором старых богачей.

Тех, кто празднует их знакомство без них, там, в беседке.

— Ты всегда улыбаешься, — удивленно твердит девушка, а Юнхо смотрит на нее с легким недоумением, но все еще с поднятыми уголками губ. — Это потрясает, правда. Повезло тому, кого ты любишь.

— Я знаю, — парень довольно щурит глаза и откидывается на спинку скамейки. Принцесса звонко смеется, и Чона радует ее искренность, ведь среди людей их уровня очень мало тех, кто вот так может понять. Из неё наверняка просто отличный друг, а еще действительно приятный человек: с нелепыми историями, неидеальной правдой жизни и скрытыми предпочтениями. Кстати, она тоже умеет играть в карты, что немало радует.

— Расскажешь, кто она? — любопытная девочка, думает Юнхо. Очаровательно любопытная.

Он загадочно качает головой, ухмыляясь, в то время как она пытается словить его взгляд, потому что «ну же, поделись, я никому!»

— Не расскажу, — парень закидывает ногу на ногу и забавляется с того, как девушка ненамеренно дуется. Юнхо верит ей. Она не будет трепаться об этом направо и налево, ей это незачем.

— Хотя бы намекни, кто мой соперник, — шутливо говорит она, поднимая миниатюрные кулачки в боевую стойку. А потом хихикает со своего поведения.

Ей с ним спокойно, ведь, возможно, они очень похожи.

— Не могу, Принцесса, это опасно.

Янтарный взгляд становится спокойней, и девушка очень понимающе кивает. Опасность не шутки, ей ли не знать. Нападения на людей богаче, беднее, нападения на кого угодно случаются каждый день и практически никем не пресекаются. Разве что если тот, на кого напали, не имеет достаточно власти, чтобы раздуть из этого огромный кипиш. Только на памяти Юнхо, каждый из его знакомых хоть раз сталкивался с подобной опасностью «неодобрения»: что Хонджун, что Сонхва, что даже Минги и он сам. О девушках и говорить страшно. О людях из разных слоёв общества тоже.

Чон смотрит на неё, молчаливую, и поднимает ладонь.

— Только намек. Потому что мы будем как дети, и это будет наш маленький секрет.

Удивление на её лице сменяется светом, она мягко улыбается и даже хмыкает немного. Юнхо ребенок. Ростом под два метра, с ясными глазами и мечтами «не о том», а еще обещаниями на мизинцах и беготней наперегонки. Это существо внутри душат золотой цепью богатства и стати, но он прекрасно знает и ищет места, где давление на детскую шею ослабевает. Например рядом с ней прямо сейчас.

Потому что Принцесса тоже настоящая, кивает ему со звёздочками и огненным закатом в глазах.

Они и правда сцепляют мизинцы, закрепляя обещание «замочком», касаясь большими пальцами. Чон смотрит ей в глаза и с лукавой ухмылкой говорит:

— Это парень, — а теперь наблюдает на девичьем лице истинное восхищение вперемешку с недоверием. Принцесса приоткрывает рот, пару раз пытаясь что-то сказать, но от внезапности ничего не получается.

— Ты же не шутишь?

— Неа, если бы. Когда-нибудь я вас познакомлю.

— Представляешь, как это будет выглядеть? — она игриво выгибает бровь, и Юнхо кивает с насмешливым «ага».

«Дорогая, знакомься, это мой парень. Минги-я, это моя жена, надеюсь, вы поладите».

Люди из беседки посматривают на смеющуюся пару с одобрением. Довольствуются тем, что дети поладили, а значит полдела уже сделано, и брак не кажется таким сложным и муторным. Некоторые из них выражают желание пройти в особняк, а Альфред с великим удовольствием провожает их, учтиво отвечая на все вопросы, что задаются. Минги часто моргает. Его клонит в сон, он иногда посматривает вниз, на пристань, где сидят эти двое, и задумывается о чем-то, хотя голова пустая. Засматривается. Гости больше увлечены разговорами и таким же наблюдением, потому его не трогают, он не знает, сколько времени смотрел на Юнхо, но, когда поднял голову, солнце уже скрылось за горизонтом.

Хотя, его Солнце всё еще здесь. Каменная стена внутри Минги наливается теплом и просвечивается этим человеком насквозь. Он заполнен им целиком и полностью. Тоска по каждому моменту, когда они вместе, преследует попятам, и слуга любит это. Любит Юнхо так сильно, что не может передать словами, желает ему всего самого лучшего, лишь бы он жил и был в полном порядке, всегда, столько сколько возможно. И эта девушка. Минги расслабляется и прикрывает глаза: она похожа на ту самую, кому он доверит своего чрезвычайно хрупкого человека, даже если Чон забудет про него со временем.

— Минги, мальчик, — обращается к нему хозяйка, и он сразу кивает ей, показывая, что слушает внимательно. — Ты такой напряженный сегодня. Дела идут отлично, ты можешь передать слугам, что всё было чудесно.

— Благодарю, так и передам, — она очень любезна даже для себя. Женщина отвлекается на одного из гостей, желая ему хорошо отдохнуть, позже возвращаясь к слуге.

— Пока вас не было, мы решили пригласить этих замечательных людей остаться у нас на ночь, — отвечает хозяйка на вопросительный взгляд Минги. Тот кивает в благодарность за пояснение. — Можешь напомнить моему сыну со спутницей, что время позднее, и им лучше пойти в дом. В такую погоду много насекомых, не стоит им оставаться на берегу, не дай бог что.

— Конечно, — с понимающей улыбкой качает головой парень и слегка кланяется, когда женщина проходит мимо, слегка проведя рукой по его плечу.

Если честно, ему не хочется мешать. Он уверен, что помешает, но таков приказ, если что, Минги так и скажет. Юнхо поймет.

Слуга спускается к пристани, останавливается перед тем, как ступить на деревянную поверхность, ведь его сразу заметят из-за стука каблуков. Но Юнхо оборачивается прямо сейчас. Чувствует, черт возьми, смотрит так внутривенно, зовет по имени и спрашивает, в чем дело.

— Хозяйка просила привести вас и вашу спутницу в особняк, — Минги медленно шагает к скамейке. Развернувшись, девушка смотрит с вопросом, а Юнхо взгляда не отрывает от своего слуги, даже когда она спрашивает:

— Моя семья уже там?

— Именно так, миледи, — отвечает ей парень, а потом переключает внимание на Чона. — Пожалели, что опоздали, юный Господин?

Юнхо скалится в улыбке, а Принцесса смотрит немного распахнув глаза от того, какие вопросы задает слуга хозяину. Ей непонятно.

— Если честно, ни капли не жалею, — он встаёт, поворачиваясь спиной к воде. — Хотя и не допустил плохой мысли о том, что всё-таки приехал. Принцесса составила мне достойную компанию, — смотрит на девушку, а та мило ему кивает, будто говоря, что это взаимно.

На мгновение они отводят взгляд друг от друга. Минги чувствует эти эмоции: надобность, но никчемность, чувство долга и тоска. Им повезло встретиться, поговорить здесь и всё, как видится, решить и узнать. Не нужно быть сильно образованным слугой, чтобы понимать суть происходящего, когда две семьи нескромно обсуждают свадьбу, хвалят прибывшего наследника два часа к ряду, а потом преспокойнейшим образом отпускают свою дочь одну с, казалось бы, незнакомым парнем. В их обществе часто встречаются моменты, где всё решается за полдня, а то и за несколько минут. Кому-то же просто не оставляют выбора, отправляя переодеваться в нарядные одежды и клясться в вечной любви сию секунду.

Когда в прошлый раз они с Юнхо приезжали к Хонджуну на целую неделю, прикрывшись перед родителями тем, что сыну интересен какой-то неблизкий город (случайно ткнув в карту пальцем), наследник спросил у часовщика о вечности. Тот хромовато обошел мастерскую, снял со стены небольшие карманные часы и отдал их другу. Из светлого, почти белого металла, они болтались на длинной поцарапанной цепочке, но выглядели всё равно очень дорого со всеми витиеватыми рисунками и неподдельным блеском серебра. По словам Хона — никогда не ломались. Он гордится этой работой, он собрал её собственными руками.

« — Ты и сам всё прекрасно знаешь, Юнхо. Любая вечность заканчивается, а значит она и не была вечностью никогда. Только лжецы клянутся в вечности, — раздраженно хмурится Хон, рассматривая то, как парень крутит его часы в руках. — Я вложил в них всю душу, собрал с нуля, а они отвечают мне тем, что исправно работают вот уже сколько времени. Но однажды кто-то из нас безвозвратно сломается. Такова жизнь. А вечность может длиться и пять минут, дружище. Люди пишут клятвы на свадьбах: умные лжецы обещают любить до самой смерти, глупые — вечно, а некоторые не клянутся вовсе, просто любят… »

— Вы желаете продолжить разговор в доме? Желаете что-нибудь? — Минги наклоняет голову, смотря то на девушку, то на парня, который почти сразу говорит, мол, нет.

— Разве что, покажи миледи её комнату. Я не хочу, чтобы с ней расхаживал какой-нибудь Хрыч, ладно? — Слуга кивает, а Принцесса непонятливо моргает и тихонечко спрашивает больше сама себя, чем их.

— Хрыч?

— Не самое лучшее слово, но ты видела того дядьку! Слово прям в стать, только не говори ему этого, — Юнхо углубляется в разговор про такую «интересную» личность, как Лорд, параллельно подавая девушке руку и помогая встать на хрупкие ноги. Она тихо смеется в кулачок, следуя за ним по пристани в сторону дома, слушает внимательно и обещает «никогда не упоминать Хрыча всуе» таким прозвищем.

На сад опускается сумрак, когда Минги, с едва заметным смешком из-за какой-то нелепой шутки Юнхо, идёт с парой в дом, закрывая за ними дверь.

В беседке не осталось никого.

***

— Проходите, — Минги зажигает лампы в уютной спальне и впускает девушку, оставляя на полу у стены небольшой дамский чемоданчик.

Комната в желто-зеленых тонах приятно и очень заметно подходит Принцессе с её блондинистыми волосами и цветочным платьем. Она осматривается и воодушевленно кивает.

— Мне тут нравится, — искренне подмечает она и, немного отпружинив, садится на очень мягкую кровать. Её взгляд скользит по непоколебимой фигуре слуги. Что-то заставляет её задуматься, а когда Минги спрашивает, в чем дело, девушка тихо просит: — Не мог бы ты закрыть шторы? — и добавляет: — Пожалуйста.

Испытывает что ли. Слуга покорно кивает и подходит к окнам, размашистым, но отточенным движением задергивая тяжелые ткани. Аккуратно расправляет края и ощущает на своей спине пристальный взгляд. Такой до странного любопытный. Будь то Юнхо, Минги бы сразу понимал, почему так: он ну в принципе всегда так делает, есть на то причина или нет. Рассматривает, улыбается. Но тут же сто процентов что-то другое.

— Миледи? Со мной что-то не так? — он интересуется крайне вежливо. — Если вы пожелаете, я приглашу другого слугу. Или служанку, если вам так будет спокойней.

Она вскидывает брови, распахивая глаза и, парень готов поклясться, краснеет. Это не похоже на смущение, её будто застали врасплох так, что она оправдательно машет ладошками в воздухе и слегка поджимает коленки.

— Боже, извини, я просто задумалась, — её голос немного дрогнул, но только от неожиданности. Девушка расслабленно растирает свои руки, беззвучно хлопая по своим коленкам. — Спасибо, что провел, правда. Я ничего такого не хотела.

— Простите, что так смутил вас, — кланяется он.

— Нет, нет, всё в полном порядке, — Принцесса хмурит бровки и настоятельно ведет указательным пальцем. — Твой хозяин нещадно раззадорил меня своими рассказами про Лорда, потому я слишком много думаю не о том. Мне повезло, что сопровождающий ты, а не тот дядька.

— Вы с юным Господином действительно поладили, — в лёгкой улыбке говорит Минги.

— О чем ты?

— Я вырос с ним. И сколько мы общались, сколько Лорд приходил к нам, столько он его по-детски недолюбливает. Счастлив знать, что Господину достанется такая чудесная девушка, как вы, — он тепло рассуждает, покачивая головой, и подходит к выходу, мягко ступая по ковру. Останавливается. — Будь то дружба или любовь.. берегите его. Прошу вас.

— ...Непременно, — произносит она после небольшой паузы. Тихо, едва слышно и спокойно, выдыхая с легким трепетом. Ей не понятно, что она почувствовала, услышав эти слова.

Почему это звучит так тоскливо?

— Благодарю, — парень улыбается глазами и резковато кивает головой. Еще раз повторяет, что всегда к её услугам, и беззвучно закрывает дверь. — Спокойной ночи, миледи.

Всё ведь не так плохо, думает Минги, слыша щелчок и опуская дверную ручку. Стоит в коридоре пару секунд и вспоминает свои слова, будто это сказал не он вовсе. Они же будут рядом, если Юнхо и забудет о нём, если Минги станет просто слугой, так может быть даже лучше, ведь девушка у него прелестная, а с рабом наследнику дворянской семьи всё равно не случилось бы заключить брак. Никогда. Продолжит быть тем кто он есть, будет наблюдать, оберегать пока это возможно. И любить. Слишком сильно любить.

Минги устало осматривается по сторонам: коридоры пустые, тихие и темные. Редкие небольшие светильники горят на стенах, делая это место немного жутким, но и уютным одновременно. Парень стягивает с длинных пальцев свои перчатки. Сжимает и разжимает кулак, проходя дальше, ближе к окнам, опирается о подоконник.

Надо найти Юнхо и-

— Минги, — этот женский голос ему едва знаком. Слышно откуда-то с лестницы, несмело так, будто человек это имя впервые произносит, не будучи уверенным, что зовет того, кого нужно. — Где же-

Парень на ходу облачает руки обратно в мягкий светлый шелк и полубегом, быстрым шагом, идет к витиеватым перилам. Смотрит через них сквозь лестничные пролёты, находя взглядом одну из горничных.

— Что такое? — слабым эхом отдаётся глубокий голос. Девушка слегка вздрагивает и смотрит на него снизу, запрокинув кудрявую голову. Ойкает.

Они виделись сегодня утром. Служанка подбирает подолы платья и быстро поднимается прямиком к нему. Теперь, когда он видит ее поближе, это определенно та самая девушка, с которой Юнхо (не) флиртовал, она еще приводила его покои в порядок и напевала что-то.

Её взволнованное выражение лица немного настораживает: девочка будто очень напугана.

— Тебя зовут, — тараторит она, оказываясь перед ним. — Хозяева ждут, юный Господин рвёт и мечет, — и у Минги глаза распахиваются сами собой.

Он сразу срывается с места. Не оборачиваясь уходит в такой спешке, что пропускает ступеньки. Оставленная в одиночестве девушка провожает его тревожным взглядом, осматривается вокруг и тихонько прислушивается: глухой стук его каблуков пропал так же быстро, как и начался.

***

После того, как Юнхо попрощался с Минги и Принцессой, его встретила мать. Вероятно, они прошли около трёх кругов по одним и тем же коридорам, разговаривая о гостях, обсуждая праздники в городе. Но сына волновала свадьба. Мама пока не дала ему и слова вставить, он просто слушал её разговоры о какой-то чудесной женщине, которая где-то шьёт чудесные костюмы, которые носит едва ли не сам король. Это не точно. Юнхо пропускает мимо ушей примерно девяносто процентов информации, потому что его интересуют конкретные вещи, а еще он чертовски устал. Но матери улыбается: она светится радостью за сына, за спасенный дом и, видимо, очень довольного сделкой мужа. Приобнимает своего мальчика и даже предлагает зайти к отцу.

— Он давно не видел тебя, — с родительской обидой говорит она. Парень почти вздыхает: сын, конечно, уважает его, но временами этот человек слишком консервативен для его понимания. Чует Юнхо — глава семьи будет верен традициям и в этот раз тоже.

— Сегодня, на ужине, если мне не изменяет память, — он вредничает. Мать смотрит на него недовольно. — А что?

— Нам многое нужно обсудить, дорогой, не упирайся, — мысль хорошая, серьезно. Может хотя бы он прямо, в своей манере, пояснит, что в доме происходит. — Думаю, он уже ждёт нас у себя.

— То есть вы договорились со мной поговорить еще до того, как я узнал об этом, — чеканит Юнхо с наигранным возмущением под лёгкий смех матери.

— Ну отцу не впервой ловить тебя вот так. Помнишь, как ты целый месяц притворялся, что не видишь людей?

— Мам.

— Мы правда так волновались, что с тобой что-то не так! — женщина театрально охает и продолжает: — Даже врача пригласили, а ты, чертенок, тогда начал так смеяться, так смеяться. И он всё понял.

Юнхо улыбается, как настоящий негодник. То был его личный маленький фурор. Он даже Минги смог обдурить, который тоже был мальчишкой, но уже служил ему. Хлопал своими глазами-бусинами, боялся ужасно, а потом невольно стал напарником Юнхо во всех его коварных и очень изощренных планах.

Хозяйка, конечно, полностью соответствует своему сыну: за этот короткий разговор она успела привести его к огромным двойным дверям, которые вели в комнату, собственно, отца.

Тёмный кабинет кажется тяжелым, несмотря на то, как часто ты тут бываешь. Дубовые оборки и мебель, широкие ножки стола и массивные шкафы, которые едва выделяются на черновато-зеленом фоне стен и обивки кресел. Картина в широкой вертикальной рамке заставляет отвлекаться и отворачиваться. Оруженосец оттуда неизменно на всех приходящих смотрит с неким презрением, и только на Хозяина дома — с уважением. Тот сам об этом рассказал. Когда пятилетний сын сидел у него на коленях и со взрослой уверенностью утверждал, как этот дядька оживает, а еще он похож на Лорда, если смотреть очень издалека.

Отвратительная картина. И почему отец вообще её так любит?

— Рад увидеться с тобой поближе, — доброжелательный голос абсолютно не вяжется с его тёмной фигурой в освещенном углу комнаты. Он ставит обратно томик книги в яркой синей обложке и поворачивается к своей семье, по-отцовски улыбаясь. Юнхо держится в стороне, отдаленно кивает, всё посматривает на картину. У него нет каких-то особенных детских чувств, но и отторжения к отцу, вроде, тоже. Просто теплоты, как-то, не испытывается. Папа и папа. Хотя, довольно громкое слово.

Мужчина целует пальцы своей жены и укладывает руки ей на плечи, когда та садится в мягкое бархатное кресло. Они очень расслаблено обмениваются короткими фразами, а Юнхо устало опирается о спинку дивана и слушает их. Атмосфера почти семейная. Приторно семейная.

— К слову, сынок, как тебе невеста? — парень поднимает голову, выныривая из задумчивости.

— Мы поладили, — коротко отвечает он. — Было немного неловко, так как вы мне не сказали о ней. Как и о банкротстве.

— Никакого банкротства не было, — фыркает отец легкомысленно. Точно, он же считает банкротством только абсолютный ноль. — Критическое положение, соглашусь, но мы ведь уже решили его.

Звучит логично. Юнхо кивает, прикрыв глаза: если так, то и черт с ним, что не сказали. Даже радует, что слова Хрыча теряют свою силу, и все эти гиперактивные радости с его стороны были просто очередным злорадством.

— А что со свадьбой?

— Мы проведем ее в течение двух недель, как только получим деньги на её проведение, — мужчина переглядывается с женой. — Всё будет согласно традициям.

— Деньги на проведение? — Юнхо больше смешит такое очевидное слово «традиции» из уст отца, чем сама фраза. Хотя она тоже забавная. Всё-таки у них полный ноль, раз на свадьбу им, дворянам, требуются дополнительные средства.

— Продадим некоторые вещи и ценности, а после праздника будем жить и вести дела с семьей Мин, — мать сцепляет руки в замок на коленях и мягко улыбается. — У них чудесный дом, поверь мне.

— Мы оставляем наш особняк? Тоже продаем? — родители кивают. Ну и ладно, собственно, это вполне ожидаемо. Традиционно проводят свадьбу у жениха, съезжаются, получают деньги, продолжают дела. Но Юнхо в таком случае интересует другой вопрос: — Слуг можно забрать с собой? Не всех, пару человек.

— Пару человек заберем, как скажешь, мальчик, — полусмеясь отвечает хозяйка в доброй манере. — Кого ты так хочешь увезти с собой?

— Как минимум Минги, — Юнхо произносит эти слова мгновенно и уверенно. Улыбка на лице женщины становится спокойной и сожалеющей, она примерно повторяет фразу, которую сказала не так давно:

— Мы уже сказали, что собираемся продать некоторые вещи, — по позвоночнику парня проходит леденящий душу холод. Нет. — Он высококлассный раб с чудесной внешностью. Покупатель нашелся быстро, и эта продажа полностью покроет затраты на свадьбу.

Юнхо смотрит ей в глаза, пытаясь понять, в чём заключается эта отвратительная шутка. Ничерта не смешная. Высококлассный раб? Покупатель?

— По прибытии в новый дом у тебя гарантированно будет другой слуга, не волнуйся об этом, — парень неверяще смотрит на отца. Да это, черт возьми, последнее, что его волнует.

Усталость пропадает сама собой, сменяясь лёгким удушьем и отвратительным морозом по коже. Они всё решили просто вот так. Без него, за него, всё разом: невесту, свадьбу, переезд, продажу человека. Спокойный Минги, чудесный и сильный, переживший кучу дерьма, разве он…

— Альфред, — рычит Юнхо, открывая дверь, за которой ожидал дворецкий. — Альфред, приведите сюда Минги.

— Юный Господин-

— Немедленно.

 Дядька старчески пыхтит и, конечно же, идет выполнять приказ. Встречает в коридоре всполошенную горничную и передает указание.

Оборачиваясь, Юнхо встречается пустым от ярости взглядом с родителями. Едва ли он когда-нибудь испытывал такую злость, едва ли ему когда-нибудь было так тяжело сделать вдох, едва ли. Его не волнует, что это правильно. Потому что ничерта.

— Что ты себе позволяешь? — отец интересуется со спокойным возмущением. Не удивлен. Как же.

— Хочу услышать его, — мрачным тоном произносит сын, эмоциональнее добавляя: — Я хочу, чтобы вы посмотрели в глаза тому, кого продаёте.

Мать на эти слова почти испуганно моргает. А Юнхо не может поверить. Его распирает, он сейчас взорвется от мешанины в голове. Этот пацан вырос рядом с их сыном, они буквально одногодки, ведь, вот тебе, сынок, подарок на твои десять лет. И правда ведь Минги стал для него подарком свыше: он лучик света, человек, которого наследник не заслужил; он спасал его столько раз, он всегда был рядом, и Юнхо сделает всё, чтобы оставался и дальше. Ни за что на свете, ни за какие деньги он его не продаст. Не в этой жизни.

— Тебе правда стоит остыть, дорогой, всё будет хорошо, ты быстро привыкнешь, — говорит хозяйка и мужчина за спиной сдержанно кивает её словам.

У Юнхо не получается сдержать ухмылки. Сволочи. Такие же, как сотни богачей на континенте и за его пределами. Пустые куклы пустого короля, что так любит рабов под своим каблуком, ведь это <i>вещи</i>. Старик Альфред, что по сей день, спустя столько лет, каждый месяц ходит на могилы своих внуков, которых застрелили за то, что они просто были детьми; Минги, что собственными руками в истерике содрал рабскую метку до рваного шрама; Сонхва, который улыбался сквозь слёзы от боли, когда смотрел на изуродованную шею, потому что наконец стал свободен. Если у них нет души, то у кого она вообще есть?

Они слышат приближающиеся быстрые шаги, а через мгновение сюда стучится Минги, заглядывая внутрь, и просит разрешения войти.

— Простите, что заставил ждать, — говорит он немного сбитым от спешки тоном. Обращается ко всем хозяевам в комнате, но неотрывно впивается вниманием в Юнхо, от которого правда веет чем-то странным. Тот отводит взгляд, лишь бы не встречаться им со слугой. От этого сердце у Минги падает куда-то вниз, хотя он тут же смотрит на мужчину, который начинает с ним разговор:

— Спасибо, что пришел в такой поздний час, — снисходительно произносит глава семьи, обходя кресло и делая пару шагов навстречу. — Перейду сразу к делу. В скором времени у тебя будет новый хозяин, — Юнхо отворачивается к ним спиной, не желая даже слушать это всё. — Он заберет тебя через несколько дней, будь готов.

Минги молчит. Юнхо сдерживает судорожный выдох, но смотреть на него не осмеливается. Ему стыдно, страшно до ужаса, он держит всё внутри себя, как всегда, но то, что происходит сейчас, разъедает изнутри, забивая дыхательные пути. А пауза всё тянется. Парень чувствует взгляд, скользящий по позвоночнику и чувствует мурашки по коже.

«Прости.»

«Ты этого не заслужил, правда, я сожалею, что ты слышишь всё это.»

— Тебя покупает состоятельный человек, твоя жизнь не станет сильно отличаться от той, что была здесь

А у Минги всё еще нет слов. Он спокойно кивает, но глаза выдают его растерянность и непонимание. Он не хочет. Одно дело быть не вместе, но хотя бы рядом, а тут другой хозяин, другой дом, другая жизнь, четвёртая по счёту. Родившись в семье рабов его перепродавали дважды, прежде чем он попал к Юнхо. Но это ведь было неизбежно, так? Метка на плече горит огнём, будто напоминая о себе, парень сжимается изнутри от полного осознания и удерживает руки, чтобы те не дрожали так сильно.

Хозяйка замечает это, хлопотливо поднимаясь со своего места и, подбегая к Минги, ласково гладит его по плечу.

— Ты отлично послужил нам. Деньги, которые ты принесешь, спасут нас и нашего сына, это ведь большая честь, правда?

«Прости.»

«Господи, прости меня.»

Прежде, чем кто-либо успевает сообразить, Юнхо хватает Минги за запястье и сообщает родителям, что они уходят. Не собираясь слышать ничего в ответ, он тянет слугу за собой и приостанавливается в коридоре, чтобы нарочно громко хлопнуть дверью. У него сердце сейчас выскочит из груди, он сжимает его руку до боли в собственных пальцах, ведет за собой, даже не думая отпускать. Честь. Спасти сына. Они давят на самые страшные точки, на рабское нутро, с которым Минги родился, которое не выжечь ничем и никогда, но Юнхо пытался и будет пытаться дальше. Даже если нужно будет начать с нуля. С самого начала.

В голове мешается картинка того, как они сбежали и успели прийти на нужный этаж. Минги борется с желанием потянуться к горящим под шрамом цифрам, но у него и не получилось бы, ведь его кисть до онемения крепко держит чужая рука. Точнее, самая родная. Та, что принадлежит человеку, затягивающему его в комнату, судорожно закрывающему дверь на два из двух замков. И целующему. Трепетно, мягко, в практически полной темноте. Хватка на запястье слабеет: Юнхо гладит его, переплетает пальцы и шепчет<i> «Прости»</i> прямо в губы. Не понятно, за что именно, но Минги это не волнует, он прощает, зарывается пальцами в волосы на его затылке и немного оттягивает, чтобы заглянуть в черные пропасти вместо серых глаз. Он кожей чувствует, как Юнхо усмехается. Так горько и отчаянно.

Виноват. Виноват перед человеком, который для него как целый мир. У Чона внутри расплывается боль, сердце ноет до неприятного реально, а Минги аккуратно и медленно целует его скулы, чтобы снова впиться в губы так, будто в последний раз. Об этом думать не хочется. Ни о чем не хочется. А Юнхо поддается ему, расслабляется, готовый утонуть полностью. Тонет. В собственных мыслях, в человеке перед собой, а Минги чувствует: прижимает к себе крепче за талию, когда слышит сорванный вдох, и не даёт упасть.

— Я ни за что тебя не отдам, — уверенным шепотом говорит Юнхо, обнимая его за шею. — Не смей даже думать о том, что без тебя я могу быть счастлив, что это спасение или честь. Не дай бог, слышишь? — он взъерошивает волосы на голове парня, обнимает крепче и ласково гладит, бормоча что-то Минги в плечо.

Тот тихонечко кивает, прикрыв глаза и вдыхая родной запах.

— Я тоже люблю тебя, Юнхо, — вторит он едва слышным словам и почти беззвучно добавляет: — Больше всего на свете.

***

—… Но однажды кто-то из нас безвозвратно сломается. Такова жизнь. А вечность может длиться и пять минут, дружище. Люди пишут клятвы на свадьбах: умные лжецы обещают любить до самой смерти, глупые — вечно, а некоторые не клянутся вовсе, просто любят. Потому что вечность — это отсутствие времени как такового. Но время есть, и оно, — Хон указывает на часы, — оно в твоих руках сейчас. Люби сейчас, живи сейчас и забудь о такой глупости, как вечность.

Он устало выдыхает и смотрит на друга выгнув бровь.

— Что за вопросы вообще?

— Ты такой поэт, Хонджун-а, — игриво улыбаясь тянет Юнхо, а часовщик хрипло смеётся.

— Иди ты к черту.