цена бессмертия

— Скоро?

Алтан рычит, снова подгоняя женщину перед собой. Сам думает недовольно: “Дамочка!”, а после поправляется: “Хиванта, так её зовут”.

Она стоит спиной к нему. Чёрная мантия в пол стелится за ней на полшага. Он видел её лицо — острое, ожесточённое. Глаза — два рубина, и взгляд… неприятный, колючий. Сжимаешься под таким и хочешь отвернуться и уйти. Красивая-то красивая, высокая и тонкая, но постоянно кажется, что она всегда за тобой наблюдает, и постоянно кажется, что она в любой момент может вырвать тебе трахею.

Но Алтан каждый раз выдерживал: что её взгляд, что это ощущение. Знает: его проверяли и проверяют.

Вместо ответа Хиванта качает головой, не отрицая и не соглашаясь — просто из стороны в сторону. Дольше, чем нужно было бы для ответа.

Алтан стоит позади неё, глядя ей в лопатки. У самого за спиной — трое ребят, все пониже него, все на одно лицо и все в масках. Полукругом стоят — он знает.

Ждёт. Кулаки сжимает.

Ему не нравится это место. Мрачно вокруг: что раскрашено всё в чёрное и красное, что сумрак повсюду стоит, что люди, что украшения. Потолки высокие, тёмные колонны, острые фигуры. Что только не скроешь в этом месте…

Узорчатые гобелены на стенах. Картины в тяжёлых рамах. Витражи из тёмных стёкол. И на всех страшные, жестокие картинки. Счёта изображённым летучим мышам не было, не было его и вурдалакам: упырям и аниматропам, преимущественно волколакам. Хотя ему кажется, в этих местах больше распространены высшие вампиры и вервольфы…

Наверное, это его и тревожило в общей темноте. Вблизь ты видишь, но не в тёмные уголки потолка. Чем дольше ты вглядываешься в бездну… но Алтан вглядывался достаточно за свою жизнь. Только здесь чуть иначе: каждое движение в воздухе и каждый шорох, люди, украшения, всё заставляет его чувствовать на себе сотни маленьких глазок. Красных. И глазки эти принадлежат нетопырям, прячущимся в густых тенях. Он не видел их, но они ему видятся — знают Боги.

Позади него длинный коридор: бросишься — поймают. Деться некуда. Поворот далеко. Бросить под ноги нечего.

Впереди — огромные тяжёлые деревянные двери.

Всё, дьявол его дери, тяжёлое и всё, дьявол его дери, тёмное.

И маски ему на ребятах позади него не нравятся: три кривых рыльца ночниц, из-под которых не видно ни глаз, ни подбородков, ни ушей.

Расслабляет руки, раскладывая кулаки. Терпимо. У всего есть цена.

— Сейчас, — вдруг подаёт голос Хиванта.

Алтан переводит взгляд на неё, тут же напрягаясь.

Она поворачивается к нему. В руках — маска. Женщина смотрит на него свысока, после заметно стискивает зубы. “Это почему ещё?”

Не для него — Хиванта поднимает руки, и надевает её, и-и…

И вид Алтану не нравится от слова совсем.

Это летучая лиса: острая морда кончается чёрным носом, алые глазки блестят, и рыжая шерсть приглажена. Только вот, в отличие от обычной летучей лисы, на голове у неё два длинных, закрученных рога, а из пасти над нижней губой торчат два крупных верхних клыка. И никак же по виду не выбивается!

Лучше бы она на него это надела, чем он на это глядел.

Хиванта поднимает правую руку, делая жест троице — двое, крайние, тут же срываются к дверям, открывать их. Одним, дважды одним движением. Хочет оглянуться на третьего, но удерживается.

Мужчина, может, и не видит, что обрядчица на него смотрит, но чувствует это всем своим существом.

Кажется, ему боязно. Пальцы подрагивают.

Огромные створки расходятся со скрипом.

За ними — широкая зала. Много-много зажжёных свечей. Какие-то… рваные тряпки, как ему кажется… свисают с потолка, как замёна. В темноте не видно, есть ли на них узор.

Хиванта щёлкает пальцами перед его носом.

Он стоит в центре круга.

Не замерев, но не в силах пошевелиться. Напряжённый, как дикая кошка для прыжка — только не на добычу, а чтобы сбежать. И всё же, недвижимый.

Не знает язык, на котором обрядчица говорит — голос у неё глубокий, зычный, эхом отзывается. Звучит, как стихи… нет. Как гимн. Так должны читаться гимны. И он слышит ритм в её речи — не рифму, но ритм. И слышит “Так”, заменяющее ей “Аминь” за каждой строфой.

Они в зале одни… Нет. Трое за его спиной.

Алтан бы оглянулся… Проверил бы… Только голова не поворачивается на плечах.

Он может дышать — этого достаточно. Чует… дым, и что-то ещё горькое… и-и, кажется, дурман…

Металл чувствует: только не понимает, чует или это привкус на языке.

Холодно.

Мутит.

Нет.

Хиванта вдруг идёт к нему — прямо, по расчерченной по полу полосе. Шагов её не слышно. Сжимает что-то блестящее в руке.

Алтан не думает, что это нож… или нечто подобное… больше похоже на…

Флакон с зельем.

Тёмная жидкость плещется в стекле, но не как вода — чуть гуще…

— Открой и выпей, — приказывает Хиванта, и тело начинает ему подчиняться. — Всё за раз.

Всего один взгляд он успевает бросить на содержимое: не просто тёмное — чёрное.

И он выпивает. Всё за раз.

Оно… горькое. Металлическое. Почти как кровь.

Врезается в язык, врезается в глотку,

а потом его скручивает в волчий корень.

Со стуком падает на пол: не навзничь. На четвереньки. Колени и ладони тут же начинают болеть, но это не сравнится с чувством, будто его пырнули несколько раз, особенно в живот.

В глазах всё мутнеет — то ли спазм, то ли в слёзы выбило.

Резко хрипло вдыхает.

— Что за херню ты мне споила?!

Не узнаёт собственный голос.

Это не он сипло пытается реветь, срываясь в страшный кашель, — кто-то другой.

Ещё вдох —

           и выдохнуть не получается.

На секунду всё проясняется.

Шумят плащи за его спиной.

Его срывают с пола: хватают за одежду на боках, чтобы поднять. Выкручивают ватные руки. Задирают голову.

Он понимает, почему позади него должна была быть эта троица.

Понимает —

          когда ему перерезают горло.

А потом всё темнеет.

~

Хиванта смотрит на мужчину сверху вниз, лужа крови натекает вокруг него.

Средний из ночниц вытирает кинжал о собственный платок, замеревшим, заинтригованным взглядом глядя на тело.

Ждёт.

И ждёт.

И ждёт ещё…

Иногда им нужен час. Иногда им нужно три. Иногда они не встают вообще.

— Хиванта, — вдруг шикает младший из ночниц, привлекая внимание старшей. Поднятые брови на лице подростка — подумаешь, недавно седьмой десяток перевалил, а он и выше не стал… Показывает пальцем на Алтана.

И она смотрит. Щурится, наклонив голову.

А-а… Вот что…

Мужчина слабо дышит.

— Обычно они вскакивают, — задумчиво говорит средний, подходя на шаг ближе.

— Да, — поддерживает младший.

— Или они умирают, — пожимает плечами старший из ночниц.

Младший бьёт его в локоть.

А потом Алтан подрывается.

Средний реагирует первым, но Хиванта одёргивает его одним жестом — назад.

И он отступает. Кривится, но отступает туда, где стоял.

Алтан смотрит на неё… если это можно назвать взглядом… не входит в фокус…

— Добро пожаловать в Семью, — скалит зубы совсем неприветливо.

Алтан замирает.

О…

Так вот, почему упыри говорят о втором дне рождения.