Часы отсчитывали день за днём, неслась круг за кругом планета по своей орбите. Талви прожила три восхитительных, наполненных новыми открытиями и радостями года.

Вскоре после её одиннадцатилетия Морэ заявил, что его ученице пора показать себя на более высоком уровне. Видя её растущее искусство, он желал отточить его, огранить, как драгоценный камень. Нагрузка значительно увеличилась. Теперь учитель требовал не просто идеальной техники — Морэ хотел слышать в музыке чувство и уникальное видение ученицы.

В середине зимы на одном из занятий по силте девочка почувствовала, что не справляется, как руки опускаются и хочется всё бросить.

Талви села на краешек стула и грустно посмотрела на свою силту. Пальцы путались, губы не могли направить поток воздуха должным образом. Она не могла раскрыть в музыке того, чего желала показать. Знать, как сделать что-либо — не значит уметь. Каждый алтимэ отличался от другого, и чужой опыт нуждался в адаптации.

Класс заливал яркий свет. Полукруглая прозрачная стена открывала вид на утопающий в лазури и тёмной зелени центр Колинармы. В середине зимы деревья носили наряды холодных тонов. На улочках, площадях и разноцветных крышах лежал снег.

На набережной гордо возвышалось здание университета. Уткнувшийся в бледное небо алмазный шпиль венчала сверкающая семиконечная звезда. Немного в стороне виднелись синие крыши Портового квартала.

Стены класса украшали музыкальные инструменты. Духовые, сверкающие металлом и стеклом, струнные и многие другие. По белому потолку бежал строгий геометрический орнамент. Вьющийся по полу затейливый растительный узор смягчал его резкость.

Морэ Мартимо сидел на столе напротив, скрестив ноги.

— Ты ещё не закончила, Талви Руола, — спокойно произнёс учитель.

— Для меня это очень сложно, — с сожалением ответила девочка, постучав пальцами по стеклянному мундштуку. — Можно мне взять пьесу попроще?

— Можно. Но, если ты отступишь, то не выступишь на концерте. И, что куда важнее, не узнаешь, действительно ли не можешь справиться с задачей.

На ежегодном концерте, проходящем в самую длинную ночь года, выступали юные музыканты, чьё исполнение пусть и уступало номерам взрослых, но не выглядело совсем блёклым на их фоне. Приходить с меньшим считалось неуважением к себе. Концерт проходил в другом городе, в сердце континента, посреди обширной равнины. Из-за того, что дети рождались очень редко, праздник собирал юные таланты со всей планеты, и времени хватало всем.

— Я пытаюсь, — возразила Талви.

— Пытаешься. Можешь не оставлять попыток, — Морэ встал и отошёл к прозрачной стене. — Ты учишься играть на силте уже немало. Преодолела множество трудностей, и решила, что теперь умеешь всё. Но трудно не только в начале. Трудно всегда, когда идёшь вперёд. Мне не нравится, что сейчас ты пытаешься уйти от трудностей.

— Я не убегаю от трудностей, а объективно оцениваю свои возможности, — почувствовав несогласие с несправедливым обвинением, возразила Талви.

— Убегаешь, — спокойно, но тем не менее жёстко ответил Морэ. — Ты знаешь: время на подготовку есть. Но ты не хочешь попытаться добиться успеха. Отказ от сложного пути может являться наилучшим решением, когда упрямство ведёт к неоправданным потерям. Но ты ничем не рискуешь.

— Я всё поняла, — Талви подняла силту и поднесла к губам.

— Никогда не сдавайся раньше времени, Талви, — уже мягче произнёс учитель. — А теперь сотвори прекрасную музыку. Только твёрдый и непреклонный может создать истинную красоту.

Девочка закрыла глаза. Она не отступит. Опустить руки, положить силту, больше не пытаться — пойти против чего-то необыкновенно важного в себе.

— Нет сомнений и нет преград. Есть искусство, есть жажда творить, есть музыка.

Мелодичный голос Морэ, как всегда, убеждал пробовать снова и снова, пока исполнение станет более чем идеальным — обретёт уникальность и тайну.

Пальцы вновь легли на клапаны. Вдохнув, девочка сложила губы и направила струйку воздуха на край дульца силты. Она добьётся волшебства. Это то, чего она по-настоящему желает. Даже слова Морэ — просто указатель на пути.

Спустя час Талви стояла, прислонившись к стене. Разобранная силта лежала в защитном футляре. Лампиора прильнула к горизонту. Короткий день поздней осени подошёл к концу. На Колинарму опустились сумерки. Голубые тени танцевали в засыпанных снегом дворах.

— Вот и успех, — похвалил учитель, собирая свои вещи со стола. — Ты молодец. А зачем хотела сдаться? Постарайся понять и сказать мне.

Девочка задумалась.

— Заподозрила, что не справлюсь. Решила сэкономить силы и время для доступных задач.

— Время занятий выделено нами от прочего, иных задач не было. Пока я решаю, что мы изучаем. Но скоро наступит время, когда тебе самой придётся выбирать, на что потратить силы и время. Не забывай, ты можешь намного больше, чем сейчас думаешь. Ищи баланс между сложностью и выполнимостью. Слишком простые задачи не дают роста и наслаждения. Слишком сложные могут запутать и обескровить.

— Я подумаю над этим, — синеглазка на секунду зажмурилась, демонстрируя серьёзность.

Ненадолго воцарилась тишина. Только в других классах ещё шла работа, и с улицы доносились едва различимые звуки.

— Как твои дела в простой школе? — поинтересовался Морэ. — Как друзья?

— Всё замечательно, — ответила Талви. — Сегодня на математике изучали необычные геометрии. На сфере, на других кривых поверхностях...

— Вы это не изучили раньше? — удивился учитель.

— Мы с одноклассниками решили самостоятельно доказать теорему о наибольшем числе непересекающихся окружностей единичного радиуса на заданной сфере, и учителя захотели дать нам дополнительный урок, — рассказала девочка.

Мартимо промолчал. Прикрыв глаза, он прислушался к чему-то, доступному лишь ему.

На белое лицо учителя упал последний луч заходящей Лампиоры. Из соседнего класса доносились нервные звуки какого-то электрического инструмента.

— Читала книги, которые я тебе давал? — серьёзно спросил Морэ.

— Конечно. Ааталоа — это невероятно интересно! — тень усталости оставила Талви. — Жалко, я пока не могу.

— Тебе одиннадцать, вийра не сформировалась и не может то, что может у взрослой, — сказал учитель. — Даю слово — ещё полгода, и мы сыграем первые ноты в этой пьесе. Возможно, даже раньше. Уже сегодня я хочу показать нечто чрезвычайно любопытное.

Дождавшись, когда ученица выйдет из класса, Морэ прикрыл дверь и пригласил за собой. Миновав коридор и просторный холл второго этажа, украшенный фантастической мозаикой из синтетических драгоценных камней, он ненадолго остановился у входа на лестницу.

— Знаешь, что изображено? — спросил Морэ, глядя на мозаику.

В зеленоватом свете ламп фигуры алтимэт на мозаике казались странно живыми.

— Музыка сквозь века. Первобытные алтимэт с примитивными барабанами, древний мир и до наших дней, — ответила Талви.

Посмотрев на Морэ, девочка поняла, что тот указывает взглядом лишь на один фрагмент мозаики. Фрагмент, изображающий алтимэ из голубых и малиновых кристаллов. Вокруг резко огранённой фигуры танцевали вихри и колючие звёзды-кляксы.

— Да, знаю, — тихо сказала Талви, поправляя на плече лямку чехла силты.

— Вийра откликается на музыку, — прокомментировал учитель.

Девочка ожидала, что они направятся в одну из аудиторий северного крыла здания, где проходили связанные с ааталоа занятия. Но вместо этого Морэ продолжил спуск.

Холодно блестели ажурные перила оставшейся позади лестницы. Сверху доносились отголоски музыки. Из-за зелёных ламп подвал казался лесным оврагом. Впечатление усиливали изображения ветвящихся древесных корней и тенелюбивых растений на стенах.

Свернув в неприметный коридор, Морэ привёл девочку к массивной металлической двери. На серебристой поверхности Талви сразу распознала знаки, предупреждающие о машинах, использующих электричество с опасным напряжением. Кроме того, запрещалось входить в помещение, когда над входом горит синяя лампа.

Взявшись за ручку двери, Морэ подождал несколько мгновений. Затем, распахнув таинственный проём, пропустил Талви и зашёл следом.

Круглое помещение под куполом. Белые стены и потолок без украшений. Посередине — металлическая колонна, опутанная разноцветными проводами. Пульт в небольшой защищённой кабинке. На вершине колонны — зеленоватый полупрозрачный кристалл правильной ромбической формы.

— Не бойся, — успокоил её учитель. — Ничего по-настоящему опасного.

— Что это? — Талви с любопытством разглядывала непонятное устройство.

— Искусственный росток аата-тинты¹, материи, из которой состоят вийры², — в глазах Морэ вспыхнул хитрый огонёк. — Росток сделан так, что любой алтимэ может слиться с ним телом и разумом. Он здесь для того, чтобы знакомить детей с простейшими способами управления вийрой прежде, чем вырастет их собственная. Некоторое время уйдёт на настройку и разогрев. Пока можешь спросить меня о чём угодно.

Учитель нажал несколько клавиш на пульте. На языке у Талви вертелась тысяча вопросов, но девочка не могла решить, какой задать первым.

— Когда наши предшественники создали себе новые бессмертные тела, они сделали их с использованием живых кристаллов из аата-тинты. Но откуда взялась аата-тинта? Я так и не поняла, хотя искала, — один из вопросов сумел растолкать другие и облачиться в слова.

— Мы не знаем точный ответ. Аата-тинта была на нашей родной планете задолго до Пересотворения и всех цивилизованных эпох. Пять миллионов лет назад наша родная планета вместе со своим светилом прошла через остатки древней сверхновой. Предполагается, погибающая звезда в своей агонии на короткое время пробила туннель между разными реальностями, и сюда проникли живые кристаллы из недискретной материи, далёкие предки современных вийр. Попав на планету, кристаллы внедрились в тела некоторых её обитателей, защитив одних от инфекций и погубив других. Взамен кристаллы получили возможность расти. Аата-тинта всегда жила в нас. Просто до Пересотворения имела несовершенную форму и вредила нашим прежним, ущербным телам. Мы не могли ей управлять и не могли использовать. Она вызывала болезни мозга, крови и костей. У наших первобытных предков не было ничего, кроме музыки. Правильно написанные мелодии могли замедлить и даже обратить вспять поражение организма.

— Скажи пожалуйста, мой мудрый учитель Морэ Мартимо! — просяще сложила руки Талви. — Любопытство съест меня!

— К этому ответу ты должна прийти сама, иначе получишь заблуждения, а не истину.

Токи в колонне усиливались. В кристалле зародилось призрачное свечение. Ещё мгновение, и что-то произойдёт, поняла Талви. Затем девочке показалось, что она смотрит на звезду. Нет, кабина и странная комната никуда не исчезли: появилось новое поле зрения, не пересекающееся с обычным. Или, возможно, звезда была лишь в её воображении.

— Коснись.

Талви послушалась и положила ладонь на кристалл. Крошечные иголки впились в кожу. В то же мгновение нахлынула волна ранее невообразимых ощущений.

Синяя звезда. Или туннель? Может, огромный глаз? На дне глаза плясали огни невозможных цветов. На той стороне вставали причудливые образы. Росли и таяли странные кристаллические структуры. В их сверкающем лабиринте вспыхивали узоры невероятной сложности.

В следующую секунду Талви поняла, что фрактальный лабиринт откликается ей. Возможно, если захочет, то сможет управлять им. Лабиринт напоминал ей музыку. Талви воспринимала его и как геометрическую структуру, и как мелодию — или как нечто, обладающее свойствами и того, и другого.

— Сейчас ты видишь аата-тинту изнутри. Поиграй с ней, — тихо произнёс Морэ. Девочка догадалась, что учитель испытывает радость за неё.

Повинуясь наитию, Талви добавила в мелодию несколько нот. Она не знала, как это делать, и очень удивилась результату. Собралась бесконечная спираль из малиновых и лазурных огней, уходящая в бесконечно малое. Их цвета уже походили на привычные, но обладали абсолютно неестественными яркостью и насыщенностью. Кроме того, краски, как и всё остальное, казались Талви живыми и почти разумными.

„Я настоящая богиня, — с восторгом подумала девочка. — Какая волшебная игра!“

На стекле кабины вспыхнули зелёные блики.

Внезапно свечение погасло, а ток остановился. Учитель стоял рядом. Талви посмотрела на Морэ снизу вверх. Её ультрамариновые глаза сияли вдохновением и торжеством. А в нефритовых глазах учителя горели любовь и понимание.

— Даже во снах я не видела ничего подобного, — беззвучно прошептала девочка. — Это прекрасно.

— Сегодня ты заглянула в свои будущие владения, — произнёс Морэ. — Однажды аата-тинта станет твоей. Сегодня ты видела лишь бесконечно малую долю. Нечто схожее, но ещё более восхитительное является частью твоего организма, но ещё не развилось в достаточной степени, чтобы ты могла полноценно использовать это в своём мышлении и других действиях. Вийра обладает особой физикой, отличной от той, что управляет атомами вокруг нас. Её материя недискретна и непрерывна. Вийра имеет фрактальную структуру, уходя в бесконечно малые, за минимальную длину мира атомов и электронов. Работа вийры держится на этих бесконечно малых, раз за разом повторяющих себя друг в друге с различными вариациями. Дерзну сказать, что вийра — отдельная маленькая самообусловленная вселенная с иной физикой и логикой, входящая в состав твоего тела и твоего разума. Благодаря ей мы можем придумать вещи, которые ограниченные стандартной физикой умы не способны придумать в принципе, используя невычислимые на базе обычной материи операции. Такие как точные расчёты с вещественными и трансцендентными числами.

Талви не нашлась с ответом.

— Скажи, а оно разумное? — вырвалось у девочки спустя короткую паузу.

— Разум твоей вийры — неотделимая часть твоего разума.

Синеглазка задумалась.

— Подожди ещё полгода, — сказал Морэ, отпирая дверь. — На сегодня всё. Выйдем из подвала, и ты свободна. Советую прогуляться по набережной. Сегодня там переработали освещение — получилось очень красиво. Лишь немногим слабее только что виденного тобой!

***

В школе занятия начинались рано — с первыми лучами рассвета. Впрочем, алтимэт, как существа сумеречные, нисколько этим не тяготились. Некоторым не нравилось, что приходить просили в строго определённое учителями время. Преподаватели сообщали в начале года, когда им удобно вести уроки. Если учеников время категорически не устраивало, они могли попытаться договориться на другие часы или изучать часть программы с кем-то из родственников или кем-либо ещё из взрослых. Но такое происходило редко — классу из шестерых учеников и восьми учителей договориться не сложно. В группе собирались дети разного возраста с разных этапов обучения — благодаря этому старшие могли помогать младшим.

Группе, где училась Талви, в это время года принадлежал весь третий этаж. Взбежав по винтовой лестнице, по белым и зелёным каменным ступеням, девочка выскочила в круглый зал с мягким полом. Сегодня она пришла первой. Пройдёт ещё полчаса, придут остальные, наденут телепатические обручи, рассядутся по приглянувшимся местам: кто на пол в круглом зале, кто в одном из миниатюрных кабинетов в удобные кресла. Придут двое учителей. Дальняя стена засветится мириадами крошечных огоньков, меняющихся с едва уловимой скоростью, и за несколько секунд в память учеников лягут знания на ближайшие три дня. Следующий час пройдёт в практическом освоении информации и обучающих играх.

Следующие часы будут посвящены психической и физической культуре — умению грамотно обращаться со своей психикой и телом. Завтра — день искусства технологии, где ученики будут изучать самые разные вещи: от выращивания фруктовых деревьев и принципов строительства до создания старинного часового механизма.

Синеглазка освободится, как закончит — или посчитает, что закончила.

Талви плюхнулась на пол, скрестив ноги. Ботинки она оставила внизу, на первом этаже, и могла не опасаться испачкать шикарный мягкий пол лесной землёй. Закрыв глаза, прощупала свою вийру, как учил Морэ. Часть функций и элементов оставались закрыты для сознания. Если Талви прикладывала психические усилия, пытаясь до них добраться составляющие разума начинали бестолково мельтешить друг перед другом. Мартимо обещал, что заблокированные возможности откроются через год-другой.

— Здравствуй, Талви! — крикнул её одногруппник и приятель Миолоро. Он был одет, как обычно, в жёлтую жилетку и чёрные брючки с золотистым узором, что, казалось, росли вместе с ним. Миолоро выскочил с лестницы, едва не врезавшись в еле успевшую открыться дверь, останавился и умильно присел в жесте уважения.

— Здравствуй, Миолоро, — поприветствовала девочка приятеля.

— Как всегда раньше всех! Что делаешь? — спрашивает.

— Вийру изучаю, — честно ответила синеглазка. — Всё интересное заблокировано.

— Ууи! Я не смотрел ещё даже, — показал жест сожаления мальчик.

Вскоре пришли остальные. Девочка ощутила радостное предвкушение — как много интересного она совсем скоро узнает! Сегодня, на фоне разговора с Морэ, это чувство вызвало вопросы.

„Почему мой разум так устроен, что реагирует сильным положительным подкреплением на новые знания? Вдруг меня так настроило окружение или это влияние таинственного живого кристалла?“ — забеспокоилась синеглазка.

Как только закончилась загрузка, Талви, вместо того чтобы подключиться к школьному компьютеру через телепатический обруч, как остальные, подошла к учителям, мужчине и женщине в зелёном и сером.

— У меня вопрос. Почему мы все такие любознательные?

— Алтимэт всегда были довольно любознательными, это помогало выжить в переменчивой дикой природе, ты знаешь про эволюцию, — ответила учительница. — Потом алтимэт начали искусственно развивать свой мозг. Чтобы всё работало хорошо, потребовалось развить и любознательность. Надень телепатический обруч, я передам тебе записки об обсуждениях этого вопроса. Там есть сложные моменты, но основное ты поймёшь и сейчас.

Талви с готовностью надела обруч. Помолчав несколько секунд, она открыла рот.

— Мне понравилось, как мы себя сделали! — воскликнула она. — Хорошо, что не послушали тех, кто был против. Если бы ничего не было интересно — как бы мы жили?

— Всегда с умом конструируй потребности, — одобрил учитель. — Не теряй связь с собой-прошлой, но и смело развивай свою тему. Мелодия должна становиться сильнее и прекраснее, а ещё — сохранять связность, не рваться. На психической культуре обсудим.

— Благодарю! Займусь заданием, — сказала синеглазка и устроилась на полу возле Миолоро.

В голове зажглось сомнение. Талви понравилось новое знание. Потому что устроена так, чтобы системы, подобные алтимэт, ей нравились. Данное умозаключение вызывает симпатию, таково уж её устройство. Мысль укусила саму себя за хвост, замкнувшись в кольце предустановленных предпочтений.

Что-то в закольцевавшемся рассуждении насторожило девочку. Она дала себе слово поразмыслить над этим чуть позже.

Подключившись к компьютеру, Талви начала осваивать загруженную информацию. Задачи на разные темы, обучающие игры, симуляторы. Что-то она делала вместе с Миолоро, что-то — с другими одногруппниками. Дольше всего пришлось провозиться с математической головоломкой, построенной на рекурсии. Она очень напоминала те, которые давал ей Морэ в качестве подготовки к обучению ааталоа. Кристалл вийры состоял из недискретной материи, допускающей бесконечное дробление — подобные задачи помогали адаптировать мышление.

Наступил перерыв. Учителя ушли в свою комнату. Талви убрала телепатический обруч и стала играть с Миолоро. Мальчик кидал маленький синий мячик в стену, стараясь попасть так, чтобы шарик отскакивал в бутон изображённого на потолке цветка и падал в руки девочки. Талви пыталась бросать так, чтобы после стены и цветка мячик падал к Миолоро. Потом показала ему найденный в лесу необычный камешек. Мальчик одобрил и продемонстрировал свои рисунки с изображением разных смешных ситуаций. К приятелям присоединились другие ученики, и остаток перерыва прошёл в обсуждении картинок.

Учитель психической культуры подошёл секунда в секунду к обещанному времени. После короткой вступительной речи он запустил для младших учеников записи обыденных событий, учил пробуждать внимание и восхищение. Добившихся нужных чувств ждала награда — в обыденном действительно таились поразительное и прекрасное, для осознания которого требовалось переступить этот невысокий барьер. Затем началась работа над наукой и искусством формировать максимально соответствующие реальности убеждения, тщательно и придирчиво проверять их и грамотно отпускать, если проверка не пройдена.

Талви совершенствовалась в поиске истоков собственных успехов и ошибок, училась видеть наиболее сложные и многогранные истины без смятения и разоблачать самые неочевидные, запутанные и правдоподобно выглядящие для неискушённого ума ошибки.

Но наиважнейшим оставалось познание тонкостей социальной жизни. Синеглазка постигала науку сотрудничества, тайны доброты и великое искусство взаимопонимания. Разбиралась вместе с товарищами, как максимально учесть интересы каждого и при этом достичь общей цели. Как сделать так, чтобы любой алтимэ в коллективе был нужным, уважаемым и мог раскрыть свои способности. Как вырастить взаимную симпатию и правильно помогать друг другу.

В конце урока, как всегда, учитель предложил ученикам обнять друг друга. Талви обхватила Миолоро, затем её заключила в короткие объятия другая ученица, из старших на три-четыре года.

Синеглазка тихо пискнула. Она обожала завершения уроков психической культуры.

— Мы так устроены, что объятия приятны, убирают стресс, укрепляют доверие и взаимное расположение, — напомнил учитель. — Нижний мозговой кластер даже вырабатывает особый триггерный сигнал. Чаще обнимайтесь. Особенно с теми, кто вам очень симпатичен.

Учитель покинул этаж. Новый перерыв. Впереди учеников ждала физическая культура. Талви отошла в сторону, в комнатку, предназначенную для того, чтобы ученик мог побыть один и подумать. Выглянула в окно. Лампиора давно взошла. Снег сверкал триллионом радужных льдинок в оранжевом сиянии светила, зачаровывал, околдовывал. Синеглазка редко рисовала, но когда отдавалась художественному творчеству, из-под её руки выходили почти исключительно изображения снежинок, ледяных иголочек и призм, сосулек, айсбергов. Талви была влюблена в снег и лёд. Её не на шутку будоражило знание о спутнике исполинского газового гиганта Оомонона на окраине системы Лампиоры, чью поверхность целиком покрывала замёрзшая вода и где выпадал азотный снег. Она очень хотела побывать там. Огромный дымчатый шар газового гиганта на полнеба. И целый мир льда вокруг. Туманные фонтаны криовулканов на горизонте. Чудо! Прелесть! Но там почти не росли красивые цветы и деревья, которые девочка тоже очень любила. Только под сапфировыми куполами. За деревья, правда, могли сойти красивые серебристые колонии нанороботов. Несмотря на скудость далёкого спутника гиганта, Талви обещала себе пожить в мире льда минимум пару лет — когда вырастет, конечно.

Не только размышления о снеге и льде занимали девочку. Поправив убранные в хвост серебряные волосы, Талви задумчиво царапнула коготком окно. Осталась едва заметная царапинка. Расстроилась — она испортила такой красивый и прозрачный лейкосапфир! Окно теперь не такое красивое!

Чувство вины не пошло мыслям на пользу.

Она любит то, что любит, делает то, что делает, потому что такова, какова есть. А такова, какая есть, она потому, потому что таковы условия. Физиология, среда и прочее, от вийры до коготков. Почти всё это создано алтимэт, остальное — часть природы. Значит, её самой как таковой и нет вовсе? И других тоже нет?

Кто же она такая? Существует ли в мире кто-нибудь на самом деле?

Умозаключение звучало глупо и больно кусалось. Талви умела прогонять мысли, её учили этому на психической культуре. Но она знала: не все неприятные, непонятные и настораживающие мысли следовало прогонять.

Немного подумав, Талви решила снова отложить мысль и позже поговорить с дедушкой, с Морэ, с родителями и Люимэ. Двоюродную сестру Пилви Виролу она решила не беспокоить, и не путать себя многозначительными и расплывчатыми ответами сидевших в информационных сетях искусственных интеллектов. Пока синеглазка заключила, что в каком-то смысле точно существует. Ведь она может думать, ходить, прыгать и говорить, а также думать о том, как делает всё это.

Отвернувшись от окна, Талви направилась обратно в общий зал. Её ждал урок физической культуры, где в этот раз ученикам предстояло научиться понимать диагностическую информацию от кровеносной системы и держать кровь в идеальном состоянии.

***

По завершению занятий Талви нашла учительницу и рассказала про царапину на окне. Попросила помочь убрать шрам на до этого идеальной и прекрасной поверхности. Та утешила девочку и помогла устранить царапину при помощи распылителя алюминиево-кислородной техномассы и управляющего нанороботами обруча.

После школы Талви решила пойти не к родителям, а к жившей почти на второй линии от набережной компании художников, бывших близкими друзьями её двоюродной сестры Пилви. Порисовать снежинки, послушать умные разговоры, повеселиться, попить чудные соки из дизайнерских ягод. По пути, нацепив телепатический обруч, синеглазка считывала сигналы от всего вокруг. Подумав в обруч разные команды, она могла узнать, как чувствуют себя трубы под вымощенной булыжниками мостовой и как готовятся сменить цвет светильники на старинной ратуше.

Чувствительные к электричеству волосы ощущали, как текут токи по тысяче кабелей и проводов, скрытых в стенах. Электричество скрывалось повсюду, уходя даже в невидимые измерения пространства, чтобы вынырнуть искристым ручьём в нужном месте и напитать фонарь или изящного робота-чистильщика крыш. Талви могла и сама прикоснуться к живительному источнику, набрав сил на несколько дней. Родители однажды объяснили: когда она вырастет, ей станут не обязательны еда и питьё. Будет достаточно электричества или особенной плазмы. Пока же нужно питаться, чтобы расти, добавили они. Талви не очень любила есть и восприняла известие о грядущей свободе с радостью. Но от вкусных и душистых напитков отказываться не собиралась. Пусть это и приводило к необходимости периодического посещения санитарной комнаты для избавления от лишней жидкости.

Электричество изливалось из сокрытых на окраинах источников, вблизи столь же ярких для электрического чувства, как для глаз — свет полуденной Лампиоры. Один из источников цеплялся к незримой нити, уходящей выше всех туманов и облаков, в космическую тьму. Другой получал силу из моря. Третий держался сам по себе, съедая крошечные порции водорода и бора. Дедушка, бывший энергетиком до того, как захотел полностью посвятить себя ювелирному делу, утверждал, что электричество во всём городе одинаковое. Но Талви казалось, что из моря ток самый вкусный.

Фасад дома, на первом ярусе которого располагалась девятикомнатная двухэтажная квартира художников, украшала затейливая мозаика. Высокие окна обрамлял синелиственный зимний вьюн. Оказавшись перед высокой деревянной дверью под большой изумрудной лампой, Талви вытерла подошвы ботинок о коврик и зашла внутрь.