15 августа 1996 года

Спустя неделю после первой встречи

Натсуми почти не удивляется, когда слышит позади себя звук падающих тел.

— Да твою же мать, — выдыхает она под нос и поворачивается к нежеланному гостю.

В коридоре особняка тихо — священный праздник Феррагосто* взял под крыло итальянцев, увлекая с утомительной работы; в здании вместе с ней остались охранницы да пара репетиторов. Отец несколько дней назад уехал в «командировку», говорил, быстро вернётся, там дел на пару суток, не больше. Наверняка планировал успеть до праздников. Не успел.

— Юной синьорине не пристало ругаться, — золотые глаза искрят смешинками, а губы не скрывают лёгкой улыбки.

Она выдыхает обречённо, трёт пальцами переносицу. Очевидно, не только её интуиция пытается привести хозяина к соулмейту. Но зачем? Она не представляет никакой выгоды для бессмертного босса Вонголы. Потомок? В котором поколении? Явно недостаточный повод искать встреч. Чувствует Родственную душу? Так запах ещё не изменился, он не может быть уверен в этом.

— Что вам нужно? — почти со злостью смотрит на Примо.

Предчувствие какой-то неприятности не покидало с вечера, скреблось подзаборной кошкой по краю сознания, однако интуиция молчала. Ничего серьёзного, решила Натсуми. Вот и разгребай последствия, думает Натсуми.

Первый обходит бессознательных охранниц и приседает перед ней на корточки. Он держит руки на виду, не пытается задавить ростом. Мягкая улыбка, расслабленная поза — всем видом старается казаться неопасным, только верить она не спешит. Да и совсем не хочет.

— Ничего существенного, — голос тёплый, размеренный. Примо говорит чётко и неторопливо. — Просто ты не возвращалась, и я решил проведать тебя.

— В Феррагосто. Когда все итальянцы почитают своим долгом отправиться на море или в горы, — усмехается зло, отчаянно. Наверняка она смотрится как мышонок, загнанный в угол.

Он нашёл её. Значит, разузнал о её личности. Натсуми может лишь поджимать губы, опускать голову в знак смирения. Беззащитная. Беспомощная. Умирающая.

О последнем, конечно, никто не говорил. Однако врачи выглядели всё отчаяннее, у отца под глазами давно залегли тени, а слуги с репетиторами смотрели жалостливыми глазами, видя, как она садится ближе к огню, укутанная в кофты, шерстяные носки и плед. В жаркой, цветущей летом Италии.

Холод не отпускал с Намимори. Он разрастался от солнечного сплетения к кончикам пальцев, тёк по венам вместе с кровью. И единственное, что понимала она сама — виновато Пламя. Вернее, его всплеск во время похищения. Натсуми связывала это с устройством системы, по которой течёт Посмертная Воля: вполне возможно, у той есть какой-то пропускной предел, и теперь организм пытается справиться с последствиями всплеска.

Она даже сейчас могла почувствовать, как пульсируют ледяные корни внутри.

— Не стоит сосредотачиваться на холоде.

Тихий голос вырывает из мыслей. Примо разглядывает проницательными глазами, чуть печальными, немного задумчивыми, словно пытается что-то решить.

— Пойдём, — в голосе не слышно приказа или просьбы. Он делает предложение, протягивая руку.

Натсуми поводит плечами. Примо… неизвестная переменная. Она не может не чувствовать какую-то общность с ним: она вырвана из своего мира, он — из своего времени. Оба лишние фигурки на доске сюжета со счастливым концом, поэтому хочется приблизиться, познакомиться. Только страх подвергнуть опасности любимых куда больше.

И в то же время он что-то знает об этом холоде. Возможно, даже больше — понимает в чём-то. Признал ли её как потомка или гиперинтуиция нашёптывает спасти незнакомую девчушку — не важно; она чувствует, что тот не желает зла. Откажется от протянутой руки — он уйдёт, а примет… Она не знает, к чему может привести это решение. Но всё же коротко царапает большой палец на левой руке и делает шаг навстречу.

— Вы знаете о моей семье? — комок напряжения ворочается в груди, заставляет переступить с ноги на ногу, крепче сжать кулаки.

— Да, — одно слово, три буквы, и она чувствует, как сердце ухает куда-то вниз. — Не волнуйся, я не причиню им вреда, а тот мальчик о них не узнает. Я постараюсь этого не допустить.

Натсуми глубоко вдыхает несколько раз, впивается ногтями в кожу ладоней. Если подумать логически, стал бы Первый убивать её отца, консильери? Или вредить его бесценным детям и жене? Это посеяло бы раздор внутри Семьи, привело к войне, а затем — вылилось в падение. Враги бы никогда не упустили возможность низвергнуть Вонголу с трона.

Напряжение постепенно отпускает под воздействием доводов. Да, есть вероятность, что она ошибается, что крупно просчиталась в чём-то, но сейчас необходимо успокоиться. Примо мог убить слабого ребёнка сотни раз за время разговора, однако вот он, сидит на корточках, пытается казаться безобидным и протягивает руку, предлагая помощь.

Возможно, он способен избавить её от дамоклова меча над головой.

— Вы знаете, что это за холод? — Первый поднимает её на руки, как только она вкладывает свою ладонь в его.

— Возможно, это прозвучит несколько странно для тебя, но причина кроется в Пламени, — в осторожных движениях чувствуется неловкость, словно он очень долгое время не держал ребёнка на руках. — Тебе говорит что-нибудь это слово?

— Его иногда называют Посмертной Волей, — Натсуми кивает и сжимает пальцы на ткани плаща. — Всего имеет семь разновидностей, а его сила зависит от решимости человека.

Она помнит о странном Пламени Шимон, о вечных стражах Вендикаре. Но откуда это мог знать обычный пятилетний ребёнок, будь он сто раз возможным преемником консильери?

— Существует ещё один вид, Пламя Мрака, — Примо кидает на неё странный взгляд, только заметить это не получается. Все звуки пропали, глаза ничего не видят, а в голове равнодушной бегущей строкой повторяется: «Пламя Мрака».

Какого чёрта? Как она умудрилась найти столько приключений раньше главного героя? Откуда у неё Пламя Мрака? Им овладел лишь Бермуда, и то на грани смерти, с пожирающей изнутри ненавистью.

Натсуми устало трёт глаза. Даже если она чудом смогла соблюсти условия пробуждения, её ненависть к мучителям не шла ни в какое сравнение с тем, что чувствовал фон Вихтенштайн к Шахматноголовому. Не говоря уже о том, что он был сильнейшим Аркобалено в своём поколении, когда заполучил новые способности.

— Всё плохо? — долгое молчание не смущало Первого. Он брёл по пустым коридорам, иногда задерживался у картин и будто совсем не ждал ответа.

Проницательные золотые глаза уже не пугают — шок притупил все эмоции.

— Лучше, чем ты можешь думать.

Она хмыкает, прижимаясь ближе к горячему телу. Кажется, Примо не от простой прихоти взял её на руки — с каждой минутой становится всё теплее, и первоначальное желание вывернуться из чужих объятий размывается.

— Придётся навестить моих старых знакомых. Закрой глаза.

Натсуми с заминкой повинуется не то просьбе, не то приказу, и спустя несколько секунд чувствует знакомый холод. Только в этот раз он идёт не изнутри — снаружи.

Жуткая догадка мелькает в мыслях, и она вцепляется дрогнувшими пальцами в плащ. Этот сумасшедший не мог…

Тюрьма Вендикаре высится мрачным великаном, и она понимает: мог.

— Vongola, — приветствует страж у ворот. — Bermuda ti sta aspettando.

Она не сильна в итальянском, однако месяц не прошёл бесследно — маленький словарный запас имелся, как и знание некоторых способов словообразования. Вытащить из закоулков памяти нужные формы, добавить щепотку логики и…

«Бермуда ждёт тебя».

— Да у тебя совсем крыша съехала. Ребёнка тащить в это место, — слова давались с трудом, продирались ножовкой через горло. Натсуми этого не замечала.

Сердце билось где-то в глотке, какая-то часть её истерично вопила, требовала слезть с рук Вонголы и бежать-бежать-бежать. Только разум не позволял разжать пальцы и кинуться исполнять заветное. Бросаться в неизвестность? К пленникам, Стражам, холоду, который пропитал эти стены насквозь? Бежать от того, кто преодолевает десятки, сотни километров в пару секунд? Первый, может, и сошёл с ума, но она — пока ещё — нет.

Страж издаёт странный звук — не то смешок, не кашель, — услышав её слова, и Примо озадаченно переводит взгляд с Вендиче на неё. Она отказывается что-либо пояснять этому… этому.

Дорога не запоминается благодаря однообразным коридорам, десяткам таких же развилок, а кабинет фон Вихтенштайна встречает запахом грецких орехов и полыни, аккуратными стопками документов и отсутствием книг, безделушек, фотографий. Пустые стены, крупный деревянный стол, пара стульев для посетителей да шкаф, заполненный бумагами. Минимализм и обезличенность. Всё, чтобы вызвать чувство дискомфорта.

— Профессионализм, однако, — бормочет под нос, сама того не замечая.

— Благодарю. Полагаю, ты и есть девочка, о которой говорил Джотто, — отвечает Аркобалено на русском, без акцента.

Она поворачивается к забинтованной фигуре: кончики пальцев соединены вместе, корпусом он поддаётся вперёд и внимательно разглядывает гостей. Заинтересован.

— Скорее всего, — кивает и пытается слезть с тёплых рук. Лучше помёрзнет, чем будет находиться слишком близко к Примо. — Вы можете помочь с холодом?

Слова срываются быстрее, чем Натсуми успевает их обдумать. Она поняла, что решение Первого, в целом, правильное — только тот, кто обладает Пламенем Мрака способен помочь в её ситуации.

— Прошу прощения, это было бестактно, — она склоняет голову.

Не поприветствовала хозяина тюрьмы, влезла до Примо, который привёл её. Бермуда определённо был человеком старой закалки и вполне мог воспринять это как оскорбление. Пусть существовала большая вероятность, что тот спустил бы подобную выходку ребёнку, рисковать возможными хорошими отношениями не стоило.

Фон Вихтенштайн благосклонно кивает, а Первый прижимает крепче, чуть хмурит брови. Ему определённо не понравилось, что они переговаривались на неизвестном ему языке.

— Отпусти девочку. Ты и сам видишь, что ей некомфортно, — проклятый младенец переходит на английский.

— Ты заинтересован, — Примо игнорирует указание Бермуды, острым взглядом следит за чужими движениями.

— Верно. Однако я был заинтересован и в тот момент, когда ты сообщил мне о ещё одном обладателе Пламени Мрака. Разве что-то поменялось сейчас?

Молчаливая борьба продолжается несколько секунд, прежде чем Первый уступает и мягко опускает её на стул. Натсуми передёргивает плечами: холод снова течёт по венам.

***

Встреча с Аркобалено проходила… напряжённо. Примо всячески высказывал недоверие: лицом, голосом, занятой позицией в кабинете — и крутился рядом, как обеспокоенный родитель, когда фон Вихтенштайн водил над ней руками, делал что-то с Пламенем Мрака внутри.

— Beruhige! — рыкнул Бермуда. Мельтешение выводило его из себя.

Первый недовольно поджимал губы, но подчинялся хозяину кабинета, а Натсуми с интересом разглядывала проклятого младенца. Сколько языков он успел выучить? А как справляется с архаизмами? Как часто приходится повторять грамматику, пополнять словарный запас?

Интерес к языкам брал начало ещё в прошлой жизни. И пусть она не старалась сохранить многое из неё, не цеплялась за осколки памяти, но были увлечения, привычки, принципы, которые Натсуми взяла на заметку. Языки стали одним из них: полезно для развития мозга, да и в будущем пригодиться могло. Английский и русский она знала на уровне родного языка — в воспоминаниях часто мелькали перелёты, проблемы с визами, ожидание посадки. Возможно, один из её родителей был американцем, а второй — русским.

Что касается языка новой Родины, то давался он достаточно легко. Частично благодаря воспоминаниям, частично благодаря тому, что от ребёнка не ждут сознательности взрослого. Было интересно изучать новую структуру, находить совпадения с английским, пытаться выговорить странный звук, напоминающий «р» и «л» одновременно. Порой даже руки зудели от желания найти книги по истории языка, узнать ответы на бесконечные «почему», «а зачем», «куда» и «как».

Поэтому на фон Вихтенштайна она смотрела почти с жадностью.

— Это немецкий? — любопытствует на русском. Практики в английском благодаря жителям особняка было предостаточно, хотя притворяться рядом с репетиторами было почти мучительно.

— Да. Мой родной язык, — Бермуда отвечает с долей удивления.

— Вы поэтому хорошо знаете русский?

Вопрос с намёком. История тесных взаимоотношений России и Германии берёт начало от Петра I, который, будучи выращенным в Немецкой слободе, перенял многие идеалы европейцев, а после приглашал иностранных специалистов в Россию. Впоследствии императорская семья часто роднилась именно с немцами. Взять хотя бы ту же Екатерину II.

— Отчасти, — неторопливый кивок плохо сочетается с пристальным взглядом. — Ты знаешь очень многое для своего возраста, Натсуми Савада.

Она только улыбается на интерес Вихтенштайна, щурит игривые глаза и по-детски болтает ногами. Ответный довольный смешок едва слышен из-под бинтов.

Почему-то Бермуда нравился Натсуми. Несмотря на то, что он был таким же спокойным, как и Примо, таким же странным и непонятным персонажем, он не вызывал неприязни. Как и страха.

— Если вы не против, расскажите, пожалуйста, что вы делаете с Пламенем, — она не хотела сидеть в мрачной тишине, даже если это означало подбросить дров в костёр подозрений Примо.

— Что ты предложишь взамен? — Бермуда использует деланно-равнодушный тон, но кончики пальцев шевельнулись, показывая истинное отношение хозяина.

Она пару раз моргает, а потом улыбается ещё шире. Вихтенштайн определённо ей нравится.

— Я отвечу на один любой вопрос, если он не будет касаться внутренних дел Вонголы или безопасности моих близких, — предлагает равную цену. Информация на информацию, вопрос на вопрос.

— Договор заключён, Натсуми Савада, — удовлетворённость пронизывает чужой голос. — Остановись, Вонгола.

Звон цепей сливается с ледяными интонациями главы Вендикаре.

Натсуми не видит, что происходит — Примо стоял за спиной, а повернуться не позволяет Бермуда: он положил руку на макушку.

Сзади разливается жар; она почти слышит, как рыжее Пламя ярится и порыкивает, вторя настроению своего хозяина. Предупреждает о чем-то, как предупреждает тихим голосом Первый.

Слова кажутся знакомыми, похожими на мелодичный итальянский, но в то же время — другими. Что-то вроде… старой версии языка. Мягкие, переливчатые звуки хорошо подходят баритону Примо. Бермуда — противоположность. Его слова резкие, рычащие; немецкий словно был создан для команд. И сам голос — другой: по-детски тонкий, где-то писклявый, но смеха он не вызывает.

Натсуми не знала старого итальянского, немецкий изучала весьма поверхностно, поэтому разговор самых мутных персонажей истории больше походил на песню, с этим треском Пламени, с перезвоном цепей.

Тишина становится громом, почти оглушает своей внезапностью.

— Натсуми Савада, отложим наш разговор до следующей встречи, — поначалу сухой тон Вихтенштайна к концу фразы приобретает теплые нотки.

— Хорошо. Спасибо, что уделили время, — она приподнимает уголки губ в вежливой улыбке, чуть склоняет голову.

Любопытство сродни чесотке в сердце и мозгу — хочется растереть зудящее место, а не дотянуться. Зачем нужна ещё одна встреча? Она уже сейчас чувствует, как холод отпускает из нежеланных объятий. О чём они говорили с Первым? Её имя прозвучало не единожды. Почему Примо так не доверяет Бермуде?

Но не сейчас. Она обязательно узнает ответы, но не сейчас.