3 октября 2007 года
За день до прибытия Скуало и Базиля
— Чудесный день.
Горячий чай обжигает губы, но Натсуми довольно жмурится, слушая утренний гомон кухни: самодовольный хохот Ламбо, возмущения И-пин, ласковое воркование Бьянки. Глаза Реборна блестят от предвкушения.
— Определённо, чудесный день.
— Ох, Натсу-чан, ты не должна так говорить. Твой брат может опоздать на занятия, — причитает маман — а в глазах у неё пляшут искорки веселья — и выходит разбудить Тсунаёши.
Натсуми прячет смешок за ободком чашки. Отчего же ей не быть довольной? Братец проспал шесть будильников! Значит, успешно проиграл их спор — Тсуна такой Тсуна — и теперь должен ей два месяца совместных пробежек по утрам. А ещё пять тестов с баллами не ниже семидесяти пяти. Как ни посмотри — одни плюсы, и, между прочим, для Тсуны. Повысит успеваемость да выносливость подтянет, уж Реборн об этом позаботится.
Подумать только, одни мысли о нём теперь вызывают улыбку. А четырнадцать лет назад казалось, что пнуть навязанного братца под колёса машины стало бы благим делом. В то время Нана раздражала бесконечным сюсюканьем и попытками контроля, а брат считался наказанием за все забытые грехи прошлой жизни. Она думала о себе, как о слишком взрослой, чтобы снизойти до тянущегося к ней Тсунаёши, слишком независимой, чтобы позволить Нане заботиться о дочери. Хотя в сущности это было обычное высокомерие. То, за что ей будет стыдно до конца жизни.
Кажется, впервые она пошла на контакт с ними, только услышав о соулмейтах, года в два. Тсунаёши до странности любил сказки о «предназначенных», сразу весь начинал сиять улыбкой и пахнуть карамелью с выпечкой — особенностью чуднóго мира. Якобы связанные судьбой люди могут чувствовать «истинный» запах своей пары.
Натсуми чуть мозг себе не сломала, пытаясь понять, какая чертовщина творится. «Предназначенные»? «Связанные судьбой»? Мало ей было попасть в аниме, так она ещё и право выбора потеряла?! Сотни вопросов крутились в голове, выбивали друг друга, придавливали к земле. Пришедшие из забытья воспоминания только подогревали панику — массовая культура её родного мира была на диво богата вселенными с соулмейтами. И дай боже, если счастливый конец был в сорока процентах.
Она трясла Нану дрожащими руками, чуть ли не выкрикивала каждый вопрос. Что будет, если она откажется искать своего соулмейта? Откуда соулмейты вообще берутся? Как связь влияет на разум?
Всё оказалось куда проще. Не существовало никаких «наказаний», не было высших сил, которые спят и видят, как свести людей. Как позже поняла Натсуми, анализируя слова маман, речь шла о Пламени. Согласно аниме, видеть Предсмертную Волю могли только те, кто сам обладал ею. Чувствовать «запах» могли только те, кто источал их. И так же, как люди редко владели Пламенем, далеко не все обладали запахом, а значит — соулмейтом.
Натсуми усмехается, когда со стороны лестницы слышатся невнятные крики и глухие звуки ударов. Всего через пару секунд в проёме показывается взъерошенная макушка Тсуны, на лице которого всё больше кляксой отпечатывается обречённость.
— Чаоссу, Неуклюжий Тсуна! — детский голосок довольного всем Реборна перебивает страдальческий стон.
— Два дня! Мне оставалось два дня! — он стекает на стул аморфной лужицей. — Натсу, пожалуйста, скажи, что дашь мне реванш! Умол…
— Никаких возражений, глупый ученик, — бамбуковая палочка затыкает плачущего Тсуну на полуслове. — Ты должен сдержать слово, данное девушке. Это твоя честь, как мужчины!
Натсуми подсовывает расстроенному брату зелёный чай да рассеянно проводит по каштановым вихрам, от чего обиженное сопение справа постепенно стихает. Ласка, любимый напиток — и вот близнец уже плывёт.
О чём она там вспоминала? Ах, да. Соулмейты. Гораздо позже она подгадала случай и расспросила Реборна. Тот подтвердил её теорию о взаимосвязи Пламени и Родственных душ, однако не обошлось и без подводных камней: соулмейты в первую очередь служили стабилизаторами друг для друга. В этой параллели Пламя разрастается по всему телу, прямо рядом с нервной системой, влияет на неё соответственно своей силе. И вот здесь зарождаются проблемы.
— Я понимаю, что Пламя влияет на характер, но не понимаю, каким образом соулмейт решает эту проблему. Как это Пламя вообще зарождается? Влияет его запас или проводимость этой «нервной системы для Пламени»? Из-за чего атрибут давит на психику? — Реборн смотрит на неё странным взглядом, словно делает в голове пометки.
— Можешь считать, что Пламя — это своего рода аура, зарождающаяся от решимости, однако точных научных сведений нет, — аркобалено прикрывает глаза излюбленным жестом, нагоняя таинственности, а Натсуми готова поспорить, что он просто сам не знает, как объяснить. — Известно, что после объединения Пламени между людьми образуется связь, и их резерв увеличивается, — «а значит и объём с проводимостью тут ни при чём». — Обычно это связывают с ощущением надёжности, которое укрепляет решимость.
Натсуми постукивает кончиком пальца по подбородку, когда Реборн внезапно меняет тон, прикидываясь феей-крестной:
— А ещё такие соулмейты всегда знают, в порядке ли их партнер. Весьма романтично, не правда ли?
— Я буду надеяться, что моим соулмейтом станет буддийский монах-евнух, — кривится она. Вот уж не нужно подобного счастья. Всё же соулмейтами могут стать ближайшие родственники или старик с младенцем, поэтому не всегда Родственные души становятся парой.
В конце концов Натсу решила выкинуть это из головы. По словам Реборна, можно было не беспокоиться о влиянии Пламени, оно просто отсутствовало. О том, что Предсмертную Волю она видит чётче собственной ладони с самого детства, репетитору знать не обязательно; Натсуми не уверена, что может ему доверять. Возможно, после арки будущего или Шимон, но не сейчас.
— Хи! Натсу, мы опаздываем! — сипит Тсуна, в спешке натягивая обувь и распахивая дверь.
Она легко посмеивается. Пока братец запихивал в себя завтрак, носился туда-сюда с вещами и развлекал криками ужаса детей, Натсуми допила чай да перешла в коридор с разговорившимся Реборном.
— Доброе утро, Джудайме!
— Йо, Тсуна, Натсу!
***
Первое воспоминание об этом мире словно вбито на подкорку: склонившаяся над ней женщина-гигант с зареванным лицом, трясущимися руками и выжженным горем в глазах. Первая реакция — заорать, завопить так, как никогда в жизни. Только женщина вскидывает взгляд, и она замолкает. Столько счастья, столько облегчения, столько… всего. Натсуми до сих пор не может описать словами лицо матери, когда та осознала, что выпавшая из люльки и разбившая голову дочь жива.
Первый год новой жизни прошёл как в тумане. Попытки сориентироваться, выучить тарабарщину в виде японского, разложить по полочкам воспоминания. Она знала, что взрослая, но воспоминания о жизни рядом с маман и каким-то Тсуной упорно твердили об обратном. Ни перерождением, ни попаданием не назвать. Точно помнила теплый-теплый кокон, обжигающий ледяной воздух, первый крик. Точно знала общемировую культуру, различные науки, русский и английский языки. Чему верить? Что делать? Куда двигаться?
Нана — она узнала имя этой женщины — ни на минуту не покидала детей, заставляла их сидеть рядом. Пришлось прикидываться дурочкой. Было сложно. Особенно, когда Тсуна тянул к ней перепачканные в соплях руки. Было трудно. Особенно, когда тело не желало подчиняться хозяйке: спотыкалось на шагу, не могло удержать ложку. Было невыносимо. Особенно, когда непрошенные, забытые знания раскручивали сознание юлой. Нана затаскала её по врачам из-за частых обмороков, но, к счастью, все твердили — «ваша дочь в порядке», «просто переутомление», «травма головы, она поправится».
Натсуми вспомнила многое, хотя по большей части это даже воспоминаниями не назвать. Так, знания. Фильмы, книги, тренды, Интернет, города, природа... аниме. На последнем часто чесался большой палец левой руки. Его почти свело судорогой, когда в затылок поездом врезались воспоминания о «Репетиторе-киллере Реборне». Подстава, конечно. Куда без неё в новой жизни?
В целом, тело часто подавало странные сигналы. Однажды Натсуми решила сбежать от уснувших на диване Наны и Тсуны — посмотреть дом самостоятельно, так сказать. Запястья чесались всё сильнее, когда она шаг за шагом отходила от гостиной. Но что с ней может случиться? Всего лишь исследует кухню да вернётся. Только у свисающего с края стола ножа были свои планы, как и у Наны, с криком ужаса бросившейся к непутёвой дочери. А дальше как в калейдоскопе: кровь, перепуганные карие глаза, слёзы, больница, белая повязка на руке матери. Шрам. Тонкий, почти незаметный, проходящий по сгибу локтя. Если бы не она, Нана бы никогда его не получила. Зудят запястья — думай десять раз, прежде чем сделать.
Чешутся пятки — беги. Дёргает локоть — посмотри, а лучше сходи в том направлении. Тянет свести лопатки — всё будет хорошо. Интуиция Вонголы проявлялась весьма странно, но так, по крайней мере, она не путала её с тревогой и легкой паранойей.
Вонгола. Вот уж ещё одна проблема. Вернее, самой проблемой являлся канон. Который отсутствовал. Из-за неё. С другой стороны, она никак не могла повлиять на решение Девятого сделать Тсунаёши своим следующим наследником через несколько лет, поэтому приезд Реборна состоялся, а за ним должно потянуться и всё остальное. Даже тот год с небольшим, который Натсуми провела в особняке мафиозной семьи, никоим образом не сказался на истории. Впрочем, она почти не видела других людей кроме нанятых отцом врачей да репетиторов.
Вынужденный переезд в Италию также стал следствием её беспечности. За неделю до знаменательного события у неё зачесались пятки, впервые в новой жизни. Поскольку рядом находились и отец, и мать, Натсуми даже не подумала волноваться — цветущий парк Кокуё кишел людьми. Да и не всегда чесотка предзнаменовала плохое. Однако пока она пыталась распознать новый сигнал, поедая сахарную вату, кто-то быстро накинул на голову мешок и, прижав к себе, зажав рот, ринулся в неизвестном направлении.
Сначала Натсуми подумала, что это обычный нарик — хриплое, с присвистом дыхание и обрывистое бормотание о каком-то «чуде» наводили на мысли — и отец быстро разберётся с недоразумением. Внешний советник он или нет? Однако, когда её кинули на какой-то плоский камень и связали по рукам и ногам, стало совсем не до равнодушного ожидания. Нужно было что-то делать. Срочно.
Как только мешок сдёрнули с глаз, она стала осматриваться. Благо, что лишь свечи тускло освещали помещение с пентаграммами. Стоп. Что? Мысли сбились, замерли, шестерёнки отказывались крутиться.
Фанатики?.. В Намимори?
Дрожащий взгляд метался по комнате, но никаких идей не приходило в голову. Спина горела от метафорических уколов иголками, в голове что-то хрипло орало на границе сознания. Что делать? Что делать? Что делать?!
Все остальные воспоминания смыты, поддёрнуты туманной дымкой. Вполне вероятно, не без помощи мафиози. Натсуми только помнит собственные крики и нож, аккуратно вырезающий какие-то фигуры на её животе, а после — занесённый над головой. И пламя. Очень много рыжего пламени и криков.
В конце концов она очнулась в больнице под тихий разговор отца с врачом. Маман, с осунувшимся лицом и засохшими дорожками слёз, спала на плече мужа, а накрытый пиджаком Тсуна калачиком свернулся в ногах.
Едва она смогла ходить без поддержки, отец забрал её в Италию. Натсуми сильно мёрзла, все движения выходили то слишком заторможенными, то слишком дёргаными. Кожа побледнела, щеки осунулись, несмотря на хорошее питание. Отец явно что-то знал, но расскавал упрощённую версию, наплёл что-то про наследственную легкоизлечимую болезнь, сдал на руки медикам с обеспокоенным лицом и был таков.
Натсуми тогда упорно чесала правое предплечье и раздражённо думала, что новые знакомства в слишком старинном особняке со странными врачами ей ни к чему.