Позднее утро — оно всегда неловкое и смятое, как жаркие простыни, но летние месяцы дают шанс отдышаться, прийти в себя. Выходные дни, поблекшей границей отсеченные от будних, дают еще больше шансов. И Юра это очень ценил, потому что для него и макушка лета была единым сентябрем, январем, апрелем. У Юры были заботы. Эти заботы избавляли его от лишних хобби, глубоких четырёхутровых вопросов, и как правило, были в радость. Впереди экзамены, нужно стараться.

После дождя на небе все еще толпились выцветшие тучки, внизу противовесом темнел асфальт. И по гладкому полу тянуло прохладой. День обещал долгожданный доступ к начатому сериалу и играм. Ворчащий дверной замок спешил эти планы скорректировать, его поддерживала оживающая прихожая. И вместо добывания оружия в игре, ему пришлось добывать хлеб, сыр, соль. «Хлеб, сыр, соль..» — повторяет он про себя. В кармане выделенные на это несколько соток, лежат вместе с телефоном. Кеды перепрыгивают влажные пятна.

Он включает наушники и идёт, выбирая маршрут длиннее, но дальше от людных дорог.

Под весёлую и грустную музыку Юра любил грустить просто так — без причины в голове. Потому что причины не находилось, всё в его жизни было размеренно, чинно и гладко, словно отполированный янтарь под колпаком стекла. До заунывного скрипа.

Взгляд бесцельно блуждает по цветущим кустам, скучным окнам. Движение впереди привлекает внимание. Девушку он узнает сразу, хотя одета она немного иначе, не смеется и не курит. Шагает быстро, шаг грубый, но в целом движение черного силуэта выглядит пластичным и стройным. Оно отзывается каким-то гулом в груди, пробуждает способность смотреть долго и не моргая. Если бы Юра умел хорошо понимать людей, он бы предположил, что она очень увлечена какими-то размышлениями. Но Юра думал только о том, как бы с ней пересечься, ведь Нокта уже скрылась из вида, оставив его с другой стороны длинной панельки. Эта скала должна была развести их пути неотвратимо. 

Поэтому он торопливо добирается до угла этой многоэтажки, за которой она исчезла, и облегченно выдыхает, убедившись, что девушка не могла свернуть прочь — другого пути просто напросто нет, как и подъездов, в которые можно нырнуть. Расщелину городских дебрей с одной стороны обрамляет поросший вьюнком забор, а с другой балконы и шиповник. Тропинка разбитого зеленью асфальта, словно горная тропа, прячется за этой дикой поросолью, и он не видит того, что находится на том конце. В голове проносятся варианты приветствия, он старается сделать вид, что ничего не ждёт и даже уверен, что у него получается делать прежний скучающий вид. Так Юра добрался до угла дома. Он оглядывается, вертится на месте, ищет лазейки, но ничего и никого не находит. В совершенной растерянности он преодолевает ребро дома, но и там никого нет. Только новый прохожий, совершенно незнакомый ему. Юра рассердился на него, пнул камень в нарисованную на стене дверь, и снова взял курс левее.

Гудят машины, проходят люди, а Юра добирается до магазина задумчивый и растерянный. По возвращении домой он укладывается на самый удобный в мире диван и вперивается в самый матовый, белый потолок. Парой маленьких светодиодов сияет люстра. Ему впервые ничего не хотелось настолько сильно, что разум искал какое-то занятие, которое как ключик, как отгадка избавит его от этого непонятного чувства. Но ничего не находилось, кроме начатого сериала, за просмотром которого получилось заглушить эту неясную жажду.

Время клонилось к восьми, прихожая снова шумела, но уже звуком уходящим. Мелькает мысль, что снова она оживет только ближе к утру. Воодушевляющая мысль о свободе отразилась в его серо-голубых глазах и погасла — как ею воспользоваться он не знает. Никогда не знал и не умел. Она точно бесполезный пластилин, который время от времени попадается на глаза, крутится в руках и снова отправляется в ящик.

Но словно почуяв это, звякнуло уведомление на телефоне. Всё тот же друг опять куда-то звал, словно ярмарочный зазывала. Сначала Юра думал отказаться — почти рефлекторное желание, вспыхнувшее жуткой ленью под кожей, он вспомнил о компьютере и возможности окунуться в любимую игру без лишних любопытствующих глаз. 

А потом резко встал и выбрал штаны поудобнее, футболку поновее. Лето ближе к вечеру снова заявило о себе, а значит на выходе из подъезда его будет поджидать вечернее влажное тепло. Подумав, он захватил и любимую кофту.

Они встретились на своём обычном месте — под кустом рябины, где-то посредине дороги, соединяющей их дома. Родион весело улыбнулся и хлопнул друга по плечу.

— О-о, ты пришёл.

— Ты ведь позвал. Куда идём?

— В одно замечательное место. Но поодиночке туда сегодня не пускают, — сразу сознался он, а Юра подумал, что далеко не во всём. Ему даже вдруг вспомнилось, что до этого лета они не общались почти весь год. Дело в том, что Родион старше, он уже поступил в институт. Юра же перешёл в одиннадцатый класс. Сам себе он показался маленьким и неловким, и его такого толкали в какие-то сомнительные приключения. Юре нужно было знать всё, всё суметь объяснить. Без достаточных данных нельзя принять верное решение.

— Далеко? И что за место?

Солнце пряталось за домами, редкие облака превращались в розовую сахарную вату. Позади оставались дорожки, пешеходники, впереди появлялись бесконечные кусты цветущего шиповника и чайной розы. В этом году он не утихает, всё вспыхивает пурпурными и белыми пятнами.

— Что-то вроде бара, — пустился он в пространные объяснения. — Но там весело.

Юра веселья после таких ответов представить не умел. “Что-то вроде” представлялось чем-то неясным, а “бар” представал перед глазами яркими картинками бесноватых гостей и кислого запаха алкоголя. К тому же, ему бы всё равно ничего не продали, а он бы всё равно ничего не купил.

— Мне эта идея не нравится, я лучше прогуляюсь так… Раз всё равно вышел.

— Да не боись, каждому найдётся уголок. А если не понравится, то уйдёшь, — принялся он уговаривать и маячить перед Юрой. — Вот увидишь. К тому же, рядом буду я! Обещаю, одно твое слово — и уйду с тобой.

Позади у Юры пустой дом, а в душе забитая жажда приключений, которой он боится как огня. Родион говорил что-то ещё и очень много. Юру одолевало желание сигануть в омут. Вечер казался нереальным, сказочным. А значит, и решения тоже будто бы не совсем реальные. Он шагал через силу, потому что в этой неясности каждый шаг был, что омут. И на каждом новом шагу силы могли иссякнуть, а огонь обжечь.

Пройти пришлось прилично, Юра даже не мог припомнить такие закоулки и кварталы, где-то мимо точно мелькали знакомые улочки меж домами и в глубинах арок. В сумерках они казались дальше обычного. Пробуждались электрические огоньки, отступало тепло. Юра был уверен, что один назад не доберется.

— А какой адрес, говоришь?

— Адрес «мы уже пришли», — Родион гордо указал на железную дверь страшного подвального вида. И Юра резко поверил в россказни, что его знакомый действительно маньяк. — Давай-давай, я поспорил, что не опоздаю. А то придётся проставляться.

Родион беспокойно глянул вверх.

«Что, отмывать нож после кровавого ритуала и полы драить?» — с ехидством и сомнением подумал парень, но тяжко вздохнул и шагнул к двери. Взгляду открылась лестница, завлекающая вниз. Она подсвечена тусклым рыжим светом по бокам, кованым чугуном блестят перила. Тянет прохладцей. Лестница сворачивает вправо и не видно, что же там таится дальше. Но отсутствие паутины и толпы сектантов в капюшонах уже радовало.

Юра прислушался, различая музыку. Что-то народно-природное доносилось снизу едва различимо. Он вспомнил слово — фолк. Ни слово, ни музыку такую не любил. Ожидания из опасливых становились скучающими. Но долго медлить не стал, осторожно спускаясь по каменным ступеням в неизвестность обшитого деревом пространства. Дверь за спиной с лязгом захлопнулась.